Рецензия на рассказ
"Галерея добрых дел Марвуса Монтойи"
Цитата:
Этот текст можно в критике рассматривать как рассказ, либо как конкурсную работу. Как конкурсная работа она, наверное, удалась – есть попадание в тему, есть выход во второй тур (значит есть и голоса участников, которые сравнивали текст с остальными), есть благожелательные отзывы в теме обсуждения (каюсь, глянул одним глазком, чтобы сравнить собственные впечатления с мнением народа). И результат конкурсной работы для автора будет ясен по его, конкурсу, завершению – пройдёте ли вы в финал, какое займёте место в общем зачёте. Вполне себе очевидный результат, по которому можно сделать анализ на будущее. Но вы должны понимать, что хороший рассказ и хорошая конкурсная работа не равнозначны. Пробежать лучше всех на спортивных соревнованиях и по пляжу – разные вещи. Ну не нужно на пляже быть быстрее всех, а вот для того, чтобы пробежать так, чтобы лица противоположного пола с восхищением проводили вас взглядом – тут иные критерии бега нужны.
Не обижайтесь, но я рассмотрю текст, как ни к чему не привязанный рассказ – так, будто бы прочитал его в сборнике рассказов. То есть буду рассматривать с литературной точки зрения. Боюсь, что выступлю достаточно диссонансно к оставленным в теме обсуждения мнениям и достаточно многословно, чтобы разъяснить суть претензий. Всё просто – я обычный читатель, мне на тему конкурса, другие рассказы, мнения иных критиков, мнение самого автора на эту критику – плевать. Есть лишь то, что автор подготовил лично читателю: набор из букв с надеждой на мысли.
Первое – название. Понимаю, оно подходит к тексту, ведь в нём есть описательная часть, обыгранная с разных смысловых позиций: галерея деяний Монтойи, которая проходит ретроспективой по сюжету, генеральная задумка этого же Монтойи по продвижению искусства в массы, и завершающая «красная фраза», которая подбивает читательское понимание к правильным выводам, из писательских мыслей второго героя.
Кстати, забегая вперед, хочу сказать, что подобный приём в рассказе, когда читателя подводят к осмыслению прочитанного, лишает рассказ глубины. Краткий пересказ событий, а затем отдельно выделенный итог, поданный практически «в лоб» - это же приём из анекдота или тоста. «Так выпьем же за молодых специалистов!», - говорит тостующий, выводя резюме предыдущего собственного монолога, оправдываясь перед собравшимися за столом, что мешал им пару минут пить, жевать и обмениваться колкостями и новостями. Монолог забылся, а последняя фраза отложилась в памяти, приправленная алкоголем из рюмки – нормально. Но если так, то зачем прочитано тридцать или больше кило текста ранее? В них есть смыслы, и если есть, то какие из них главнее?
Ладно, к этому вернусь позже, закончу с названием.
Оно несколько неудачно. Поясню почему.
Название к рассказу похоже на вывеску заведения. «Шашлычная» - всё понятно. «У Лёлечки и Глаши» - не понятно, но зазывательно. «Фемпирдокль» - не понятно ничего, не зазывательно, но бросается в глаза: так и хочется проверить себя в догадке, что же такое за фемпирдокли такие. «Вау!» - вызывающе. «Ситцы из Барашково от Толика Мавсесяна» - эм… Ну, да, вроде бы ситцы, действительно из Барашково, рядом со входом красуется на табурете хозяин лавки и кавказского носатого профиля, но, положа руку на сердце, не очень хорошая вывеска – согласитесь. Представьте, что вывеску вы превращаете в бренд или торговую марку. Как, вы не хотите торговать своими произведениями? Нет, но вы, всё же, представьте! «Слющай, Толик, давай сократим как-то, да? На бирку нэ влэзаэт…» «Рудик, как я тэбэ сокращу, да? Ситцев много, Толиков много, Мавсесянов много, Барашково одно, но оно там, а мы здэс!» «Ты всо жэ подумай, да?»
Первое предложение, как первое свидание. «Первое время говорили, что Монтойя сошел с ума». Опять же, как и с вывеской, абы как. За первым временем должно следовать второе, третье, они действительно есть, но есть ли в них разговоры, что Монтойя сошел с ума? Понимаете, вы слепого читателя начинаете куда-то вести, выстраивая логические и сюжетные цепочки, но когда вы сказали «во-первых», то «во-вторых» ждёшь продолжения мысли, «в-третьих» логики её развития. А развития нет – обманули. Вернее не так, не обманули – не подумали над правильной формулировкой начала повествования. Следовательно – авторская небрежность. И ладно бы только в этом: чуть ниже попробую копнуть чуть глубже, но в глубине логические конструкции и вовсе рассыпаются.
Сейчас практически ощущаю ветерок от вздоха: «придирается на ровном месте к мелочам». Так ведь мир из мелочей и состоит. Одно дело, когда вы приходите на сеанс в кинотеатр с ведёрком попкорна, другое дело, когда вы фильм смотрите осмысленно – разные впечатления. С литературой практически как с кино: пробежал скоренько текст или вдумчиво прочитал строки. С хорошо проработанным текстом можно и скоренько, и вдумчиво, и даже по нескольку раз, открывая доселе сокрытые мелочи, а вот с лажей – увы. Нет, ну и с анекдотом – увы, но анекдот ли вы писали? Да и всё равно - для анекдота или байки слишком длинно.
Вводная часть представляет собой набор из вырезок высказываний о неком Марвусе Монтойи, с претензией на критический искусствоведческий анализ его действий. Стилизация, понятно, но уместная ли в этой части – большой вопрос. Обилие имен и названий: колумнист консервативного издания «Грейт Американ ревю», автор «Хаффингтон Пост», Л. Ф. Вайт, один из самых перспективных архитекторов современности (какой, к слову?), ресторанный холдинг «Рондабо», критик и общественный деятель Равон Пауль, и прочая, прочая – просто давит, читатель теряется. Я читал и понимал, что только мелькающее то и дело имя героя, что фигурировало в названии, да Детройт, ещё встретятся мне в рассказе, всё остальное просто пускает пыль в глаза, пытаясь набрать за счёт ошарашенности некой солидности. Ошибся, кое-что ещё позже встретилось, типа архитектора и ресторанного холдинга, но всё в той же роли ничего не значащей пыли – создали, так сказать, задник. При том, что интересно, время действия прорисовалось датой 2072 гораздо позже вводной части, в мозгу уже сложился некий образ окружающей действительности. Скажите, что вам представляется на фразу «бросился к телефону назначать встречу»? Где-то 80-е годы двадцатого века, когда мобильные телефоны не помещались в карман, а тарифные планы разговора были дороже иного автомобиля – бросались к стационарным телефонам. И когда всплыла цифра 2072 – случился лёгкий разрыв шаблона. Громкий, возможно, либо вошёл бы в перлы, либо сделал бы честь автору, а вот лёгонький такой «чпок» - он как шёпотом сказанное слово «фигня» или «лажа». Шепоток, кстати, уже шёл в рассуждениях колумнистов из вырезок, я просто не обращал на них особого внимания. Откуда именно? «легко достались финансовые возможности и мнимый авторитет в художественной среде» - фразы есть, но смыслы очень скользкие, явно требующие уточнения. «прогрессивный художественный перфоманс в масштабах национального медиапространства» - аналогично. «Классическая линейная архитектура», «фасад выходит на заброшенный цех по производству «Кадиллаков», «блюда, «разработанные специально для тонких ценителей искусства». Я понимаю, что автор пытается собрать штампы оборотов критических высказываний искусствоведов или якобы ценителей различных творчеств, я понимаю, что есть в произведении некая сатира, но когда встречается нечто подобное уже там, где сатиры быть не может, то закрадывается мысль – а специально ли автор подобное пишет, или сам в описываемых вещах вполне прилично «плавает»? Ещё одна небрежность.
Понимаете, мы ещё до повествования толком не добрались, а уже несколько типов небрежностей насобирали. Простить? Можно и простить, но лишь по общему результату. Знаете, можно за одну фразу или образ простить почти всё.
Будем их искать?
Будем искать. Хотя это и проблематично.
Потому, что автор выбирает стилистической основой повествования очерк. Неплохо, к слову, написанный – гладенько, с борзописными вкусняшками. Только заметно, что устали вычитывать текст, замылился глаз, иначе как объяснить, что написали «очеловечевало богов», не поправили, а добрые критики не подсказали. И не верю, что можете выдать «с листа» подобный очерк – есть в нём следы вторичной-третичной правки, да и структурные ошибки попадаются, а те, кто способен выдать подобный уровень единым махом, то есть журналюги, пишут сие «на автомате»: структура уже вбита в подкорку, только переменные данные подставляй. На тот случай, если вы не учились на журфаке, чуть подробнее остановлюсь на структуре очерка и поясню на примере несколько моментов.
Первое – в очерке соотношение интервью, реплик и диалогов к описательной части примерно, как 60х40, возможно и 70х30. Краткое, двумя словами, позиционирование («Мы выехали утром с Казанского вокзала и протряслись до Потьмы шесть часов. Вылезли из поезда – нас встречал потрёпанный жизнью невысокий мужичок, назвавшийся Михеичем»). Опять же, краткое, но емкое, чаше даже «вкусное» описание («Он предложил нам воссесть в видавший виды УАЗ «буханку», на протёртый сотнями задниц дерматин по-советски суровых сидушек. Сам встречающий, обильно кряхтя, матерясь и почёсывая седую недельную щетину, принялся выполнять пугающий посторонних наблюдателей обряд камлания механика-водителя, то есть запускать двигатель архаичного экипажа») Далее идёт диалоговая часть, монологовая, либо интервью с второстепенным героем очерка, после чего этот персонаж исчезает из повествования, либо появляется где-то позже рефреном – свою задачу он выполнил, наполнил перемещение из пункта А в пункт Б неким оживляжем (может быть ещё дал какую-то информацию). Но всё это подгонка к основному месту событий, где уже большое интервью, либо много мелких, но с единой авторской мыслью. После чего идёт небольшое отступление и финалка, с резюмирующим авторским реноме. Очерк, грубо говоря, это журнальный репортаж. Что в репортаже важно – описывать, пусть и кратко, событийную последовательность, чтобы читатель не терялся, то есть должна быть не прерывающаяся нить повествования (сделали то-то, пошли туда-то, поговорили с тем-то). Нельзя нарушать событийную последовательность, типа «проснулся, умылся, вспомнил вчерашнее – уж мы с доярками зажгли!» - начинать нужно с доярок, а заканчивать последовательно пробуждением. Интервью должно быть цитированием человека, то есть точным воспроизведением его слов. Поэтому реплики, монологи, диалоги в очерке все тщательно причёсаны, как дикторская речь – немного неестественна. Жару немного можно дать на описаниях, но, опять же, сильно тут не разгонишься, поскольку статейный лимит знаков, акцент на важных словах, мыслях и событиях.
Всё это я для чего рассказываю – для того, чтобы дать понять, что очерк всё же не рассказ. Вернее, почти рассказ, но журналистский, выполняющий определённые задачи – стать для читателя глазами очевидца. Для этого очерки пишутся, в основном, от первого лица. А у вас от какого? От третьего. Вот тут мы имеем, опять же, небрежность.
Важно понять, почему подобная небрежность становится авторской ошибкой, тянущей за собой последующие. Сама структура очерка предназначена для чтения современником и повествует о настоящем времени, а основная задача – поместить читателя на место очевидца событий. Очерки не пишутся о прошлом или будущем – недостаток описательной части, переизбыток диалоговой, повествование от первого лица сужает горизонт событий. Чтобы почувствовать этот недостаток, достаточно взять подшивку старых журналов, например, «Вокруг света» за 60-е годы прошлого века – читателю просто не хватает бытийного знания той эпохи для понимания мелочей, а сам автор подробностей не даёт, поскольку в очерке это лишнее. Можно ли заменить первое лицо третьим, без изменения структуры повествования, так, как это сделал автор? Можно, но наблюдается ухудшение восприятия: пропадает ощущение очевидца, но не хватает, всё же, описаний для правильного рисунка происходящего. Именно этот момент и приводит к изначальной плоскости восприятия в данном рассказе: окружающая действительность рисуется слабо, герои не проработаны, логика событий ускользает от читателя, поскольку нет мотиваций ни от характера героев, ни от характера происходящих событий – просто констатация, не более. В итоге – нет обыкновенной читательской веры.
Чтобы не быть голословным, упирающим лишь на теорию, приведу ниже несколько конкретных примеров.
Окружение. Автор говорит, что дело происходит в будущем. Не верю. К означенной дате все заброшенные заводы Детройта просто превратятся в труху, развалятся, не то, чтобы в развалинах что-то устраивать. Все эти «анимированные полотна», «визио-каналы» или «диа-книги» - ерунда, а не описание будущего. Я сейчас вам скажу, что печатаю на флайт-клавиатуре, глядя в визиогелерный экран – вы мне поверите, что я из будущего? Вот то-то и оно, вы просто спросите, где купить перечисленные прелести. Автор говорит, что дело происходит в Америке (по крайней мере первые две трети повествования). Опять же, не верю. Пальцем ткнуть? «Марвус смеется и объясняет: он въехал сюда недавно и почти ничего не трогал после предыдущих хозяев» - есть такая особенность в американском бизнесе недвижимости – сдавать пустые жилплощади, без мебели и вещей прежних хозяев. Те, что всё же остаются – свозятся на склад. «Конечно, появление в таком наряде выглядит как обещание быть откровенным, - Марвус развел руками над своим одеянием» - опять же, в Америке не принято мерить человека его внешним видом, тем более в его домашней обстановке – моветон. Другое дело – появление на общественном мероприятии. Автор говорит, что разбирается в искусстве. Почему? Потому, что его герои разбираются, следовательно и автор должен. Тогда объясните, что означает выражение «самый могущественный человек в современной культуре»? В чём выражается могущество в культуре, тем более, как определяется её превосходная форма? «В искусстве трудно отличить образованность от невежества» - что такое образованность в искусстве? Искусство можно знать и понимать, можно получить в нём или о нём образование, но что такое образованность? Понимаю, понимаю, это такие мелочи, которые не заметит львиная доля читателей. Но я, вот, заметил, поскольку немного разбираюсь в искусстве, мне хочется задать вопрос автору, что он имеет ввиду, но тот, маскируя собственное неведение – бежит по верхам дальше и дальше.
Герои. Плоские, не прописанные. Кажется, что композиция правильная, два героя должны уравновешивать друг друга. Но в таком случае они должны быть некими противоположностями, либо ими обладать (например, два друга, но у них расхождение по ключевому вопросу, от этого момента и строится сюжет). Либо два совершенно разных человека, но у них есть нечто общее. Но герои существуют каждый в своей реальности, а объединяющим для них является, как мне кажется – совершенно надуманный, секрет про рубашку. Вот этот самый секрет про рубашку (уверяю вас, вы забудете о нём через день после прочтения), объединяет двух разных людей на протяжении нескольких лет, побуждает к встречам и откровенностям. Я не говорю, что подобного не может быть – может, но лишь с пониманием мотивации персонажей, а их нет. И если мотивации журналиста более-менее понятны, то Монтойи совершенно нет. Почему он встречается именно с этим журналистом во второй и третий раз? История самого журналиста ответа на вопрос не даёт, история галериста так же – увы.
Кстати, а кто такой Марвус Монтойя? Автор преподносит его, как удачливого критика, но критик и галерист – разные вещи. Галерист, условно говоря, перекупщик. Откуда у перекупщика баснословное состояние, если автор утверждает, что Монтойя пользовался средствами инвесторов, т.е. деньги ему не принадлежали (следовательно, и прибыль не его)?
Финансовый вопрос – вообще отдельная песня, которая ничего, кроме улыбки, не вызывает. Достаточно взять в руки калькулятор и посчитать, пусть даже чисто гипотетически. «С момента открытия новое детище Марвуса посетили десять тысяч человек, из них две тысячи приехали из заграницы. Туристы платили за проживание в гостинице, аренду автомобиля, ужины, парковку частного флаера… Они оставили в Детройте в общей сумме более миллиона долларов. Эксперты утверждали, что доход штата от налогов такими темпами вырастет на сорок процентов». Автор хочет нам сказать, что доход штата (ещё раз, не города, а целого штата Мичиган) составляет два с половиной миллиона долларов, то есть приблизительно стоимость не самой дорогой квартиры на Манхэттене. Если что, то задолженность по банкротству самого Детройта (а банкротство – это разница между доходом и расходом, невозможность оплачивать долг) составляет приблизительно 18-20 миллиардов долларов. Ещё раз – 20 миллиардов долларов. Для того, чтобы оплатить долги города (не то, чтобы дать тому вторую жизнь), герою потребовалось бы открыть двадцать тысяч подобных заведений. Капитализацию вложений для запуска проекта посчитать? Поэтому генеральная придумка автора про развитие художественных галерей, как экономический двигатель или, по крайней мере, как стартер, рассматривается мной не менее забавным, чем рассказ Остапа Бендера по превращению Нью-Васюков в шахматную столицу Вселенной.
И если уж дальше гулять по логическим ляпам, мне совершенно непонятен вот какой достаточно важный момент: как Марвус обнаружил в мазках краски двоичный код и как его расшифровал? Двоичный код, грубо говоря, это ноль и единица, графически их можно изобразить, как пустоту и наполненность (штрихами, точками, кляксами – не важна форма, важна последовательность). Вы видели хоть раз картину маслом? Где, в каком месте, она напоминает штрих-код? Где там есть чередование пустоты и наполненности? Но, ладно, пусть нашли мы некоторые закономерности последовательностей. В какой кодировке их расшифровывать прикажете: восьмеричной, шестнадцатиричной, по ANSI таблице? Как этот гений экономики и впаривания модности инсталляций, расшифровал на глазок некое послание, и что, чёрт побери, это послание несло? Ничего важного для повествования? Так какого чёрта придумывать явный бред, чтобы затем его ещё и никак сюжетно не использовать?
Далее, объясните мне, как описываемое событие: «Неизвестные захватили левибус с французскими студентами в нескольких километрах от «Галереи-Дакка», повлияло на крах предприятия Монтойи? В Денвере априори преступность на высоком уровне, в день вполне может погибать три-четыре человека, а за ночь ещё столько же. Так что там не так именно с этим автобусом и, как галерист связан с событием? А ведь и предыдущие непонятки, и этот момент, достаточно важны для судьбы персонажа, для мотивации его поступков.
В общем, кто такой Марвус Монтойя – автор так и не ответил. Со слов самого персонажа, поданных в качестве интервью, не очень понятно – слишком рафинированно. В описаниях поступков нет объяснений, только какие-то действия. В суждениях журналиста… Ну, вот, пожалуй, что только в них. Но, поскольку история самого Гарри простоватая и скучная, поскольку автор не поселил читателя в голову Гарри, а просто отстранённо о нём пересказывал – только и остаётся в сухом остатке лишь последний абзац морали, тот самый анекдотный подвод черты.
Что мы имеем в сухом остатке. Единственное, что, на мой взгляд, хорошо сделано в тексте – это формат очерка и язык изложения в нём. Но, поскольку формат очерка рассказу не в плюс, а в минус, то достоинство смутное. В остальном – либо впечатления средненькие, либо неудовлетворительные. На мой взгляд текст потенциал имеет, если автор готов углубиться в проработку деталей – окружения, событий, характеров, мотиваций. И тогда необходимость в морализаторстве «самое необходимое из искусств для нас сегодня – это искусство любви к человечеству» - отпадёт, читатель в глубине текста найдёт гораздо больше смыслов. Если нет, то рассказ мне кажется достаточно слабеньким, поверхностным и недоделанным, где-то на «троечку». Мне кажется, что автор может лучше. Может быть и не сейчас, позже, но потенциал есть.
Демьян
|
Последний раз редактировалось Татьяна Россоньери; 27.10.2014 в 19:24.
|
12.10.2014, 15:56
Похожие темы
