15. "Неизвестный герой". Ведущий Horadrim. 2009

[Horadrim]

Когда я иду по кладбищу, рассматриваю памятники, кресты и надгробия с изображенными на них улыбающимися лицами, что-то меня сильно тревожит. Некая аура большим куполом покрывает все это пространство: здесь память родственников, боль, печаль. Инстинктивно включается сознание, отгораживая меня от мира мертвых. От их историй, переживаний, разочарований. Мне страшно приоткрыться даже на мгновение, кажется, что утону в шепоте тысяче голосов. Даже сидя дома, я четко чувствую направление, где находится это место.
А у Вас? Насколько Вы чувствительны?
Предлагаю еще разок переступить «черту». Пересилить себя, заглянуть в запретное и не побояться рассказать об этом.
Задание. «Неизвестный герой».
1. Найдите героя пережившего Великую Отечественную. Услышьте его голос, проникнитесь в его прошлую жизнь. Выдерните память о нем из миллиардов ушедших в другую реальность.
2. Расскажите, то что попытается рассказать Вам выбранный герой. Отключите логику. Пусть Вас ведет только его голос. Пересильте себя и зафиксируйте полученные образы. Переждите день или два. Поживите с его образами. Создайте из них историю.
3. Обозначьте отношение героя к тем, кто окружал его в те страшные времена. Определите, кто из людей в то время больше всего влиял на него и как.
4. Пусть это будет не рассказ. Возможно, зарисовка. Но такая, что позволит через Вас показать нам реальность, что некогда пережил «Неизвестный герой».
5. Сроки: 10 мая.
P/S Потревожив память мертвых, искренне попросите у них за это прощения. Мы делаем это не для того, чтобы развлекать, мы делаем это, чтобы напомнить.

[Adsumus]

Horadrim, то есть, это должен быть именно переживший войну, но мёртвый в данный момент, так? Не погибший на войне, и не живой ветеран?

[Franka]

Есть задумка о двух-трех переживших, о ветеранах но уже в наши дни, когда выросло несколько поколений, не знавших войны. В принципе, зарисовка об одном празднике День победы после двухтысячных. Если господа создатели задания дадут "добро"... Тогда есть смысл это стимулировать, оформлять в связную историю и даже (о ужас!) выкладывать. ;)

[Horadrim]

Adsumus, Franka
Не вижу никаких преград. Мне не важен в этом задании сам герой, мне не важна обстановка, мне важно увидеть, как вы сможете свои чувства превратить в историю.
Хотя «чувства», это я преуменьшил. Здесь должно быть нечто большее, то, что порой проскальзывает в сознании, то, за что мы пытаемся ухватиться во сне и разочарованно машем рукой, если забываем суть. Почувствуйте, не ограничивайте себя. "Герой" понятие условное. Может быть, это будет женщина, и даже ребенок. Ведь чего только не услышишь от «предков». Настоятельно рекомендую перед созданием образа посетить кладбище. Пройдитесь, подышите воздухом. А вдруг и вы что-то услышите...
P/S Или это я один такой?

[ersh57]

Пригласил меня Horadrim присоединиться. Что ж. Дело неплохое. Единственно - то, о чем написал, до сих пор жжет душу. Потому сумбурно наверное. Чувствами переполнен. Вот.

Скрытый текст - Воспомининие о деде.:

Дед.

Война!
Что сказать о ней?
Как и все семьи, наша тоже пострадала в этой катастрофе, постигшей страну. Может и не так сильно, как другие, но пострадала.
Воевали оба деда, отец, дядя по матери. Вернулись. Целыми. И это было чудо. Сколько безвестных могил на местах боев осталось? Кто их считал?
Мои вернулись все. Потеряли многих – родных, друзей, знакомых. Сами остались живы.
Бабушке моей, Агафье Аверьяновне, трижды приходили похоронки на деда. Он пришел таки, вырвал свою жизнь из зубов у смерти. А она хранила эти похоронки на дне своего сундучка с остатками приданного всю свою жизнь. Лишь умирая, просила сжечь все. Всю память о ее жизни. Мы сожгли. Да…
Они не много говорили о войне. Те, кого я знал и помню. Мамин отец скончался еще до моего рождения. Мать вспоминала, что решила она родить меня на похоронах деда. Так вот, жизнь вышла из смерти. Чудно, но это так.
Мамин брат был в войну летчиком. Из тех младших лейтенантов, что проходили ускоренные курсы. Он говорил всегда, что ему повезло, жив остался. И все.
Папин отец, мой суровый и ласковый дедушка, которого я любил, наверное, сильнее всех в своем детстве, тоже помалкивал. Он и так был человеком молчаливым, трепать языком не любил. А уж про войну... Истовым лошадником слыл – любил коней до беспамятства. Когда переехал с семьей в город, а случилось это в сороковом, после освобождения его из лагеря, начал служить конюхом. Так, конюхом всю жизнь и проработал. Часами мог ухаживать за своими красавицами. Чистить, мыть. С раннего детства помню круто посоленные горбушки хлеба, которые он мне совал в ручонки. Помню голос его, хрипловатый чуть, - Угости коняшку!
Он учил меня, учил всему. Держать молоток, пилу, рубанок. Сколько сабель да ружей выстрогали его руки для меня? Не сосчитаю сейчас.
О войне молчал. Редко бросит фразу или две. Я много расспрашивал об его военных годах отца и бабушку. Потом, когда не стало деда.
То, что они поведали, больше походило на сказку, чем на реальную историю. Может, действительно мне рассказывали сказки о деде? Не знаю.
Призвали его в конце июля 1941. Был он слеп на один глаз. В империалистическую потерял. Потому попал в рабочий батальон. В Карелию. Двух месяцев не прошло, как взяли их, весь батальон, в плен. Оружия у них не было, одни лопаты. Потому немногочисленному финскому отряду не сопротивлялись. Попробуй, повоюй-ка с лопатой против автомата.
Один раз он вспомнил об этих двух месяцах, что до плена, при мне.
На двадцатилетие Победы к отцу пришли друзья с работы. После демонстрации. Тогда в нашем городке открыли как раз Вечный огонь и обелиск Победы. Посидели, выпили, стали вспоминать какие-то эпизоды. Больше забавные. Мол, как бутылку водки у старшины уволокли, как фрица искупали в болотце. Много всего вспоминали.
И зашел разговор о финских кукушках. Как они, сволочи, стреляли. Мол, мимо больше. Дед сидел вместе со всеми за столом, слушал разговоры. Не пил, не любил он это дело. Одну-то рюмку, за Победу, это само-собой. Больше ни-ни.
Кулаком саданул дед по столу. Аж стаканы попадали.
- Были вы там?! Видели кукушек-то этих?! А я – был. И под обстрелом у них был. Тридцать ребят положили тогда. И командира с политруком. Э-э-э! – дед взмахнул рукой и ушел. И не подходил больше к столу, хоть и сидели гости до полуночи.
Такой вот был.
Тогда, как в плен-то дед попал, первая похоронка бабушке и пришла. Плакала она над ней, нет ли, сказать не могу. Не было о том разговоров. Не было.
Про плен тоже мало что узнать довелось. Вроде, сначала, держали в лагере. Паек был скудный. Те, кто курил, поумирали быстро. Обменивали они свой хлеб на табак.
Дед-то не курил. Говорил, что оттого и жив остался. Все отца ругал за курево.
Потом к какой-то финке определили. Батраком. Там уже получше было. Выжил, в общем.
В 1944 освободили из плена. Попал в наш лагерь. Вроде как - изменник Родины. Таскали долго. Все проверяли и проверяли. Тогда и пришла вторая похоронка на деда. Бабушка рассказывала, что обрадовалась этому. Чему радоваться? А она радовалась, что первая-то неправдой была. И вторая тоже такой же оказаться могла. Тому и радовалась.
Всех бывших военнопленных, кто к службе-то не годен, решили оставить там же, в Карелии, на поселении. Дед, когда на бабушку сердился, все говорил, что хороша та финка была. Ой, хороша!
Потом Победа пришла. Радовались все, а дед грустил. Хотел с семьей встретиться, а не давали. И писем не давали писать. Обойдетесь, мол. Здесь теперь дом ваш! И семьи у вас новые! Не хрен старое вспоминать. Так-то.
Сумел дед сбежать все же. До дому добрался. А на третий день, как вернулся, опять похоронка. Третья уже. Бабушка рассказывала, что смеялись все.
Вот и все, пожалуй, что знаю о судьбе деда в войну.
Каждую субботу мы мылись в бане. Маленькая банька в крытом дворе дедова дома. Сколько воспоминаний с ней связано! Я любил мыться с дедом. Любил мылить его спину. Не знаю почему. Нравилось и все. Дед всегда требовал, чтобы я сильнее давил на мочалку. Чтобы спина красная была, как рак на блюде. А потом смывал я ковшиком обильную мыльную пену.
А там, на спине дедовой, не было ни единого живого места. Шрамы. Бугрящиеся жгуты. Досталось ему за долгую его жизнь. Ой, досталось!
Во всем любил дед порядок.
Помню, мне тогда лет девять или десять было, сидим за столом после бани. Вся семья. Ну, это говорится только так – вся семья. На самом деле за столом только мужики. Дед, отец, брат мой старший и я. Хоть и сопляк совсем, но мужичок все ж. Мама и бабушка на кухне. Едим. Дед-то и бабушка из староверов, потому законы старые блюли.
Отец все порывался деду рассказать что-то. Дед раз его оборвал. Другой. Отец не унимался. Дед облизал свою ложку. Хорошая добротная такая кленовая ложка. Дед ее сам резал. До сих пор хранится у меня. Вида-то нет давно уже. Край изгрызен, трещина. Но храню. Память.
Берет он этой ложкой да по лбу отца. Хорошо так, с оттягом. И есть стал вновь. Отец лоб потер, взглянул виновато на деда. Помолчал чуть и тоже хлебать продолжил.
А ему, отцу-то, тогда около сорока было. Так вот.
В шестьдесят восьмом дед решил бросить работу окончательно. А до той поры он так конюхом и работал. Видно, захотелось на покой все же.
День тот помню чуть не посекундно. Я как раз у них жил. Каникулы. Вечером, после работы пришел он с конюшни. Сел за стол на кухне. Я рядом кручусь.
- Щей наложи, - бросил он бабушке через плечо.
Сам откромсал горбушку. Посыпал солью. Очистил зубчик чеснока. Ел молча, как всегда. Только хмурым был. Встал из-за стола, перекрестился на образа. Меня по голове потрепал. Развернулся неожиданно к бабушке. Она стояла у стола. Руки, как всегда на животе под фартуком скрещены.
- Слышь, мать, все. Отработался. На пенсии с завтрашнего дня.
Вдруг оседать начал. Как при замедленной съемке. Упал, неловко зацепив рукой пустое ведро. То покатилось со звонким грохотом.
Через два часа, после отъезда скорой, я узнал новое слово – паралич.
Он не мог без работы. Только-только отдых замаячил – и удар.
Странно, но во время болезни деда сблизился я с ним еще больше. Он плохо говорил. Отнялась левая половина полностью. Да и правую руку задело. Я частенько читал вслух любимую его книгу. «Поднятую целину» Шолохова. Помню, читаю, а дед рукой остановит, неразборчиво проговорит что-то, речь у него так и не восстановилась. Это значило, повтори. Отбегаю глазами назад два или три абзаца. Читаю снова. Он лежит, глаза прикрыты. Слушает.
До болезни, когда на ногах был, он читал и перечитывал эту книгу не один раз. Приговаривал всегда, что правда в этой книге. Любил потому. За правду.
Я, по малолетству, не понимал, что за правду находил он. И потом, когда «Поднятую целину» в школе проходили, тоже. Понял гораздо позже, в девяностых уже. Действительно, правда там. Шолохов не был ни за тех, ни за других. Он описывал то, что виделось ему правдой. И совпадала она с дедовой. Ой, совпадала.
Двадцатого марта одна тысяча девятьсот шестьдесят девятого года деда не стало.
Но он со мной так и остался.
И сейчас, внимательные серые глаза его оттуда, из глубин памяти, продолжают, наизнанку словно, душу выворачивать. Все сделал как надо? Никому не навредил?

Это были другие люди. Сильные. Цельные. И читая Маяковского, я всегда соглашаюсь. Да, «Гвозди бы делать из этих людей». Именно таким я продолжаю видеть деда.

[KrasavA]

ersh57, Беру свои слова назад насчёт неспешного стиля)
Прочитала всё до буковки) Захватило-завертело-окунуло. Образы чёткие, яркие.
А по "Воспоминаниям"... что тут скажешь.
Сижу и думаю теперь, а что могу я рассказать о деде. Не застала его, но соглашусь) Да, «Гвозди бы делать из этих людей».

[Винкельрид]

ersh57, нечестно такие вещи публиковать в Мастерской. Критиковать и искать какие-то огрехи никто не будет, по крайней мере, я - пас. Не такой это жанр, чтоб всем подряд грязными руками лапать.

[ersh57]

Сообщение от Винкельрид

ersh57, нечестно такие вещи публиковать в Мастерской. Критиковать и искать какие-то огрехи никто не будет, по крайней мере, я - пас. Не такой это жанр, чтоб всем подряд грязными руками лапать.

Поразили. Ей-ей, поразили!

Почему же не честно? Просто искренне. А критиковать нало, обязательно. Грязные руки - говорите. Помойте тогда! И критикуйте. Как следует. И Вам это нужно. И мне. Иначе не положил бы здесь этот кусочек. Насколько я понял, для того и приглашен Horadrimом.

А еще. Здесь кусочек души. Может оттого и пробирает. Не знаю...

Попробуйте так же. Чтоб не смех, не горечь, не презрение - но душа была в рассказе. И читатель поймет это сразу. Увидит - и поймет. Честно-то если, если самому-то себе признаться - мы в книгах ищем не просто чтиво, мы хотим с чужой душой пообщаться, пощупать ее, пожить чужой жизнью хоть малую капельку. И беречь тогда будет читатель раскрывшееся перед ним таинство?

И еще, свои же люди, обращайтесь ко мне проще - Ерш. И вы не в накладе, и мне неприятно не будет.

[Horadrim]

Ерш. Спасибо за участие. У Вас получилось. Причем очень хорошо.
Соглашусь с Винкельридом. Критика такому отрывку не нужна. Да и само задание допускает слишком многое. Главное достоинство-это ощущение реальности описываемых событий. Даже наполненные детскими впечатлениями, картинка здорово рисует характер самих героев, их смысл жизни, принципы и порядки.
Осталось ощущение, что это очень личное. То к чему можно прикоснуться лишь будучи самим участником. Поскольку таковых с каждым годом все меньше и меньше, нам остается только поверить маленькому мальчику, сохранившему память о своих предках. Честь Вам и хвала за это.

А еще. Здесь кусочек души. Может оттого и пробирает. Не знаю...

Я знаю. Задание готовил именно для того, чтобы участники смогли попробовать чувства превратить в историю. Это не просто трудно, это очень трудно. Требует от писателя колоссальных затрат внутренней энергии. Возможно, кому-то понравится такой метод, и мы в будущем еще не раз увидим не пустые слова, а истории, наполненные жизненной энергией самих авторов.

[Franka]

ersh57, после твоего творения трудно писать об отстраненных памятниках. Ты, скажем так, поднял волну.
Любая критика текста, слов. конструкций, знаков препинания, действительно будет выглядеть праздным буквоедством. Аплодирую, замечательно, что ты пришел в Мастерскую и подарил нам ЭТО.
***
По сути задания. Памятники вызывают только горечь - когда они, никому не нужные, неизвестные, почти целый год используются только как место, где можно попить пивка на природе (У нас через дорогу братские могилы), а перед Девятым мая пригоняется взвод угрюмых школьников, на могилы наводят лоск, в официальный праздник туда притаскивают дежурные цветы, а потом до следующего праздника они снова никому не нужны.
С ветеранами точно так же. Перед торжествами о них вспоминают, окружают вниманием, проплаченным из бюджета (у нас в городе несколько раз на площади с большой помпой дарили автомобили "Ока"), а потом, до следующей даты, они живут, никому не нужные, кроме ближайших родственников. Одно время даже ветераны кнчали с собой накануне этих пафосных празднеств. В знак протеста.
Вот, хотела написать горькую историю таких людей, а после зарисовки Ерша не стану. Не буду выплескивать это в Мастерской.
Поделюсь воспоминаниями, мыслями, чувствами, по-своему, как сумею.

Скрытый текст - я не видел войны:

Я не видел войны,
Я родился значительно позже.
Я ее проходил и читал про нее с детских лет –
Столько книг про войну, где как будто все очень похоже,
Есть и это, и то, только самого главного нет.

Я не видела войны. В этом мое счастье – в том, что можно спокойно читать романы и повести о ней, Великой Отечественной, да, спокойно, не по живому. А вот спокойно слушать рассказы бабушек и обмолвки немногословного деда не могу. Их детство, тяжелое, тревожное и голодное пришлось именно на те годы. Листая редкие сохранившиеся фотографии, пожелтевшие, с обломанными краями, я смотрю на прадедов и прабабку, пытаясь понять – каково это. Прожить больше сорока лет, оставить позади Первую Мировую, Гражданскую, Финскую – и снова…
Мать моей бабушки с отцовской стороны ушла на фронт добровольцем, оставив семилетнюю дочь со старой бабушкой. Фотографий ее не сохранилось – только детские, гимназические… И письма, письма, письма. Клетчатые треугольники, такие ветхие, что страшно разворачивать, чернила давно выцвели до рыжины – письма из партизанского отряда. Карточки, с парой-тройкой теплых слов – из наступления. Немецкие открытки – вот оно, свершилось, дошли! Мы в Берлине!
Бабушка говорит, что день, когда прабабушка вернулась, запомнила до мелочей. Она вешала белье во дворе, - свое и соседское, много белья, весь двор был увешан, - и, увидела мать, которая шла с горки. Красавица, в ладной форме, в пилотке поверх длинной косы, ордена горят, на плече тяжелый сидор… И только в тот момент бабушка почувствовала, наконец, что война кончилась.
А бабушка с маминой стороны пережила оккупацию, пусть недолгую, но… Она тоже прекрасно помнит все, даже лица солдат, которые вошли в их дом и стали забирать еду и вещи. Один из них снял со стены расписную ложечку ее младшего братца, тот заревел и отнял свое единственное сокровище. У врага, у чужого солдата с автоматом… Солдат закричал, направил автомат на ребенка, а второй, ему бабушка до сих пор благодарна, отвел ствол, сказал что-то, и показал рукой – маленький, мол, что ты хочешь. А потом дети спрашивали у немцев «Вифиль километров русский за Волга?»
Корову прятали сначала в подвале, потом сложили поленницу – вроде как, дровяной сарай. И только молились каждый раз, чтобы не замычала, когда колонны проходят. Девять детей в семье было, без коровы – верная смерть. А прабабушка, я ее еще застала, говорила, что смерть видела в глаза. Пошла за водой, началась бомбежка. Стоит прабабушка у колодца, в руках ведра пустые, а один самолет вниз пошел. Она увидела летчика – тот посмотрел ей в глаза, засмеялся и очередь дал. Она ведра подхватила, и бежать… Летчик тот шутником оказался, развернулся и улетел себе. Попугал и пощадил.

Я не верю певцам на эстрадах, украшенных светом,
Сомневаюсь в кино – там, в кино, как-то очень цветно.
Кто всерьез воевал, почему-то не любят об этом,
Может быть оттого, что об этом в словах – не дано .

Да, не любят они говорить о военных годах. Болит, видно, на душе. Из всего военного прошлого прабабушки-фронтовички уцелела только пара обмолвок: как трое суток без еды, воды и сна, с ранеными на руках выбирались из окружения, по болотистому северному лесу, как увидели озерцо, бросились пить – а там мертвый фашист лежит, давно лежит уже… И как в Берлине на стене писала, среди тысяч и тысяч подписей, конца им просто не было.
Прадед, отец маминого отца, вообще ничего не рассказывал. Ордена не надевал лишний раз, только пил за Победу одну рюмку, не больше.
Вот бабушки и дедушки, дети войны, делятся воспоминаниями чуть охотнее.
Работали они в войну. Городские девочки помогали в госпиталях, каждый день, после школы – стирка бинтов, уборка палат; читали раненым вслух, пели; вязали для фронта носки и варежки, шили кисеты с вышивкой «Дорогому бойцу». Мальчики работали на заводах, тульские заводы не эвакуировали.
Деревенские дети работали в поле, на шахтах и на колхозных фермах. По-взрослому и за взрослых. Без скидок на возраст, без нытья – все для фронта, все для Победы…
А потом было трофейное кино, папиросы, чай в жестянках, счастье, когда назад потянулись эшелоны, ожидание – когда же, когда мой-то вернется? Отец, мать, брат, дядя, муж… Потом – радость от постепенного возвращения мирной жизни, когда одна за другой открывались парикмахерские, кондитерские, когда снова пошли трамваи… Когда на первые праздники Победы в парке собирались молодые еще ветераны, танцевали и обнимались, совершенно незнакомые люди, которых война сделала одной семьей…
Когда бабушка рассказывает об этом, она плачет от гордости.
А потом все стало как-то отдаляться, уходить… Ставились по области памятники и стелы, вешались памятные доски, но радость и гордость притупились.

Только слышишь, звучит, проступает из стен Ленинграда,
Тихо-тихо поет и в тебе, и во мне, и вокруг…
Может быть, про войну слишком много и громко не надо?
Чтобы ревом фанфар не спугнуть, не убить этот звук…

Даже когда уйдет последний ветеран, война останется с нами. Сколами от обстрелов на колоннах Исаакия, ржавыми снарядами, что еще находят в земле, заросшими окопами…

*в зарисовке использована песня А. Макаревича «Я не видел войны»*

[ersh57]

Не могу давать оценку. И не хочу. Это - чистое. Это - правда.

Хотела писать о горе. И написала. Только о другом. О святом. Что не умирает в сердцах наших. Тех нас, кто жил и живет рядом с героями прошлого.

А потому "Помните, через года, через века, помните!"

[Snake_Fightin]

Круто. А то говорят День Победы как дата забывается.

[ersh57]

На ту же тему. Еще одна зарисовка. Несколько ближе к заданию.

Скрытый текст - Встреча:

Кладбище...
Завораживающее место. Это город. Здесь есть улицы, переулки, площади. Попадаются и глухие, забытые всеми уголки. И жилища. Тех, кто ушел. Много.
Здесь царят свои, непонятные живым законы. Идешь и ловишь уголком глаза взгляды. То угрюмые, то печальные. Это смотрят памятники. Они различны, как и люди лежащие под ними.
Вот Гробница, другим словом и не опишешь, цыганского барона на центральной аллее. Ее массивные каменные ступени давят землю. Громада резного гранитного креста нависает мрачной тенью. А чугунная узорчатая ограда, кажется, хочет оттолкнуть тебя от этого непоколебимого величия.
Так, а этот маленький, покосившийся и подгнивший крест вкопан в ногах ребенка. О, ему и года не исполнилось. Странно, если судить по дате, недавно хоронили. Могила же усеяна мусором, в головах набирает силу кустик сирени. Забыли...
Идешь и смотришь. Вокруг даты и имена. Имена и даты. Кресты, железные сварные пирамидки со звездами - эти постарее. Мрамор, гранит, крошка мраморная - поновее.
Ух ты! Скульптура. Бронзовая. Как только не уволо... Понятно. Надпись гласит про некоего "братка". Тоже спит здесь вечным сном. Упокоил кто-то.
Спите! Спите все лежащие здесь под этими старыми кленами. Вечным сном спите.
А вот и то место, куда шел. Здесь лежат мои. Мама. Прости меня, что заглядываю не часто. Дедушка с бабушкой под одним памятником и в одной оградке. Другая бабушка вместе с сыном, дядей моим, и сестрой.
Смахнул пыль со скамейки. Сел.
Ох, родные вы мои. Как без вас плохо.
Правый глаз заслезился отчего-то. Соринка какая попала, что-ли. Грустно.
Кладбище всегда навевает печаль. Когда какую. Бывает светлую, бывает...
Встал, поправил цветы в бутылке у памятника. Погладил шершавую поверхность мрамора. Спи, родная моя. Пусть будут сны твои легки.
Ты появилась на свет в далеком двадцать седьмом. Жили вы плохо. Знаю по рассказам твоим. Сколько раз ты говорила, как строчили одеяла по ночам? Как выращивали капустную рассаду на волжском островке? Как продавали все это на горьковских рынках?
Когда началась война тебе исполнилось четырнадцать. Эта фотокарточка твоя с переломанным краем, где стоишь ты с задорными косичками после последнего экзамена за седьмой класс. Рядом с тобой твоя сестра младшая и маленький братик.
Так и не успела ты собрать все фотографии той поры, как хотела. Не успела. И не знаю я, кто рядом с тобой на фотографии после концерта в госпитале. Знаю, что раненый. Знаю, как-то обмолвилась ты, что хаживал он частенько в ваш дом. А кто он, так и не узнал. И что стало с ним, тоже.
Ты не успела многое. Ты жила не для того, чтобы вспоминать. Тебе радостно было жить сегодняшним днем, не вчерашним. Все хотела написать воспоминания. Для меня. Для сына моего. Для его детей. Не успела.
Ты помогала подселенным к вам эвакуированным из блокадного Ленинграда. Смеялась, когда рассказывала, как смешно их называла бабушка, твоя мать. Выковыренные. А что здесь смешного. Не в бровь - в глаз. Нелегкая судьбина сковырнула их, да и всю страну.
Еще ты рыла окопы. Для зениток. Они обороняли Горький от бомбардировщиков. Его заводы - ГАЗ, Сормово. Те, которые давали изнемогающей стране танки, самолеты, орудия.
И на строительство оборонительных рубежей вас, школьников, тоже посылали. В том, далеком уже, кровавом сорок первом.
Помню из твоих рассказов ту девочку из одного с тобой класса, которую убили первой военной осенью на ваших глазах. Про пойманного вашей дружиной пилота-фашиста, сбитого весной сорок второго.
Господи, вы же детьми были! Вам бы радоваться жизни!
Война. Она, сволочь, перечеркнула все. Забрала миллионы жизней. Ради чего? Чтобы пьяные подростки глумились над стариком-ветераном из соседнего с тобой подъезда? Чтобы идейные потомки тех, германских, фашистов пачкали грязными своими ручонками памятники на еврейских кладбищах?
Вы же делали всё, чтобы мы, дети ваши, и наши дети, и дети наших детей, чтобы войны не знали, чтобы счастливо жили. И что? Чем отплатила вам "благодарная" наша отчизна?
Только, разве, похороны ветеранам стали устраивать. Поскорее хотят избавиться от них, что ли? В гроб загнать?
Вон, на Украине Бендеру чуть ли не святым объявили. Бывшие эсэсмены открыто колобродят на улицах Таллинна и Риги. Куда катится мир?
Ну, пора. Рука опять гладит памятник. Проходится по выбитым буквам и цифрам. Еще раз желаю тебе спокойного сна. Ты заслужила. Все ваше поколение. И те, кто старше. Все вынесшие войну на собственных плечах. Для нас - неблагодарных потомков.
Ухожу, ссутулив плечи. Грустно.

[Лекс]

Еrsh,

"Воспоминание о деде"
"Как при замедленной съемке" Понравилось все, но вот это зацепило. Не хочу, конечно, советовать в работе над таким личным текстом, но вот не место здесь этой фразе. Не место.

Критики, пожалуй, не будет, ибо солидарен с Винкельридом. Поэтому просто отзыв.
Рассказом этот текст назвать можно и Рассказом он будет именно в том самом первозданном смысле. Это рассказ одного человека - его воспоминания, монолог, если хотите. Жизненный, простой (нет-нет, вовсе не в смысле пошлости, о которой говорил Сэлинджер в связи с этим словом, а именно в плане незамысловатости), оттого и короткие, но емкие фразы. Данный текст может быть рассказан в тесном семейном кругу или просто друзьям. Но это не художественное произведение, а именно пересказ. Цепляет, ведь это правда. Искренняя правда. Для художественного произведения не хватает глубины, чтобы погрузиться в чувства героев с головой, увидеть самые маленькие, казалось бы, незначительные детали. Такую, и подобные ей истории, наверняка каждый слышал в детстве от бабушек. Я сам урывками помню несколько, да только жаль не интересовался в то время, хотя до сих пор в голове крошечные детали и отдельные фразы, кусочки, лоскутки историй. А ведь это бесценная хроника, которая с каждом годом отмирает вместе с непосредственными участниками. Поэтому большое спасибо за искренность и честность.

Вот по "Встрече" есть кой-какие нарекания и все они связаны с началом - мусор, братки упокоенные кем-то... И все урывками - не хватает целостности, как мне кажется. Поэтому маленькие абзацы не особенно удались, а вот дальше снова идут воспоминания, и они-то как раз трогают за душу. Хотя здесь уже больше идет осуждения и поиска виноватых. В концовке согласен - грустно.

Fранка, стиль - твое оружие. И здесь он превосходно подобран. И опять же все трогает за живое.

Поэтому просто приклоняюсь и молча аплодирую за те произведения, что представлены в теме.

Итог: ну, что люди, может, ну, эту фантастику нафиг и ударимся по прозе?

[Дарья_Сталь]

Franka, аж мурашки по коже. И "Машина времени" - очень в тему. Прямо читалось будто под ту музыку, под те слова, звучащие где-то фоном...

Ерш, очень приятно видеть в Мастерской взрослых людей, имеющих жизненный опыт. Ваши тексты читать очень интересно, потому что в них - жизнь. Спасибо.

Сообщение от Лекс

ну, что люди, может, ну, эту фантастику нафиг и ударимся по прозе?

А никто не мешает писать и фантастическую прозу, и, так сказать, классическую :) А еще по пути стихи, статьи, различные опусы... Для каждого свое, конечно. Но если есть интерес к литературному творчеству, то пробовать надо все. Быть может, что-то больше ляжет в душу, получится удачнее - и тогда останется навсегда.

[Horadrim]

Честно сказать написал много, но, перечитав, выделил лишь два отрывка. Причем второй оставил в черновом варианте, не стал превращать его в художественный текст.

Скрытый текст - Первый отрывок:

Вовка, двухгодовалый, черноволосый, деревенский мальчуган сидел на улице под каштаном, из песчаной почвы строил башенки. И откуда они взялись? Два немца встали возле ребенка. На улице стало пустынно, даже собаки умолкли.
Вера, мать ребенка выглянула в окно. Сердце бешено заколотилось. Она выскочила на улицу и закричала:
-Не трогайте, это мой ребенок! - не добежав до немцев несколько шагов, она упала на колени.
Всю жизнь Вера прожила в маленькой деревне на границе с Польшей. Молодая, красивая, черная коса, темные большие глаза. Жизнь на границе обязывает знать несколько языков, она знала: белорусский, польский, еврейский. Поскольку еврейский язык очень схож с немецким, сейчас, когда немцы стояли возле ее ребенка, она выбрала именно его. Сбивчиво, вперемешку со слезами она тянула руки к ним и умоляла не трогать.
-Юде?- удивился молодой немец, что означало еврейка. –Юде?- ткнул он пальцем в малыша и, схватив его за ногу, понес к ближайшему колодцу. Мать Веры, уже не молодая, но в отличие от дочери русоволосая, с голубыми глазами кинулась на помощь Вере.
-Она русская! Это моя дочь!- Во дворе поднялся жуткий рев от крика двух женщин. Молодой немец был неумолим, опьяненный пропагандой: евреи – самые страшные враги нации, он явно решил исполнить свой долг. Второй немец был намного старше первого, наверное, даже имел детей, почти в самый последний момент, когда молодому немцу оставалось только разжать руку, чтобы уронить ребенка в колодец, он остановил его:
-Не надо, красивый мальчик.

С тех пор прошло семь десятков лет. Я сижу возле могилы этого мальчика. С надгробного памятника на меня смотрит мужчина ушедший в шестьдесят, седые пряди волос, на лице улыбка. Уже и не вспомню, по какому поводу была сделана эта фотография и кому ты на самом деле улыбаешься. Так мало я видел от тебя улыбок, папа.

Скрытый текст - Второй:

До войны Вера встретила офицера пограничника, полюбила, вышла замуж, родила ребенка. Мужа забрали еще в Финскую, Отечественную встретила в своей деревне с мамой и маленьким ребенком на руках. Бежать некуда. Слишком быстро все случилось. Просто однажды утром проехала по их деревни колонна танков, прошлись по домам немцы, забирая скотину и припасы. Так и началась для них война. Вернее тяжелая и голодная жизнь. Ежедневно всю деревню местные полицаи собирали и гнали в поля копать траншеи. Зима ли это была, лето ли. За детьми присматривали старики. Пару раз звали к себе партизаны, но куда с ребенком. Мать Веры в середине войны замучили полицаи. Спасая свою дочь, она сама пошла с ними. Махнула платком, мол, к утру жди. Не вернулась. Так и осталась Вера расти сына одна, в грязном платье, чумазым лицом и отчаянным желанием сберечь ребенка. И до самой смерти она пронесла это желание. Эту безграничную материнскую любовь.
После войны получила похоронку на мужа, но, несмотря на то, что за ней ухаживал молодой летчик, продолжала ждать всю жизнь. В деревни были случаи, когда возвращались после похоронки. Она надеялась и жила одна с сыном.
А муж действительно был жив. Весь израненный, но живой, он не вернулся после войны в семью, выбрал фронтовую подругу. И весточку о себе прислал лишь спустя многие годы.
Частенько отец рассказывал мне, как его дразнили «Бойстрюк», без отца значит, он дрался, кулаками доказывая всем, что его отец герой. Частенько приходил домой в разорванной рубашке и опущенной головой.
-За батю.- оправдывался он перед матерью, а ночью слышал, как она давится слезами в подушку.
Уже после армии, он узнал, что его отец жив, поехал к нему посмотреть в глаза. Посмотрел, простил.

Спасибо тебе папа, за то, что, несмотря на трудности, не ушел, помнил как трудно женщине одной с детьми. Был рядом. Вырастил. Вот уже и я не молод и у меня дети. Сижу возле твоей могилы, вспоминаю какие-то моменты, слова. Только теперь понимаю, как ты был прав.

[Дарья_Сталь]

Horadrim, неплохой текст, есть в нем настроение, которое ты хотел показать. Только вычитать еще раз все-таки не помешало бы: у тебя путаница какая-то во втором отрывке с родственными отношениями.

Сообщение от Horadrim

Мать в середине войны замучили полицаи, хотели ее забрать, но мать не дала, сама вместо нее пошла.

Кто кому здесь мать и какая из них куда пошла? :))

Сообщение от Horadrim

Отец уже после армии ездил к нему посмотреть в глаза. Посмотрел, простил. А он так мечтал об отце.

Какой отец к кому ездил? Кто о чем мечтал? Явно не хватает еще по паре предложений истории (очевидно, мать жила все-таки с тем молодым летчиком, если я правильно поняла).

[ersh57]

Horadrim!

Неплохо. Сюжет чувствуется. Вот изложение, как бы сказать, немного слишком.
Например, "песчаная почва" вместо простого песка. Онаученно. Вроде и художественный текст, а вроде - научная статья или протокол. Обстоятельно, но искорки не хватает. Изюминки. Отсраненность есть. Вроде как со стороны.

Это субъективно, конечно. Второй отрывок, пожалуй, ближе к делу будет. Да, не отшлифован. Но может быть в этом и суть? Когда рассказ гладок - жизнь из него утекает куда-то. А в этом, непокрытом еще глянцем, отрывке жизнь есть. Еще раз повторю - субъективизм.

[Винкельрид]

ersh57,"Встреча".
Как-то опять критиковать смысла не вижу, но, дабы не прослыть снобом (и то ему не так, и это), помою свои грязные руки и скажу, что текст крайне небрежен.
1. Ошибочное построение текста в начале. Перечисление видов могил не соответствует смыслу текста. Получается вот что:
а) "Мнимое величие и богатство, которое на тот свет не возьмешь" (могила цыганского барона)
б) "Боль, скорбь и осуждение бессердечных родителей" (могила ребёнка)
в) "Могилы военных и ветеранов" (пирамидки со звёздами)
г) Опять зачем-то повторение пункта "а" (могила братка)
Над очерёдностью и нагнетанием смысла стоило подумать лучше. К тому же, как уже заметили, лёгкое ёрничество по поводу могилы братка также выбивается из текста и перебивает настроение. "Вечным сном", "упокоил" - слова, сами по себе, нейстральные, но тут смотрятся так... язвительно. Кто его упокоил? Да тот же, кто и всех остальных. Подвесил жизнь на нитку, её же и перерезал, как у Булгакова. В общем, за это - однозначный минус.
Дальше. Лишние слова и, как следствие, не точные выстрелы и попадания в молоко. Видел (иногда приходится случайно нарываться на чужую переписку))), что пишете: не получится учиться-измениться. Как хотите, но скажу - авось, другие на этом поучатся.
Например:
"Дедушка с бабушкой под одним памятником и в одной оградке". А если сделать короче? Без "под одним памятником"? Просто "в одной оградке". Не знаю, как другие (собственно, тут всё - ИМХО), а я бы почувствовал, как щемит сердце, памятник же произвёл слишком плавный переход и укола не получилось, просто скользнуло по щиту - и всё.
То же самое: "Правый глаз заслезился отчего-то. Соринка какая попала, что-ли. Грустно".
Из этого всего оставил бы: "В глаз соринка попала". Хоть и не оригинально, но мне достаточно, чтобы всё понять. Тут же нам дают диагноз, потом - симптом, и опять - диагноз, ещ более разжёванный. Надо это?
Обращение к маме. Должно быть кульминацией текста, здесь не должно быть ничего лишнего, никакого словесного мусора, а у вас, почти в каждом предложении: "ты", "твой". Стиль? Не знаю, не нравится.
Концовка, политическая, уже не читалась. Правда, показалось, что всё не к месту. Зачем об этом? Наболело, не спорю, но не слишком ли резкий переход получается от мыслей о родном к "куда катится мир"? Это всё - минусы.
А плюс один - то самое, к чему не притронешься грязными руками, как их не мой.
Это всё.

[ersh57]

Специально для Винкельрида.

Поработал над текстом. Поломал голову. Ловите.

"Сходил на кладбище, навестил маму, грустно."

Так? Все, что недосказано, проницательный читатель поймет!

Но, кроме смеха, вы правы. Не во всем, но есть моменты. Их постараюсь учесть.
Особенно доработать надо начало. Подумаю над этим.

Да, еще. Это не придуманная прогулка, а вполне реальная. Я ее вспоминал и писал так, как это происходило в действительности.

С некоторыми позициями согласится не могу, хоть убейте. Например, с одним памятником. Если бы видели вы, сколько памятников стоять могут в одной оградке, то не оговаривали бы. А на этом-то кладбище есть ограды, в которых по пять, шесть памятников стоит.

Далее, никогда не надо читателя равнять по себе. неприятная привычка. То, что поймете вы с вашим уровнем знаний, не поймет пасечник откуда-нибудь с Украины. Или вы предлагаете пазл сделать из рассказа? Так сложил - для интеллектуала, так - для простого пролетария?