Форум «Мир фантастики» — фэнтези, фантастика, конкурсы рассказов

Форум «Мир фантастики» — фэнтези, фантастика, конкурсы рассказов (https://forum.mirf.ru/index.php)
-   Мастерская (https://forum.mirf.ru/forumdisplay.php?f=46)
-   -   15. "Неизвестный герой". Ведущий Horadrim. 2009 (https://forum.mirf.ru/showthread.php?t=6172)

Horadrim 03.05.2009 11:58

15. "Неизвестный герой". Ведущий Horadrim. 2009
 
Когда я иду по кладбищу, рассматриваю памятники, кресты и надгробия с изображенными на них улыбающимися лицами, что-то меня сильно тревожит. Некая аура большим куполом покрывает все это пространство: здесь память родственников, боль, печаль. Инстинктивно включается сознание, отгораживая меня от мира мертвых. От их историй, переживаний, разочарований. Мне страшно приоткрыться даже на мгновение, кажется, что утону в шепоте тысяче голосов. Даже сидя дома, я четко чувствую направление, где находится это место.
А у Вас? Насколько Вы чувствительны?
Предлагаю еще разок переступить «черту». Пересилить себя, заглянуть в запретное и не побояться рассказать об этом.
Задание. «Неизвестный герой».
1. Найдите героя пережившего Великую Отечественную. Услышьте его голос, проникнитесь в его прошлую жизнь. Выдерните память о нем из миллиардов ушедших в другую реальность.
2. Расскажите, то что попытается рассказать Вам выбранный герой. Отключите логику. Пусть Вас ведет только его голос. Пересильте себя и зафиксируйте полученные образы. Переждите день или два. Поживите с его образами. Создайте из них историю.
3. Обозначьте отношение героя к тем, кто окружал его в те страшные времена. Определите, кто из людей в то время больше всего влиял на него и как.
4. Пусть это будет не рассказ. Возможно, зарисовка. Но такая, что позволит через Вас показать нам реальность, что некогда пережил «Неизвестный герой».
5. Сроки: 10 мая.
P/S Потревожив память мертвых, искренне попросите у них за это прощения. Мы делаем это не для того, чтобы развлекать, мы делаем это, чтобы напомнить.

Adsumus 06.05.2009 16:38

Horadrim, то есть, это должен быть именно переживший войну, но мёртвый в данный момент, так? Не погибший на войне, и не живой ветеран?

Franka 06.05.2009 16:55

Есть задумка о двух-трех переживших, о ветеранах но уже в наши дни, когда выросло несколько поколений, не знавших войны. В принципе, зарисовка об одном празднике День победы после двухтысячных. Если господа создатели задания дадут "добро"... Тогда есть смысл это стимулировать, оформлять в связную историю и даже (о ужас!) выкладывать. ;)

Horadrim 06.05.2009 18:34

Adsumus, Franka
Не вижу никаких преград. Мне не важен в этом задании сам герой, мне не важна обстановка, мне важно увидеть, как вы сможете свои чувства превратить в историю.
Хотя «чувства», это я преуменьшил. Здесь должно быть нечто большее, то, что порой проскальзывает в сознании, то, за что мы пытаемся ухватиться во сне и разочарованно машем рукой, если забываем суть. Почувствуйте, не ограничивайте себя. "Герой" понятие условное. Может быть, это будет женщина, и даже ребенок. Ведь чего только не услышишь от «предков». Настоятельно рекомендую перед созданием образа посетить кладбище. Пройдитесь, подышите воздухом. А вдруг и вы что-то услышите...
P/S Или это я один такой?

ersh57 06.05.2009 21:19

Пригласил меня Horadrim присоединиться. Что ж. Дело неплохое. Единственно - то, о чем написал, до сих пор жжет душу. Потому сумбурно наверное. Чувствами переполнен. Вот.

Скрытый текст - Воспомининие о деде.:

Дед.

Война!
Что сказать о ней?
Как и все семьи, наша тоже пострадала в этой катастрофе, постигшей страну. Может и не так сильно, как другие, но пострадала.
Воевали оба деда, отец, дядя по матери. Вернулись. Целыми. И это было чудо. Сколько безвестных могил на местах боев осталось? Кто их считал?
Мои вернулись все. Потеряли многих – родных, друзей, знакомых. Сами остались живы.
Бабушке моей, Агафье Аверьяновне, трижды приходили похоронки на деда. Он пришел таки, вырвал свою жизнь из зубов у смерти. А она хранила эти похоронки на дне своего сундучка с остатками приданного всю свою жизнь. Лишь умирая, просила сжечь все. Всю память о ее жизни. Мы сожгли. Да…
Они не много говорили о войне. Те, кого я знал и помню. Мамин отец скончался еще до моего рождения. Мать вспоминала, что решила она родить меня на похоронах деда. Так вот, жизнь вышла из смерти. Чудно, но это так.
Мамин брат был в войну летчиком. Из тех младших лейтенантов, что проходили ускоренные курсы. Он говорил всегда, что ему повезло, жив остался. И все.
Папин отец, мой суровый и ласковый дедушка, которого я любил, наверное, сильнее всех в своем детстве, тоже помалкивал. Он и так был человеком молчаливым, трепать языком не любил. А уж про войну... Истовым лошадником слыл – любил коней до беспамятства. Когда переехал с семьей в город, а случилось это в сороковом, после освобождения его из лагеря, начал служить конюхом. Так, конюхом всю жизнь и проработал. Часами мог ухаживать за своими красавицами. Чистить, мыть. С раннего детства помню круто посоленные горбушки хлеба, которые он мне совал в ручонки. Помню голос его, хрипловатый чуть, - Угости коняшку!
Он учил меня, учил всему. Держать молоток, пилу, рубанок. Сколько сабель да ружей выстрогали его руки для меня? Не сосчитаю сейчас.
О войне молчал. Редко бросит фразу или две. Я много расспрашивал об его военных годах отца и бабушку. Потом, когда не стало деда.
То, что они поведали, больше походило на сказку, чем на реальную историю. Может, действительно мне рассказывали сказки о деде? Не знаю.
Призвали его в конце июля 1941. Был он слеп на один глаз. В империалистическую потерял. Потому попал в рабочий батальон. В Карелию. Двух месяцев не прошло, как взяли их, весь батальон, в плен. Оружия у них не было, одни лопаты. Потому немногочисленному финскому отряду не сопротивлялись. Попробуй, повоюй-ка с лопатой против автомата.
Один раз он вспомнил об этих двух месяцах, что до плена, при мне.
На двадцатилетие Победы к отцу пришли друзья с работы. После демонстрации. Тогда в нашем городке открыли как раз Вечный огонь и обелиск Победы. Посидели, выпили, стали вспоминать какие-то эпизоды. Больше забавные. Мол, как бутылку водки у старшины уволокли, как фрица искупали в болотце. Много всего вспоминали.
И зашел разговор о финских кукушках. Как они, сволочи, стреляли. Мол, мимо больше. Дед сидел вместе со всеми за столом, слушал разговоры. Не пил, не любил он это дело. Одну-то рюмку, за Победу, это само-собой. Больше ни-ни.
Кулаком саданул дед по столу. Аж стаканы попадали.
- Были вы там?! Видели кукушек-то этих?! А я – был. И под обстрелом у них был. Тридцать ребят положили тогда. И командира с политруком. Э-э-э! – дед взмахнул рукой и ушел. И не подходил больше к столу, хоть и сидели гости до полуночи.
Такой вот был.
Тогда, как в плен-то дед попал, первая похоронка бабушке и пришла. Плакала она над ней, нет ли, сказать не могу. Не было о том разговоров. Не было.
Про плен тоже мало что узнать довелось. Вроде, сначала, держали в лагере. Паек был скудный. Те, кто курил, поумирали быстро. Обменивали они свой хлеб на табак.
Дед-то не курил. Говорил, что оттого и жив остался. Все отца ругал за курево.
Потом к какой-то финке определили. Батраком. Там уже получше было. Выжил, в общем.
В 1944 освободили из плена. Попал в наш лагерь. Вроде как - изменник Родины. Таскали долго. Все проверяли и проверяли. Тогда и пришла вторая похоронка на деда. Бабушка рассказывала, что обрадовалась этому. Чему радоваться? А она радовалась, что первая-то неправдой была. И вторая тоже такой же оказаться могла. Тому и радовалась.
Всех бывших военнопленных, кто к службе-то не годен, решили оставить там же, в Карелии, на поселении. Дед, когда на бабушку сердился, все говорил, что хороша та финка была. Ой, хороша!
Потом Победа пришла. Радовались все, а дед грустил. Хотел с семьей встретиться, а не давали. И писем не давали писать. Обойдетесь, мол. Здесь теперь дом ваш! И семьи у вас новые! Не хрен старое вспоминать. Так-то.
Сумел дед сбежать все же. До дому добрался. А на третий день, как вернулся, опять похоронка. Третья уже. Бабушка рассказывала, что смеялись все.
Вот и все, пожалуй, что знаю о судьбе деда в войну.
Каждую субботу мы мылись в бане. Маленькая банька в крытом дворе дедова дома. Сколько воспоминаний с ней связано! Я любил мыться с дедом. Любил мылить его спину. Не знаю почему. Нравилось и все. Дед всегда требовал, чтобы я сильнее давил на мочалку. Чтобы спина красная была, как рак на блюде. А потом смывал я ковшиком обильную мыльную пену.
А там, на спине дедовой, не было ни единого живого места. Шрамы. Бугрящиеся жгуты. Досталось ему за долгую его жизнь. Ой, досталось!
Во всем любил дед порядок.
Помню, мне тогда лет девять или десять было, сидим за столом после бани. Вся семья. Ну, это говорится только так – вся семья. На самом деле за столом только мужики. Дед, отец, брат мой старший и я. Хоть и сопляк совсем, но мужичок все ж. Мама и бабушка на кухне. Едим. Дед-то и бабушка из староверов, потому законы старые блюли.
Отец все порывался деду рассказать что-то. Дед раз его оборвал. Другой. Отец не унимался. Дед облизал свою ложку. Хорошая добротная такая кленовая ложка. Дед ее сам резал. До сих пор хранится у меня. Вида-то нет давно уже. Край изгрызен, трещина. Но храню. Память.
Берет он этой ложкой да по лбу отца. Хорошо так, с оттягом. И есть стал вновь. Отец лоб потер, взглянул виновато на деда. Помолчал чуть и тоже хлебать продолжил.
А ему, отцу-то, тогда около сорока было. Так вот.
В шестьдесят восьмом дед решил бросить работу окончательно. А до той поры он так конюхом и работал. Видно, захотелось на покой все же.
День тот помню чуть не посекундно. Я как раз у них жил. Каникулы. Вечером, после работы пришел он с конюшни. Сел за стол на кухне. Я рядом кручусь.
- Щей наложи, - бросил он бабушке через плечо.
Сам откромсал горбушку. Посыпал солью. Очистил зубчик чеснока. Ел молча, как всегда. Только хмурым был. Встал из-за стола, перекрестился на образа. Меня по голове потрепал. Развернулся неожиданно к бабушке. Она стояла у стола. Руки, как всегда на животе под фартуком скрещены.
- Слышь, мать, все. Отработался. На пенсии с завтрашнего дня.
Вдруг оседать начал. Как при замедленной съемке. Упал, неловко зацепив рукой пустое ведро. То покатилось со звонким грохотом.
Через два часа, после отъезда скорой, я узнал новое слово – паралич.
Он не мог без работы. Только-только отдых замаячил – и удар.
Странно, но во время болезни деда сблизился я с ним еще больше. Он плохо говорил. Отнялась левая половина полностью. Да и правую руку задело. Я частенько читал вслух любимую его книгу. «Поднятую целину» Шолохова. Помню, читаю, а дед рукой остановит, неразборчиво проговорит что-то, речь у него так и не восстановилась. Это значило, повтори. Отбегаю глазами назад два или три абзаца. Читаю снова. Он лежит, глаза прикрыты. Слушает.
До болезни, когда на ногах был, он читал и перечитывал эту книгу не один раз. Приговаривал всегда, что правда в этой книге. Любил потому. За правду.
Я, по малолетству, не понимал, что за правду находил он. И потом, когда «Поднятую целину» в школе проходили, тоже. Понял гораздо позже, в девяностых уже. Действительно, правда там. Шолохов не был ни за тех, ни за других. Он описывал то, что виделось ему правдой. И совпадала она с дедовой. Ой, совпадала.
Двадцатого марта одна тысяча девятьсот шестьдесят девятого года деда не стало.
Но он со мной так и остался.
И сейчас, внимательные серые глаза его оттуда, из глубин памяти, продолжают, наизнанку словно, душу выворачивать. Все сделал как надо? Никому не навредил?

Это были другие люди. Сильные. Цельные. И читая Маяковского, я всегда соглашаюсь. Да, «Гвозди бы делать из этих людей». Именно таким я продолжаю видеть деда.



KrasavA 06.05.2009 23:17

ersh57, Беру свои слова назад насчёт неспешного стиля)
Прочитала всё до буковки) Захватило-завертело-окунуло. Образы чёткие, яркие.
А по "Воспоминаниям"... что тут скажешь.
Сижу и думаю теперь, а что могу я рассказать о деде. Не застала его, но соглашусь) Да, «Гвозди бы делать из этих людей».

Винкельрид 07.05.2009 01:15

ersh57, нечестно такие вещи публиковать в Мастерской. Критиковать и искать какие-то огрехи никто не будет, по крайней мере, я - пас. Не такой это жанр, чтоб всем подряд грязными руками лапать.

ersh57 07.05.2009 07:02

Цитата:

Сообщение от Винкельрид (Сообщение 542840)
ersh57, нечестно такие вещи публиковать в Мастерской. Критиковать и искать какие-то огрехи никто не будет, по крайней мере, я - пас. Не такой это жанр, чтоб всем подряд грязными руками лапать.

Поразили. Ей-ей, поразили!

Почему же не честно? Просто искренне. А критиковать нало, обязательно. Грязные руки - говорите. Помойте тогда! И критикуйте. Как следует. И Вам это нужно. И мне. Иначе не положил бы здесь этот кусочек. Насколько я понял, для того и приглашен Horadrimом.

А еще. Здесь кусочек души. Может оттого и пробирает. Не знаю...

Попробуйте так же. Чтоб не смех, не горечь, не презрение - но душа была в рассказе. И читатель поймет это сразу. Увидит - и поймет. Честно-то если, если самому-то себе признаться - мы в книгах ищем не просто чтиво, мы хотим с чужой душой пообщаться, пощупать ее, пожить чужой жизнью хоть малую капельку. И беречь тогда будет читатель раскрывшееся перед ним таинство?

И еще, свои же люди, обращайтесь ко мне проще - Ерш. И вы не в накладе, и мне неприятно не будет.

Horadrim 07.05.2009 08:08

Ерш. Спасибо за участие. У Вас получилось. Причем очень хорошо.
Соглашусь с Винкельридом. Критика такому отрывку не нужна. Да и само задание допускает слишком многое. Главное достоинство-это ощущение реальности описываемых событий. Даже наполненные детскими впечатлениями, картинка здорово рисует характер самих героев, их смысл жизни, принципы и порядки.
Осталось ощущение, что это очень личное. То к чему можно прикоснуться лишь будучи самим участником. Поскольку таковых с каждым годом все меньше и меньше, нам остается только поверить маленькому мальчику, сохранившему память о своих предках. Честь Вам и хвала за это.
Цитата:

А еще. Здесь кусочек души. Может оттого и пробирает. Не знаю...
Я знаю. Задание готовил именно для того, чтобы участники смогли попробовать чувства превратить в историю. Это не просто трудно, это очень трудно. Требует от писателя колоссальных затрат внутренней энергии. Возможно, кому-то понравится такой метод, и мы в будущем еще не раз увидим не пустые слова, а истории, наполненные жизненной энергией самих авторов.

Franka 07.05.2009 13:18

ersh57, после твоего творения трудно писать об отстраненных памятниках. Ты, скажем так, поднял волну.
Любая критика текста, слов. конструкций, знаков препинания, действительно будет выглядеть праздным буквоедством. Аплодирую, замечательно, что ты пришел в Мастерскую и подарил нам ЭТО.
***
По сути задания. Памятники вызывают только горечь - когда они, никому не нужные, неизвестные, почти целый год используются только как место, где можно попить пивка на природе (У нас через дорогу братские могилы), а перед Девятым мая пригоняется взвод угрюмых школьников, на могилы наводят лоск, в официальный праздник туда притаскивают дежурные цветы, а потом до следующего праздника они снова никому не нужны.
С ветеранами точно так же. Перед торжествами о них вспоминают, окружают вниманием, проплаченным из бюджета (у нас в городе несколько раз на площади с большой помпой дарили автомобили "Ока"), а потом, до следующей даты, они живут, никому не нужные, кроме ближайших родственников. Одно время даже ветераны кнчали с собой накануне этих пафосных празднеств. В знак протеста.
Вот, хотела написать горькую историю таких людей, а после зарисовки Ерша не стану. Не буду выплескивать это в Мастерской.
Поделюсь воспоминаниями, мыслями, чувствами, по-своему, как сумею.

Скрытый текст - я не видел войны:
Я не видел войны,
Я родился значительно позже.
Я ее проходил и читал про нее с детских лет –
Столько книг про войну, где как будто все очень похоже,
Есть и это, и то, только самого главного нет.
Я не видела войны. В этом мое счастье – в том, что можно спокойно читать романы и повести о ней, Великой Отечественной, да, спокойно, не по живому. А вот спокойно слушать рассказы бабушек и обмолвки немногословного деда не могу. Их детство, тяжелое, тревожное и голодное пришлось именно на те годы. Листая редкие сохранившиеся фотографии, пожелтевшие, с обломанными краями, я смотрю на прадедов и прабабку, пытаясь понять – каково это. Прожить больше сорока лет, оставить позади Первую Мировую, Гражданскую, Финскую – и снова…
Мать моей бабушки с отцовской стороны ушла на фронт добровольцем, оставив семилетнюю дочь со старой бабушкой. Фотографий ее не сохранилось – только детские, гимназические… И письма, письма, письма. Клетчатые треугольники, такие ветхие, что страшно разворачивать, чернила давно выцвели до рыжины – письма из партизанского отряда. Карточки, с парой-тройкой теплых слов – из наступления. Немецкие открытки – вот оно, свершилось, дошли! Мы в Берлине!
Бабушка говорит, что день, когда прабабушка вернулась, запомнила до мелочей. Она вешала белье во дворе, - свое и соседское, много белья, весь двор был увешан, - и, увидела мать, которая шла с горки. Красавица, в ладной форме, в пилотке поверх длинной косы, ордена горят, на плече тяжелый сидор… И только в тот момент бабушка почувствовала, наконец, что война кончилась.
А бабушка с маминой стороны пережила оккупацию, пусть недолгую, но… Она тоже прекрасно помнит все, даже лица солдат, которые вошли в их дом и стали забирать еду и вещи. Один из них снял со стены расписную ложечку ее младшего братца, тот заревел и отнял свое единственное сокровище. У врага, у чужого солдата с автоматом… Солдат закричал, направил автомат на ребенка, а второй, ему бабушка до сих пор благодарна, отвел ствол, сказал что-то, и показал рукой – маленький, мол, что ты хочешь. А потом дети спрашивали у немцев «Вифиль километров русский за Волга?»
Корову прятали сначала в подвале, потом сложили поленницу – вроде как, дровяной сарай. И только молились каждый раз, чтобы не замычала, когда колонны проходят. Девять детей в семье было, без коровы – верная смерть. А прабабушка, я ее еще застала, говорила, что смерть видела в глаза. Пошла за водой, началась бомбежка. Стоит прабабушка у колодца, в руках ведра пустые, а один самолет вниз пошел. Она увидела летчика – тот посмотрел ей в глаза, засмеялся и очередь дал. Она ведра подхватила, и бежать… Летчик тот шутником оказался, развернулся и улетел себе. Попугал и пощадил.
Я не верю певцам на эстрадах, украшенных светом,
Сомневаюсь в кино – там, в кино, как-то очень цветно.
Кто всерьез воевал, почему-то не любят об этом,
Может быть оттого, что об этом в словах – не дано .
Да, не любят они говорить о военных годах. Болит, видно, на душе. Из всего военного прошлого прабабушки-фронтовички уцелела только пара обмолвок: как трое суток без еды, воды и сна, с ранеными на руках выбирались из окружения, по болотистому северному лесу, как увидели озерцо, бросились пить – а там мертвый фашист лежит, давно лежит уже… И как в Берлине на стене писала, среди тысяч и тысяч подписей, конца им просто не было.
Прадед, отец маминого отца, вообще ничего не рассказывал. Ордена не надевал лишний раз, только пил за Победу одну рюмку, не больше.
Вот бабушки и дедушки, дети войны, делятся воспоминаниями чуть охотнее.
Работали они в войну. Городские девочки помогали в госпиталях, каждый день, после школы – стирка бинтов, уборка палат; читали раненым вслух, пели; вязали для фронта носки и варежки, шили кисеты с вышивкой «Дорогому бойцу». Мальчики работали на заводах, тульские заводы не эвакуировали.
Деревенские дети работали в поле, на шахтах и на колхозных фермах. По-взрослому и за взрослых. Без скидок на возраст, без нытья – все для фронта, все для Победы…
А потом было трофейное кино, папиросы, чай в жестянках, счастье, когда назад потянулись эшелоны, ожидание – когда же, когда мой-то вернется? Отец, мать, брат, дядя, муж… Потом – радость от постепенного возвращения мирной жизни, когда одна за другой открывались парикмахерские, кондитерские, когда снова пошли трамваи… Когда на первые праздники Победы в парке собирались молодые еще ветераны, танцевали и обнимались, совершенно незнакомые люди, которых война сделала одной семьей…
Когда бабушка рассказывает об этом, она плачет от гордости.
А потом все стало как-то отдаляться, уходить… Ставились по области памятники и стелы, вешались памятные доски, но радость и гордость притупились.
Только слышишь, звучит, проступает из стен Ленинграда,
Тихо-тихо поет и в тебе, и во мне, и вокруг…
Может быть, про войну слишком много и громко не надо?
Чтобы ревом фанфар не спугнуть, не убить этот звук…
Даже когда уйдет последний ветеран, война останется с нами. Сколами от обстрелов на колоннах Исаакия, ржавыми снарядами, что еще находят в земле, заросшими окопами…

*в зарисовке использована песня А. Макаревича «Я не видел войны»*


ersh57 07.05.2009 13:41

Не могу давать оценку. И не хочу. Это - чистое. Это - правда.

Хотела писать о горе. И написала. Только о другом. О святом. Что не умирает в сердцах наших. Тех нас, кто жил и живет рядом с героями прошлого.

А потому "Помните, через года, через века, помните!"

Snake_Fightin 07.05.2009 18:15

Круто. А то говорят День Победы как дата забывается.

ersh57 08.05.2009 00:23

На ту же тему. Еще одна зарисовка. Несколько ближе к заданию.

Скрытый текст - Встреча:

Кладбище...
Завораживающее место. Это город. Здесь есть улицы, переулки, площади. Попадаются и глухие, забытые всеми уголки. И жилища. Тех, кто ушел. Много.
Здесь царят свои, непонятные живым законы. Идешь и ловишь уголком глаза взгляды. То угрюмые, то печальные. Это смотрят памятники. Они различны, как и люди лежащие под ними.
Вот Гробница, другим словом и не опишешь, цыганского барона на центральной аллее. Ее массивные каменные ступени давят землю. Громада резного гранитного креста нависает мрачной тенью. А чугунная узорчатая ограда, кажется, хочет оттолкнуть тебя от этого непоколебимого величия.
Так, а этот маленький, покосившийся и подгнивший крест вкопан в ногах ребенка. О, ему и года не исполнилось. Странно, если судить по дате, недавно хоронили. Могила же усеяна мусором, в головах набирает силу кустик сирени. Забыли...
Идешь и смотришь. Вокруг даты и имена. Имена и даты. Кресты, железные сварные пирамидки со звездами - эти постарее. Мрамор, гранит, крошка мраморная - поновее.
Ух ты! Скульптура. Бронзовая. Как только не уволо... Понятно. Надпись гласит про некоего "братка". Тоже спит здесь вечным сном. Упокоил кто-то.
Спите! Спите все лежащие здесь под этими старыми кленами. Вечным сном спите.
А вот и то место, куда шел. Здесь лежат мои. Мама. Прости меня, что заглядываю не часто. Дедушка с бабушкой под одним памятником и в одной оградке. Другая бабушка вместе с сыном, дядей моим, и сестрой.
Смахнул пыль со скамейки. Сел.
Ох, родные вы мои. Как без вас плохо.
Правый глаз заслезился отчего-то. Соринка какая попала, что-ли. Грустно.
Кладбище всегда навевает печаль. Когда какую. Бывает светлую, бывает...
Встал, поправил цветы в бутылке у памятника. Погладил шершавую поверхность мрамора. Спи, родная моя. Пусть будут сны твои легки.
Ты появилась на свет в далеком двадцать седьмом. Жили вы плохо. Знаю по рассказам твоим. Сколько раз ты говорила, как строчили одеяла по ночам? Как выращивали капустную рассаду на волжском островке? Как продавали все это на горьковских рынках?
Когда началась война тебе исполнилось четырнадцать. Эта фотокарточка твоя с переломанным краем, где стоишь ты с задорными косичками после последнего экзамена за седьмой класс. Рядом с тобой твоя сестра младшая и маленький братик.
Так и не успела ты собрать все фотографии той поры, как хотела. Не успела. И не знаю я, кто рядом с тобой на фотографии после концерта в госпитале. Знаю, что раненый. Знаю, как-то обмолвилась ты, что хаживал он частенько в ваш дом. А кто он, так и не узнал. И что стало с ним, тоже.
Ты не успела многое. Ты жила не для того, чтобы вспоминать. Тебе радостно было жить сегодняшним днем, не вчерашним. Все хотела написать воспоминания. Для меня. Для сына моего. Для его детей. Не успела.
Ты помогала подселенным к вам эвакуированным из блокадного Ленинграда. Смеялась, когда рассказывала, как смешно их называла бабушка, твоя мать. Выковыренные. А что здесь смешного. Не в бровь - в глаз. Нелегкая судьбина сковырнула их, да и всю страну.
Еще ты рыла окопы. Для зениток. Они обороняли Горький от бомбардировщиков. Его заводы - ГАЗ, Сормово. Те, которые давали изнемогающей стране танки, самолеты, орудия.
И на строительство оборонительных рубежей вас, школьников, тоже посылали. В том, далеком уже, кровавом сорок первом.
Помню из твоих рассказов ту девочку из одного с тобой класса, которую убили первой военной осенью на ваших глазах. Про пойманного вашей дружиной пилота-фашиста, сбитого весной сорок второго.
Господи, вы же детьми были! Вам бы радоваться жизни!
Война. Она, сволочь, перечеркнула все. Забрала миллионы жизней. Ради чего? Чтобы пьяные подростки глумились над стариком-ветераном из соседнего с тобой подъезда? Чтобы идейные потомки тех, германских, фашистов пачкали грязными своими ручонками памятники на еврейских кладбищах?
Вы же делали всё, чтобы мы, дети ваши, и наши дети, и дети наших детей, чтобы войны не знали, чтобы счастливо жили. И что? Чем отплатила вам "благодарная" наша отчизна?
Только, разве, похороны ветеранам стали устраивать. Поскорее хотят избавиться от них, что ли? В гроб загнать?
Вон, на Украине Бендеру чуть ли не святым объявили. Бывшие эсэсмены открыто колобродят на улицах Таллинна и Риги. Куда катится мир?
Ну, пора. Рука опять гладит памятник. Проходится по выбитым буквам и цифрам. Еще раз желаю тебе спокойного сна. Ты заслужила. Все ваше поколение. И те, кто старше. Все вынесшие войну на собственных плечах. Для нас - неблагодарных потомков.
Ухожу, ссутулив плечи. Грустно.


Лекс 08.05.2009 01:50

Еrsh,

"Воспоминание о деде"
"Как при замедленной съемке" Понравилось все, но вот это зацепило. Не хочу, конечно, советовать в работе над таким личным текстом, но вот не место здесь этой фразе. Не место.

Критики, пожалуй, не будет, ибо солидарен с Винкельридом. Поэтому просто отзыв.
Рассказом этот текст назвать можно и Рассказом он будет именно в том самом первозданном смысле. Это рассказ одного человека - его воспоминания, монолог, если хотите. Жизненный, простой (нет-нет, вовсе не в смысле пошлости, о которой говорил Сэлинджер в связи с этим словом, а именно в плане незамысловатости), оттого и короткие, но емкие фразы. Данный текст может быть рассказан в тесном семейном кругу или просто друзьям. Но это не художественное произведение, а именно пересказ. Цепляет, ведь это правда. Искренняя правда. Для художественного произведения не хватает глубины, чтобы погрузиться в чувства героев с головой, увидеть самые маленькие, казалось бы, незначительные детали. Такую, и подобные ей истории, наверняка каждый слышал в детстве от бабушек. Я сам урывками помню несколько, да только жаль не интересовался в то время, хотя до сих пор в голове крошечные детали и отдельные фразы, кусочки, лоскутки историй. А ведь это бесценная хроника, которая с каждом годом отмирает вместе с непосредственными участниками. Поэтому большое спасибо за искренность и честность.

Вот по "Встрече" есть кой-какие нарекания и все они связаны с началом - мусор, братки упокоенные кем-то... И все урывками - не хватает целостности, как мне кажется. Поэтому маленькие абзацы не особенно удались, а вот дальше снова идут воспоминания, и они-то как раз трогают за душу. Хотя здесь уже больше идет осуждения и поиска виноватых. В концовке согласен - грустно.

Fранка, стиль - твое оружие. И здесь он превосходно подобран. И опять же все трогает за живое.

Поэтому просто приклоняюсь и молча аплодирую за те произведения, что представлены в теме.

Итог: ну, что люди, может, ну, эту фантастику нафиг и ударимся по прозе?

Дарья_Сталь 08.05.2009 09:20

Franka, аж мурашки по коже. И "Машина времени" - очень в тему. Прямо читалось будто под ту музыку, под те слова, звучащие где-то фоном...

Ерш, очень приятно видеть в Мастерской взрослых людей, имеющих жизненный опыт. Ваши тексты читать очень интересно, потому что в них - жизнь. Спасибо.

Цитата:

Сообщение от Лекс (Сообщение 543407)
ну, что люди, может, ну, эту фантастику нафиг и ударимся по прозе?

А никто не мешает писать и фантастическую прозу, и, так сказать, классическую :) А еще по пути стихи, статьи, различные опусы... Для каждого свое, конечно. Но если есть интерес к литературному творчеству, то пробовать надо все. Быть может, что-то больше ляжет в душу, получится удачнее - и тогда останется навсегда.

Horadrim 08.05.2009 10:31

Честно сказать написал много, но, перечитав, выделил лишь два отрывка. Причем второй оставил в черновом варианте, не стал превращать его в художественный текст.

Скрытый текст - Первый отрывок:
Вовка, двухгодовалый, черноволосый, деревенский мальчуган сидел на улице под каштаном, из песчаной почвы строил башенки. И откуда они взялись? Два немца встали возле ребенка. На улице стало пустынно, даже собаки умолкли.
Вера, мать ребенка выглянула в окно. Сердце бешено заколотилось. Она выскочила на улицу и закричала:
-Не трогайте, это мой ребенок! - не добежав до немцев несколько шагов, она упала на колени.
Всю жизнь Вера прожила в маленькой деревне на границе с Польшей. Молодая, красивая, черная коса, темные большие глаза. Жизнь на границе обязывает знать несколько языков, она знала: белорусский, польский, еврейский. Поскольку еврейский язык очень схож с немецким, сейчас, когда немцы стояли возле ее ребенка, она выбрала именно его. Сбивчиво, вперемешку со слезами она тянула руки к ним и умоляла не трогать.
-Юде?- удивился молодой немец, что означало еврейка. –Юде?- ткнул он пальцем в малыша и, схватив его за ногу, понес к ближайшему колодцу. Мать Веры, уже не молодая, но в отличие от дочери русоволосая, с голубыми глазами кинулась на помощь Вере.
-Она русская! Это моя дочь!- Во дворе поднялся жуткий рев от крика двух женщин. Молодой немец был неумолим, опьяненный пропагандой: евреи – самые страшные враги нации, он явно решил исполнить свой долг. Второй немец был намного старше первого, наверное, даже имел детей, почти в самый последний момент, когда молодому немцу оставалось только разжать руку, чтобы уронить ребенка в колодец, он остановил его:
-Не надо, красивый мальчик.

С тех пор прошло семь десятков лет. Я сижу возле могилы этого мальчика. С надгробного памятника на меня смотрит мужчина ушедший в шестьдесят, седые пряди волос, на лице улыбка. Уже и не вспомню, по какому поводу была сделана эта фотография и кому ты на самом деле улыбаешься. Так мало я видел от тебя улыбок, папа.



Скрытый текст - Второй:
До войны Вера встретила офицера пограничника, полюбила, вышла замуж, родила ребенка. Мужа забрали еще в Финскую, Отечественную встретила в своей деревне с мамой и маленьким ребенком на руках. Бежать некуда. Слишком быстро все случилось. Просто однажды утром проехала по их деревни колонна танков, прошлись по домам немцы, забирая скотину и припасы. Так и началась для них война. Вернее тяжелая и голодная жизнь. Ежедневно всю деревню местные полицаи собирали и гнали в поля копать траншеи. Зима ли это была, лето ли. За детьми присматривали старики. Пару раз звали к себе партизаны, но куда с ребенком. Мать Веры в середине войны замучили полицаи. Спасая свою дочь, она сама пошла с ними. Махнула платком, мол, к утру жди. Не вернулась. Так и осталась Вера расти сына одна, в грязном платье, чумазым лицом и отчаянным желанием сберечь ребенка. И до самой смерти она пронесла это желание. Эту безграничную материнскую любовь.
После войны получила похоронку на мужа, но, несмотря на то, что за ней ухаживал молодой летчик, продолжала ждать всю жизнь. В деревни были случаи, когда возвращались после похоронки. Она надеялась и жила одна с сыном.
А муж действительно был жив. Весь израненный, но живой, он не вернулся после войны в семью, выбрал фронтовую подругу. И весточку о себе прислал лишь спустя многие годы.
Частенько отец рассказывал мне, как его дразнили «Бойстрюк», без отца значит, он дрался, кулаками доказывая всем, что его отец герой. Частенько приходил домой в разорванной рубашке и опущенной головой.
-За батю.- оправдывался он перед матерью, а ночью слышал, как она давится слезами в подушку.
Уже после армии, он узнал, что его отец жив, поехал к нему посмотреть в глаза. Посмотрел, простил.

Спасибо тебе папа, за то, что, несмотря на трудности, не ушел, помнил как трудно женщине одной с детьми. Был рядом. Вырастил. Вот уже и я не молод и у меня дети. Сижу возле твоей могилы, вспоминаю какие-то моменты, слова. Только теперь понимаю, как ты был прав.


Дарья_Сталь 08.05.2009 10:55

Horadrim, неплохой текст, есть в нем настроение, которое ты хотел показать. Только вычитать еще раз все-таки не помешало бы: у тебя путаница какая-то во втором отрывке с родственными отношениями.
Цитата:

Сообщение от Horadrim (Сообщение 543523)
Мать в середине войны замучили полицаи, хотели ее забрать, но мать не дала, сама вместо нее пошла.

Кто кому здесь мать и какая из них куда пошла? :))
Цитата:

Сообщение от Horadrim (Сообщение 543523)
Отец уже после армии ездил к нему посмотреть в глаза. Посмотрел, простил. А он так мечтал об отце.

Какой отец к кому ездил? Кто о чем мечтал? Явно не хватает еще по паре предложений истории (очевидно, мать жила все-таки с тем молодым летчиком, если я правильно поняла).

ersh57 08.05.2009 12:02

Horadrim!

Неплохо. Сюжет чувствуется. Вот изложение, как бы сказать, немного слишком.
Например, "песчаная почва" вместо простого песка. Онаученно. Вроде и художественный текст, а вроде - научная статья или протокол. Обстоятельно, но искорки не хватает. Изюминки. Отсраненность есть. Вроде как со стороны.

Это субъективно, конечно. Второй отрывок, пожалуй, ближе к делу будет. Да, не отшлифован. Но может быть в этом и суть? Когда рассказ гладок - жизнь из него утекает куда-то. А в этом, непокрытом еще глянцем, отрывке жизнь есть. Еще раз повторю - субъективизм.

Винкельрид 08.05.2009 14:31

ersh57,"Встреча".
Как-то опять критиковать смысла не вижу, но, дабы не прослыть снобом (и то ему не так, и это), помою свои грязные руки и скажу, что текст крайне небрежен.
1. Ошибочное построение текста в начале. Перечисление видов могил не соответствует смыслу текста. Получается вот что:
а) "Мнимое величие и богатство, которое на тот свет не возьмешь" (могила цыганского барона)
б) "Боль, скорбь и осуждение бессердечных родителей" (могила ребёнка)
в) "Могилы военных и ветеранов" (пирамидки со звёздами)
г) Опять зачем-то повторение пункта "а" (могила братка)
Над очерёдностью и нагнетанием смысла стоило подумать лучше. К тому же, как уже заметили, лёгкое ёрничество по поводу могилы братка также выбивается из текста и перебивает настроение. "Вечным сном", "упокоил" - слова, сами по себе, нейстральные, но тут смотрятся так... язвительно. Кто его упокоил? Да тот же, кто и всех остальных. Подвесил жизнь на нитку, её же и перерезал, как у Булгакова. В общем, за это - однозначный минус.
Дальше. Лишние слова и, как следствие, не точные выстрелы и попадания в молоко. Видел (иногда приходится случайно нарываться на чужую переписку))), что пишете: не получится учиться-измениться. Как хотите, но скажу - авось, другие на этом поучатся.
Например:
"Дедушка с бабушкой под одним памятником и в одной оградке". А если сделать короче? Без "под одним памятником"? Просто "в одной оградке". Не знаю, как другие (собственно, тут всё - ИМХО), а я бы почувствовал, как щемит сердце, памятник же произвёл слишком плавный переход и укола не получилось, просто скользнуло по щиту - и всё.
То же самое:
"Правый глаз заслезился отчего-то. Соринка какая попала, что-ли. Грустно".
Из этого всего оставил бы: "В глаз соринка попала". Хоть и не оригинально, но мне достаточно, чтобы всё понять. Тут же нам дают диагноз, потом - симптом, и опять - диагноз, ещ более разжёванный. Надо это?
Обращение к маме. Должно быть кульминацией текста, здесь не должно быть ничего лишнего, никакого словесного мусора, а у вас, почти в каждом предложении: "ты", "твой". Стиль? Не знаю, не нравится.
Концовка, политическая, уже не читалась. Правда, показалось, что всё не к месту. Зачем об этом? Наболело, не спорю, но не слишком ли резкий переход получается от мыслей о родном к "куда катится мир"? Это всё - минусы.
А плюс один - то самое, к чему не притронешься грязными руками, как их не мой.
Это всё.


ersh57 08.05.2009 14:48

Специально для Винкельрида.

Поработал над текстом. Поломал голову. Ловите.

"Сходил на кладбище, навестил маму, грустно."

Так? Все, что недосказано, проницательный читатель поймет!

Но, кроме смеха, вы правы. Не во всем, но есть моменты. Их постараюсь учесть.
Особенно доработать надо начало. Подумаю над этим.

Да, еще. Это не придуманная прогулка, а вполне реальная. Я ее вспоминал и писал так, как это происходило в действительности.

С некоторыми позициями согласится не могу, хоть убейте. Например, с одним памятником. Если бы видели вы, сколько памятников стоять могут в одной оградке, то не оговаривали бы. А на этом-то кладбище есть ограды, в которых по пять, шесть памятников стоит.

Далее, никогда не надо читателя равнять по себе. неприятная привычка. То, что поймете вы с вашим уровнем знаний, не поймет пасечник откуда-нибудь с Украины. Или вы предлагаете пазл сделать из рассказа? Так сложил - для интеллектуала, так - для простого пролетария?

Винкельрид 08.05.2009 15:03

ersh57, признаюсь, одной из причин, по которым не хотел ничего писать по поводу ваших произведений - именно продолжительные диалоги, критика моего мнения.
Не знаю, зачем это вам, но мне - точно не надо. Я пишу, что думаю, что мне померещилось, а вы говорите: зря тебе это померещилось, совсем не то тебе мерещится.
Цитата:

Сообщение от ersh57 (Сообщение 543642)
Да, еще. Это не придуманная прогулка, а вполне реальная. Я ее вспоминал и писал так, как это происходило в действительности.

Какую связь имеет реальность прогулки с написанием художественного текста?
Цитата:

Сообщение от ersh57 (Сообщение 543642)
С некоторыми позициями согласится не могу, хоть убейте.

Боже мой! Да ЕСТЕСТВЕННО! Я и не настаиваю на том, чтобы со мной соглашались вообще! Это ваш текст, ваша жизнь, ваш взгляд на вещи! А я высказываю свой, стороннего наблюдателя, читателя. Эти два взгляда не должны, не обязаны совпадать. Ваше ПРАВО слушать - не слушать, принимать - не принимать.
Цитата:

Сообщение от ersh57 (Сообщение 543642)
Если бы видели вы, сколько памятников стоять могут в одной оградке, то не оговаривали бы. А на этом-то кладбище есть ограды, в которых по пять, шесть памятников стоит.

Я видел. Я тоже схоронил бабушек и дедушек. И говорил я не о том. Я имел в виду, что мне, для острого восприятия факта, нужно не несколько штрихов, а один, но бьющий наповал. Для меня это: "Лежат в одной оградке", поскольку я вижу сразу не только то, что сказано словами. Для меня "в одной оградке" звучит как вместе и в одном месте, то есть они "в" чём-то, а не "под" чем-то. И я понимаю, как они любили друг друга, вспоминаю, как мой дед иссох за неделю, когда умерла бабушка; как вторая моя бабушка с тридцати лет, потеряв мужа, жила вдовой, а мечта её - "лежать в одной оградке с Ванечкой". Фраза "под одним памятником" для меня - нечто официальное, поскольку сразу представляю монументы, вроде братской могилы и т.п. Повторяю: это мнение моё.
Цитата:

Сообщение от ersh57 (Сообщение 543642)
Далее, никогда не надо читателя равнять по себе. неприятная привычка.

Я никого не с кем не равняю. Зачем мне это?
Цитата:

Сообщение от ersh57 (Сообщение 543642)
"Сходил на кладбище, навестил маму, грустно."

Нет. Не так. "Навестил маму. На кладбище." И этого достаточно.

Диана 08.05.2009 16:24

Я не ощущаю за собой права придумывать.

Скрытый текст - ***:
Снег.
К зиме носить стало совсем нечего. Пальто, перешитое из старого, привезенного в Москву еще из деревни, не давало ни тепла и перестало быть похожим на одежду.
Муся возвращалась домой; там никого не было, так как все ушли на ночное дежурство. Она не столкнулась с девчатами в проходной, - должно быть, разминулись.
В заклеенных окнах дрожали стекла – дрожали, когда по улице проезжали «полуторки», когда в небе с гулом проносились самолеты.
Муся должна была лечь спать ради драгоценных часов короткого сна. После завода, после работы, у нее не было сил. От папирос в руках появлялась непривычная слабость, оглушающая и досадная, как бывает в снах, когда, желая бежать, невозможно сдвинуться с места.
Электричество не работало, а керосина не было. Свечки, сальные, переплавленные уже много раз, освещали маленькое письмо, свернутое в грязный уголок.
К этому милому письму прилагалась фотокарточка – наверняка, Яма успел сняться перед самой отправкой на фронт. Он улыбается, обняв свою гармошку – как и все в его семье, он был очень музыкален. И говорил он с Мусей как-то нараспев, когда вечером они проходились по улице, доходили до аптеки, потом до Чистых прудов, и возвращались обратно, чтобы еще немного побыть вместе.
Его было очень жалко отпускать. Муся не стала бы виснуть на нем непосильным грузом, доводить его до разрыва сердца. Он на вымытой, на блестящей армейской машине ехал на войну, как на праздник. Смешной, хороший Яма. И глупый в то же время – Муся боялась, всего боялась, а ему, кажется, и вовсе не было страшно. Муся боялась пролетающих самолетов, боялась «ежей», расставленных на красивых улицах.
Он читал стихи, рассказывал всякие истории. А Муся отдавала ему рассказами про свою деревню, про сестер, оставшихся там, про Лизу и Нюру, уехавших в Казахстан, про маму опять же, про папу…
Отца забрали в ополчение – на троих мужиков из их деревни была дана одна винтовка. Никаких известий не было. Никаких писем – и матери так было даже спокойнее, а когда почтальонша проходила мимо дома, у нее наоборот холонуло сердце. Лишь бы не принесли похоронку.
Мать не писала дочери писем в Москву, только все время ждала чего-то. Несколько раз она отправила Мусе денег с припиской, что этой ей прислала Васька, самая младшая, которая теперь тоже работала в колхозе, и у нее уже набралось 70 трудодней.
Примус она задвинула в уголок их крошечной комнаты. На нем нечего было готовить, так как паек, данный на заводе днем, провалился в нее крошечным, первым камнем предполагаемого оползня. От взгляда на примус Мусе до того захотелось есть, что у нее все сжалось внутри. Так она сидела на своем матрасе у стены. Щели у окна они заткнули тряпками, которые замерзали и оттаивали, пускали по стене слезные полосы.
Голод не давал ей покоя. У соседей было совестно просить – они и сами едва перебивались с маленьким ребенком. Муся представляла, на какие ухищрения шла Марина Ивановна, чтобы накормить своего мужа, приходящего с работы полумертвым и дочь, которая в свои три года плохо спала ночами и плакала от воя тревоги.
На улице уже темнело. Только напротив, через улицу, горел красный фонарь госпиталя, обустроенного в бывшей библиотеке.
Пошел снег, первый в этом году. Муся пробралась по летнице, перебежала через улицу и самой себе представилась мышью, бегущей по плинтусу. Она постучалась в дверь.
- Ну, чего тебе?
Сестра в белом халате, с красным, измотанным лицом, держала девушку на улице.
- Здесь у вас кровь принимают?
- Заходи.
Муся робко вошла. В коридоре, под лампой, сидела нянечка и писала в журнал новых больных.
- Вот. Донор.
Здесь, конечно же, было электричество. Дымная лампа освещала комнатку, в которой Мусю усадили в кресло для сдачи крови.
После того, как в Мусе стало меньше на половину килограмма полного веса, ее отвели в столовую. Заставили выпить немного портвейна, дали булку и чай. Сестра посидела с ней минуту, но тут же ее вызвали, и Муся даже не успела сказать спасибо за кормежку.
Когда она вышла на улицу, уже легли первые сугробы.


ersh57 08.05.2009 20:14

Грамматику и орфографию обсуждать здесь не стоит. Ошибок хватает. Но больше ошибок в самом содержании.

Цитата:

Сообщение от Диана (Сообщение 543678)
не давало ни тепла и перестало

Ждем последующих частей отрицания
Цитата:

Сообщение от Диана (Сообщение 543678)
Она не столкнулась с девчатами в проходной, - должно быть, разминулись.

Масло масляное. И первая, и вторая части предложения практически идентичны.

Цитата:

Сообщение от Диана (Сообщение 543678)
Муся должна была лечь спать ради драгоценных часов короткого сна. После завода, после работы, у нее не было сил.

Зачем такая сложная словарная конструкция для коротенького "устала, страшно хотелось спать"? Что она должна выразить?

Цитата:

Сообщение от Диана (Сообщение 543678)
От папирос в руках появлялась непривычная слабость

От папирос, которые в руках, никакой слабости появиться не может. Если не верите, то возьмите в руки папиросы. Вы используете неправильную словарную конструкцию.

Цитата:

Сообщение от Диана (Сообщение 543678)
когда, желая бежать, невозможно сдвинуться с места.

Очень неоднозначно. Может "желаешь бежать, но невозможно"?

Дальнейший разбор показывает одни и те же ошибки. Использование неоправданно сложных словарных конструкций. Иногда, в результате, появляется дрожь по позвоночнику. Например
Цитата:

Сообщение от Диана (Сообщение 543678)
они и сами едва перебивались с маленьким ребенком.

Здесь неправильная последовательность слов вызывает жутковатое впечатление, особенно с учетом упомянутого перед этим голода.

Общее впечатление от текста - монотонность. Ничем не нарушаемая. Хорошая колыбельная. Без эмоций. Без всплесков чувств.

За саму придумку могу выставить твердую пятерку. За воплощение ничего не буду выставлять. Перед тем, как написать что-то, необходимо представить себя этим человеком. Чтобы проникнутся его чувствами. Стремлениями. Здесь я этого не вижу. К сожалению. Хотя воображение у автора работает, в тексте это не отражено. Никак.

KrasavA 08.05.2009 23:37

Не претендую на художественность. Просто рассказываю.

Скрытый текст - 9 мая:
Когда началась моя история? Наверное, когда появились те, кого я застала. Застала я бабушку, а бабушку застала война. Нет, не десятый класс с прощальным вальсом. Девятый. А ведь хотела уходить из восьмого, ехать в Ленинград учиться, работать. Старичок-провидец отговорил. Сказал: сиди дома! И бабушка осталась, а через год война. А там и блокада. Уехала бы в Ленинград - погибла бы. Старичка того Серафим Вырицкий звали.
Но даже за сто километров от Ленинграда было плохо. Питались с огорода. Те семьи, что ели одну картошку - умирали. Белка не хватало. Не восполняется он через углерод. Значение этих слов я до конца осознала только в школе, а пока слушала в который уже раз, как прадед ради любимой племянницы, сажал бобы. Племянница любила их - наестся не могла. И несколько больших бидонов с сухими бобами всегда стояли в коридоре. А когда немцы у всего посёлка скотину угнали: и коров, и кур, и свиней - ничего не оставили. Так почти два года семья с картошкой эти бобы ели. И выжили. Так забота об одном человеке спасла целую семью. А потом уходить пришлось. Войска подступали. Бросали всё. Брали только немногие ценности и одежду. Надевали на себя всё тёплое, что было в доме. Несколько кофт, пять чулок, трое рейтуз. Зима была.
Летом вернулись. Шли и молились: только бы дом устоял. Устоял. Пришли к голым стенам, но какое это было счастье!
А потом Победа. И пришлось зубрить учебники заново. За десять лет всё повторять. Какая школа во время войны? А наука быстро забывается. Выпускные экзамены страшили. Но сдала. Класс к этому времени поредел. Все мальчишки приписали себе по году в паспорт и ушли на фронт. Всего трое вернулись.
Сколько лет прошло? Война для меня была далёкой страшной сказкой. А бабушка шла по улице и про все дома рассказывала. Вот здесь все в войну от голода умерли, а семья большая была. Здесь пожаром сильно повредило, заново отстроились. А здесь дома были полностью разрушены. И дорога вся в рытвинах.
Не только дома были разрушены. Жизни тоже. Кто-то без кормильца остался. Кто-то семью не смог создать.
Бабушке повезло. В институте женихи были. Но бабушка не пошла замуж. Учиться хотела. Но женихи скоро закончились, и до тридцати восьми в девках просидела.
Потом деда встретила. Он то её в Москву и увёз. Мама рассказывала, туда умоляли приехать, уж очень деда ценили.
Что о нём знаю? Практически нечего. Первое, воспоминание о нём, это мамины слова: твой дед казаком был! Вечно недовольный папа заметил: он был хохлом. Помню, мне последнее слово очень не понравилось. Непонятное и какое-то обидное. Память детская выборочная. Я запомнила только то, что посчитала нужным. Всем рассказывала, что мой дед казак и очень этим гордилась. И сейчас горжусь. А про хохла мне потом муж объяснил, когда фамилию деда увидел. Так сколько лет прошло! А я и не задумывалась. Для меня он всегда русским был.
Что ещё о нём знаю? Только самые важные точки в истории. Родился ещё в позапрошлом столетии. Кадетский корпус, Первая Мировая, революция, гражданская, учёба на хирурга. Дед был замечательным военным хирургом. И к тому моменту, как пошёл голод на Украине, успел уехать. Его заметили и перевели в Россию. И жену свою первую увёз.
Потом война. Всю войну хирургом. Как прошёл он её? Сколько жизней спас? Скольких не смог? Не рассказывали мне об этом. Награды? Были. Много было. Только бабушка всё в гроб положила. За год до моего рождения. А что, даже сама уже вспомнить не могла. Всё жалела, что не оставила. Да что уж теперь.
После войны лагеря. А дед и там выжил. Первая жена развестись успела. Но обратно звала. Дед не пошёл. Оставил ей всё. И дом, и хозяйство. И с пятидесяти шести начал жизнь с начала. Который раз уже?
Мама родилась, когда ему шестьдесят было.
Где ещё кусочек моей истории? Везде! Что найду, что услышу – всё складываю. У крёсной мать в блокадном Ленинграде выжила. Единственная. Две сестры и родители умерли. До конца жизни сухари под подушкой держала.
У мужа дед Василий музыкантом был. С аккордеоном до Берлина дошёл.
Бабка Роза в то время в детском доме работала. Рассказывала, как детей от бомбёжек укрывала.
От моего дома до границы фронта, что под Москвой, пешком дойти можно.
Это моя история. Это будет история моих детей и внуков.
И не понятен мне собеседник, когда слышу слова: «Вот первое мая, да – это праздник. А девятое что? Фи, мы его никогда не отмечаем». Или заявление директора школы: «Убраться у памятника «Безымянного Солдата»? Да вы что? Дети ручки испачкают». Смотришь и понимаешь: нет у них истории. И ничего святого тоже нет.
Ветеранов с каждым годом становится меньше. Остаётся меньше и тех, кто её видел. Они уходят, но не уходит их история. И пока мы помним её и рассказываем – их подвиг будет жить, и они будут рядом.


ersh57 09.05.2009 01:18

Черт его знает, но ведь зацепило! Задело! Не знаю как остальных, но меня точно. И художественности нет. Сижу вот, думаю. Что может так задевать в нехитрых этих вещах? И не понимаю пока. Пусть путано, неровно. С перескоками страшными. Зато эмоции! Море эмоций. И времена связались единой цепью. Может в них дело? Не знаю. Для меня - это достойно высшей оценки.

Главное же - осознание того, что Отечественная война касается каждого из нас. И праздник сегодняшний - общий. Для всех, а не только для ветеранов.

С Днём Победы вас!

anris 09.05.2009 12:47

Написанное ниже нельзя отнести к чьим-то воспоминаниям. К художественному тексту - тоже. Боюсь, я зря пытался потревожить память...
Скрытый текст - июль 1941.:
Что я могу рассказать о войне? Да практически ничего.
Что я помню о войне? Могу ответить так же – ничего!
…Это была уже шестая или седьмая атака за день. Немцы шли почти парадным строем, что им боятся? Патронов у нас не осталось, гранат – тоже… Они шли смеясь и крича : - «Рус Иван, сдавайс, Иван, вылась с окоп, пить будем, шнапс гут…»
Никаких чувств к этому времени я, наверное, не ощущал – после бесчисленных бомбежек и артобстрелов все вокруг словно поменяло окраску, хотя солнце светило также ярко…
Жгучее желание жить, еще раз увидеть свою Хакасию, ее бескрайние просторы, обнять жену и детей, вытащить тайменя из чистых вод Енисея…
Вытащил нательный крестик, поцеловал его, перекрестился: - «Господи, прости и прими…» Я ж еще молодой…
С батальона нас осталось человек двадцать – живых, многие были ранены, горстка безоружных…
Еще утром мы были полнокровный батальон, правда, винтовок на всех не хватило, к счастливцам в напарники ставили неудачников: когда ваш товарищ героически погибнет, вы подберете трехлинейку и продолжите бить врага… Правда, товарищ политрук обещал, что к вечеру подвезут оружие на всех…
Он погиб в рукопашной, с ее помощью мы отразили последнюю атаку, к тому времени в моем «Мосине» еще оставалась пара патронов… Выхватив у обмякшего фрица автомат я направил его на бегущую толпу в черном и нажал на курок…
Отбросил ненужную игрушку в сторону, примкнул штык, посмотрел на небо…
- «Иван, сдавайс, мы добрый, кормит будем…» - Немцы остановились метрах в пятьдесяти, Господи, на одного нашего пятеро будет…
Ребята притихли, лица напряжены, многие, как я достают спрятанные крестики…
Украинское солнце катилось к закату… А обещанного подкрепления и оружия все нет и нет…
- Приготовиться к штыковой атаке, - шепот приказа заставил подобраться, вот и все, почему они не подходят ближе, стоят-курят-смеются, самому захотелось приложится к самокрутке, сосед подает окурок: «Курни перед смертью…»
- Вперед, за Родину! Ура! – Вместе со всеми выскочил из окопа, лишь бы успеть, добежать до них, гады…
Успел заметить вспышку выстрелов – танки, стоящие на взгорке поодаль ощерились дымкой вокруг тонких, как жало осы стволов… Их звук не успел достичь слуха, лишь ясный шелест воздуха… от летящего снаряда…

Horadrim 09.05.2009 13:09

С Днем Победы!
 
Из интервью Веры Камши, с ее разрешения. С Днем Победы!

Greysvandir 09.05.2009 13:55

Этот текст написан в поле. Под влиянием энергетики места сражений. В какой-то мере, текст является представителем автоматического письма.


С Днем Победы!

Скрытый текст - Трава на Красном:
Трава на красном.

Зеленое поле. Я медленно иду. За каждый шаг простите. Земля пропитана кровью солдат. Поле, огромная братская могила. Без ритуальных почестей захоронены здесь сыновья двух народов. Защитники и захватчики. Вся тяжесть места, ложится на мои плечи. Слышны выстрелы, стоны, взрывы. Конечно, всего лишь воображение, но…
Плечи устали нести ношу. Я лег и закрыл глаза.

***
- Солдатик! Солдатик!
Я открыл глаза. Чумазая девчушка с белокурыми волосами склонилась надо мной.
- Очнулся, солдатик! Ничего не говори, тебе нельзя говорить. Еще немного, и покой. Терпи солдатик! – тороторила она.
- Чего терпеть? – подумал я - Она красивая…
Камни впивались в спину. Она тащила меня. Мутило. «Лаптежники» завывали. Взрывы и вибрация земли.

***
Затишье. Играет гармонь. Частушки с матюками. Кругом улыбки. Доносится немецкая речь и губная гармошка. Куда им тягаться с русским весельем…
Я смотрю на фотографию. Маша, белокурая девушка, глядела с нее. Я знаю, глаза голубые. Руки трясутся. Никак не могу четко ее рассмотреть. В письме пишет, беременна.
Положил фотографию на землю.
- Танки!
Опять бой.
По окопам бегают солдаты, занимают позиции. Где фотокарточка?

***
- Убью! – насвистывают пули. Сбитые самолеты поют – «Миииииир вашему дому».
- Моя рука! Как же я без руки? – кричал один.
- Не паникуй, пригнись ты!
- Кому я нужен без руки?
Выстрел и падение тела.
- Огонь!
Артиллерийские залпы внушали уверенность мощью.
- Внимание, воздух!
Что теперь, я должен спрятаться?
- Мрите, суки!
Тридцать пять выстрелов.
- Аа, глаза! – кувыркаясь, кричал другой.
- А я Любочке обещал вернуться живым. Обещал. Я же вернусь? Вернусь?
Он посмотрел на меня. Его тело тряслось, лицо передергивало.
- Все вернемся! Жарь фрицев!
- В атаку, братцы!
Наконец-то, команда.
- За Родину! Урааааа!

***
Фашист. У него нашли мою фотокарточку? Её я отослал Маше…
- Откуда у тебя эта фотография?!
- Я спрашиваю, откуда у тебя эта фотография?! – кричу на ухо.
- Говори, мразь!
- Это было у радистки, мы её… а потом убили, забрали документы – дрожащим голосом промямлил гитлеровец.
Что-то непонятное. Я не слышу. В голове бухает.
- Убили…
Штык. Удар, второй, третий, четвертый… Я бью, просто бью…
Сталь с хлюпаньем копается в плоти.

***
У нас нет боеприпасов.
Фонтаны земли сменяются цветками новых взрывов. По умершим, раненым телам катаются гусеницы. Лежу на спине. Вижу, высоко кружатся, в карусели боя, наши и немцы.
Смесь Молотова в руке, ползу. Что еще остается, умереть – уничтожив. Замахиваюсь.
-Убьюююююююю
Так приятно ласкает щеки что-то теплое. Темно…


Я открыл глаза. Помотал головой. Благодарю Вас! Поцеловал траву. Она говорит – тишшшшииинаа.


ersh57 12.05.2009 09:00

Greysvandir, автоматизмом сейчас не пахнет. В первом варианте было. Сейчас нет. И слава богу.

Получилось. Несколько не хватает яркости и сумбурности первого варианта. Но получилось. Мне нравится. 5/5.

Евгений Анатольевич 05.08.2009 12:34

Я не знаю, что такое война, я не знаю людей, которые могли бы поведать мне об этом, но у меня есть способ… почти достоверно в этом убедиться и путь к этому – путешествие. Духовное путешествие, которое практикуют шаманы. Я много читал об этом, пробовал некоторые практики и, все-таки, можно сказать, чего-то добился. То, что приходит в такие моменты – лишь ассоциации, сумбурный поток эмоций, который я попытаюсь выложить в тексте.

Скрытый текст - И вот, что получилось::
Я пробирался сквозь оградки заросшего кладбища, раздвигая упругие ветви руками. Слабый огонек, что вел меня, приближался с каждым шагом. Я не мог сосредоточиться на местности, меня вела цель, я был погружен в это намерение и все свои силы отдал на то, что ждет впереди. Наконец, тяжелый путь был преодолен. Передо мной простиралось широкое поле, пустынное, мертвое. Огонек, что вел меня, перерос в пылающий костер, обогревающий троих потрепанных военных. Они сидели, склонившись над пламенем, протягивая руки к огню, пытаясь отогреться.
- Вот ты где, а мы уже заждались. Проходи, погрейся, тут очень холодно, просто жуть. – Мужчина, лет тридцати, в потертой военной форме слегка подвинулся, приглашая меня к огню. – Война, - начал он, после недолгого молчания. – Война, это действительно страшно. Я пережил ее, но миллион раз за эту пятилетку я молил бога забрать меня. Ранение, адские боли, меня резали на живую, штопали и снова посылали в упор на вражеские полка. Мы бежали, бежали вперед, на свою смерть. Я слышал, как плачут мои товарищи, рыдают, не скрывая этого. Но несмотря ни на что мы шли, шли на врага, потому, что обратно было нельзя. Некоторые порывались назад, но были убиты. Застрелены, как жалкие псы, предавшие хозяина. А враг? Такие же как и мы, пешки в руках безжалостных идеологов, не имеющие выбора и даже права голоса. Я прошел все, я видел, как горели наши селения, мы штурмовали Германские города, но эта боль никогда не забудется, как бы ни старался. – Он устремил печальный взор на пламя и замолчал, в его белесых, замученных глазах отблескивал играющий сухими ветками костер, - Так и наши деревни горели, от одного дома, до другого, а люди стояли под прицелом и смотрели, как гибнут их жилища и животные, все хозяйство, вся их жизнь.
- Да, это война, я вообще сбежал из дома на фронт, мне шестнадцать было.- Парень, сидящий справа от меня придвинулся поближе - Тогда все наши ребята решились. Мы не могли сидеть и ждать результатов, пока наши отцы и братья воевали. Мы пошли за наших матерей, за наших родных. Вот такие, салажата, с прикладом наперевес. Пушечное мясо, ничего больше. Моя история совсем коротка, я и года не протянул. Наш отряд послали в деревеньку на границе, чтобы задержать наступление немцев на этом фронте, пока наши войска не поспеют… Мы там и часа не были. Их было очень много… Из-за нас всю эту деревню сожгли, а мы погибли.
- Немец дальше не пошел. - Вступил в разговор пожилой мужчина, с редкой бородкой - Я был военным медиком, принимал раненых жителей. Тогда мне и попались документы этого мальчишки. Земляк. Такой молодой, совсем мальчишка. Мы всякого повидали: Кто без ног, кто без рук, у кого лица совсем нету, или в животе дырка. Они умоляли добить их, оставить подыхать, но нет. Приказ был по возможности помогать, пытаться поднимать на ноги даже самых безнадежных. И мы пытались, сквозь крики агонии мы резали их на живую. И в их устах, только тогда звучала истина. Они кляли войну, они кляли Сталина и Гитлера за эти военные игры. За всю жестокость, что терпели солдаты, за ту беспомощность, от которой они плакали по ночам. Все это они. Не важны ни цели, ни результат. Самое дорогое – человеческая жизнь, которой они так легко пренебрегали. – С этими словами мое видение начало тускнеть, пока не погасло вовсе, я опять очутился у себя дома, лежа на полу, а сердце щемило от боли. Я провел там около часа, но те эмоции, что я получил еще долго не покидали меня и до сегодняшнего дня в моей голове всплывают определенные моменты, отдельные вспышки эмоций, заставляющие меня содрогаться каждый раз, когда это происходит.

Horadrim 05.08.2009 13:22

Евгений Анатольевич
Поспешил, честно. Получилось сумбурно и в некоторых моментах, мягко говоря, не очень... Сам суди, пройдемся по тексту.
Скрытый текст - ...:
Я пробирался сквозь оградки (Без предисловия рисуется герой-танк)заросшего кладбища, раздвигая упругие (Лишнее прилагательное, я бы применил его лучше к женщинам :)) ветви руками. Слабый огонек, что вел меня, (Что за огонек, почему вел, читатель желает увидеть картинку, а вместо этого видит огонек в полной темноте) приближался с каждым шагом. Я не мог сосредоточиться на местности (опять без объяснений. Если что-то герой не может, то про это желательно не говорить, а показать в действии), меня вела цель (Да?), я был погружен (меня вела, я погружен и все это в одном предложении) в это намерение (Какое?)и все свои силы отдал на то, что ждет впереди. Наконец, тяжелый путь был преодолен. ( а интерес читателя уже потерян. Где краски, где цвета, запахи , где реакция героя на то что он видит и чувствует?) Передо мной простиралось широкое поле, пустынное, мертвое. Огонек, что вел меня (Лишнее), перерос в пылающий костер, обогревающий троих потрепанных военных.(?)
Они сидели, склонившись над пламенем (склониться над пламенем? Явно лишнее.), протягивая руки к огню, пытаясь отогреться.
Вот ты где, а мы уже заждались. Проходи, погрейся, тут очень холодно, просто жуть.(Ужасно картонное поведение персонажа. Словно повторил слова суфлера т.е. Автора. Ай-ай, так нельзя.) – Мужчина, лет тридцати, в потертой военной форме слегка (Лишнее) подвинулся, приглашая меня к огню. – Война, - начал он, после недолгого молчания. – Война, это действительно страшно. (Какой ужас, это что философия? Избегай этого. Если герой начал философствовать, то автор явно халтурит. Только действия героя должны показывать его отношение к чему либо. А еще лучше читатель сам составит свое мнение)
В общем — не зачет. Поторопился. Давай все же начнем с первых заданий.

Евгений Анатольевич 06.08.2009 09:38

Horadrim, Воот))), спасибочки, вы сейчас указали мне мои огрехи, глупо, спонтанно, даже чересчур, поторопился, что скажешь, хотел попробовать свои силы. Ну ничего, теперь прислушаюсь к вашему совету и буду ответственней подходить к заданию, еще раз прошу прощения за неоправданные ожидания... а можно мне вернуться к этому заданию чуть позже?...

Snake_Fightin 06.08.2009 09:42

Это и некоторые другие задания относятся к категории "вольный поток". Пока мы бы хотели увидеть как вы выполняете упражнения с чётко обрисованными задачами. Т.е., №1, №2, №3.

Sera 01.03.2010 21:37

Это личное наблюдение: пока насом не ткнешь - не увидишь, пока сердце не пощекочут - корка цинизма не треснет. Может, это защитная реакция, страшно пропускать через себя чужие токи. Но иногда они не спрашивают развешения, пронзают насквозь, и очень трудно восстановить свою скорлупку.
Скрытый текст - Вызов:
Я поднялась на этаж. На площадку выходили три железных двери одного серо-стального цвета с одинаковыми ручками и выпуклыми «глазками». Позвонила в висящий на витом проводке звонок. Через минуту дверь приоткрылась, и из тёмной щели донёсся дребезжащий голос:
- Кто?
- «Скорую» вызывали?- спросила я, вглядываясь в щель.
Дверь открылась. Из темноты прихожей на меня смотрел крохотный, сморщенный, как изюминка, старик.
- Проходи, дочка, проходи.
Он повернулся и, одышливо сипя, прошаркал в комнату. Я шла за ним, перечитывая карту вызова: «Палонов Григорий Николаевич, 1928 года рождения».
Маленькая комнатка умещала в себе диван, укрытый толстым слоем разномастной одежды вплоть до овечьего тулупа, застеленный старыми газетами стол и шкаф с разбитой стеклянной дверцей. В углу приткнулся густо покрытый пылью телевизор, рядом висело зеркало, перечёркнутое трещиной и кое-как заклеенное синей изолентой. На полу вперемешку валялись старые носки, пакеты, коробочки из-под лекарств, яичные скорлупки и мятый половик в лохмотьях пыли. Возле дивана на колченогом табурете стояла чашка со слабым чаем, половинка тульского пряника и пузырёк валерьянки.
И запах – в комнате стоял специфический запах старости.
Григорий Николаевич тяжело сел на диван.
- Я инвалид, ветеран войны…- начал он вместо предисловия.
Я молча кивнула, оглядываясь в поисках места, куда можно было бы оставить сумку с лекарствами. Удобного места не нашлось, пришлось ставить на пол. Слова о ветеранстве и инвалидности вызвали лёгкую досаду: известная присказка.
- На что вы жалуетесь?- спросила я, сразу переходя к сути своего визита.
- Дышать мне нечем, дочк. Сердечко горит,- проговорил старик, прижимая к груди узловатые пальцы.
- Ясно.
- Как тебя зовут?- спросил он.- Я всегда спрашиваю, как зовут.
- Маша,- соврала я привычно.
Стандартная процедура: расспросить, померить давление, послушать, посмотреть язык, сделать кардиограмму… Отвлечённые мысли, сложившиеся диагнозы… Начала прислушиваться, только когда Григорий Николаевич начал говорить в процессе снятия ЭКГ – несмотря на все мои просьбы сохранять молчание. Видимо, накипело, навалилось, просило выхода.
- Жена умерла уже два года как,- бормотал он, рассказывая вроде бы мне и в то же время так, словно боясь, что я услышу. Как великую тайну.- Её тоже Марией звали. Да, Марией…
Я тотчас пожалела, что вспомнила это имя. Могла бы назваться Дашей, Сашей, Глашей…
А Григорий Николаевич продолжал задумчиво тянуть, теребя пальцами край засаленной майки, свою историю. Как решил памятник жене подарить, заказал, поставили. А когда приехал на кладбище, обнаружил, что вместо фамилии «Палонова» выбили «Полянова», край раскрошился.
Григорий Николаевич упал – парализовало. Нашли его через несколько часов, зимой, замёрз весь. Месяц в больнице провёл… Когда привезли в больницу, у врача нашлась только одна фраза: «Пить надо меньше».
«А ведь я никогда, дочк. Я ж ведь никогда!..»
И дальше рассказывал. Как в деревню вошли немцы. Как согнали всех на площадь к колодцу. В этот колодец маленьких детей сбрасывали, а матерей расстреливали. Как сам Григорий Николаевич, мальчишка четырнадцати лет, спасал своего годовалого братика, прятался с ним на чердаке в сене. И всё равно нашли, и мать кричала, пока по ней очередью не прошлись… Потом был трудовой лагерь, голод и адские боли в истёртых до крови ногах, и смерть таких же мальчишек на его глазах. Один хотел убежать. Его поймали и собаками затравили – чтоб другим неповадно было…
Он всё равно сбежал, через год. Вернулся в родную деревню, а деревни не нашёл. Немцы, уходя, все дома сожгли, все сараи. Только колодец остался, обросший репьистыми лопухами…
Долго работал в колхозе, женился, дочь родилась…
Дочь умерла семь лет назад, разбилась в аварии.
Потом жена…
Он отказался от инъекций. «Зачем они мне? Химия одна. Я вот поговорил – и сразу легче стало. Как камень с души».
А я так и сидела, и даже не подумала о ложном вызове. Потому что не ложный. В душе что-то перевернулось, встало на другое место, и я смотрела на старика без поволоки обычного цинизма. Потому что это правда человеческой жизни. Потому что каждому надо оставить след, свою память – даже в том, на чьё сердце ляжет история.
Старик сидел, хрипя и вытирая слезящиеся глаза.
Он отказался ехать в больницу. Сказал, что жил в своей квартире и умирать будет в ней же. Сказал, что устал.
Я уехала.
Через одиннадцать часов выехала по тому же адресу. Вызывали соседи.
Опоздала.
Умер.

Была скорлупка - разбилась - скоро снова нарастёт, до следущего тока.

UsuallySoldier 27.04.2010 21:06

Решил попробовать написать что-то на заданную тематику. Получилось или нет - судить вам.

Скрытый текст - К деду "в гости":
Небольшая станица на косе промеж двух лиманов. Неширокие улочки, солнце в зените…
Аккуратный двухэтажный многоквартирный дом, выкрашенный облупившейся ныне белой краской… Первый этаж, небольшая синяя дверь.
Квартира…Солнце едва пробивается сквозь задёрнутые занавески. Книги - старые, потёртые обложки на полках нескольких шкафов, пара кресел и диван…столик, журнальный столик, фотография в чёрной рамке на нём. Всё, всё здесь покрыто пылью…
С фотографии на меня смотрит, чуть улыбаясь, немолодой мужчина…На нём уже много лет нет военной формы, нет и той напускной строгости, но чувствуется, чувствуется тот стержень, что помог ему пройти сквозь всё то, что выпало на его долю.
- Здравствуй, дед. Это снова я…видишь, я опять пришёл к тебе в гости.
Я сажусь на край кресла.
Каким он был? Разным… Я закрываю глаза, вспоминая:
- Сашка, Сашка! – зовёт он. – Иди есть арбуз…
Я, торопливая шлепаю ногами в босоножках по бетонированной дорожке к дому, где дед со своей добродушной улыбкой режет арбуз, только что принесённый им с нашего сада….
Именно таким он и останется на всю жизнь в моей памяти…
О войне я его не спрашивал…да и не мог, слишком маленьким был. Уже гораздо позже расспрашивал родственников: отца, бабушку…Но никто, и наверное, никогда не слышал от него рассказа о событиях его молодости.
- Он об этом не рассказывал. – отец пожимает плечами. – Даже бабушке. Я к нему приставал с расспросами, что мол, да как, а он не отвечал, отшучивался всё…Как ни старался – ни слова вытянуть не смог…Потом на меня прадед шикнул, мол, не лезь с расспросами – захочет – сам расскажет.
Знаю я только то немногое, что знали и все. Противотанкист, артиллерист в чине младшего лейтенанта, командир батареи 45-мм пушек под прозвищем «Прощай, Родина!»…Как и многие свои сверстники, война подняла его фактически из-за школьной парты, и сразу вынудила повзрослеть. Ему везло – несмотря на крайне высокие потери среди данного рода войск он ни разу не был контужен или ранен. Войну закончил в Кенигсберге, там и познакомился с бабушкой.
Вернулся на родину, но не демобилизовался. Получил военное образование, служил, закончил службу в чине майора, затем, после отставки, работал…
Трудолюбив был…в одиночку возделывал большой сад, раза эдак в три больший, чем обычные шесть соток.
А однажды, когда я был за много-много километров от его дома, в один дождливый декабрьский зимний вечер, он лёг спать…и уснул. Уснул насовсем…Тихо, незаметно ушёл во сне, пережив большинство из своёго поколения на пять десятков лет…
Я поднимаюсь с кресла, и покидаю квартиру. Я знаю, куда мне нужно идти…
Небольшая площадка над лиманом, множество различных надгробий…я осторожно иду по тропинке, петляющей между зарослей…
Небольшая, аккуратная серая плита…и с неё опять смотрит на меня он.
Я кладу пакет на небольшую скамеечку. У меня много работы – нужно повыдергать сорняки, постричь заросшие кусты, полить цветы…Когда всё закончено – я сажусь на ту же скамейку…и молчу. Просто молчу, лишь про себя задавая ему вопросы…и очень надеюсь, что там он не сердится на нас за то, что бабушка хочет отдать его награды вместе со своими, в музей…
Я поднимаюсь, несколько шагов, и я у ограды кладбища, выходящей на лиман…
Солнце отражается в мутных водах, легкий ветерок…и тишина. Практически абсолютная тишина.
Стою несколько минут, а затем возвращаюсь к могиле. Кладу руку на холодный камень надгробия.
- Хорошее место бабушка для тебя выбрала, правда?
Вновь молчание, только серый камень под рукой застыл…
Я прощаюсь с ним, желаю ему хороших времён года…пока опять не приеду сюда, к нему «в гости», забираю вещи и ухожу, оглядываясь практически через каждый шаг, словно прикованный к этому месту…
И каждый раз чувствую, что словно в чём-то провинился перед ним, каждый раз приношу извинения…в надежде, что он там поймёт, что я не могу ездить за несколько тысяч километров от дома чаще одного раза в год. Вновь говорю «извини» и ухожу…с ощущением, что я словно чего-то важного не сделал, чего-то у него не спросил, не узнал…Ухожу.


Horadrim 28.04.2010 07:10

UsuallySoldier, Молодец, что так вовремя поднимаешь тему. Очень даже кстати.
По рассказу. Осталось чувство какой-то тайны, чего-то недосказанного. Вроде бы герой сам ничего толком не знает, но и не хочет узнать ведь. Разве нет даже отрывочных воспоминаний?
По технике. В начале очень много деталей. Прямо целый список. Ошибка в том, что список деталей без эмоционального окраса в художественном тексте смотрится очень скупо.
В целом рассказ неплох и даже вызывает в конце некоторое чувство.

UsuallySoldier 28.04.2010 15:12

Horadrim,
Цитата:

Вроде бы герой сам ничего толком не знает, но и не хочет узнать ведь.
Хочет. Но, увы, возможности нет.

Цитата:

Разве нет даже отрывочных воспоминаний?
Единственное имеющееся - привёл.

Цитата:

По технике. В начале очень много деталей. Прямо целый список. Ошибка в том, что список деталей без эмоционального окраса в художественном тексте смотрится очень скупо.
Попробую доработать. Спасибо.

ersh57 31.05.2010 22:09

Ещё раз подниму тему войны. Такая уж она, всё ещё продолжает дёргать за живое, теребит непрестанно давно, казалось бы, забытые раны. Может, немного и не в тему этого задания, может... И всё же:
Скрытый текст - Рассказ "Астрология":

АСТРОЛОГИЯ

По улицам у парка взвыли сирены.
- Куда ты? Подожди, минут десять у нас ещё есть.
- Какой же ты, Костик… Пусти!
Катюха вырвала руку и убежала.
Костик проводил взглядом мелькающее светлым пятном среди деревьев платье и, раскинув руки, откинулся на траву.
Ночное небо сияло тысячами разноцветных светлячков звёзд.
Лежать бы так и лежать! Смотреть на звёзды, мечтать добраться до них!
«Интересно, кто обитает на Марсе?» - пришла шальная мысль Костику в голову, - «Встретить бы какую-нибудь тамошнюю Аэлиту. Пусть влюбляется в меня, а я буду верен Катюхе. И тогда она…»
Он принялся шарить глазами по небосклону, искать красный шарик далёкой планеты. Но черноту неба уже разметали первые иглы прожекторов, и сирены продолжали выть, сбивая мечтательный настрой. Костик поднялся, подобрал сброшенный Катюхой пиджак и зашагал к воротам парка. Совсем скоро с неба начнут падать совсем не звёзды! «Зажигалки» ждать не будут – пора взбираться на крышу. Дежурство…

Ночь выдалась не из спокойных - целых три налёта юнкерсов. Костик сумел отличиться и затушить четыре «зажигалки», а ещё две сбросить, за что и был удостоен благодарности от старшего дежурного по кварталу.
Первый урок он высидел нормально, а на втором бессонная ночь дала себя знать, и он задремал, уронив голову на парту. Впрочем, в десятом «А» все пацаны были в ничуть не лучшем состоянии – сонные мухи, да и только.
Разбудил его стук указки.
- Сергеев, к доске!
Он вскочил, покачнулся, чуть не свалился спросонок в проход, но удержался.
- Ну, Сергеев, повтори условие задачи, - Аполлинария Матвеевна смотрела укоризненно. Ещё бы! Лучший ученик и вдруг спит на уроке.
Костик уставился в пол. Он не слышал подсказок, волной громкого шёпота растёкшихся по классу.
- Тише! – указка застучала по столу, - Не подсказывать! Кому там не терпится к доске? Ну, Сергеев, мы ждём.
Костик молчал, молчал он и потом – в кабинете директора.
Как на странно, заступился сам директор.
- Аполлинария Матвеевна, вы успокойтесь.
- Пётр Сергеевич, да как же успокоиться? За этих оболтусов родители деньги платят, чтобы они знали больше, а они – спят на уроках! – голос пожилой учительницы звенел негодованием.
- Он дежурил ночью, вон, благодарность ему пришла в личное дело.
- Дежурил… - теперь учительница растерялась, - Почему же не сказал…
Костик, секунду назад тупо переминавшийся с ноги на ногу и занятый исключительно разглядыванием развязавшегося на ботинке шнурка, вдруг ни с того ни с сего вспыхнул лицом и выскочил из кабинета.
В класс он так и не вернулся, махнул рукой на все уроки. Чем-то задела его несправедливость со стороны Аполлинарии Матвеевны. Чем – он и сам не смог понять, но задела, и теперь обида занозой сидела в груди.
Дома никого не было. Только белела на буфете записка. Мама писала, что неплохо бы отоварить карточки на мыло.
Он отстоял длиннущую очередь и получил два запашистых бруска тёмного хозяйственного мыла. В булочной на углу очередь была меньше, да и двигалась быстрее. С хлебом и мылом он подался домой.
В комнате на этот раз оказалась пришедшая на обед мама. Работала она совсем рядом, в госпитале – всего пара трамвайных остановок.
- Костик, щи разогреты. Садись - ешь. За мылом сходил?
Костик кивнул, чмокнул мать в подставленную щёку.
- Да, тебе там письмо, - донеслось уже из прихожей, - Возьми на буфете. И не забудь узнать, когда керосин привезут.
- Хорошо, сбегаю.
Письмо? Интересно, от кого?
Торопиться Костик не стал, сначала поел рыбных щей – вчера неплохо порыбачил на Оке, почти полведра сорожки надёргал, кислой же капустой их вдоволь снабжала баушка Соня с той стороны Волги. Там, на заливных лугах неплохие огороды.
Неплохо бы жареной рыбки, но как раз жарить-то рыбу мама не умела, этим в семье всегда отец занимался, а вот щи варила превосходные. После небольшого раздумья - младшим тоже надо оставить, налил полполовника добавки. Тоненький ломтик хлеба он успел съесть с первой порцией и хлебал теперь впустую. И всё равно вкусно!
Не успел сходить на кухню помыть тарелку, как в комнату ввалилась голодная мелкота. Как-то даже посветлело, будто огненно-рыжие головы близняшек Вовки и Васьки приволокли с улицы кусочек солнца. Вместо приветствия пришлось раздать подзатыльники. Младшие братья подняли шум не хуже, чем у отца в клёпальном цехе: голоса у них звонкие, а сдерживать себя не научились ещё, орут как оглашенные.
- Кость, ну скажи ты ему, что…
- Цыц, малявки! Руки мыть и за стол.
- Опять рыбные щи, - заныл было один из близнецов, за что тут же получил добавочный подзатыльник.
К письму удалось прикоснуться лишь где-то через час, после похода в керосиновую лавку на углу. Конверт из плотной чуть сероватой бумаги, размашисто выведенный адрес, непонятный штемпель вместо марки. Внутри – четвертушка листка с отстуканным под копирку текстом: «… по получении сего явиться в районный военный комиссариат…»
Похоже, пришла пора! Близнецы сразу обрадовались, запрыгали рядом.
- Кость, а ты нам наган с войны привезёшь? Ты не забудь только.
Вот же малявки!
Через двадцать минут он был у дверей военкомата.

Мама сидела на диване и навзрыд плакала.
- Ты прости, Костик, - выговорить что-то ёще у нее не получалось. Всё время крутилась одна и та же фраза, - Ты прости, Костик…
А за что прощать, почему? Костик всех этих женских штучек не понимал. Матери бы гордиться – сын первым из класса уходил на войну, а она плакала. Боялась, что погибнет? Так отец почти с начала войны на фронте и ничего, живой-здоровый.
Немного позднее пришла Катюха. Теперь на диване рыдали в два голоса.
- Ну, чего вы? – Костику было страшно неудобно. Он не знал что делать с разнюнившими женщинами и беспокойно ходил из угла в угол, почти бегал по комнате.
- Полина, чего тут у вас? Не дай бог, не похоронка ли на Андрюху? – заглянул сосед по коммуналке, седой как лунь дядя Коля.
- Что вы, что вы, окститесь, господь с вами, Николай Фомич, какая похоронка? Андрюшенька жив, позавчера письмо получила, я ж вам показывала. Это Костику повестка, - ответила мать, и опять в слёзы, - Уж-же за завтра…
- Да-а-а? Ну, Кастантин, бей германца! Не добили мы яво в импер… - дядя Коля запнулся на трудном слове. Был он к вечеру, как всегда, слегка поддатым, потому и сложные слова слетали с языка с заиканием, - импер… Вопчем, ни пуха тобе, ни пера.
- Понял, дядь Коль. Буду бить. Спасибо.
- Како спасибо? «К чёрту» надо. Понял? «К чёрту» А ну, повтори!
- К чёрту!
- Вот. А то – «спаси-и-ибо».
Плач на диване на время разговора притих, видно – прислушивались, но сразу после ухода дяди Коли набрал обороты.
Костик не выдержал, в конце концов, и сбежал.

Катюха нашла его в парке, на «их» скамейке.
- Чего ты сбежал? Там твоя мама гоношится, на стол собирает. Решила проводы тебе устроить. Вовку и Ваську по ребятам отправила – собирать.
Нос у Катюхи оставался красным, да и слёзки ещё ощутимо подрагивали в уголках глаз. Костик улыбнулся, провёл пальцем по Катюхиной щеке, смахивая остатнюю слезинку.
- Видишь – мокро. Вы как белуги, право слово. Разревелись обе ручьями. А мне что делать? Вот и ушёл.
Катюха хлюпнула носом и прижалась вдруг к Костику всем телом.
- Ты чего? – удивился парень, но не отстранился, а обнял девушку за плечи.
Так они и сидели минут пять. Катюха сопела в две дырочки где-то подмышкой, уютно так сопела. Костику захотелось заслонить её от всех бед, как отец заслонял всегда маму.
- Знаешь, мне Илюха книгу одну подсунул. Была в древности наука такая о звёздах – астрология. Домой придём, я тебе покажу, - Костик осторожно скинул с себя пиджак и набросил Катюхе на плечи, - Там о связи звёзд и наших жизней. Ничего так, интересно. Хочешь, вечером посмотрим по книге наше будущее.
Катюха промолчала, но по интенсивному движению спины Костик понял – кивает.

На удивление, но книга восемьсот лохматого года, с непременными ятями, заинтересовала не только Катюху. За столом долго разбирались, у кого какой знак зодиака, часто хохотали. Больше всего позабавило всех, что у вечно бычившегося Веньки Струмина и знак соответствующий – Телец.
Катюха как-то успокоилась, спало с неё всё напряжение, будто решилась на что-то. Она вместе со всеми смеялась над некоторыми предсказаниями из книги. Вообще, веселье било ключом. Мама тоже успокоилась, правда, больше внешне, но и за то, что слёз не было – немалое спасибо.
Часам к девяти проводы кончились. Костик заглянул на кухню, где мама мыла посуду и беседовала о чём-то меж делом с соседкой тётей Клавой.
- Мам, мы с Катей погуляем?
- Конечно, иди!
- И в кого он у тебя, Полина, такой обходительный? Вон, мой охламон… - звонкий голос тёти Клавы затих за прикрытой дверью.
По лестнице Костик спускался неспеша, хотя так и подмывало с ветерком проехаться по отполированным перилам. Но нельзя – уже взрослый, завтра в армию.
Катюха ждала внизу, на скамейке у подъезда под кустом усыпанной белыми гроздьями черёмухи.
- А я как-то и не заметил, что расцвела, - Костик с удовольствием вдохнул густой аромат, - Ну, в парк?
- Давай ко мне. Мама в ночную сегодня, а Пашку в командировку услали, - Катюха подняла лучистые глаза, но сразу потупилась и беспокойно заперебирала толстую косу, - А то тучи над горизонтом и душно.
- Угу, гроза будет, наверное. Пожалуй, к тебе на самом деле будет лучше.

По дороге говорили всё о той же книге. Катюха удивительно много успела почерпнуть из короткого знакомства с новой наукой и спорила теперь с Костиком на равных.
- Вот смотри, ты – лев, а я – весы. Если тебе верить, то у нас идеальная пара, а на самом деле я тебя уравновесить не могу. Как уж ты там говорил?
- Дисбаланс.
- Да, дисбаланс.
- Катюх, ну и что? Это же лженаука. Я тебе битый час уже…
- Костик, откуда час-то? Мы идём всего десять минут.
Костик обиженно засопел, а Катюха вдруг встрепенулась, увидела нарисованные мелом классики на асфальте.
- Раз и два, трын-трава, на траве лежат дрова, - запрыгала она по нарисованным клеточкам, а потом обхватила руку Костика и хитро заглянула в глаза, - Тебе детства не жалко?
- Чего его жалеть?
- А мне жалко. Представляешь, вот совсем-совсем вырастем, ты станешь таким солидным дядечкой, ну, директором каким-нибудь или…
- Я конструктором хочу быть. Новые танки конструировать. Вот ты знаешь, какая у…
- Ну тебя, Костик. Я серьёзно с тобой, а ты…
- Это ты о детстве серьёзно? Ну, ты, Катюх, даёшь!
- А что? Детство тоже серьёзная вещь.
- Опять хочешь, чтобы дразнили как в первом классе? Катюха-развалюха?
- А что? Я тогда жуткая растеряха была. Помнишь, в пионеры нас принимали?
- Помню, конечно.
- Я на следующий день целый час значок от галстука искала. Знаешь, где нашла?
- Где?
- Я его к котятам в корзинку засунула. Правда – смешно?
Костик хмыкнул.

Когда зашли в подъезд, Катя остановила Костика.
- Подожди, - глаза её в тусклом полумраке лихорадочно блестели, - Поцелуй меня.
Костика это буквально ошеломило. Думал он, конечно, об этом, даже мечтал, но чтобы так вот… Он всё-таки пересилил свою застенчивость, наклонился к Катиному лицу и неумело клюнул губами где-то у виска.
- Не так, не так, - зашептала Катюха, обхватила его шею руками, приподнялась на цыпочки и притянула его губы к своим.
Что-то новое, неизведанное жаркой волной прокатилось по телу Костика.
Они целовались! Не так, как в детстве, не просто соприкасались губами. Нет, совсем нет! Каждый раз между ними как искра проскакивала, они тянулись друг к другу, жадно ловили губы…
Они целовались! И на нижней площадке, и на лестнице, и перед дверью квартиры, и потом. А в квартире с Катюхой и вовсе был чуть не приступ безумия. Она выковыривала его из одежды, словно затаившуюся в раковине улитку.
- Катя, что ты, нельзя же…
- Что нельзя? Ты же уходишь, дурачок, - и она снова и снова затыкала рвущиеся из него протесты новыми поцелуями, - Всё можно! Нас же сами звёзды соединили!

Они не умели любить, но они любили. Учились, заполняя недостающее знание нежностью и горячим пылом юности. Раз, и другой, и третий.
Домой он вернулся поздней ночью, но так и не смог сомкнуть до утра глаз. Мама тоже не спала. Но он об этом не знал, он не видел понимающей улыбки на её устах. Всё отступило на второй план: школа, война, бомбёжки. Его распирало от нежданно обрушившегося счастья по имени Катя.
Это счастье так и не оставило его ни на секунду, ни когда он собирал утром вещевой мешок, ни когда давал последние наставительные подзатыльники братьям-рыжикам, ни у военкомата, когда прозвучала команда «Ша-а-агом, а-а-арш!»
Катюхи он так и не увидел, хоть и обшаривал жадно глазами толпу провожающих. А она всё время просидела за кустом акации, вся в слезах. Только когда хвост колонны почти вывернул за решётку ограды, она выскочила и махнула несколько раз платком, и осталась так стоять, безвольно опустив руки. Мама Костика подошла к ней, обняла за плечи. Так они и стояли, пока последний призывник не скрылся за углом.

Они писали друг другу письма, пусть и не так часто, как хотели, но писали. А через пять месяцев пришла похоронка: Костик пал смертью храбрых под Сталинградом. Еще через четыре месяца родился новый человечек. Когда в ЗАГСе составляли метрику, то удивились имени – Лев. Никто, даже бабушка Поля, так и не понял, откуда взялось такое имя, никто не связал это со старой книгой по астрологии.


Линолеум 02.06.2010 07:43

Мля, ведь могут же люди когда хотят! Никаких тебе вислоухих эльфов и киборгов ассасинов, никакого тебе МТА-фуфел-пафоса. Лови экспу)


Текущее время: 00:09. Часовой пояс GMT +3.

Powered by vBulletin® Version 3.8.4
Copyright ©2000 - 2025, Jelsoft Enterprises Ltd.