- Мама! Мама!
Параша! Ну как же так могло случиться?
- Мама!
Семь часов перелёта до Ленга, а потом – Потапыч швыряет скаф в атмосферу, а камеры никто не закрепил. А ремень не пускает из кресла. А перегрузка – давит, как жаба при мысли о соседском гарнитуре. А камеры теперь – чёрненькие блины где-то за камбузом.
И конечно же, конечно виновата во всём Параша! Она, она не закрепила!
Надо было ещё тогда бросить всё, и убираться домой. Но Веня предложил побродить маленько с мыльницами, а Акакий Спиридоныч – так и вовсе с блокнотиком припёрся. А Параша брякнула, как всегда, не ко времени, что-то про суровый воздух Ленга, которым хорошо бы подышать.
- Мама!
Что хотела, то получила. Да-да, с этим не поспоришь! Девчонкам расскажи – не поверят вовек!
Они бродили среди осыпающихся небоскрёбов, перебирались через оборонные периметры, тыкали пальцами в груды костей.
Заходили в дома, разглядывали вещи, фотки, всё такое. Аж жуть берёт – ещё год назад тут тихо жили-бытовали разные люди – вкалывали на заводах, играли в шахматы в парках, посещали гламурные вечеринки, и толклись в гастрономах за варёной колбасой.
А потом – пришли из-под воды монстры, и пришёл Ленгу, как сказывал Акакий Спиридоныч, кирдык полный. Они ели человеков, ловили их острыми жвалами, как острогами, терзали в огромных клешнях. Они заполнили парки своей слизью, они ползали по стенам зданий, как тараканы, они свили гнёзда в тёплых цехах заводов, они…а, чего там – они были повсюду. И жизнь – такая мелочная, буржуазная, размеренная – сгинула вовек.
- Мамочка!
Кого-то, конечно, и не съели – кто в городах жил, да покрупнее. Звездолёты с Земли эвакуировали миллиончика два. Из десяти. А Ленг стал мёртвым миром. Но галактической сенсацией. А это, как сказывал Акакий Спиридоныч – лучше, чем просто сытая нудная дыра.
И повалили журналисты – за яркими ракурсами, типа бугрящегося бурыми выделениями тварей стадиончика, да банальным адреналином. И не беда – что камер нет. Не пропадать же выходным! Полазим в округе, насмотримся, а там и рассказать что будет. Эх, Параша!
А этот, маленький – он так и не сказал – как его зовут. Он год сидит в этом аду, и последние пять месяцев –сам. У него травма психическая – он видел, как монстры разорвали его мамочку в клочья, но не поверил в её смерть. Он думает – её ему отдадут! Псих! Шизофреник. А Веня с Потапычем тогда радовались – глянь, Параша – ребёночка спасли! И даже у Акакий Спиридоныча слёзы на глаза наворачивались…
Но когда улетать стали, так чёртёнок и спятил. «К маме!» - орал – «Верните меня к маме!» - и вцепился в консоль управления. И пальцами своими, когтищами (год ногтей не стригши!) давай драть приборы!
И вот, значиться, скаф падает, пропахивает на городе-трупе борозду, Акакий Спиридоныч приказывает долго жить, а этот детёныш радуется! А Веня с Парашей – без сознания валяются.
А как очнулась Параша – глянь, а она на здоровущем стенде лежит. Голышом, привязанная. А вокруг – кровь, кишки, косточки.
Ветром опрокинуло рекламу «Токси-Колы», а зверёныш из неё алтарь жертвенный сделал. Сперва тварюкам Веню скормил, а теперь – видать, Парашина очередь.
А он всё верещит – «Маму отдайте, маму! Я вам ещё отловлю – только мамочку отдайте!».
А твари эти, надо сказать, человека могут кушать неделями, отхаркивая, жуя, на манер жвачки, и снова глотая. Как коровы.
Так сколько ещё? День, два? Три?
А потом они придут за Прасковьей! Таки несомненно придут!
А мальчик всё воет и воет, бегая вокруг алтаря…

«…Всем пристегнуть ремни. Через десять секунд входим в подпространство.» - слова капитана прозвучали резко и неожиданно. Аня вздрогнула, проверила крепление ремня у себя и сына в детском кресле рядом. Все было в порядке. Звезды в иллюминаторе начали расплываться. Свет в салоне стал неожиданно ярким…

Выход из подпространства ознаменовался хлопком. Как будто по ушам ударили ладонями. Потом запищали приборы, замигала сигнализация, раздался звук отстрела: «Катапультирование произведено успешно», сообщил компьютер.
«Какое катапультирование? Зачем?», подумала Аня и погрузилась в беспамятство.

Очнулась она уже на земле. «Где Сеня!?», первая мысль посетившая мозг матери – «что с ним!?» Из развороченной капсулы отсека она услышала плач ребенка, с трудом поднялась и, не смотря н аболь от ран и ушибов, отправилась к нему. Перешагнула труп иммерзианца, проигнорировавшего приказ пристегнуться. Сеня, при виде матери, недовольным криком показал, что голоден. Но, в общем-то, был в порядке.

Лес. Странные запахи и звуки. Трава, острая как бритва. Крики диких животных. Яркие, неземные цвета. Меж деревьев движется фигурка. Это Аня с ребенком на руках. Она хочет пить, но не знает можно ли употреблять здесь воду. Она хочет есть, но не знает какие плоды пригодны. И, ее гонит вперед необходимость – инъекция априфана. Время играет против нее. Последний раз она сделала инъекцию Сене еще перед вылетом. В капсуле был запас ампул, но они разбились при аварии. Теперь ей надо найти людей. Или не людей, но тех, кто поможет. Иначе, последствия будут необратимы. Инфекция, чума 23 века, действует медленно, но верно.

Река. Вода течет медленно, как змея, она похожа на бензин, переливается всеми цветами радуги. Можно идти берегом вверх, можно вниз. Какая разница куда идти? Где искать помощь? Сеня начинает задыхаться, кожа уже сереет.
Аня не ела уже несколько дней. Но продолжает идти, бороться. Это ее сын и она спасет его.
Если не сможет идти она полетит. Святые люди говорят, что Бог милостив, он поможет. Аня идет. Слова молитвы срываются с ее губ.
Если не сможет идти она полетит. Ученые говорят, что возможности человека неограниченны. Аня думает о спасении. Мысль материальна.

Лес за спиной. Река справа. Впереди пустыня. Серый песок похож на прах и пепел. Он инороден и чужд. Но органично смотрится здесь, на этой жуткой планете. Впереди, на этом песке стоит ракета, она инородна и чужда здесь, но близка Ане. Ане и людям. Людям прилетевшим за ней…

Планетолёт (прошу прощения за доморощенную терминологию) садится на планете, оккупированной монстрами. Члены экипажа подбирают выжившего чудом мальчика, он способствует падению планетолёта и скармливает чудовищам всех членов экипажа, в надежде увидеть маму. Вот такой незамысловатый сюжет. Надо сказать, это далеко не сцена – это материал для полновесного рассказа, и я оставляю это на совести Дарьи Сталь, автора задания, она действительно дала всем громадную библиотеку и наказала кратко пересказать её в одном томе. Описать пейзаж, действия, поведение, реакцию персонажа и т.д. – и на всё – страница «двенашкой»? К тому же автору успели уже указать, что он задание не выполнил. Дескать, нет пейзажа (в классическом понимании, с поклонением каждому деревцу и былинке – верно, нет, но разве мало этих моментов: «Они бродили среди осыпающихся небоскрёбов, перебирались через оборонные периметры, тыкали пальцами в груды костей», «Они заполнили парки своей слизью, они ползали по стенам зданий, как тараканы, они свили гнёзда в тёплых цехах заводов, они…а, чего там – они были повсюду. И жизнь – такая мелочная, буржуазная, размеренная – сгинула вовек». Разве не возникает картинка? Очень даже. Действия и эмоции отсутствуют? Позвольте, какой же писатель передаёт прямым текстом диагноз, если можно подтолкнуть читателя к тому, чтоб он дошёл до этого своим умишком? Я примерно представляю, что должна испытывать женщина, по вине которой произошла вынужденная посадка, а теперь она голая, привязанная к самодельному алтарю и ждёт, когда кто-то начнёт её жевать и выплёвывать? Представляю, так что ещё надо? Конечно, автору не удалось следовать заданию на все сто процентов, но я не буду отсылать к прошлому туру, где ученики относились к заданиям, порой, с ещё большим пренебрежением. Заканчиваю обсуждать критику и перехожу к самому произведению.
Начинает автор с непонятного пока крика и риторического вопроса, который также не понятен читателю.
«Аканье» (предложения начинаются с союза "А") вначале поднапрягло, но ладно, пусть, раз стиль такой. Да и в «Хромой судьбе» такое проскальзывало (а, как известно, если у классиков встречается, то можно; сам бы придумал – получил бы «на орехи»: «Не дорос, мол, ещё!» Костили бы тебя... ой, простите, «костерили»...))).
Кое-как я разобрался: журналисты, но почему эти загадочные камеры кто-то там должен закреплять, а, в век межзвёздных перелётов, этого не делает компьютер? Замерещились звездолёты на стокилометровых вёслах и, надо сказать, от истины это было недалеко.
Первым звоночком была «мыльница». Насколько я понимаю, это – фотоаппарат. Вполне можно допустить, что Акакий Спиридоныч, который всё время что-то «сказывает», - унылый интеллигентишко, не признающий ничего современного и таскающий блокнот, но что заставляет остальных упорно, век за веком, уповать на фотоаппараты? Жду – не дождусь, когда у кого-нибудь космолётчик, чтоб сфотографировать чужую планету, разложит громадину на треноге, со вспышкой из магния – а почему бы и нет? Если авторы полагают, что через двести лет ничего не изменится по сравнению с началом века двадцать первого, почему бы через сто лет не использовать технику начала двадцатого века? Конечно, я рад, что в этой сцене не пел в плеере «Король и Шут», но варёная колбаса в гастрономах, соседские гарнитуры и прочие мелочи настолько сильно раздражают, что хочется даже посоветовать автору бросить на время фантастику и исчерпать все сравнения и пейзажи реальности, и только потом садиться за чужие миры.
То, что люди пошли погулять по поверхности планеты, захваченной монстрами – совершенно для меня непонятно. Даже журналистским нососовательством это не объяснить. Если бы я был автором, я придумал бы, что они заметили мальчика, тот бросился бежать, они за ним – и так далее. К сожалению, в тексте объяснений не присутствует.
Когда мальчик разодрал ногтями приборы, я совсем удивился. Какой силой должен обладать мальчик и из какого материала должна быть сделана консоль управления?
То, что в ходе падения при невыясненных обстоятельствах из произведения пропал Потапыч, я отношу к снисходительности автора к малозначащим деталям. Позже выясняется, что Веню съели, Параша привязана, Акакий Спиридоныч давно нам что-то приказал, и у читателя неблагодарного возникает ещё один вопрос: позвольте, а кто нам это рассказывает? Где прятался автор, успевший подсмотреть всё, от начал до конца? Не только успевший подсмотреть, но ещё и сумевший записать это, и показать мне? Ах, боже мой, это же всё враньё! Как я мог забыть!
Ближе к концу опять пошло "аканье", теперь не списываю на стиль. Твёрдый минус.

Концовка ( "А мальчик всё воет и воет, бегая вокруг алтаря…") удачная, только я уже нечто подобное видел в рассказе Зыкова.
Хотелось ещё подробно остановиться на таких понятиях как смешение стилей, а также – количество мусора в тексте, но и так накропал больше чем надо, потому – заканчиваю.
Несмотря ни на какие недостатки, для форумного уровня тянет на «четвёрку». Наблюдал за автором в его теме, и хочу сказать, что есть главное. Автор не спотыкается о собственные слова, пишет легко и непринуждённо, что – хорошо. Небрежность, некоторые проблемы со стилистикой – это плохо. Но исправимо.

Я вдруг подумал, что никакие тут не курсы повышения квалификации. На курсах люди должны совершенствоваться, просто обязаны делать это. Ещё – относиться к заданиям с совершеннейшей серьёзностью, как к экзамену. Во всех иных случаях получится... да ничего хорошего не получится! Вымученный отрывок, составленный из общедоступных и набивших оскомину фраз со старанием школьного отличника, которому не нужны никакие лишние идеи, собственные мысли и порывы, ему надо только выполнить задание со старательной пунктуальностью...
Что тут? История матери, которая куда-то летела со своим ребёнком, из-за аварии оказалась на чужой планете, немного пострадала и ожидаемо вышла к спасению.
Сюжет тут не важен, не им здесь надо блистать.
А чем? Итак, ув. госпожа Дарья Сталь сформулировала задание чётко:
1. Пейзаж
2. Действия героя
3. Выход к цивилизации
4. Страница Ворда
Казалось бы, всё есть. Именно так, по пунктикам, как говорится в уставе караульной службы «ничем не отвлекаясь».
Пейзаж – вот он, по-хемингуэевски коротко и чётко: «Лес. Странные запахи и звуки. Трава, острая как бритва. Крики диких животных. Яркие, неземные цвета». Присутствует пейзаж? А как же! Ставим галочку. И наплевать, что большая часть читателей пожмёт плечами при слове «лес» (какой он, этот лес чужой планеты? А придумай сам!), почешет в затылке на «странных запахах и звуках» (что в них странного? Там воняет падалью или, наоборот, пахнет «Шанелью №5»? Там свистят инопланетные суслики или поёт Кипелов? А придумай сам!), фыркнет на «криках диких животных» (а откуда известно, что кричат животные, да, вдобавок ещё и дикие? А думай сам!) и устало вздохнёт на «ярких, внеземных цветах» (где эти цвета? Какие это «внеземные»? Висят ли они в воздухе, или, всё-таки, в них что-то выкрашено? А думай сам!)...
Героиня действует, тоже не придерёшься: «Она хочет пить, но не знает можно ли употреблять здесь воду. Она хочет есть, но не знает какие плоды пригодны. И, ее гонит вперед необходимость – инъекция априфана. Время играет против нее. Последний раз она сделала инъекцию Сене еще перед вылетом. В капсуле был запас ампул, но они разбились при аварии. Теперь ей надо найти людей. Или не людей, но тех, кто поможет».
Автор не удосужился довести до читателя какие-то мелочи, которые помогли бы превратить это отрывистое нелогичное повествование в складный, хотя бы по череде действий, рассказ. Она поплелась в джунгли, под завязку набитые орущими дикими зверями, чтобы найти людей или тех, кто поможет? Да добавь ты ей прибор обнаружения какой-нибудь, джи-пи-эс - навигатор двадцать пятого века, вложи в её голову (а через неё – и в голову читателя) знания о флоре и фауне этой планеты, дай ей в руку сук железного дерева и железную же решимость забить этим суком любого кракозябла, который посмеет покуситься на жизнь её сыночка, и тогда бредовый поступок обретёт логическое обоснование. Ведь это просто! Но нет. Женщина просто бредёт с младенцем в руках и страдает и, в стиле героини Островского (не который сталь закалял) думает, чего же люди не летают!
Кстати, о младенцах. Понимаю, что тема не мужская, особенно если своих детей нет и не предвидится, а лазить по всяким «мамочка. ру» или приставать с расспросами к своей мамочке – лень, но как-то ведь надо набираться писательского опыта! Это я к поднятому в начале отзыва вопросу о нежелании совершенствоваться, пополнять свою базу данных информацией, необходимой для написания текста. Лень... она, матушка! Вот и получается, что ребёнок закричал (да ещё и «недовольно», словно дети когда-то кричат «довольно»!) – и сразу ясно, что от голода. А может – нет? Может – от испуга, не узнал грязную и окровавленную, плохо пахнущую мать. Может ему холодно. Да и зачем вообще нужно было пояснять, из-за чего младенец кричит?
Мать взяла ребёнка на руки и пошла. Знаешь, сколько женщина сможет пройти с ребёнком на руках, страдая от ран и ушибов? Это легко написать: «она шла несколько дней без еды», а ты попробуй, представь. Причём она даже не догадалась соорудить из одежды «кенгурятник» для переноски малыша. Скажу с полной ответственностью: руки и спина у неё отвалились бы часов за десять. Она – без еды, ребёнок – тоже? Молоко у неё, естественно, обязано было пропасть, если она, конечно, кормила его молоком. Тоже стоически терпел? Или она, всё-таки, собирала какие-то плоды (голод заставит экспериментировать, кто голодал – тот знает), всё-таки рисковала и пила воду. А может она (инстинкт самосохранения – страшная штука) и вовсе поймала какую-нибудь инопланетную змею, что ползёт медленно, как река, или заготовила пеммикан из мяса иммерзианца? А придумай сам? Хорошо, я придумаю.
Дальше была мысль – единственная, которая меня заинтересовала. Не оригинальная, но трогательная, про желание взлететь. Если бы ты написал, что она, в конце концов, взлетела, я простил бы всё, честное слово! Но ты побоялся.
Зато опять был пейзаж. Вернее, квадратная карта из «Героев 3», где «Лес за спиной. Река справа. Впереди пустыня». Автор! Так не бывает! Ни на одной нормальной планете лес, река и пустыня не встретятся на маленьком пятачке! А если и встретятся, то это будут такие лес, пустыня и река, которые заслуживают хотя бы нескольких строк, объясняющих их странность! Но ты опять не считаешь нужным ничего объяснять. И вот «эта жуткая планета»! а в чём её «жуткость»? Где она? Опять мне думать?
Опять тут были реалии нашего мира, вроде детских кресел, но на это уже не смотрю. Почему-то на чужой планет стояла «ракета». Это ракета-носитель, что ли? И штампы, штампы повсюду и везде.
Я бы поставил четверку, правда, мне не жалко. Только, к сожалению, я поставил эту оценку недавно сочинению, гораздо более достойному и интересному, потому тут – «3».
Но это – не главное. Если автор достанет из чего-нибудь пафосного (сердца там, или души) желание совершенствоваться, то всё будет. Если заставит себя учиться работать с материалом, читать в обучающих целях хорошую литературу, заглядывать в учебники по стилистике и в советы маститых, то всё будет дважды.
В общем, желаю успехов. Спасибо за внимание.

День 3.

"Меня зовут Дженифер Уейтс! Знаю, что уже написала ответ, но теперь я успокоилась и если вам так важно это письмо - вот, я написала заново:
Корпус корабля покрылся зеленой порослью. Природа на этой планете беспощадна, она убивает и забирает себе все, куда можно пустить корни. Металлический сплав поддается медленно, но с каждым днем растительность поверхность утопает в зеленых листиках, похожих на земной мох. Саша считает, что это его разновидность, приспособленная к Зеленой планете.
Прошло всего трое суток, но, последние часы остались где-то внутри, я ходила искать их, но они наверняка, вышли, из строя от переизбытка влажности - внутри словно парник. Хорошо, что мы нашли этот скалистый берег у озера, переливающегося синим. Пока что мы так и не знаем, можно ли пить здешнюю воду, выглядит непривычно, а из пяти спасенных цистерн остались две. Итого пять дней с водой. Я прикинула, это будет где-то шесть недель на земной манер. Постоянно напоминаю Саше, что нас ищут и отхожу плакать, ведь все началось с перебоев связи. Саша уже начал догадываться, спрашивал, почему видеопанель выдавала эти непонятные картинки. Перед самой аварией я слышала, как на связи оказались помехи со странными частотами, они сформировались во что-то подобное голосу, едкому и шипящему. Белый шум, голоса мертвых - все не то. Были вполне различимые звуки, ни одна частота не будет издавать такие странные наборы, но страшнее поверить в то, что на Зеленой планете может быть радиорубка, а в ней тот, кто их издает. Помню, как включила сканер, искала источник сигнала, но это очень сложно - планета огромна, в шестьдесят раз больше Земли. SOS подавлся неприрывно, но судя по всему его слышал только обладатель змеиного голоса. Потом была авария. Я не знаю, что случилось. Я просто хочу, чтобы Сашенька жила..."

Рита сидела в яме на корточках, по щиколотку в грязи, и плакала от счастья.
Запеленатый Ванька, похожий на серую куколку, смотрел круглыми глазами. Он тихонько «акал», пытаясь вытянуть из тряпичного плена ручки.
- Всё будет хорошо, мой родной! Теперь всё будет хорошо.
Женщина осторожно – боялась проснуться – развернула туго замотанный изолентой полиэтилен. Чёрный лоснящийся автомат, мокрый и скользкий, она бросила в кучу – туда, где уже лежала остальная добыча: семь офицерских сухпайков, жёлтая пластмассовая аптечка, перевязочный пакет, розовый жгут, патроны во фляге из-под тосола, рыжие автоматные магазины и, как законный сувенир от аборигенов, широкий кинжал в самодельных деревянных ножнах.
Пошарив в листве ещё немного, Рита выбралась из ямы, пачкая колени.
«Господи, пусть тварь, зарывшая это богатство, будет вознаграждена», - подумала она, - «сдохнет быстро и без мучений».
Первым делом она торопливо распорола все три отсека сухого пайка и вывалила содержимое в кучу. Тушёнка... каша с мясом... Женщина ухватила банку, с размаху вонзила в неё нож. Ванька закряхтел громче. Рита опомнилась. Помогла сыну вытащить руки, сунула ему галету. Ванька грыз сухое солдатское печенье, как мышонок, держа его двумя чумазыми лапками. Не успела она открыть банку, как он запросил ещё: «Папа!» Позавчера он в первый раз сказал «папа», и теперь это – его любимое слово.
- Папа, папа... – тихо сказала Рита.
Как ни странно, теперь она не заплакала. Подумала: жду ли я, что Пашка вернётся? Врать не стала. Не ждала.
Пашка ушёл три дня назад, через сутки после побега. Разведать окрестности, как он выразился. Окрестности были: поросший лесом хребет, уходящий к облакам, а, с другой стороны, – дорога и сумасшедшая каменистая река вдоль обрыва. Рита не пускала его, не хотела оставаться с Ванькой вдвоём, но он дал слово, что скоро вернётся. Пообещал так спокойно и твёрдо, что она, дура, поверила.
Она ждала до вечера, а потом тихонько побрела, как побитая собака. Оставаться на месте было нельзя – их, конечно, искали. Та ночь тянулась ужасно долго. Они остались одни, сразу навалился страх, и Ванька, почувствовав мамину тревогу, скулил. С дороги, то и дело, светили прожекторы, но лезть вверх по хребту – туда, где не сходил снег, – Рита не могла, боялась простудить сыночка. Но всё равно не уберегла. Наутро оказалось, что он горит. И никаких лекарств, кроме грудного молока и отчаянной молитвы.
Пашка не догнал их ни на второй день, ни на третий... «Нет похоронки – значит живой», - так, кажется, раньше утешались. Страшно было плакать по нему, не хотелось кликать беду.
Ванька заснул, посасывая грудь, и Рита бережно положила серый кулёчек на охапку листьев. Слёзы вновь подступили: сопит тихонько сыночек, пахнет молочком и мокрым котёнком... Почему тебе это досталось? Родиться в смердящем погребе, не уметь улыбаться, слушать изо дня в день чужие мерзкие голоса. Рита вспомнила, как она боялась, что он будет не похож ни на неё, ни на Пашку. Но небеса смилостивились. Глазки голубые, как воздушные шарики, волосы – зрелая пшеница. «Мой сын. Не их», – подумала Рита. – «Мой и Пашкин».
Ей захотелось что-то делать, и она принялась забивать магазины патронами. Пашка учил её, на пальцах объясняя, как обращаться с автоматом. Он жил ради побега. Убежал и... пропал. Пока – пропал.
Ванька проснулся, когда патронная фляга была уже наполовину... полная, пожалуй. Он нашёл глазами маму и сказал тихо и тревожно: «Папа...»
Она сразу ухватила автомат, с третьей попытки вставила магазин и оглушительно клацнула затвором. Тут же снизу прилетела брань на проклятом языке. Рита сунула кулёк с Ванькой в рюкзак, забросила за спину. Голоса и тяжёлое сопение подступали. Может – отребье, вонючие пастухи в галошах, а может и профи, чернозубые и такие же вонючие убийцы.
Рита присела, разложила вокруг магазины.
- Всё будет хорошо, сыночек. Теперь всё будет хорошо...
- Папа, - отозвался Ванька из-за спины.

-Федот, возьми заряды у Куприяновой, а ты девочка, немедленно назад.
У Лейсан с самого выхода из бота начались неполадки со скафандром: визор не работал, в толще воды она шла практически на ощупь, различая только силуэты команды. А теперь и батарея регенератора воздуха приближалась к нулевой отметке. Она бы задохнулась, но ни за что не призналась, если бы не автоматика, выдавшая аварийное состояние командиру разведывательной группы.

Из тысячи добровольцев на крейсере капитан выбрал именно ее. Это честь. Честь умереть отомстив.
Разумная раса акваноидов -Кирсы решили, что планета, где расположилась небольшая колония землян, подходит для их обитания. Взорвали тектонический слой. Целый материк в считанные минуты ушел под воду. Планета покрылась водой. Выжили сотни из семи миллиардов населяющих колонию.
И вот теперь, после нескольких лет войны, флот Объединенных сил земли достиг родной планеты Кирсов. На глубине семь километров орбитальные датчики засекли их лаборатории. Приказ с земли был лаконичен: найти оружие Кирсов и уничтожить. Кирсаны сражались отчаянно. Из двадцати разведывательных кораблей Объединенных сил земли прорваться удалось только одному. Десантный бот получил повреждения, поэтому пилоты не смогли приводниться рядом с целью. Разведчикам пришлось продвигаться без специальных средств самостоятельно.

«Я могу идти, могу нести груз, я должна…должна»-размышляла Лейсян, когда на ощупь выбиралась из бота. «Мама, папа, маленькая сестренка… я отомщу…» руки Лейсан крепко сжимали взрывчатку, в глазах стояли слезы. Едва она прикрывала их , как чудились: родительский дом, бегающая вокруг обеденного стола сестренка … Такие далекие…
- Вернешься на бот, обеспечь охрану.- сообщил командир последний приказ.
Федот схватился за взрывчатку . Лейсан не выпускала. В голове мелькали мысли:
«Сказать капитану, что я ничего не вижу? Это значит, он отправит со мной еще одного солдата, другим придется нести больше. Мне не простят. Я не смогу вернуться. Не смогу продолжить путь. Пусть. Пусть моя смерть приблизит месть.» Ее пальцы медленно разжались. Команда уходила. Лейсан развернулась, и сделал шаг в неизвестность…
Вокруг темнота, только образы родного дома вновь вернулись: зеленая лужайка, лохматы пес Бибка, плачь сестренки…
«Стоп, какой плачь…»- Лейсан настроила датчики. Плачь был реальным. В воде звуки распространяются очень хорошо, это Лейсан знала, но кто может плакать на глубине семь километров, это не возможно. Разве тут может быть воздух. Ее охватила острое желание немедленно связаться с командиром. «Нет», остановила она себя. Это может задержать группу. «Сама…какая разница где умирать, я все равно не найду бот.»

Уже минут двадцать как в скафандре регенератор воздуха не работал. Дышать становилось все тяжелее и тяжелее. Пот заливал глаза. Лейсян могла и не открывать их, видимость нулевая. Она шла на плачь ребенка. Ей представлялось, что это ее сестренка: маленькая, беззащитная, в белом платьишке спряталась от страшных монстров, что показывали по домашнему визору и теперь боится, плачет. «Я помогу, не плачь, милая… я уже иду…»- словно в бреду шептала Лейсян.

Кто-то ударил в спину. Маленький светящейся пузырь воздуха, в котором находиться что-то черное, промелькнул перед визором. Лейсян протянула руку. Существо в пузыре пискнуло и устремилось прочь, осветив корпус бота.
«Спасена?! Меня спас ребенок Кирсов?»-промелькнула мысль у Лейсан.
Едва она разгерметизировала входной люк, раздался сигнал командира:
-Куприянова, слышишь! Уходи! Немедленно! Группа уничтожена, передай- мы нашли оружие Кирсов, сейчас тут пол планеты разнесет…
Люк бота был открыт, а Лейсян все еще стояла, в нерешительности войти. Она понимала, что вот-вот планета разлетится на куски. Наши нашли все-таки оружие.
Перед глазами опять появилась сестренка:
-Лейсяна,- коверкая ее имя, произнесла она, - спаси…
Где-то снова мелькнул огонек воздушного пузыря и устремился к боту.

Сюжет: Война между Каолицией Сириуса и Объеденными силами земли подходит к концу. Тридцать шесть земных колоний уже захвачены. Двести миллиардов людей оказались в оккупации. Воинственная раса Кирсы, составляющая большую часть в Коалиции, намеренно захватывает миры богатые водой и кислородом, что служит для них естественной средой обитания.
Земляне, имея превосходящий космический флот, оказались перед выбором: спасать колонистов или ценой жизни соотечественников оттеснить оккупантов.
Кирсы высадившись на поверхности разрушают тектонические слои колоний, топят целые материки, захватывают пригодные для людей планеты практически без боя. Людям приходиться ютиться на клочках суши, подниматься в горы, переоборудовать космические аппараты в плав. средства. Голод и катастрофы уносят миллионы жизней ежедневно.
Каолиция всего за два месяца смогла захватить тридцать шесть колоний и полностью блокировать флот Объединенных сил, вынужденный больше заниматься спасением людей с захваченных колоний, чем ведением боевых действий.

Развед группе под командованием Лейсан Куприяновой поручено: проникнуть на родную планету Кирсов, где на глубине двенадцати километров были обнаружены исследовательские лаборатории; найти все сведения касающиеся оружия при помощи которого Кирсы изменяют колонии под пригодную для них среду обитания; уничтожить лаборатории.

Используемое оборудование: Космические скафандры, рассчитанные на два дня использования. Звуковые пушки, способные под водой направленной волной разрушать предметы. Разведывательные нанороботы, способные исследовать объекты в агрессивных средах. На большой глубине с орбиты у людей нет возможности управлять нанороботами, координировать их действия. Поэтому во время операции присутствие поблизости человека крайне желательно.
План.
Обломки шести патрульных кораблей Кирсов заняли околоземную орбиту. Земные крейсеры, выпустив маленький разведывательный бот, развернулись, чтобы покинуть центральную планету оккупантов. Всего через несколько минут Кирсы стянут сюда дополнительные силы и брешь в обороне будет закрыта.
Развед бот с тремя людьми прошел толстые слои атмосферы и нырнул в океан. Планета Кирсов -это один большой океан, глубиной от трех до двадцати километров. Десантирование прошло успешно. Несколько дней разведчикам на глубине десять километров придется искать лаборатории, в которых, как подозревают аналитики с земли, Кирсы должны прятать свои научные лаборатории.

-Пора- сказала Лейсян, активировав систему откачки воздуха и наполнения разведывательного бота водой. Мутная зеленоватая жидкость за несколько минут заполнила весь РБ.
-Давление уравновешено, входной люк разгерметизирован, - оповестила система компьютерной безопасности в скафандре.
1.Повреждение скафандра
-Командир, у меня повреждения! -Страх в голосе выдал волнение сержанта Лейсан Куприяновой. Вот уже сутки группа разведчиков Объединенных сил земли продвигалась по дну океана родного дома Кирсов. На глубине семь километров орбитальные датчики засекли их лаборатории. Приказ с земли был лаконичен: изучить и уничтожить. Кирсаны сражались отчаянно. Из двадцати разведывательных кораблей прорваться удалось только одному, но повреждения бота не позволили пилотам приводниться рядом, поэтому разведчикам пришлось продвигаться по дну самостоятельно.
-Что за черт?
-Утечка кислорода, простите, капитан. – По расчетным данным скорость, с которой продвигались разведчики, позволяла им достигнуть цели только через сутки. Прибавьте сюда риск быть в любой момент обнаруженными акваноидами Кирсов, получалось, что любая задержка-это срыв операции.
-Сколько?
-Два часа…

«Кто я? Где я? Почему так темно? Ночь? Или?.. Голос… тонкий какой… Что-то повторяет… Не понимаю! Ничего не вижу! Лицо горит! Не чувствую тела… Да что случилось? Чччерт! Странно… Даже ночью должны быть звезды, луна, хоть какой-то свет! Отчего же так темно? Запах… Так пахло в детстве. Сеном тянет, откуда-то доносится запах ила… Река? Ветерок… какой странный запах… Как цветы, полевые цветы, но я никогда не знал таких цветов. О! Здесь есть и животные, да… Ветер принес едкий аромат разгоряченной шерсти. Разгоряченной? Так сейчас день? Тогда, тогда… Нет! Нееет!!! Нееееееет!!!
Рядом кто-то тихо захныкал, монотонно, на одной ноте. Девушка? Нет. Слишком тоненько… Ребенок?
- Малыш – мой голос, словно скрип песка, - малыш, я с тобой…
Кашель в ответ. Скверный кашель. Отдалился… Словно тот, кто рядом, уткнулся лицом в траву и отчаянно пытается заглушить…
-Малыш! – мои руки шарят рядом, тяжелые, непослушные, хватают пучки жесткой травы, скребут песок, касаются тоненькой горячей руки… - Малыш! Где ты? Пойдем! Надо идти. Поискать хоть какой-то еды… Не молчи, малыш!
Не отвечает, только сплевывает и дышит тяжело. Так и моя тетка, после приступов… От туберкулеза сгорела, царство ей небесное, Антонине Петровне.
Пытаюсь встать. Ноги не держат, спотыкаюсь, падаю. Ладони ободрались, штаны порвал. Дааа…
- Малыш, помоги! – какая у него странная кожа… Горячая, сухая, словно в болячках каких-то, гладких… Или чешуйках… Да что с ним такое?! Малыш тянет вверх, кряхтит, упирается. Поднял, тащит куда-то. Иду, малыш, иду, не спеши так… Шаг, шажок, шажочек. Страшно. Темно в глазах. Голова кружится. Запахи еще эти… Словно клопов давлю каждым шагом. Слышно только мое дыхание, да шелест травы. Гремит трава на ветру. Куски фольги связали в пучки… Нет, не сходи с ума! Соберись! Черт, как же есть хочется! Падаю. Кожи на руках уже не осталось. Постой, малыш! Дай отдышаться! Капли на лице… Дождь пошел? Нет, мокрым песком не пахнет… Да это ты, никак, раскис, старик. Не причем тут дождь. Жалеешь себя? Ревешь? Подумаешь, руки ободрал! Подумаешь, потерял зрение! Подумаешь, попал черт-те куда прямо из падающего самолета… Так ведь жив! И потом, взрослый ведь уже. А рядом – ребенок. О нем-то подумал, Аника-воин? А ну, подобрался, сопли смотал и думай! А что думать, вся надежда на малыша. Он – твои глаза и опора. Что он найдет, то и кушать станем… Только, почему он все время молчит?
Что-то мягкое под руку… Перья? Птица? Не движется. Мертвая? Малыш, ты? Да ты охотник! Как бы ее… Превозмогая себя, выдираю перышки. Есть сырятину? Чччерт, придется. Костер мне не развести. А вдруг пал пущу по этой странной траве? Сгорим ведь оба… Да и нечем разжигать-то.
Думал, стошнит. Когда кровь в горло потекла, теплая, с металлическим вкусом… Еле сдержал позывы. Все сожрал. Сам. Стыдно. Здоровый мужик, нахлебничаю, ребенка больного объедаю… А, кстати, где ребенок? Не слышно его давно… Эй, малыш! Где ты? Дааа, смешно, наверно – сидит грязный ободранный мужик в лохмотьях, бывших костюмом от Zeghna, головой вертит, лицо в крови, ребенка зовет… Обхохочешься, право слово. Но почему не могу смеяться? Руки горят… Воспаление, к гадалке не ходи. Загнусь от заражения крови… Если раньше с голоду не сдохну. Траву жрать стану. Нет, не надо, за что?! Ох, малыш… Прости, милый, съел я все. Ни капельки тебе не оставил. Ни волоконца мяса… Прости, малыш… Вставать? Идти? Ну, идем, малыш, идем…
Что? Костром запахло… Малыш, что это? Что?.. Странные звуки… Словно птички щелкают и свистят… У кого это погремушка? Руки, головы, кто здесь? Не толкайте меня, я и сам упаду… Ой! Малыш, ты? Почему вас так много? Почему вы все толкаетесь под руки, теребите штанины? Вы все в… Чешуя! О, черт, чешуя! Почему я решил, что ты человек, малыш?!! Что вы сделаете со мной?"

Несмотря на то, что у меня уже ощущение, что ты можешь оспорить все мои замечания, я все равно скажу о том, что показалось корявым ))
Я понимаю, что здесь сравнение с мышонком и потому, казалось бы, "лапки" оправданы. Но все равно... нежнее надо быть к ребенку :) Или сказать, что ручки были у него такие маленькие, как лапки у мышонка. Сюда же в тему: почему всегда только "Ванька"? Мама сына и Ванюшей, и Ванечкой назвала бы... Да и в тексте разнообращия не помешает - а то все "Ванька" да "Пашка". Грубовато.
Сначала сообщил, что окрестности были. Просто были - ну а куда же без них?.. :happy:
Потом хребет: с другой стороны река. А с первой что? Или это с одной стороны от героини находился хребет, а с другой - река? Запутал. Или заплутал.
Все понятно, что слово "горит" здесь употреблено в переносном смысле. Но я бы все-таки поставила кавычки. ИМХО.
Перебор с уменьшительно-ласкательными суффиксами. Даже из молока его убрать - уже будет лучше.
Странное сравнение... А что, все воздушные шарики исключительно голубые? И когда я прочитала, то представила такие круглые воздушные шарики вместо глаз, готовые вот-вот улететь в небо :D
Да, ей просто захотелось что-то сделать. А безопасность и попытка защититься тут совсем ни при чем.
Мне кажется, "кулек" - это маленький пакетик. Может, с точки зрения мужчины сверток с ребенком и маленький, но для женщины он вряд ли сильно легкий. Лучше "куль" или опять же "сверток".
Смешно :) Кажется, что и голоса, и сопения - материальны. И они подступают, гады такие... подступают и подступают...

В общем, такие вот заковыки нашла :) Разбирайся сам, что действительно требует внимания и исправления, а что - мое очередное ИМХО :)

- Закрой! Закрой шлюз!
- Какая сволочь..?
- Алешка!
- Ник, ты куда?! Уходи оттуда!..
- Вы всех убьете! Закройте люк!
Люди истошно орали, хватались за любые предметы, прикрепленные к стенам или полу.
- Вау... - изумленно сказал мальчишка лет пяти, увидев, как на голой серой стене вдруг начала открываться щель. Он единственный стоял неподвижно.
Засвистело в ушах: люк, сначала слегка втягивающий воздух, потянул его с утроенной силой.
- Леша! - с противоположного конца большой лаборатории к нему кинулся мужчина. А молодой любопытный стажер, который сам не понял, что такого нажал на пульте управления, ошарашенно смотрел, как люк продолжает расширяться, изливаясь ярко-голубым светом...
Ник пришел в сознание от удара и, прежде чем открыть глаза, еще крепче сжал в объятиях сына. Слава Богу, Алешка был в порядке! Правда, без сознания, но дышал спокойно.
Они лежали в густом лесу нереального ярко-желтого цвета, только внизу росло что-то вроде мха, бурого цвета. С непривычки он резал глаза. Некоторые растения вымахали так, что создавали купол над головой, и неба не было видно.
- Ммм... - подал голос сын. Приоткрыл один глаз: - Пап... а мы улетели в ту штуку? Ну скажи, скажи, что улетели!
- Да, Лешка, улетели... - вздохнул мужчина и, поставив мальчика на ноги, встал сам. Наконец смог оглядеться: - Только вот не так уж здорово это, как хотелось бы... Я понятия не имею, куда нас занесло. Черт бы побрал эту лабораторию с ее недоделанным порталом!
- Не ругайся, - наставительно сказал сын. - Я все маме скажу.
Ник улыбнулся сыну, а сам мрачно подумал, что вряд ли они скоро увидят маму...
- Пойдем, сын. Не нравятся мне эти заросли... - Мужчина взял мальчика за руку и пошел вперед. Растительность была вся одинаковая, так что даже ориентир какой-то выбрать он не смог. Шел прямо вперед, надеясь, что попадется хотя бы вода, которую можно пить.
- Пап... - подал голос Алешка. Он реветь не любил, но сейчас в его голосе послышались высокие плаксивые нотки: - Мне дышать тяжело...
Отец остановился и выругался про себя: вот только этого не хватало! Алешка, недавно серьезно переболевший пневмонией, иногда кашлял и начинал задыхаться.
- Таблетки, таблетки... - забормотал Ник, роясь в карманах рабочего комбинезона. Жена должна была положить в карман... Обрадовался, найдя пачку, правда, в ней оставалось всего три штуки. Кто же знал, что они не вернутся вечером домой... Ник велел сыну представить, что он запивает таблетку водой, и быстро проглотить. Мальчик похныкал, но справился. В карманах также нашлись спички (спасибо, что на работе стояла старенькая газовая плита!) и перочинный ножик. Хоть что-то... Быть может, удастся поймать какую-то живность и поджарить. И надеяться, что она не ядовитая для человека... Странно, но пока Ник не заметил даже насекомых.
Они снова пошли вперед. Судя по ощущениям Ника, прошел примерно час, прежде, чем они вышли из леса. Ник ахнул, увидев небо: оно было светло-зеленым, а на небе горело два солнца - красное и желтое. Без растительного купола над головой путешественникам быстро стало жарко, пришлось идти вдоль леса.
- Пап, я пи-ить хочу...
- Я знаю, Лешка, я тоже хочу... - выдохнул Ник. - Найдем...
Мужчина, как мог, отвлекал сына от темы еды и питья, сочинял небывальщины про странный мир, в котором они оказались. Но сам даже не мог предположить, как далеко их занесло. Это могла быть иная планета, или параллельная Вселенная, или вообще потусторонний мир... Ученые, создавшие портал, никак не могли стабилизовать его, и "дверь" всегда открывалась в разные места. Хорошо хоть в однажды открывшийся мир можно было попасть снова - это давало надежду, что за пропавшими придут и спасут их.
До заката они так и не нашли ничего, похожего на воду. Правда, набрели на рощицу плодовых деревье, похожих на карликовые ивы, только с листями цвета охры и ярко-красными плодами. Фрукты оказались сладкими и немного вязали язык, но, по крайне мере, по прошествии времени ни мальчику, ни мужчине не стало плохо. Поблизости нашелся большой вывороченный ствол желтого дерева, корни его, узловатые, узкие, напоминающие щупальца, образовывали что-то вроде пещеры. Ник обломал несколько корней и листвы, поджег: горело легко, со светло-серым кисловатым дымом. Он велел Алешке отодвинуться подальше, чтобы не вдыхать его, и сын, устроившись в глубине "пещерки", заснул.
А Ник остался сидеть в тяжелых раздумьях. Мир был странным но, вроде бы, не враждебным. По крайней мере, в этом месте... Если сделать здесь убежище, можно будет разведать окрестности и попробовать добыть еще что-то съестное, кроме плодов. Воду, быть может... Животных... И, если сидеть на месте, возможно, на них выйдут спасатели.
Ник лег рядом с сыном, осторожно обнял, чтобы не разбудить. Выхода не было... Оставалось только ждать и попытаться выжить...

«…Всем пристегнуть ремни. Через десять секунд входим в подпространство.» - слова капитана прозвучали резко и неожиданно. Аня вздрогнула, проверила крепление ремня у себя и сына в детском кресле рядом. Все было в порядке. Звезды в иллюминаторе начали расплываться. Свет в салоне стал неожиданно ярким…
Выход из подпространства ознаменовался хлопком. Как будто по ушам ударили ладонями. Потом запищали приборы, замигала сигнализация, раздался звук отстрела: «Катапультирование произведено успешно», сообщил компьютер.
«Какое катапультирование? Зачем?», подумала Аня и погрузилась в беспамятство.
Очнулась она уже на земле. «Где Сеня?!», первая мысль, посетившая мозг матери – «что с ним!?» Из развороченной капсулы отсека она услышала плач ребенка, с трудом поднялась и отправилась к нему. Перешагнула труп иммерзианца, проигнорировавшего приказ пристегнуться. Сеня, при виде матери, недовольным криком показал, что голоден. Но, в общем-то, был в порядке. Аня обыскала капсулу. Собрала продукты и воду. И, главная находка, передатчик, заготовленный на подобные случаи. В нем, что-то повредилось и подать сигнал бедствия не удалось, но на экране появилась точка, говорящая о чьем-то присутствии…
Лес. Странные запахи и звуки, непривычные обонянию землянина. Трава режущая не хуже бритвы. Яркие, неземные цвета. Огромные деревья, с жирными, мясистыми, лоснящимися листьями. Хищные растения, следящие за землей и воздухом, ищущие неосторожную мошку. Меж деревьев движется фигурка. Это Аня с ребенком на руках. Она хочет пить, но бережет воду, не зная сколько еще идти. Она хочет есть, но боится попробовать местные плоды. А продукты с корабля подходят к концу. И, ее гонит вперед необходимость – инъекция априфана. Время играет против нее. Последний раз Аня сделала инъекцию Сене еще перед вылетом. В капсуле был запас ампул, но они разбились при аварии. Вся жизнь Ани собралась в ребенке и точке на экранчике передатчика, медленно, очень медленно сдвигающейся к центру. Эта точка теперь, является для Ани символом людей, тех, кто поможет. Инфекция, чума 23 века, действует медленно, но верно.
Река. Вода течет медленно, словно змея, она похожа на бензин, переливается всеми цветами радуги. А точка уже почти в перекрестье. Вода закончилась, но Аня не рискует пить из реки. Надо идти. Это ее сын и она спасет его. Сеня начинает задыхаться, кожа уже сереет.
Аня верит: Если не сможет идти она полетит. Святые люди говорят, что Бог милостив, он поможет. Аня идет. Слова молитвы срываются с ее губ.
Аня знает: Если не сможет идти она полетит. Ученые говорят, что возможности человека неограниченны. Аня думает о спасении. Мысль материальна.
Река все течет и течет. Несет свои воды в море, а может постепенно вязнет в песках. В песках пустыни, лежащей впереди. Серый песок похож на прах и пепел. Он инороден и чужд. Но органично смотрится здесь, на этой планете. На этом песке стоит ракета, она инородна и чужда здесь, но близка Ане. Ане и людям. Людям, до которых она дошла.

Ну вот, теперь и Нинка пропала куда-то. Одна! Почти. Если бы не этот противно хныкающий рыжик. И чего он подался именно за мной? Я ему – кто? А он, вон, плетется, хнычет. Убила бы! У меня и своих забот… Чего за мужиками не увязался…
О! Поляна. И холмик! Там сухо! Наконец-то.
Болотина эта заросшая достала уже. Стой, Мишка! Ты куда? А-а-а, ну умойся! И мне тоже не помешает. Вот!
Почти человеком себя чувствую. Полегчало. Чего тебе, маленький? Поесть? Сейчас гляну. Так, это у нас аптечка. Тут полотенца бумажные. А это что? Чего? Спасибо, поняла теперь. Нет, она работать не будет. Батареек нет. Так, вот и еда. У-у-у! Пилотский паек. Гадость, конечно. Сейчас пышек бы. Маминых. Так, держи, Мишка. Что? Нет, оттуда нельзя. Вот, флягу держи. Ай, ноготь сломала. Как же я… А теперь поспи. Нам еще долго шагать.
Спит. И мне тоже не мешало бы. Не могу. Все глаза Павла чудятся. Когда из капсулы бежали. А он там, под пультом... Поплакать бы. Глаза сухие. Слезинки не выжать. Как полыхнуло-то… Прохладно становится. Мишку прикрыть бы чем. Кофточкой если? А-а-а, сама-то перебьюсь. Спи, малыш. И с чего я на тебя дорогой взъелась? Симпатичный ты мальчонка. Вон, чуб какой рыжий. И веснушки. Спи, мужичок ты мой.
Ох, а всё моя глупая бабья привычка! Валить на окружающих. Вот Павел бы… Нет, не думать о нем. Мне еще Мишку к людям выводить. Потом. Потом буду… И себя жалеть потом буду. Нельзя сейчас. Как отец всегда говорил? Что-то про героев. Значимое что-то. Только мы-то давно не герои. Хотя… Павел – герой. Наверное. Все «уходите» кричал. Зябко. Прикорну с Мишкой.
Мишка, ты где?! Куда ты… Уф-ф-ф, напугал. Что же ты? Сказать надо было. И что? Разбудил бы и сказал. Давай-ка, умоемся лучше и позавтракаем. Хм-м-м? Я тоже не против. Давай, ты – в те кустики, я – в эти. Ну, наоборот, так наоборот. Давай, посмотрим по солнцу, идти куда. Позавтракал? Собираемся тогда. Нам – туда, пожалуй! Не отставай только! Конечно. Если сильно – скажи. Отдохнем тогда. Чудной ты. Конечно, дойдем!
Ты чего хочешь, когда выйдем? А я – ванную! И в салон! Ха-ха-ха! Нет, не в авто. Это у нас, женщин, место такое. Особое. Нас красивыми там... Нет, не только. Ага! Так уж и прекрасная? Эх ты, кавалер…
Болото это. Кусты противные. Зелень еще. Какая она зелень, когда пурпурная? Достало. Плетемся и плетемся. Третьи сутки пёхом. По колено в этой жиже. Если бы не Мишка! Ох, ноженьки мои. Чуть не в кровь. И маникюр… А? Не знаю, родной. Нет, и про бабу-Ягу не помню. Хорошо! Про колобка, так про колобка. Интересно, очень я сейчас страшная? Павел… Опять я о нем. Хорошо рассказываешь, Миша. Прямо – диктор, на голо. Где? Покажи! Нет, ты рукой! Точно – крыши.
Слезы, слезы. Ну, чего вы течете, не унять теперь. Вышли, Мишка! Вышли. Вон, тетя Нина бежит…

Лишь безумие способно дать силу подняться над пределом возможностей. Стерпеть голод и жажду, победить тягость одиночества. На что только ни пойдёшь, когда нет права на смерть! Смеюсь. Мальчонка испуганно шарахается в сторону, пока верёвка не натягивается до предела и не бросает наземь.
Ненавижу пустошь! Камень на камне. Сухая крошка под ногами. Хоть бы одну травинку, самую наипаршивую! Мёртвое. В округе нет иной жизни, только я, колченогий калека и намеченная жертва.
- Почему ты молчишь, гадина? И это всё на что ты способна? - хрипло, давясь клубящейся пылью, спрашиваю я. Пустошь молчит. Выживу, дерьмо буду жрать, кровь пить, но выберусь!
Калека. На кой чёрт Аристид потащил пацана за собой? Впрочем, я уже понимаю. Спи спокойно, милый. А впрочем, гори в аду, греческий ублюдок! Как ты посмел сдохнуть!
- Я не подведу, господин! Не теряйте веру! Выложусь на все сто, - твержу как ненормальная, едва шевеля обветренными губами.
Жёлтое Небо равнодушно. Оно выше всех: меня, хозяина, здешних аборигенов. Ему плевать на клятвы. Будь ты проклято небо!
… Ещё дня два топать, не меньше. Всё из-за флаера, что сбили на подлёте. Бедняга Аристид, и гробница не нужна. Но почему, почему именно тебя, не мальчонку? Я угрюмо рычу. Недоносок рванулся в сторону и упал. Вот же гнида зловредная!
Аристид, ты мне нужен! Дело даже не в том, что нам было хорошо вдвоём…. Просто не хватает крепкого плеча, рассудительности, мрачного юмора. Как ты посмел оставить меня?
Ещё километров шестьдесят, не меньше. Пришлось сделать петлю, чтобы скинуть ищеек со следа. Эх, флаер… вот бы флаер. Ребята на орбите, вы меня видите? Не забудьте вернуться за старой доброй Гарпией.
Я дойду и прикончу предателя. Тоже мне отшельник! Как он посмел обидеть хозяина? Разве смысл жизни не в службе господину? Что мразь, думал отсидеться в запретных мирах? Нет, дорогуша, я нашла тебя и хорошенько повеселюсь. Но перед тем как откинешься, покажу фотки. Хорошие такие, с кишочками. Всей твоей родни и друзей. Хозяин ничего не забывает.
Сухая пыль разрывает горло. Ненавижу всех! Одна ненависть даёт силу идти по камням, слушая завывания ветра. Я выдержу.
К концу дня на пределе. Откат стимуляторов. Пришлось ещё и калеку на себе тащить. Затёрлась между валунами. Хоть бы подавить резь в желудке.
- Эй, малыш, - чуть подзываю калеку. Он одновременно боится и тянется ко мне. Светловолосый простачок любит ласку. – Ну как, ножки сильно болят? Ничего, сейчас отдохнём. Иди ко мне, я покормлю тебя.
Мальчишка измученно улыбается и садится на мои колени. Полуприкрытые усталые глазёнки смотрят с надеждой. Я ласкаю его растрёпанные волосы, стараясь навсегда запомнить чумазое лицо.
[...]

Я иду, сминая мох и гнилую подстилку стальными ботинками. В экзоскелете любое ничтожество почувствует себя героем, но я и есть герой. Две медальки на груди, по одной на каждую. Одна за то, что дала генералу. Вторая - когда на посту застрелила охочего солдатика.
Джунгли: гигантские чешуйчатые стволы, зелёное небо крон, жёлтая, коричневая дрянь с ворсинками свисает щупальцами вниз и задевает плечи. Что-то постоянно жужжит, скребётся, стонет, как соседи по общаге за стенкой.
Я иду: в руке мачете, за спиной плазменная винтовка. На поясе гроздь высушенных ушей синекожих. Ненавижу говорящих обезьян. И дело даже не в словах пастыря, мол, они от дьявола и греховны. Я просто не люблю существ выше меня ростом.
Иду, тащу за собой ребёнка в гражданском экзоскелете. Моя бы воля – отрезала бы ему уши и прикрепила к коллекции. Он молчит, будто читает мысли.
Я ненавижу детей, хотя, надо отдать им должное. Если бы не тот щенок, которого я раскатала в блин на зебре… Что бы я сейчас делала: писала в бложик? Корпела в офисе? Торговала трусиками? Теперь, после амнистии, я чуть-чуть больше, чем просто человек. Я человек в экзоскелете и с винтовкой.
Полковник размяк, выписал с Земли семью с замордованной тёлкой с грубыми чертами лица и большими бёдрами. Сынульку привёз на рай посмотреть. Здесь вообще сложно не размякнуть, если не покидать базу.
Сынульке планета понравилась: бабочки, летающие ящеры, парящие камушки. А на обратном пути полковник дал порулить.
В этом есть какой-то парадокс, все мертвы, кроме двух убийц. Должно быть, Бог любит хороших людей, раз забирает их раньше. Ребёнок цел, во всяком случае, внешне. Я не знаю его имени, мне наплевать. В душе я предпочитаю слово «это».
Джунгли. Жара. Влажность. Мне хорошо в костюме. Ребёнок ноет, что хочет есть. Из-за стекла видны красные от слёз глаза. Бурчу, что если не заткнется, изнасилую винтовкой. Не понимает. Поднимаю за шкирку, заношу руку.
У него синюшнее лицо и впалые щёки. Глаза смотрят куда угодно, только не на меня. Лихорадка или ещё что-нибудь похуже. Я качаю головой, бросить бы щенка и дело с концом.
У меня нет лекарств, нет еды, нет карты. Кажется, идти надо вперёд, или назад. Главное, идти, чтобы не выследили аборигены. На Земле они кажутся хорошими. На Земле их любят, даже порнушку сняли. На Земле не знают, что они коллекционируют мужские члены, фитюльки, на местном. На Земле не знают, что они делают с женщинами. На Земле остались только блоггеры.
- Держись! – говорю. Я не люблю детей. У меня их нет, и, наверное, не будет. Я не уверена. Нет, всё же уверена. «Это» могло быть моим, у меня могла быть семья. Нет, кого я обманываю? Нет, не могло, у меня не могло быть детей. Я не такая как все. Я – хищник.
Стон. Я останавливаюсь, скидываю винтовку с плеча. Толкаю мальчика вперёд. Пусть проверит дорогу. Он еле плетётся в кусты.
- Ой, аватар! – Я стреляю на звук. Капли плазмы выжигают кусты. Ребёнок орёт на весь лес, роняю в подстилку и тру головой, пока не перестаёт дрыгаться.
В сожженных кустах хрипит синекожая обезьяна с перебитыми ногами. Раны старые, гноящиеся. На земле следы от взрыва, попал на растяжку. Он умоляюще поднимает руки. В его красивых больших глазах застыла слезинка.
- А меня бы ты пожалел? – смеюсь. Выцеливаю части тела, чтобы помучить животное как можно дольше.
Это не наша планета. Так говорят на Земле. Это не наша планета. Америка тоже была не наша. Это кого-то останавливало? Всем этим защитникам надо просто приехать сюда, снять скафандр и задохнуться в мире гармонии и любви. Это всё чушь! Даже если планета и живая, то мы просто высосем её до дна, до последней капле крови и уйдём.
Он плачет. Смотрю на внешние датчики – жар. Терпи! Больше ничего другого. Хочется есть. Если бы местную фауну можно было есть, я бы давно жарила обезьяну. Нет, всё ядовито.
- Через сколько дней нас начнут искать? – говорю вслух. – День, чтобы понять, что катер не вернулся. Ещё день, на организацию и запрос на спутник. На третий день нас найдут.
Это точно, так уже было. Надо всего лишь продержаться три дня.
Опять шорох. Что-то большое лезет через кусты в нашу сторону. Вскидываю винтовку…

Карина снова вздрогнула, когда детская рука, своими слабенькими пальчиками, непроизвольно сжалась. Будто последний скачок пульса перед смертной агонией. Она всё понимала, ей тоже было страшно. Присев перед малышкой, ноги отозвались болью, девушка ласково улыбнулась, поглаживая головку, укрытую русыми волосами, слипшимися от грязи и пота.
-Не бойся, Алиса,- нежно прошептала она, разглядывая яркие голубые глазки, смотревшиеся на фоне этого чуждого мира, как настоящее откровение.- Всё будет хорошо.
-Ты обещаешь, тётя Карина?- приподнимаясь на носочках, с надеждой спросила девочка, заискивающе заглядывая в глаза.
Пауза.
-Обещаю,- на лице Алисы расцвела улыбка, заиграли симпатичные веснушки, а подрагивающий подбородок, прервал свой жуткий ритм.
Они шли уже вторые сутки. Карине до сих пор казалось, что стоит только поплотнее закрыть глаза, прошептать какую-нибудь молитву или мантру и, подняв веки, удастся увидеть привычный ненавистный мир. По которому успела соскучиться. Кто мог подумать, что всё обернётся… вот так? Обычный день: беготня, заботы, дырявая память. Подружка, умчавшись на свидание с очередным любовником, покачивая внушительными бёдрами, не то что у неё, оставила с ней дочку. Настоящий ангел.
Девушка любила детей. Души не чаяла. Но завести своих… Вроде ещё молодая и перспективная, не хочется ставить крест на карьере… какая есть. Да и кавалера нет. Ну как нет. Те, что подходят – не нравятся, а те, что нравятся – не подходят. Как всегда, в общем.
Решила порадовать Алису и сводить в детский мир. Полюбоваться, как она играется с другими детьми. Ощутить гордость мамы, ловя на себя, а ведь далеко недурна, желанные взгляды. Пусть даже на одну ночь. Но… что-то случилось. В здании погас свет. Где-то прогремел взрыв. Истошно завыла сигнализация. Она схватила Алису и кинулась к аварийному выходу. Врезалась в дверь и упала, а когда поднялась…
Порой, погружаясь в свои фантазии, Карина представляла себе удивительные миры, причудливых обитателей, пиршество для глаз, а теперь вот… теперь – вот. Всё что их окружало, напоминало известную работу Эдварда Мунка – «Крик». Небо, будто, нарисованное детское рукой. Извивающиеся яркие цвета, режущие глаза. Солнце, словно, расплывшаяся клякса. Сплошная жёлто-серая пустыня, от горизонта до горизонта, с редкими вкраплениями фиолетовой дымки. Что делать? Куда идти? Может это только снится? Но нет, рука уже покрылась синяками от непрекращающихся щипков. Ещё и девочка приболела…
Карина решила идти на солнце, лениво плывущее в луже разведённых в воде красок. Всё чему учили в школе – где север, а где что-то другое, уже позабылось. И оставалось лишь уповать на удачу, неожиданно обретая веру в бога. Если бы не ребёнок, она бы уже сорвалась. Билась в истерике, кричала, требовала, чтобы всё это прекратилось. Но нельзя. От неё зависит ещё одна жизнь. Поэтому, приходилось улыбаться и быть сильной, удерживаясь от соблазна, попробовать землю на вкус – действительно ли как краска?
Алиса закашлялась. Кинула быстрый умоляющий взгляд, в котором читалось – воды, хочу отдохнуть – но промолчала.
«Чёрт,- подумала Карина, закусывая нижнюю губу.- Чтоб вы все сдохли! Ненавижу!»
Ощущать собственное бессилие, растекающееся по телу, было невыносимо. Сознание посещали безумные мысли – перегрызть себе вены и напоить девочку… Но нельзя… нельзя сдаваться. Ещё немного… совсем немного. Да, она понимала, что это «немного» продолжалось ещё со вчера, но… разве у них было хоть что-то кроме надежды?
Облизав пересохшие губы, девушка подняла измученный взор. Где-то вдалеке, на линии горизонта, что-то чернело. Что-то! Не задумываясь о миражах, не позволяя себе задуматься, Карина подхватила Алису на руки и из последних сил, устремилась вперёд.
«Я смогу,- повторяла она себе, ощущая затухающее сердцебиение.- Я… я…- проглотила слёзы, не время быть слабой.- …смогу. Клянусь!»

Автоматический погрузчик класса – «Тень» взмыл в фиолетово-пурпурные небеса и исчез не оставив после себя следа. На фотонных двигателях он должен был достичь пределов Земли максимум через неделю космического времени. Инженер Шостакович проводила его глазами, словно бы желая остановить, подсознательно догоняя мыслями.
Малыш ползал рядом. Рубашка на нем вся присобралась, висела на одном плече, на открытой мертвенно-бледной коже виднелись свежие струпья. Но он казался довольным и бесперестановочно урчал. Шостакович подавила отчаянно-безнадежное желание поправить одежду ребенка. Вместо того принялась оглядываться кругом. Кроме груза, собранного автоматизированным роботом, деревьев, непривычно высоких и толстых, покрытых вязкой стекающей субстанцией, большой поляны с пурпурно красной растительностью, ничего другого она не замечала. Ничего другого, кроме мелкой живности здесь не было и не могло быть.
Рай для тринадцатилетнего выродка, который она так долго искала.
В руках женщины болтался длинный отрывок ленты, на магнитной пленке отпечатанный путь не прощупывался пальцами, с коротким смешком Шостакович выбросила его, закрученный встречным потоком воздуха, он поплыл по воздуху. Малыш погнался по поляне за новой игрушкой в сторону лесной чащи, и одинокая женщина не стала останавливать или окрикивать его. Тягучая зеленоватая жидкость оставалась на растительности, оставаясь грязным следом за ребенком.
Где-то в прошлом оставался муж, двое малолетних детей, цивилизованная жизнь. Шостакович глубоко вздохнула, окончательно простившись со всем, что окружало ее раньше, и принялась за работу. Многое нужно было сделать. К сожалению, в цивилизованном мире цивилизованное, гуманное отношение к больному сыну действовало, словно яд замедленного действия, надеяться на что-либо лучшее не приходилось, единственное, что она могла ему дать: полноценное, не несущее в самое себе рабские оковы для ребенка – это островок зеленого мира и потеряться с ним навсегда.
То что они с ребенком здесь не одни, женщина не догадывалась и не замечала тысячи направленных на них нечеловеческих, но разумных глаз…