Шоссе Довск-Гомель – тот еще подарок для задней подвески. Особенно в Буда-Кошелевском районе. Старенький «Опель» раз за разом подлетал на рытвинах и ухабах, а затем плюхался животом об остатки асфальта со всех четырех.
Пашка был явно не в восторге. Его черные усищи угрожающе топорщились. С каждым ударом он матерился все изощренней, вкладывая в формулировки полностью, без остатка душу.
– Чтобы я еще раз тебя послушался!!! Трын-дым-дым!!! Говорил же – давай на автобусе!!! …дым-дым. Если сядем пузом, сделаю тебе хомут, будешь вытаскивать…ать!
Причем то, что сзади сидела симпатичная молодая девушка, его абсолютно не смущало. Ругательства выходили из Пашки очень органично, он просто так разговаривал, так воспринимал окружающий мир. Поэтому Вика за всю дорогу к нему привыкла, такой способ общения ее уже не коробил.
Я полулежал, стараясь помалкивать. Вообще говоря, примостившись на переднем сиденье рядом с водителем, я давно уже оглох – спасибо Павлу Борисовичу. С его громогласным голосом бывшего прапорщика, мое левое, обращенное в его сторону ухо полностью вышло из строя. Теперь я боялся, что в ограниченном объеме салона вскоре потеряю и второе.
Действительно, сидели бы сейчас в Икарусе и потягивали исподтишка, чтобы не заметил водитель, ром с колой. Я бы подремывал, прижавшись лбом к приятной прохладе стекла. Ну, или к мягкому плечу моей девушки. А теперь, где тут поспишь?!! Сиди и помалкивай, а то, зная вздорный характер водителя, можно и пешком прогуляться. Для бешеной собаки семь верст – не круг… И я молчал.
Чудом выскочили на проселочную дорогу, машина пошла ровней, и Пашка стал вспоминать мою родню все реже. Его немного восточные глаза прекратили метать молнии. Жизнь налаживалась.
– Эй, штурман, глянь-ка карту, куда это нас занесло, – и он бросил мне сложенный в несколько раз и кое-где склеенный скотчем лист бумаги.
Я провел пальцем наш маршрут от Гомеля, отыскал нужный квадрат и выдал гипотезу:
– Километров пятнадцать от Буды. Главная трасса чуть левее, а вон там впереди, должно быть, Липа.
Пашка удовлетворенно кивнул, он еще бормотал под нос проклятия, но это были уже сполохи грозы. Буря миновала. Поэтому я набрался наглости и спросил:
– Товарищ водитель, не хотите заработать два литра Речицкого темного?
Он негодующе хмыкнул:
– Ты мне и так должен, как земля колхозу. Че те надо, доходной?
Я набрался смелости и попросил:
– Давай заедем в Липу.
– Здурел? – Пашка покрутил у виска желтым от табака пальцем. – Это же зона!
– Да в курсе, – тут я сменил нагловатый тон на просительный. – У бабки моей здесь дача была. Меня регулярно сюда сплавляли на лето. Пока деревню под бульдозеры не пустили.
Пашка демонстративно отвернулся и бросил:
– Нашел время ностальгировать, – но я уже видел, что он основательно подобрел, и теперь из него можно веревки вить. Хороший он все-таки человек!
Мне вспомнилась наша небольшая хатка на самом краю поселка. Дальше начиналось колхозное поле и теплица. «Самый вкусный» колодец, у которого останавливались потрещать о новостях местные матроны. Дед-пчеловод, обходивший свои владения в самодельном подобии скафандра и гнавший меня взашей подальше от деревянных ульев. Три небольших озерца, речка-тезка и леса, сосновые леса сразу за дамбой. И так как-то по-хорошему, совсем не больно защемило в груди. Поэтому я стал канючить все настойчивей. В итоге «ладно, пользуйся моей добротой»–Пашка сдался и чуть свернул с проселка.
Мы проехали всю деревеньку насквозь. Собственно, «деревенька» – слишком неподходящее название для груд мусора, заботливо присыпанных землей. Кое-где остались потрескавшиеся скелеты мазанок и деревянного сруба. И все – была Липа и не стало. Жутко неприятно видеть и осознавать смерть собственного детства.
– Ну, доволен? – в Павле Борисовиче снова проснулся отставной прапор. – Разворачиваться?
Я указал ему на невысокий холмик:
– Давай вон там станем. Там наша дача…была.
Пашка бросил «Опель» влево и остановился.
– Ладно, все равно надо было привал сделать, – добродушно проворчал он. – Утренний кофе наружу просится.
– Только не отходи слишком далеко, – я сделал глумливую физиономию. – А то страшные кроты-мутанты затащат в свои норки. Или пророют парочку в тебе.
Я выбрался из тесноватого салона и с удовольствием потянулся. После зубодробительной встряски тело ныло и стонало. Осмотревшись, помог Вике выбраться из машины.
Несмотря на все кульбиты, она умудрилась задремать, поэтому спросила, растерянно хлопая огромными ресницами:
– И что мы здесь забыли?
Пришлось снова объяснять:
– Я ж говорю, тут дом наш был. Хотел посмотреть, что от него осталось.
– Так чего не смотришь? – она достала зеркальце и принялась рассматривать губы
– А что здесь рассмотришь? – я невоспитанно указал пальцем. – Вон та груда земли – бывшая баня. Тут сарайчики, а вон там – огород.
Пашка отбежал подальше, видимо, совесть покинула его еще не окончательно. А мы вдвоем отправились бродить по бывшей усадьбе, время от времени натыкаясь на остатки «былого величия». Не до конца разваленная печь, торчавшие из земли фрагменты забора – будто репортаж сталкера из зоны военных действий.
– Вон, а там у деда улики стояли, – продолжал я бессмысленную экскурсию.
– Что за улики? – Вика удивленно подняла одну бровь.
– Ну, ульи пчелиные. Медок любишь?
– Ммм-ням, – она картинно погладила себя ладошкой по животу.
Я томно закатил глаза, облизываясь:
– Вот, помню, стащу всю пластину и грызу вместе с воском.
– Ел воск? – она так же, как и Пашка недавно, покрутила пальчиком у виска. Мне везло, двое из двух моих попутчиков считали меня слегка «того».
– Да нет, конечно. Прожую и выплевываю. А дед ругался за перевод материала.
Тут Вика близоруко прищурилась и указала на что-то, находящееся справа от меня:
– Глянь-ка, там что-то есть.
Мы подобрались поближе. Действительно, в одном месте земля, будто застывшая в движении масса воды, вздыбилась. С обратной стороны отвала торчали окрашенные в синий цвет доски.
– Это ж улик! – первым догадался я.
– Угу, сейчас медку пососем, – с пришепетыванием пошутила Вика. Где-то я слышал уже эту фразу, но сходу вспомнить не получилось.
Действительно, разгул уничтожившей поселок силы пощадил один из ульев, самый крайний к дому. Я решил поразить Вику своими познаниями в бортничестве и заметил:
– А что, может быть, и живы пчелки наши. Вон, смотри, леток чистый. Жить можно. Хотя, я думаю, весь рой в лес утек.
– Ну, скоро вы там, голубки? – донесся до нас недовольный зычный баритон. Это вернулся Пашка, он присел на капот и закурил.
Тут за моей спиной тихо ойкнула Вика. Я моментально обернулся, она держалась за руку, лицо ее побелело, а губы были закушены.
– У, гадство! – выругалась она.
– Что случилось?– я бросился к ней
– Пчела ужалила, – плаксиво ответила Вика. – Я смотрю, она мне на плечо села. Хотела отогнать, а эта мерзавка меня цапнула.
В таких случаях я обычно начинаю паниковать:
– Пашка, у тебя в аптечке есть димедрол и шприц?
Вика тут же замотала головой:
– Не надо. Что меня пчелы не кусали! Аллергии нет, знаю точно. До свадьбы заживет, – она даже попыталась с намеком посмотреть на меня. Мол, когда уже свадьба?
Но получилось плохо, она сморщилась и попросила:
– Поехали домой.

С укусом все обошлось, рука даже не опухла – видимо, аллергии действительно не было. Еще пару дней Вика корила меня за всплеск ностальгических чувств. А я носил ей охапки цветов, водил по клубам и пиццериям. В общем, всячески старался заслужить прощение. Должно быть, у меня хорошо получалось: моя любовь перестала напоминать мне о проступке, и я вздохнул с облегчением…Правда, конфетно-подарочный поток не ослабил. Я на самом деле был без ума от этой рыжей бестии. А она позволяла быть рядом с ней – чего еще нужно молодому растущему организму?

Ее раенчик, городская окраина, считался пропащим местом. Здесь проживало несколько поколений рабочих, целые династии получали квартиры и комнаты в общежитиях. Вырваться из этого окружения могли единицы, да и то при наличии железной воли и везения. Попросите кого-нибудь вечером пройтись по Сельмашу. В ответ услышите, мягко говоря, очень обоснованный отказ – местная шпана не давала проходу чужакам. И я старался, вести себя как можно тише и аккуратней.
Но в тот вечер все вышло совсем иначе. Мы возвращались из центра поздно, последний сеанс в кино, места для поцелуев. Вызвали такси, добежали под накрапывающим дождем до ее дома. Она чипом открыла входную дверь и нырнула в подъезд, я за ней. Чуть задержался на пороге, чтобы захлопнуть вечно заедающий доводчик, обернулся… и получил очень чувствительный удар в плечо. Меня отбросило на дверь. Хорошо, что замок уже щелкнул, иначе я попросту вывалился бы наружу.
В плохо освещенном коридоре я разглядел двоих. Первый, стоял ближе ко мне и заносил руку для удара. Второй расположился на следующей лестничной клетке. Он схватил Вику и притянул ее к себе спиной, зажав рукой рот. Плохо соображая, я присел, почти упал, на одно колено. Нападающий со всей дури приложился кулаком по двери над моей головой и обезумел от боли. Я оттолкнулся, выстрелив себя ему навстречу, прошел в корпус и вместе с ним повалился на лестницу. У меня было огромное преимущество – на ребра заплеванных ступенек приземлилась его спина, а я навалился сверху. Упали удачно – противник перестал двигаться, крови не было – просто потерял сознание.
Я тут же переступил через поверженного и медленно пошел наверх, к следующему пролету.
Остановившись за пару ступенек от лестничной клетки, я постарался как можно спокойнее заговорить со вторым налетчиком:
– Ты что, боевиков пересмотрел? Убери нож, придурок. Что тебе нужно?
На это он провизжал:
– Если дернешься, я ее прирежу!
Я поднял руки вверх и, кивнув головой на выход из подъезда, предложил:
– Вали.
Однако у того действительно были не все дома, так как он потребовал:
– Давай деньги.
Я достал кошелек и швырнул в его сторону. Он не поймал, но нагибаться не рискнул.
В это время у меня за спиной зашевелился второй. Рано я списал его со счетов.
– Лысый, мочи его! – заорал его подельник.
Я не увидел, скорее, почувствовал, как тот рванулся на меня сзади. Развернуться уже не успевал. Сделал то, что в тот момент казалось самым подходящим: уперся одной рукой в стену, а второй – в изрезанные и прожженные перила. Оттолкнулся, и, зависнув на миг, лягнул обеими ногами в сторону предполагаемого противника. И попал – тот полетел вниз, врезавшись в дверь. Глаза его закрылись всерьез и надолго. Мне этот трюк стоил пары разбитых колен – рука соскользнула по стене, и я грохнулся на ступеньки.
Вверх по лестнице было тихо. Я рванулся туда и обнаружил Вику, сотрясавшуюся в агонии. Ее обидчик лежал, скрючившись, рядом. Его тело насквозь прошил заостренный с зазубринами стержень. Вокруг непонятно откуда взявшегося оружия растекалось черное пятно.

- Сдурел? - зуммером завелся Пашка и покрутил у виска желтым от табака пальцем. – Это же зона!

Шоссе Довск-Гомель – тот еще подарок для задней подвески. Особенно, в Буда-Кошелевском районе. Старенький «Опель-Кадет» раз за разом то подлетал на рытвинах и ухабах, то со всех четырех плюхался брюхом об остатки асфальта, отчего Пашка явно был не в восторге. С каждым ударом он матерился все изощренней, вкладывая в заветные слова всю душу без остатка.
– Чтоб я тебя еще хоть раз послушался!!! Трын-дым-дым!!! Говорил же, давай на автобусе!!! …дым-дым. Если сядем пузом, сделаю тебе хомут, будешь вытаскивать…ать!
Сидевшая сзади симпатичная девушка совершенно не стесняла его в выборе выражений. Впрочем, Пашкин поток мата звучал очень естественно: он не ругался, а просто так разговаривал. Поскольку Вика успела по дороге к нему попривыкнуть, такой способ общения ее уже не коробил.
Я полулежал на переднем сиденье рядом с водителем, стараясь помалкивать. Благодаря громогласному рыку Пал Борисыча, в прошлом — прапора, я уже оглох на одно ухо. И теперь опасался, что в маленькой машине вскоре потеряю и второе/полностью утрачу слух: Пашке только дай повод поразоряться.
Действительно, сидели бы сейчас в "Икарусе" и потягивали исподтишка, чтобы не заметил водитель, ром с колой. Я бы подремывал, прислонив лоб к приятной прохладе стекла. Ну, или к мягкому плечу моей девушки. А тут как поспишь?!! Сиди и молчи в тряпочку, а то можно и пешком прогуляться: характер у Пашки вздорный, а для бешеной собаки семь верст – не крюк…
Когда выскочили на проселочную дорогу, машина пошла ровней, и Пашка стал поминать мою родню все реже. Жизнь налаживалась.
– Эй, штурман, глянь-ка карту, куда это нас занесло, – и он бросил мне сложенный в несколько раз и кое-где склеенный скотчем лист бумаги.
Я провел пальцем наш маршрут от Гомеля, отыскал нужный квадрат и выдал гипотезу:
– Километров пятнадцать от Буды. Главная трасса чуть левее, а вон там впереди, должно быть, Липа.
Пашка удовлетворенно кивнул и пробормотал себе под нос очередное проклятие. Но это были уже сполохи грозы, буря миновала. Поэтому я набрался наглости и спросил:
– Товарищ водитель, не хотите ли заработать два литра Речицкого темного?
Он негодующе хмыкнул:
– Ты мне и так должен, как земля колхозу. Че те надо, доходный?
Набравшись смелости, я попросил:
– Давай заедем в Липу?
– Сдурел? – Пашка покрутил у виска желтым от табака пальцем. – Это же зона!
– Да я в курсе, – тут я сменил нагловатый тон на просительный. – У бабки моей здесь дача была. Меня сюда сплавляли на лето, пока деревню под бульдозеры не пустили.
Пашка демонстративно отвернулся и бросил:
– Нашел время ностальгировать!
Но я уже видел, что он подобрел, и теперь из него можно веревки вить. Хороший он все-таки человек!