Уильям сидел в своей хижине и смотрел на огонь. Сидеть именно таким образом отшельник мог целыми часами. Огонь в печи потрескивал, а искры, летевшие с поленьев, выписывали красивые и замысловатые пируэты. А что ещё нужно человеку, который уже несколько лет живёт в отчуждении? Очаг и миска похлёбки по надобности, вот, пожалуй, и всё.
Похлёбку свою Уильям доел несколько минут назад. Теперь, наблюдая за огнём, он сидел и как-то задумчиво постукивал деревянной ложкой о край миски. Какое-то очень нехорошее предчувствие не покидало отшельника. Уже несколько лет Уильям провёл в этом мрачном лесу, но так и не обрёл покоя. Все эти годы его так и норовили посетить, то сопливые хакеры, то начинающие программисты, а то и просто – любопытные. Таких визитов Уильям не любил, он сразу же выпроваживал наглецов с порога своей хижины пинками и проклятиями.
В дверь постучали. Уильям вздохнул: так и есть, кто-то опять пытается потревожить его покой. Придётся гостю уйти не солоно хлебавши. Уильям встал и, нащупывая в складках своей рясы опасную бритву, направился к двери. Рывком он распахнул дверь и без промедления вонзился взглядом в незваного гостя.
Пришедший был грузен и плечист. Он имел на редкость некрасивое лицо: сросшиеся брови, колючие рыбьи глаза, уши-чебуреки, мясистый нос, ужасно походивший на картошку. Картину довершали чудовищные губы-подушки, которые были столь огромны, что невозможно было избежать сравнения их с двумя диванными валиками. Одет незнакомец был в серую ветровку и джинсы.
-О, святая простота! Кто дозволил тебе посетить сие место? – прогремел Уильям
Незнакомец ухмыльнулся, а затем, резко выхватив откуда-то пистолет, направил его на Уильяма и процедил:
-Оккам, отдай мне её.
Отшельник слегка отклонился влево, а затем выкинул руку с бритвой вперёд. Луч света ударил из бритвы прямо в дуло пистолета. Незнакомец выронил оружие и ошеломлённо схватился за руку. Воспользовавшись случаем, Уильям ударил его коленом в пах и оттолкнул в сторону.
Человек лежал на земле и корчился от боли. Уильям наступил ему на горло и грозно спросил:
-Кто тебя прислал, ничтожный?
-Марсилий, - прохрипел незнакомец.
-Ты лжёшь! Мы не виделись около десяти лет. К тому же он мог прислать кого-нибудь получше
-Х... х-х-х… он прислал…
-Что?
Наёмник резво вскочил и отбросил от себя Уильяма. Уильям поднялся на ноги и увидел, что кожа на незнакомце лопается и шелушится. Раздался ужасающей силы треск и перед Уильямом возникла гигантская мантикора с оскаленной пастью. Не долго думая, отшельник бросился в лес. Мантикора злобно рыкнула и бросилась за ним.
После нескольких минут погони отшельник свернул к трясине. У трясины он остановился, сжал в руке бритву и стал ждать появления своего врага. Вскоре мантикора выскочила в нескольких метров от Уильяма, и, увидев его, замахала своим ядовитым хвостом, готовясь к гигантскому прыжку. Отшельник дождался прыжка, а затем пригнулся и молниеносно рванулся в сторону. Луч бритвы ударил в бок мантикоры и продлил её полёт прямиком до трясины.
Отряхнувшись, отшельник встал и подошёл к тонущему наёмнику, который снова принял прежний вид.
-Зачем Марсилию бритва? Отвечай, ничтожный!
-Марсилий, Жан и Альберт хотят возродить братство. Они собрались штурмовать какой-то очень крупный сервер.
Оккам нахмурил брови:
-О, нечестивцы! Они опять погрязли в этом проклятом Лукьяненко! Я вразумлю этих заблудших овец! Ведь в руках моих – Оружие Господа.
Бритва в его руках описала замысловатую фигуру.
-Я и сам – Оружие Господа нашего, продолжал Оккам, - и, если нужно, я отобью у них всякую охоту к таким выдумкам! Я отправляюсь прямо сейчас.
Он развернулся и решительно направился в лес. Наёмник за его спиной трансформировался в спрута и снова попытался напасть, но Оккам утихомирил его особо сильным залпом бритвы через плечо.

В Вольных замках земель Шеолла все проблемы решались в пределах собственных стен. Исключениями являлись лишь преступления, совершенные магами – с ними обращались в Совет Магов. Для разбирательств посылалась группа судей, и в случае, если вина мага была доказана, на место прибывал главный палач Совета.
Этим палачом была Лирна Милана.
Она ступила на выложенную камнем площадь замка Эмин – Гуорей, под палящие лучи полуденного солнца, отбросила за спину капюшон плаща и осмотрелась. Площадь была полна рабочего люда, не испугавшегося лютого зноя ради редкой забавы – казни мага. Под навесом в удобных креслах с комфортом расположились лирид Растон, хозяин замка, его приближённые и троица судей.
Центр площади занимал помост, на нём крепился высокий столб, к которому цепями приковали осуждённого мага. Помост окружала замковая стража в начищенных доспехах – красные лица были суровы. До прибытия палача осуждённого держали дополнительные магические путы, но они спали – собравшиеся чародеи не могли колдовать в присутствии Лирны.
Едва Лирна появилась, на площадь опустилась тишина. Толпа расступилась, образовав широкую брешь, прямо до помоста. Люди опускали головы и прятали глаза, тайком осеняя сердце светлым знаком – предполагалось, что он способен защитить от злой магии. Лирна шла вдоль этой бреши, не глядя по сторонам, совершенно равнодушная к тому, как к ней относится народ. Боятся? Да. Ненавидят? Да. И что с того? Пыль под ногами не стоит внимания.
Поднявшись по ступеням на помост, Лирна сбросила плащ. Из всех палачей лишь она не скрывала ни своего лица, ни тела. Порой она даже хотела нападения, хотела, чтоб хоть однажды против неё выступили. Но никто не нападал. Трусы.
- Крий Фаро, вы обвиняетесь в нарушении первого пункта Свода Законов: покушении на жизнь другого мага. Ваша вина доказана. Мера наказания – смерть.- Эти слова Лирна произносила, стоя спиной к осуждённому, глядя на судей.
По площади прошёлся и снова стих шепоток. Знать под навесом нетерпеливо подалась вперёд.
Ответного слова лирда Растона не последовало. Выждав, Лирна повернулась к осуждённому и посмотрела ему прямо в глаза. Крий Фаро не отвёл взгляд.
- Мера наказания – смерть,- повторила палач.- Даю осуждённому последнее слово перед исполнением наказания.
Крий Фаро прищурился и окинул спокойным взглядом тонкую фигуру девушки. Он не испытывал страха, иначе Лирна поняла бы это. Многие из казнимых ею колдунов просили помилования, но Лирна не сомневалась – этот не попросит.
Взгляды скрестились: сталь и сталь, как два клинка.
- Мы встретимся через год, на этом же месте,- тихо, словно по секрету произнёс Крий Фаро.- И тогда поговорим.
- Есть ли у осуждённого последнее желание?- громко поинтересовалась Лирна, слегка разочарованная. Угрозы занимали второе место в перечне самых популярных высказываний.
- Есть. Попроси у меня прощения.
На этот раз Лирна нахмурилась. Все палачи просили прощения у своих жертв, дабы очистить свою душу. Лирна не просила никогда.
Крий Фаро усмехнулся. Он откровенно издевался!
Лирна отступила на шаг назад, достала из мешочка на поясе миниатюрную книгу с древнем кожаном переплёте и раскрыла на нужной странице. Книга застыла в воздухе у неё перед глазами. Хоть Лирна знала заклинание до последнего слова, каждый раз приходилось перечитывать его заново.
Усмешка Крия стала ещё шире и нахальнее.
Лирна опустила глаза и начала громко зачитывать заклинание. При этом она совсем не двигалась, не делала никаких пасов, чем изрядно раздражала падкую на эффектные трюки публику. Но девушка была уверена, что палач – это не ярмарочный фигляр, и идти на уступки не собиралась.
Воздух вокруг осуждённого пришёл в движение, подёрнулся мелкой рябью. Лирна чувствовала, как его фигуру опутывают тончайшие нити заклинания, как они впиваются в его кожу и насквозь пронзают тело. Как рвут и уничтожают каждую его частичку.
Заклятие убивало и тело, и душу мага. Без остатка. Его мог использовать только палач.
Лирна прочла уже половину заклинания, и Крий должен был уже сорвать голос от крика. А он усмехался.
Лирна встревожилась: что-то шло не так.
Нити изгибались, выходя из повиновения. Одна щёлкнула девушку по плечу, положив на кожу незримый рубец. Лирна запнулась, дёрнулась. Впервые за все годы она поняла, что в процесс вмешалась посторонняя сила, достаточно мощная, чтоб спорить с палачом. Грудь стянуло напряжением. Чтения Лирна не прервала: осечка палача спасала осуждённому жизнь, а она не привыкла раздавать помилования.
Усмешка Крия Фаро превратилась в широкую улыбку, он что-то едва слышно шепнул.
Но он не мог колдовать! Никто не мог!..
Лирна почувствовала холодок, пробежавший по затылку, и рванулась назад. И в тот же момент полыхнуло…

Он дрожал от страха, глядя на ручку двери. Сердце обрывалось при мысли, что, возможно, она вот-вот повернётся. Прошла вечность с тех пор, как там всё стихло.
Он заперся в туалете самолёта, надеясь, что сюда они не заглянут. Эти твари.
Бессмысленная резня. Боже, как же они кричали! Пассажиры. Там были дети, и эта беременная девушка, и сосед - старичок, ворчащий по поводу неудобного кресла весь полёт.
Он пропустил момент, когда всё началось. Задремал. Полёт до Нью-Йорка обещал быть долгим. А потом кто-то закричал. Так кричат от животного страха, от панического ужаса. Тогда он ещё не понял, что случилось.
За дверью послышался шорох. Он замер, задерживая дыхание. Тихо.
Когда он проснулся, то оглянулся назад в проход, испуганно, быстро, как только смог. А тот человек посмотрел на него, склонил голову набок, и рот его был в чём-то красном. Он опирался на кресло, в котором кто-то сидел. А потом он ударил мужчину с противоположной стороны прохода. Но как-то странно, как будто пальцами. И у того мужчины всё лицо превратилось в кровавую располосованную маску. И тогда все побежали.
Он прислушивался изо всех сил.
- Кто-нибудь ещё остался? - вдруг спросили за дверью.
Сердце рухнуло куда-то вниз, он пошатнулся, ухватился за раковину.
- Т-с-с - сказал кто-то.
- Что там?
- Запах...
Как стадо люди бежали по проходу. Давка. Впереди - тоже крики. Он отбросил кого-то с дороги, кто мешал ему пройти. Какая-то девушка пыталась зайти в туалет перед ним. Он заперся, а она стучала ещё, некоторое время.
Мощный удар сотряс дверь, но та устояла. Дрожащими руками он достал бумажник, вынул оттуда чёрно-белую фотографию жены. Остальное отбросил прочь. На фотографии она улыбалась.
Ужасно болела шея. Он не помнил, когда поранился. Наверно, когда бежал, зацепил за что-то. Или в давке его кто-то ударил. Кровь уже остановилась, и ладно.
На него сошло какое-то безразличие. Он смотрел лишь на фотографию.
Второго удара дверь не выдержала и распахнулась.

Про ремонт коммунальной квартиры чемпионом страны по греко-римской борьбе.

«Ослабить внимание противника — залог победы», - думал Коромыслов, наблюдая за риэлтором. Полная женщина средних лет много рассказывала об исторической ценности дома, о приобщении к духу «того времени», о неповторимости планировки. При этом, она умудрялась не замечать такие «мелочи», как ржавые потеки на стенах, замурзанный и исцарапанный паркет, осыпающуюся штукатурку. Дух «того времени» полностью и бесповоротно погиб под натиском неизменных ароматов коммуналки — запахами прогорклого жира, курева и завонявщегося постиранного белья. Риэлтер продолжала петь соловьем, вспоминая знаменитого архитектора Гольфмана, который построил этот дом. Коромыслов слушал вполуха, задумчиво колупая пальцем отслаивающуся краску на двери, и в нужных местах кивая головой.
«Хорошо раньше все делали, добротно!» - Коромыслов потрогал косяк, постучал в него кулаком. - «Ни тебе гнили, ни тебе плесени! Ни одной трещины по стенам, сто лет дом простоял и еще сто простоит. Не иначе, как этот Гольфман, иуда, фундамент на крови славянских младенцев замешивал».
- Квадратура очень хорошая! Высота потолков 3 метра! А вид, вид-то какой!
В подтверждение своих слов, риэлтер отбросила ветхие, местами пропаленные, ситцевые занавески, жестом приглашая Коромыслова полюбоваться на «застекольные» красоты.
Он нехотя подошел к пыльному окну и выглянул наружу. Внизу простиралась площадь имени Ленина, бывшая Екатерининская - вся заваленная снегом. Два снегоочистителя, уныло наматывая круги, сгребали его в сугробы.
- А из нашего окна площадь Красная видна, - вполголоса продекламировал Коромыслов детский стишок.
- Что-что? - Переспросила риэлтор, продолжая улыбаться. Глядя на эту вымученную, будто степлером, прибитую к лицу улыбку, Коромыслов решил, что с экскурсией пора завязывать.
- Нравится, говорю, очень! И еще, думаю, туалет и ванную смотреть не стоит. Я в таком вот клопятнике все свое детство провел — видали, знаем! Вонища, мрак и диверсионные роты тараканов!
- Здесь регулярно проводится дезинфекция! - Улыбка женщины несколько поблекла, пухлое лицо разом обрюзгло. Коромыслов вдруг почувствовал запах, исходящий от нее — смесь пота, лака для волос и, почему-то, шпрот.
- Тем более, за такие деньги! - Голос риэлтера стал каким-то униженно-просящим и Коромыслов невольно поморщился. Видимо, клиент на квартиру все никак не находился и женщина уже потеряла всякую надежду ее продать. От осознания этой мысли, мужчине стало неловко, как всегда и происходило, если он ставил собеседника в подобное положение.
- Цена пойдет, - Коромыслов постарался сказать это благодушным тоном, внутренне чертыхаясь и ругая себя за некстати пробудившееся чувство стыда. – Поехали к нотариусу, я выплачу задаток и будем оформлять документы
- Правда? – Риэлтор произнесла это восторженным полушепотом, складки на лице тотчас же распрямились, точно парусина под попутным ветром. – Да-да, конечно же, сию минуту.
Коромыслов, прихрамывая, шагнул в коридор. Семенящая следом, риэлтор, неожиданно задала вопрос, который по идее должен был расположить Степана к ней, но фактически усугубил и без того растущую неприязнь.
- А вы и вправду тот самый Коромыслов, чемпион страны?
Он вздрогнул. Сразу дернуло в поврежденном суставе, словно откликнувшись на напоминание.
- Был. – Буркнул и вышел за двери.

Аллу и девочек, Коромыслов отправил к теще, под Харьков, а сам, вооружившись ломом, кувалдой и перфоратором, принялся крушить перегородки, разделяющие многочисленные клетушки бывших жильцов. Процесс двигался скачками: где перепланировка происходила относительно недавно, во времена Хрущевской Оттепели, дело спорилось живо – пустотелые простенки в полкирпича охотно рушились, шваркая сланцами штукатурки и пыжась клубами извести; а вот «родные» стены заставляли изрядно попотеть. Перфоратор вяз в дубовом растворе кладки, кувалда отскакивала от жженой глины, больно отдавая в руки. Коромыслов ругался сквозь забитые пылью зубы и не сдавался; кирпич злорадно зыркал фабричными клеймами вековой давности и не поддавался. Коса нашла на камень.
- Да ну нафиг! – Коромыслов, выпустив из гудящих рук кувалду, устало облокотился о стену. Первое время в голове царила пустота, а после цепочкою вытекающих из друг друга ассоциаций полезли мысли и воспоминания: что машина за мусором приедет послезавтра, а здесь еще конь не валялся, что к приезду родных нужно было все успеть, что как они там у тещи гостят, что теща вечно недовольная баба с подсиненным клобуком волос на голове, что работая медсестрой в больнице, она прятала свой клобук под белый колпак, что когда Коромыслов лежал в больнице с разрывом связок голеностопа, то отчего-то жутко боялся, что и теща окажется здесь, как-нибудь случайно, по переводу. Воспоминание о травмированной ноге багром за шиворот, потянули на свет божий подробности того злополучного броска в партере на Дортмундском чемпионате, когда албанец его переиграл. «Ослабить внимание противника — залог победы», - всплыло в сознании. И тут же, забился в голове гундосый вопрос шпротно-пахнущей риэлторши: «А вы и вправду тот самый Коромыслов, чемпион страны?» И его ей ответ.
- Да ну нафиг! – Коромыслов, рывком подхватив кувалду, с яростным криком обрушил ее на стену. И то ли удар был достаточно силен, а может творение творческой мысли еврейского архитектора, учуяв в этом исконно русском крике намеки на погромы и антисемитизм, просто-напросто испугалось – как бы там ни было, но красно-бурая поверхность громко рэпнув, ввалилась внутрь, образовав провал. Из темного отверстия дохнуло вековой пылью.
Коромыслов озадаченно нахмурился. По идее, через дыру должна была просматриваться смежная комната, но ничего подобно он не увидел. «В печную трубу попал, что ли?» - Коромыслов засунул в отверстие руку, пытаясь нащупать противоположную стенку. Пальцы, с разбегу угодив в податливые объятия мохнатой паутины, ткнулись в шершавую ткань, обтягивающую нечто массивное с прямыми углами. Коромыслов засунул вторую руку. Потянул на себя. Предмет со скрипучим шорохом поддался.
Разыгравшееся воображение Коромыслова живо нарисовало картину схрона с золотыми червонцами, заставляя предательски облизнуть пересохшие губы. Но когда за обтянутым мешковиной, кубическим нечто из стены потянулся гофрированный кабель, его надежды на дореволюционный клад несколько побледнели.
Находка больше всего напоминала часы. Круглый циферблат усеивали многочисленные римские цифры, ниже располагалось с десяток медных клавиш, также пронумерованных. Все это было заключено в корпус темного дерева без каких либо излишеств. Коромыслов аккуратно повертел стрелку на «часах», заглянул за заднюю стенку, откуда и выходил, теряющийся в провале, кабель. Пластинка с гравировкой привлекал его взгляд.
«Асинхронный Хронотриггеръ Кипяткова» - надпись ни о чем не говорила, И Коромыслов на всякий случай прочитал еще раз. Выходило тоже самое.
- И что за Хронотриггер, да и кто такой этот Кипятков? – Разочарованный, он небрежно нажал одну из клавиш.
«Часы» загудели. Это был низкий вибрирующий звук, от которого у Коромыслова заныло в зубных пломбах. Прибор вздрогнул, вместе с ним вздрпогнул и Коромыслов, чуть не выпустив его из рук. Казалось, этот самый Хронотриггер пульсирует, передавя эту пульсацию стенам, полу. С потолка посыпалась пыльная пороша. Испуганный Коромыслов начал беспорядочно нажимать все кнопки, чтобы выключить прибор, но стало еще хуже – к низкому гулу и пульсации прибавилось высокое атональное дребезжание, заставляя стены морщиться, опадать пластами обоев. Где-то треснуло стекло.
«Как же тебя выключить, сволочь?!» - Коромыслов в отчаянии совершил то, что при нормальных обстоятельствах не сделал бы никогда. Схватившись за ребристую поверхность кабеля, он рванул его на себя. В глаза шваркнуло ослепительной вспышкой.

Очнулся Коромыслов от того, что нечто острое больно впивалось в щеку. Оказалось, он лежал на груде битого кирпича. Рядом обиженно дымился Хронотриггер некоего Кипяткова.
Сев на пол, Коромыслов первым делом ощупал себя. На удивление серьезных травм не обнаружилось, если не считать шишки на затылке и рассаженной скулы. Коромыслов взглянул на разбитый прибор и третий раз за день произнес фразу «Да ну нафиг». Ему жутко захотелось выпить, а в припаркованной внизу машине как раз лежала дежурная чекушка коньяку. Морщась от боли в голове, он поднялся и на негнущихся ногах побрел к выходу.
Проходя мимо окна, Коромыслов мельком бросил взгляд на площадь. От увиденного, у него перехватило дыхание.
Никакой площади Ленина, как впрочем и бывшей Екатерининской, больше не существовало. Внизу, насколько хватало глаз, расстилалась темно–зеленая гладь океана, вскипающая белыми барашками волн. Закатное солнце томно нежилось в оправе перистых облаков, отбрасывая золотые блики на водные просторы. Прямо под окном из пенного месива торчали щербатые зубья прибрежных камней, все в бахроме водорослей и потеках птичьего помета. Очередная волна окатила один из них, распугав возмущенно кричащих чаек, и ошарашенный Коромыслов увидел, что их насестом оказался памятник Владимиру Ильичу, в честь которого и переименовали площадь. Изьязвленный погодой и временем, изгаженный птичьим гуано, но все такой же узнаваемый.
- А у нас водопровод, вот. – Обессилено пробормотал Коромыслов, оседая обратно на пол.

Винс очередной раз заглянул в бумажник. Пуст. Более того – абсолютно пуст. Ладно ещё, если бы не нашлось денег. Но нет же, ни карточек, ни фотографий, ни даже самой распоганой соринки или дохлой мухи! К чёрту такую жизнь!
Он вздохнул. Нужно успокоиться. Да, потратил последние деньги на билет, быть может, в один конец. Да, дурак. Но что изменилось, если бы он продолжал сидеть в офисе, ожидая очередного дела о мелкой краже? Ни-че-го. А так, существует хотя бы эфемерная надежда на успех, в захолустном городке. Будет вершить справедливость! Как супергерой, которым мечтал стать в детстве. Да чего уж там, всего час назад, ожидая своей очереди на проверку багажа.
Самолёт тряхнуло и пришлось возвращать на место выпяченную грудь, надеясь, что никто не заметил горящего взгляда и шевелящихся губ. Мимо грациозно прошествовала стюардесса. Симпатичная. Рыжая! В красивой синей униформе. Покачивая бёдрами. И Винс, не задумываясь, принялся считать, выписываемые аппетитными формами, восьмёрки. Внезапно, девушка, почувствовав взгляд, как какая-нибудь ведьма, обернулась. И мило улыбаясь, приблизилась к неудавшемуся герою.
-Простите, сэр, вы что-нибудь желаете?- учтиво поинтересовалась она, растягивая сочные губы в улыбке.
-Я? Нет. Что вы, совсем нет,- тряся головой, поспешил заверить её Винс.
Он был не прочь поболтать, тем более и соседа не наблюдалось. Особенно со столь прелестной особой. Но только не при отсутствии алиби, будучи пойманным на месте преступления!
-Но я почувствовала ваш взгляд.
Адвокат запаниковал.
-Я просто… как вам сказать…
-Пялились?- любезно подсказала стюардесса, без намёка на осуждение.
-Да, пялился,- бесцветно прошептал он, опуская взгляд. Вот тебе и супергерой, любующийся женскими прелестями, чудная способность. Будет зваться каким-нибудь Подглядывателем.- Извините, я…
-Больше не будете?- брови девушки плавно поползли вверх.
-Д-да.
-Ну что вы, сэр, ваше беззаботное времяпрепровождение – моя прямая обязанность. Пяльтесь на здоровье.
Адвокат уж было открыл рот, поинтересоваться, а входит ли в спектр услуг, непосредственное ознакомление с предметом осмотра, но вовремя сдержался. Вместо того, утопая в чудных зелёных очах, с восхитительными жёлтыми каёмками. Подарив очередную улыбку, стюардесса продолжила прерванный маршрут, изредка проверяя, всем ли доволен сэр.
«Ну вот,- подумал Винс, тяжело вздыхая.- Это же надо так попасться, прямо как в детстве. Ох, и надрал мне тогда уши мистер Ханниган. С другой стороны, может… она на что-то намекала?»
Самолёт вновь дёрнулся, но ему, уже было всё равно. Мысли витали среди золотого песка и лазурных берегов. Где его ведьмочка, облачённая лишь в купальник, дефилирует для него одного. И в подобных мечтах, внезапно осознав свою значимость, ведь обратила внимание она только на него, он бы мог плескаться вечно, но…
Из кабины пилота послышался крик. Звон бьющегося стекла. Заморгали лампочки. Самолёт опять вздрогнул, и медленно накренившись, начал снижаться. Из-за волнистой шторы, выскочила та самая стюардесса. Растерянная. Вся в слезах и крови. Багровая жидкость покрывала скрюченные пальцы и лицо, будто она, только что полакомилась сырым сердцем. Собираясь на тоненьком дрожащем подбородке, капли срывались вниз и разбивались о сиреневые туфли. Ноги подкашивались. Опомнившись первым, Винс метнулся к ней и успел подхватить прежде, чем она рухнула на пол.
-Что с вами?- надтреснутым голосом спросил он, с усердием отгоняя мысли о шансе стать героем.
-Т-т-там… зло,- с трудом проговорила девушка, перед тем, как потерять сознание.
«Зло?- суматошно пронеслось в голове.- Это как презумпция невиновности для всяких мразей?»
Раздался резкий скрежет. В кабине, с глухим стуком, что-то упало. Ткань, разделяющая пассажиров и смерть, медленно вздулась и опала. В салоне погас свет.

сразу я встал в тупик, так почему же ???
уже справились с заданием - использовали пустой бумажник, т.е. без денег. непонятно зачем усугублять. я голову сломал в выдумке, кому же понадобились фотки гг и мусор. интрига для задания? в первом же абзаце? больше похоже на переживание, что не сможете закрутить интригу. (мой субъективный взгляд)
далее вопросов и претензий нет.
лишь бумерангом верну претензии по МХМ и замечу, что слишком много бытовухи
я, конечно, вас отлично понимаю и вы не первый, кто ставит мне это в укор. но расмотрим на вашем мммм.... эпизоде.
схема обмана всем ясна: 95% правды и немного вымысла. чем правдивее правда, тем легче донести фантазию. вот и вы выложились в создании правдивого портрета адвоката и слишком мало уделили вниманию злу. настолько мало, что не успели заинтересовать

так же не нашел словосоченание Невероятно честный адвокат. мне кажется, что оно должно быть где-то здесь:и, кстати, немного не согласен с тем что вот в двух подчеркнутых словах я вижу противоречие: то ли герой стеснительный (она на что-то намекала?), но как же его достачно острый на язык замечания(но вовремя сдержался)

Тут дело вот в чём. Соринка и дохлая муха - это для юмора, так сказать, оттеняет общую ситуацию. А вот фотки, точнее их отсутствие, подразумевает, что у главного героя никого нет.
Зло? Да я, как бы, и не собирался. Название для галочки, а упоминание в конце - для интриги. А вообще - сюжет моё больное место. Настолько больное, что оно даже отсутствует.
Ну, по плану, из текста должно стать понятно о его честности.
Ну, по-моему, это вполне нормально, что у человека, обладающего определённой скованностью, язык, порой, хочет подставить хозяина. Разве не все мы такие?
Спасибо, но, разве я где-то уже успел установить планку, которую нужно держать?