Карина снова вздрогнула, когда детская рука, своими слабенькими пальчиками, непроизвольно сжалась. Будто последний скачок пульса перед смертной агонией. Она всё понимала, ей тоже было страшно. Присев перед малышкой, ноги отозвались болью, девушка ласково улыбнулась, поглаживая головку, укрытую русыми волосами, слипшимися от грязи и пота.
-Не бойся, Алиса,- нежно прошептала она, разглядывая яркие голубые глазки, смотревшиеся на фоне этого чуждого мира, как настоящее откровение.- Всё будет хорошо.
-Ты обещаешь, тётя Карина?- приподнимаясь на носочках, с надеждой спросила девочка, заискивающе заглядывая в глаза.
Пауза.
-Обещаю,- на лице Алисы расцвела улыбка, заиграли симпатичные веснушки, а подрагивающий подбородок, прервал свой жуткий ритм.
Они шли уже вторые сутки. Карине до сих пор казалось, что стоит только поплотнее закрыть глаза, прошептать какую-нибудь молитву или мантру и, подняв веки, удастся увидеть привычный ненавистный мир. По которому успела соскучиться. Кто мог подумать, что всё обернётся… вот так? Обычный день: беготня, заботы, дырявая память. Подружка, умчавшись на свидание с очередным любовником, покачивая внушительными бёдрами, не то что у неё, оставила с ней дочку. Настоящий ангел.
Девушка любила детей. Души не чаяла. Но завести своих… Вроде ещё молодая и перспективная, не хочется ставить крест на карьере… какая есть. Да и кавалера нет. Ну как нет. Те, что подходят – не нравятся, а те, что нравятся – не подходят. Как всегда, в общем.
Решила порадовать Алису и сводить в детский мир. Полюбоваться, как она играется с другими детьми. Ощутить гордость мамы, ловя на себя, а ведь далеко недурна, желанные взгляды. Пусть даже на одну ночь. Но… что-то случилось. В здании погас свет. Где-то прогремел взрыв. Истошно завыла сигнализация. Она схватила Алису и кинулась к аварийному выходу. Врезалась в дверь и упала, а когда поднялась…
Порой, погружаясь в свои фантазии, Карина представляла себе удивительные миры, причудливых обитателей, пиршество для глаз, а теперь вот… теперь – вот. Всё что их окружало, напоминало известную работу Эдварда Мунка – «Крик». Небо, будто, нарисованное детское рукой. Извивающиеся яркие цвета, режущие глаза. Солнце, словно, расплывшаяся клякса. Сплошная жёлто-серая пустыня, от горизонта до горизонта, с редкими вкраплениями фиолетовой дымки. Что делать? Куда идти? Может это только снится? Но нет, рука уже покрылась синяками от непрекращающихся щипков. Ещё и девочка приболела…
Карина решила идти на солнце, лениво плывущее в луже разведённых в воде красок. Всё чему учили в школе – где север, а где что-то другое, уже позабылось. И оставалось лишь уповать на удачу, неожиданно обретая веру в бога. Если бы не ребёнок, она бы уже сорвалась. Билась в истерике, кричала, требовала, чтобы всё это прекратилось. Но нельзя. От неё зависит ещё одна жизнь. Поэтому, приходилось улыбаться и быть сильной, удерживаясь от соблазна, попробовать землю на вкус – действительно ли как краска?
Алиса закашлялась. Кинула быстрый умоляющий взгляд, в котором читалось – воды, хочу отдохнуть – но промолчала.
«Чёрт,- подумала Карина, закусывая нижнюю губу.- Чтоб вы все сдохли! Ненавижу!»
Ощущать собственное бессилие, растекающееся по телу, было невыносимо. Сознание посещали безумные мысли – перегрызть себе вены и напоить девочку… Но нельзя… нельзя сдаваться. Ещё немного… совсем немного. Да, она понимала, что это «немного» продолжалось ещё со вчера, но… разве у них было хоть что-то кроме надежды?
Облизав пересохшие губы, девушка подняла измученный взор. Где-то вдалеке, на линии горизонта, что-то чернело. Что-то! Не задумываясь о миражах, не позволяя себе задуматься, Карина подхватила Алису на руки и из последних сил, устремилась вперёд.
«Я смогу,- повторяла она себе, ощущая затухающее сердцебиение.- Я… я…- проглотила слёзы, не время быть слабой.- …смогу. Клянусь!»

Автоматический погрузчик класса – «Тень» взмыл в фиолетово-пурпурные небеса и исчез не оставив после себя следа. На фотонных двигателях он должен был достичь пределов Земли максимум через неделю космического времени. Инженер Шостакович проводила его глазами, словно бы желая остановить, подсознательно догоняя мыслями.
Малыш ползал рядом. Рубашка на нем вся присобралась, висела на одном плече, на открытой мертвенно-бледной коже виднелись свежие струпья. Но он казался довольным и бесперестановочно урчал. Шостакович подавила отчаянно-безнадежное желание поправить одежду ребенка. Вместо того принялась оглядываться кругом. Кроме груза, собранного автоматизированным роботом, деревьев, непривычно высоких и толстых, покрытых вязкой стекающей субстанцией, большой поляны с пурпурно красной растительностью, ничего другого она не замечала. Ничего другого, кроме мелкой живности здесь не было и не могло быть.
Рай для тринадцатилетнего выродка, который она так долго искала.
В руках женщины болтался длинный отрывок ленты, на магнитной пленке отпечатанный путь не прощупывался пальцами, с коротким смешком Шостакович выбросила его, закрученный встречным потоком воздуха, он поплыл по воздуху. Малыш погнался по поляне за новой игрушкой в сторону лесной чащи, и одинокая женщина не стала останавливать или окрикивать его. Тягучая зеленоватая жидкость оставалась на растительности, оставаясь грязным следом за ребенком.
Где-то в прошлом оставался муж, двое малолетних детей, цивилизованная жизнь. Шостакович глубоко вздохнула, окончательно простившись со всем, что окружало ее раньше, и принялась за работу. Многое нужно было сделать. К сожалению, в цивилизованном мире цивилизованное, гуманное отношение к больному сыну действовало, словно яд замедленного действия, надеяться на что-либо лучшее не приходилось, единственное, что она могла ему дать: полноценное, не несущее в самое себе рабские оковы для ребенка – это островок зеленого мира и потеряться с ним навсегда.
То что они с ребенком здесь не одни, женщина не догадывалась и не замечала тысячи направленных на них нечеловеческих, но разумных глаз…