Святой отец Эрильвед начал свою проповедь:
- Дети мои, сегодня я поведаю историю о двух рыцарях, которые являються хорошим примером для нашего деяния. Ибо оба были грешниками. Один слушал проповеди, но всё делал иначе , другой вовсе не вникал в слово Божье.
- «Quid faciemus?»* - произнес рыцарь с гербом, изображавший Змею.
-«Nemimen concuciatis neque callumpniam faciatis et contenti estote stipendiis vestris»**- изрек отец Эрильвед
Оба участника перекрестились и прошептали "Аминь".
На арене стояла непривычная тишина. Все смотрели на приговоренных к смерти.Сер Лоэбрин не прощает тех, кто вздумал ему перечить. Полукровки находили пристанище в грязных лужах с кинжалом в спине или в Северне с перерезанными глотками. Но сегодняшний случай потряс весь Шрутлен. Обидчик не назвал свое имя и его древний род был под знаком вопроса. Но "жертва" заплатила звонкой монетой, чтобы судьи дали право этому оборванцу заплатить кровную плату за свой дерзкий поступок.
Герольды подошли к участникам и попросили их разойтись.
По сторонам арены стояли жонглеры, которые старались развеселить публику, но на них никто не обращал внимания. Все взгляды были прикованы к рыцарям.
- Так как сегодня сложился весьма интересный случай, мы единомышленно проголосовали, чтобы в этом поединке не принимали участия ни chevalier d'honneur***, ни оруженосцы,- произнес один с судьев.
Послышались неодобрительные крики, но они враз стихли, как только заговорил другой судья.
-Так клянетесь ли вы, что не будите использовать уловки и бить своего врага не защищенного шлемом?
-Да!
-Да начнется бой!- крикнул барон Веген де Рейди
Затрубили сигнальные трубы и оба рыцаря одной рукой подняли копья, направив их один на другого, а другой отбросили щиты .
По арене волной пронесся шум, но барон поднял руку, призывая всех к тишине.
Лоэбрен опустил металлическое забрало и перешел на галоп. Его противник проделал то же. Они неслись друг другу навстречу, и когда, казалось, что оба столкнуться, Лоэбрен стиснул поводья левой рукой и увел своего коня чуть левее; тот же маневр повторил соперник. На очень короткое мгновение рыцари встретились и обменялись ударами. Властитель Шрутленда слетел с седла и упал на землю, принадлежавшая его предкам с давних времен.
Победитель остановился. Спрыгнул с лошади. Подошел к поверженному врагу и скинул свой шлем. Все онемели от удивления.
Рыцарь в черных доспехах оказался мужчиной лет тридцати . Черные, как смоль волосы, худое бледное лицо, орлиный нос и изумрудные глаза. В последних было столько ненависти, что казалось еще немного и они испепелят врага. На панцире проигравшего герцога была большая вмятина.
-Я обещал тебе, мразь, что отомщу за гибель моей семьи. Так прими же назад свою плату,- по губам потекла кровь
Полковник кирасиров разжал кулак и на землю, возле убитого упала серебряная монета. Сер Гебел развернулся и пошатнувшись упал на землю, которая осталась без хозяина. Наблюдавшие как будто проснулись ото сна. Начались крики, паника, неразбериха.
Победителем оказалась смерть.

Сноски:
-«Quid faciemus?»* А нам что делать?
-«Nemimen concuciatis neque callumpniam faciatis et contenti estote stipendiis vestris»**Никого не обижайте, не клевещите и довольствуйтесь своим жалованьем.
-chevalier d'honneur***почетный судья

Садящееся солнце позолотило верхушки разлапистых елей, кольцом обступавших поляну, когда Нгэхо наконец решился. Поднялся с корточек и быстрым шагом направился в центр стойбища, где находился шатер Креза. Рука сжимала топор, хороший топор, сделанный еще отцом Нгэхо. Странно, как долго живут вещи. Коддо Кульгавый уже 4 весны охотится в Нижних Долинах, а дерево и небесный камень, обьединенные в смертоубийственнный союз его умелыми руками, живут и служат до сих пор. Сейчас Нгэхо, а если он переживет сегодняшний день, то и его детям тоже.
На поляне поднялся шум. Все, кто видел молодого охотника с оружием в руке, поняли, куда и зачем он идет и что сейчас должно произойти. Люди вставали от костров, выходили из шалашей и палаток и устремлялись вслед за Нгэхо к шатру вождя.
Крез все знал еще до того, как услышал возбужденные крики, еще до того, как увидел оружие в руках сына Кульгавого. Он помнил, какими глазами смотрел на него вчера Нгэхо и понял, что тот придет. Сегодня или завтра — это уже не имело значения.
Крез медленно встал, потянулся, так, что затрещали суставы, расправил могучие плечи и замер, широко расставив ноги и чуть опустив голову. Устрашающего вида палица из каменного дерева, с воткнутыми на конце клыками болотной рыси, лежала в его широкой ладони. Крез был готов к встрече.
- Зачем ты пришел, сын Кульгавого?! - Насмешливо спросил он у Нгэхо. - Неужели добыча стала столь скудна, что ты решил попытать удачи в Нижних Долинах? Или ребенок тоскует по отцу и желает повидаться с ним?!
- Я пришел поговорить не об этом, вождь! - Нгэхо пропустил оскорбления мимо ушей, гнев плохой союзник. - Ксали твоя дочь и ты не можешь ввести ее в свой шатер. Закон для всех один и ты это знаешь!
- Не тебе рассуждать о законе! - Взревел Крез, его маленькие глазки подернулись паволокой ярости. - Ксали из моего семени и будеть носить мое семя! Я говорю!
- Ты говоришь, я не слышу! - Нгэхо старался, чтобы его голос был ровным и не дрожал - страх еще хуже гнева.
- Значит время слов прошло! - Крез угрожающе взмахнул палицей. - Или делай то, зачем пришел или убирайся, трус и сын труса!
По толпе, собравшейся вокруг двух охотников, пробежал негромкий и безсвязный ропот неудовольствия. Коддо Кульгавого знали, как человека храброго, а Нгэхо также унаследовал эту черту от отца. Но Креза боялись и возмущение так и не переросло во что-то более существенное, чем просто невнятное и разрозненное ворчание.
Как облаком речного ила от упавшего на дно камня, сознание заволокло яростью . Кровь барабанами застучала в висках, вынуждая броситься на Керза, принуждая вцепиться ему в глотку. Неимоверных трудов стоило молодому охотнику обуздать свой гнев, упрятать его до поры до времени. Нгэхо громким голосом произнес ритуальную фразу:
- Ты вождь, Керз! Но ты стар, болен и слаб! Пришло время другому возглавить Большую Охоту!
Тот ничего не сказал в ответ и с ревом бросился вперед, занеся над головой дубину. Два воина закружились по поляне, нанося удары и уворачиваясь от встречных выпадов. Один старый, но все еще могучий и опытный, возглавляющий племя уже второй десяток лет, второй — молодый и ловкий, своим умом и храбростью, давно заслуживший место у Охотничьего костра.
Палица просвистела над самым ухом Нгэхо, заставив пригнуться к земле и отскочить в сторону. Керз наступал, со страшной скоростью нанося удары, со свистом разрывая целостность воздуха, вращаемым над головой, оружием. Лишь гибкость и прыть спасали пока молодого воина, от участи лежать на земле с размозженным черепом или проломленной грудью. Племя, наблюдающее за поединком, разразилось одобрительными криками.
Поднырнув под очередной выпад Керза, Нгэхо ударил в ответ. Крез увернулся, но недостаточно быстро — на животе запламенела длинная борозда. Но это напротив, казалось, еще больше разозлило его, с еще большей ненавистью заставляя устремиться в атаку. Нгэхо снова, как белка, заскакал по поляне, уходя от свистящей на излете палицы.
Подвела нога, еще толком не зажившая после схватки с Трупоедами. При очередном прыжке, молодой охотник, неудачно перенес вес на поврежденную конечность, на что та отозвалась резкой болью, заставив оступиться. Всего на мгновение, но этого чуть не хватило, чтобы Нгэхо расстался с жизнью. Дубина по касательной задела плечо. Топор выпал из онемевших пальцев, повисшей безвольной плетью правой руки. Нгэхо торопливо перехватил его левой и замер, чуть покачиваясь. Ни слова не слетело с губ, хотя в плече бушевал огонь и боль была ужасная. Крез ликующе засмеялся:
- Когда я убью тебя, то прикажу бросить тело в лесу! Мелкие твари обгрызут твои уши и нос, а птицам достанется язык и глаза. И в Нижние Долины, ты попадешь глухим, слепым и немым! Предки не узнают тебя и не примут в племя и ты вечно будешь скитаться, никому не нужный! Приготовься, сын Кульгавого — я твоя смерть!
Нгэхо промолчал и только презрительно сплюнул в истоптанную траву. Племя беспокойно шумело, пот заливал глаза, а мы шцы ног судорожно сводило от напряжения и усталости. Но он не отводил взгляда от приближающегося Креза, поднимающего палицу для окончательного удара. Вся надежда на спасение заключалась теперь в левой руке Нгэхо и топоре отца, сделанном из Небесного Камня, упавшего с небес с огнем и шумом. В пламени костра - мягкий и податливый, принимающий любую форму, остывая, он становился крепче обоженного дерева, острее обработанного кремня. И поэтому, Нгэхо не побежал, а лишь, оскалив зубы, покрепче перехватил рукоять.
С победным криком вождя, дубина пошла вниз, опускаясь на голову раненного. Яростно закричав в ответ, Нгэхо выбросил навстречу руку с топором. Дерево и металл встретились, раздался громкий треск и палица Креза переломилась, оставив в руках владельца короткий обрубок. Но рукоятка топора, тоже не выдержав силы удара, лопнула точно так же, как и дубина. Отбросив, ставшее теперь безполезным, оружие, двое мужчин с рычанием бросились друг на друга, сплелись в один извивающийся комок и покатились по земле, нанося удары.
Нгэхо ударил противника локтем в подбородок и, тут же, зубами вцепился в бицепс, пытаясь вырвать клок мышц. Крез закричал от боли и ярости, схватил юношу за волосы, с трудом отодрав его челюсти от своей руки. А затем обрушил громадный кулак ему на лицо, ломая нос. В глазах у Нгэхо сверкнула вспышка, оглушенный, он навзничь. И почувствовал, как пальцы вождя каменными тисками сжали его горло.
Окружающий мир померк, голоса шумящей толпы отступили на второй и план и доносилось откуда-то издалека. Осталось только агония задыхающихся легких и жаркое дыхание врага. Не выбраться из под тяжелого тела, не оторвать от себя намертво вцепившиеся крюки. Осталось только умереть.
Скрюченные пальцы здоровой руки зашарили по траве, пытаясь нащупать опору, приподняться и сбросить с себя противника. И легли на холодную, бугристую поверхность Небесного Камня.
Не задумываясь ни на секунду, Нгэхо ударил Креза по голове. Захват не ослаб, наоборот, стал еще сильнее. И он ударил еще. А затем еще раз. Пальцы на шее разжались, в лицо брызнуло, теплым и соленым закапало по губам, а Нгэхо бил и бил, не переставая, до тех пор, пока рука не отказалась подчиняться. Крез безвольной тушей навалился сверху, из месива развороченных черепных костей и слипшихся от крови волос, на юношу недоуменно уставился единственный уцелевший глаз. Тяжело столкнув с себя мертвеца, Нгэхо с хрипом вдохнул и зашелся кашлем. Облокотившись, привстал и мутным взором обвел молча сгрудившихся вокруг членов племени. А после, потерял сознание.

- Видишь, командир? Работает по принципу «мёртвой руки».
- Вижу… – сглотнул Ставецкий – Чего ты хочешь?
Взрывчатки было очень, очень много. Дородный аксакал оказался, на деле, щупленьким старичком, плотно обмотанным смертоносными пакетами.
Бутылкин зашевелился. Мелькнула мысль: «Надо бы ему что-то сказать».
Мимоходом бросил взгляд на окошко. Может, если сгруппироваться, прыгнуть…нет. Нет! Деду нужна секунда, чтобы разжать кулак, а взрыв наверняка сметёт всё вокруг, на десятки метров.
«Бутылкин…ах, да!»
Сержант Бутылкин кусал губы, медленно поднимал автомат, нерешительно наводя его на старика. Казалось, он нарочно медлит, ждёт командирского окрика, чтобы опустить оружие.
- Бутылкин, опусти оружие! – выдавил, наконец, Ставецкий.
Старик, тот словно и не заметил. Медленно, очень медленно он подошёл к табуретке, опустился на неё. Теперь, только исцарапанный стол отделял его от Ставецкого.
- Чего ты хочешь? – повторил Ставецкий.
Аксакал перегнулся через стол, склонился к самому лицу Ставецкого. Тёплое, несвежее дыхание.
- Бу! – рявкнул, внезапно, дед. Ставецкий отшатнулся, едва удержавшись, чтобы не бросится на пол.
Происходило что-то безумное. Бутылкин вскочил на ноги, бледный весь, укрытый ледяной испариной.
- Мразь! Тварь! Мразь!
- Бутылкин!
Сержант передёрнул затвор, выбросив на пол патрон. Старик грустно покачал головой.
- Бутылкин!
Пустой взгляд скользнул по командиру. Словно зомби, сержант опустил автомат, рухнул на скамейку.
Дед положил морщинистые руки на крышку стола.
Пультик, стиснутый в пальцах.
- Командир…
- Я слушаю! – уверенно и твёрдо отчитался Ставецкий.
Дед извлёк из-за пояса огромный, страшный, сточенный тесак, и положил его на стол. Ставецкий бессознательно отдёрнул локти.
- Командир, руби руку.
- Что?! – выдохнул Ставецкий.
Дед молча показал ему пульт.
- Руби.
Ставецкий затравленно огляделся. Бутылкий – бледный, трясущийся. Евстигнеев, что впустил старика – так и замер в дверях, пребывая, кажется, в совершенном ступоре.
«Сгруппироваться, окошко, звон стекла…»
Какой тяжёлый! Холодный, острый – командир ногтем попробовал лезвие.
- Какую?
- Что? – дед, казалось, ушёл в себя.
- Какую руку?
Аксакал замер, задумался. Словно такой вопрос не приходил ему в голову.
Длинная седая борода.
- Какой рукой ты убил моего внука? – глухо спросил он.
На Ставецкого камнепадом низверглось понимание. Аул, разбегаются испуганные бараны, БТР, прикрывший от пуль, крутая улочка, дворик, опять бараны…
…разрыв гранаты, так близко! Бородатая фигура с автоматом.
Очередь! Движение, ещё одна фигура крадётся за почерневшим тыном…
И ещё очередь. Фигура подломилась. Но эта была без автомата. И совсем, совсем маленькая. И что-то произошло, что-то навеки изменилось…
- Дед, я не хотел. Дед, я случайно! Зачем он…зачем он?
- Какой рукой?! – страшно взвыл аксакал.
Ставецкий опустил глаза.
- Автомат не удержишь одной рукой.
Скрип в углу.
Бутылкин свалился со стула. Странно стоя на коленях, безумно вытаращился на командира.
Дед даже не посмотрел в его сторону.
- Руби правую.
Похолодевшие пальцы тронули рукав. Ставецкий аккуратно положил нож.
- Дед, а можно левую? – очень тихо спросил он – Ну будь ты человеком! – в горле предательски заклокотало.
- Правую, руби правую – ровный ответ.
Ставецкий закатал рукав. Облизнул пересохшие губы.
- Бинт возьми, командир! – подал, наконец, голос Евстигнеев.
Ставецкий посмотрел на него, как на врага, отчего-то. Но потянулся к аптечке.
«Бинт, и принять чего-то надо, потом. Или лучше заранее. Принять, принять…» - голова плохо варила – «Что от этого помогает?»
Страшная мысль – от этого ничего не помогает.
Перетянув зубами моток бинта, Ставецкий рывком схватил тесак.
И грянул гром.
Бутылкин стоит. Дымится ствол автомата.
Аксакал несколько раз дёрнулся на полу. Агония.
Евстигнеев сидит на корточках, прямо в дверном проёме.
- Бутылкин, а Бутылкин, ты нас всех грохнул, знаешь?
Сержант посмотрел на него шалым взглядом, а Ставецкий, без замаха, двинул его в лицо, выбивая зубы, сокрушая кости.
Непонимающий взгляд.
«Интересно, не сработало устройство, или взрывчатки не было, блефовал старик?»
Бутылкин с недоумением таращился в потолок.

Гхм, отчего-то, говоришь? Не стоит, лучше без отчего-то.

Плохо представляю, что именно прделал ГГ. Нет у меня воображения. Можешь мне лично в деталях рассказать, что же произошло?

время-время-времечко. Под общий знаменатель его, окаянное, пожалуйста.

Не верю!
Мля, "Красивости". У Булгакова,я бы такое еще пережил, а здесь... Чем хоть кости то он ломал, кастетотм? И какакя у парниши реакция - "Непонимающий взгляд"? Ну-ну, вполне адекватно.
Батарейки сели. За такие концовки, мне кажется надо гасить авторов в углу душевой. К сожалению, меня тогда наверное загасят первого.
Но в принципе, хотя бы не совсем банально - никаких тебе там мечей, топоров-дубин, зеленокрылых херувимов.