Любимые стихи

[Геллер]

Метью Хопкинс



https://ficbook.net/authors/443478


и его шедевральная


Песня Аски

Скрытый текст - :

Ветры гривы заплели
Белым бурунам,
Ты плывёшь на край Земли,
К дальним островам.

За плечами, за кормой -
Только боль и смерть,
Перечёркнут путь домой -
Не о чем жалеть.

И совсем не о былом
Пролита слеза -
Солнце, выжатый лимон,
Брызнуло в глаза.

Позади - отнюдь не рай,
Так что просто жди,
И по звёздам не гадай,
Что там впереди.

Всё: и славу, и борьбу,
Страхи и мечты -
Пишут по воде судьбу
Кораблей винты.

[Азазелло]

Скрытый текст - ***:

Усталый корпус ночью тихо спит,
Лишь лампа тускло светит в коридоре.
И тикают настенные часы,
По каплям измеряя чьё-то горе...

Пост медсестры, звонящий телефон.
И снова в трубку слёзы едким градом:
"Пришел в себя? Скажите, как там он?"
И каждой маме хочется быть рядом...

Дежурный доктор молча обойдет
Все залы БИТ, проверив мониторы.
Здесь маленькая жизнь спасенья ждёт,
И слышится дыханье сквозь приборы...

Работа слажена, без права на ошибки.
Как сложен труд врачей и медсестёр:
В огромном мире (в сущности же зыбком)
Вести со смертью ненавистный спор.

Здесь детских снов связующая нить
Расписана строкой кардиограммы.
Здесь каждый непременно должен жить!
Здесь слезы поседевшей рано мамы...

Вновь на изломе пульсовой волны
(Припомнив, может, черта или Бога),
Врач снова осознает : "Мы нужны!",
Хоть судят иногда всерьёз и строго...

Пусть говорят, что места нет слезам,
И сердце здесь у всех в плену цинизма,
Но... "с каждой смертью умираю сам",
Смотря на мир в спасительную призму...

И, в общем, ряд высоких, громких фраз
Не лечит нервы, душу или сердце.
Кто к жизни возвращал детей не раз,
Улыбкой точно может их согреться!
...
Шумят тревожно, гулко агрегаты,
Продлить пытаясь жизненный итог.
Но...лечат ведь совсем не аппараты!
А врач. Который, ну, ничуть не Бог...

©Наталия Гросс

[Азазелло]

Скрытый текст - Абулькасим Лахути:

[Азазелло]

Скрытый текст - Формула Перельмана:

Русский математик Перельман
С виду мужичок обыкновенный —
в пиджачке, не бомж, не наркоман —
взял да вывел формулу Вселенной
русский математик Перельман.

Вывел скромно, мелкими шагами,
чтоб понять, как сделан этот мир.
Показал ее старушке-маме
и пошел на кухню пить кефир.

Формула далась ему не сразу —
он к ней шел, как ежик сквозь туман.
Целых двадцать лет ее, заразу,
вывести пытался Перельман!

Грыз гранит, как роет экскаватор,
подбирался к ней издалека,
мучил верный микрокалькулятор
марки «Электроника МК».

В формуле частей и скобок много:
синус, тангенс, дельта, интеграл.
В формуле была ошибка Бога
(Перельман чинить ее не стал).

Формулу найти мечтал бы каждый
математик мира. Но она
снилась Менделееву однажды
(только тот не понял ни хрена).

За нее отдать хоть жизнь, хоть почки
обещал Эйнштейн. И он был рад
отгадать три буквы в нижней строчке —
те, что е = мс2.

Формула же всех процессов в мире,
чтоб представить мог любой плебей:
это где-то пятьдесят четыре
метра интегралов и дробей.

Если там подставить в логарифмы
имя, телефон, объем груди,
и еще чего-нибудь для рифмы
вынести за скобки позади,

сверху — GPS-координату,
снизу — подпись, и число, и год… —
то она покажет каждый атом!
В смысле, что и где произойдет.

Если ж сократить ее безмерно,
указав у формулы внутри,
что пространство, как у нас, трехмерно,
и константа Пи — примерно три,

то для частной примитивной схемы
в нашей галактической дыре
формула рисует теоремы
хоть Ферма, а хоть Паункаре.

Этот-то пустяк по доброй воле
Перельман и скинул в интернет,
пререкаясь с анонимным троллем
в чате «матанализ точка нет».

И пошло… Закопошилась пресса.
Крики «Гений!», «Бред!», «Мое, отдай!»
(оказался тролль — большой профессор,
как считает весь его Китай).

И уже наутро Перельману
раздались звонки его коллег:
мол, какие творческие планы?
Допиши-ка восемь человек

в авторы статейки по секрету.
Ты ж в науке, не в монастыре.
Мы ж все вместе доказали эту…
как там, говоришь? Пуанкаре?

Отключив мобильник от эфира,
телефону оборвав шнурок,
Перельман собрался за кефиром.
Хорошо, что посмотрел в глазок!

У него за дверью прямо в метре —
журналисты, поп, какой-то мент,
да еще какой-то Виктор Петрик
с транспарантом «выкуплю патент!»,

да еще налоговый инспектор,
и отец Кирилл, и дед Пихто,
да студент Раскольников с конспектом
и какой-то штукой под пальто,

контактеры, репортеры, дуры,
почтальоны с кучей барахла,
и Каспаров с шахматной фигурой
в виде двухголового орла.

Все гудели и чего-то ждали.
Перельман сказал: подите вон!
И услышал: «Перельман, вам дали
в институте Клэя миллион!

Миллион! И в долларах! Его ведь —
не засунешь целиком в карман!
Мы пришли помочь его освоить!
Если вы не против, Перельман».

«Нам — крестьянам!», — попросил Зюганов.
«Нам — ученым!», — возразил студент.
«Нам — на нано, нам на нано, нано!», —
спели под гармошку поп и мент.

И какой-то пьяный бомж в халате
все хрипел и кашлял: «Гриша, бля!
Мы ж с тобой учились на физмате!
Дай на пиво два в шестой рубля?»

А один, забравшись на ступеньки,
громко объявил, как только мог:
«ПЕРЕЛЬМАН СЕБЕ ОСТАВИТ ДЕНЬГИ!!!», —
и давай подмигивать в глазок.

Перельман глазок заклеил скотчем.
Тумбочкой подпер входную дверь.
Сел за стол, решителен и точен,
размышляя: как же быть теперь?

Вынул карандаш обыкновенный,
старый калькулятор вынул он
и подставил в формулу Вселенной
и себя, и этот миллион.

Показала формула такое,
что уже и верится с трудом:
как он с мамой где-то под Москвою
начал строить загородный дом.

Газ, водопровод, скандалы, крики,
взятки, просьбы, штрафы, местный суд.
Как его дебильные таджики
самосвалом две стены снесут.

Как ему сидеть внутри машины,
проклиная пробки по Москве.
Как враги-коллеги режут шины
в купленном для мамы БМВ.

Как в ток-шоу «Есть ли Бог и Вера?»
спорят с ним Малахов и Билан.
Как он едет в лагерь Селигера
пару лекций спеть под барабан.

Как найдут внезапно кражу века
и дадут ему условный срок:
он же взял без кассового чека
миллион, не уплатив налог.

А Басманный суд накроет муза
завести пятнадцать новых дел:
что, читая лекции по ВУЗам,
Перельман оттуда тырил мел.

И примерно все в таком же роде —
посадили, отобрали дом,
а затем по формуле выходит
сердце, два инсульта и дурдом…

Перельман воскликнул:
«Сгиньте, гады! Премия мне ваша не нужна!
Есть кефир, а больше мне не надо!
Быстро все пошли отсюда на!»

[Азазелло]

Скрытый текст - ...:

Живи. Не жалуйся, не числи
ни лет минувших, ни планет,
и стройные сольются мысли
в ответ единый: смерти нет.

Будь милосерден. Царств не требуй.
Всем благодарно дорожи.
Молись -- безоблачному небу
и василькам в волнистой ржи.

Не презирая грез бывалых,
старайся лучшие создать.
У птиц, у трепетных и малых,
учись, учись благословлять!

14 февраля 1919

[Гёрлум]

Скрытый текст - :

В этом городе птичий полёт шелестит быстролистыми клёнами,
В этом городе море поёт, тычет в пристань губами зелёными,
Но лето не открытий полно - открывашек, тоски да обманчиков.
Я больна, чёрт возьми, я больна, мне не снятся красивые мальчики,
Мне не снится горячая мгла, мне не снятся лесные красавицы,
Мне - луна, тяжела и кругла, всё в открытые руки бросается.
Я стою, растопырив глаза и раззявив ослабшие пальчики.
Я - то что, мне бы лучше назад, мне бы всё - таки вечер и мальчики,
Или жить, или пить допьяна, мне б июль Будапешты с Варшавами,
Но луна тяжела и полна и щекочет боками шершавыми…

И я не знаю, что стало вдруг,
Какой сломался рычаг,
Но есть лишь пара дрожащих рук -
И те от боли кричат.
Обратно время крутят года,
Мотают века за день,
И мне теперь уже никуда,
Замри, струну не задень.
Фонарь - аптека - остановись,
Я путаюсь в падежах,
Осталось только - ни шагу вниз
И заповедь - удержать.
И бьётся в потных ладонях свет,
Полынный, горький на вкус,
И вот сейчас бы немножко вверх -
А я как раз отвлекусь,
И разбиваются в кровь слова,
Течёт ручейком тоска,
Гудит горячая голова,
И нет ничего в руках.
Незваный ветер застыл в дверях,
Расширен ночной зрачок,
И значит, рукописи горят,
Которые не прочёл.
А век за веки рванет - проснись,
Мол, время - то истекло,
Моя луна полетела вниз.
Рассвет. Простыня. Тепло.
И вы не верьте, не верьте мне,
Делите слова на два,
Пока ещё не начнет темнеть,
Я даже вполне жива.
И ты звони, весели, шали,
Играй с открытым огнём,
Ведь я не знаю, случится ли
Проснуться будущим днем.
Дура. Пока живешь - значит, пока нормально.
Твой кареглазый ёж щурится из кармана.
Всё хорошо - к тому ж наша земля вращается,
Твой сероглазый муж осенью возвращается.

Тоже спасибо, для тех, кто в каске - выживу, дотяну
Плачет принцесса в забытой сказке: "Мама, хочу луну."
Пыльный усталый загар на плечи - будто бы плащ - пажу.
Да, я готова. Включайте вечер. Может быть, удержу.

[Азади]

А́нна Барко́ва

ТОСКА ТАТАРСКАЯ

Волжская тоска моя татарская,
Давняя и древняя тоска,
Доля моя нищая и царская,
Степь, ковыль, бегущие века.
По солёной казахстанской степи
Шла я с непокрытой головой.
Жаждущей травы предсмертный лепет,
Ветра и волков угрюмый вой.
Так идти без дум и без боязни,
Без пути, на волчьи на огни,
К торжеству, позору или казни,
Тратя силы, не считая дни.
Позади колючая преграда,
Выцветший, когда-то красный флаг,
Впереди - погибель, месть, награда,
Солнце или дикий гневный мрак.
Гневный мрак, пылающий кострами, -
То горят большие города,
Захлебнувшиеся в гнойном сраме,
В муках подневольного труда.
Всё сгорит, всё пеплом поразвеется.
Отчего ж так больно мне дышать?
Крепко ты сроднилась с европейцами,
Тёмная татарская душа.

А в ответ на слова покаяния
Пуще черные вороны каркают
«Не исполнятся ваши желания,
И молитва не принята жаркая.
Хлеб посеете, а пожнёте вы
Ядовитые травы сорные,
И в который раз подожжёте вы
Города, от грехов ваших чёрные».

— «Вороньё», 7 сентября 1954

[Азазелло]

Скрытый текст - Пляши в огне:

Если я с собой не в ладу, чтоб ей оборваться, струне,
Но раз уж объявился в аду - так и пляши в огне!
Раз ужe в аду, так ты пляши в огне.
Сходу пропаду, если нет ни души во мне.

Мне бы сотворить ворота у трех дорог.
Да небо своротить охота до судорог.

Гадами ползут времена, где всяк себе голова.
Нынче - Страшный Зуд. На, бери меня, голого!
Нынче Скудный день. Горе - горном, да смех в меха!
С пеньем на плетень, - горлом - красного петуха.

С ниточки по миру отдам, значит сберегу.
С ниточки по миру - да что я еще могу!

Но сбей озноб да брось меня в пот.
Каков лоб, таков и приход.
Но дай восход, и я его подожгу.

Воля уготована всем кому вольготно.
Мне с моею милою - рай на шабаше.
У меня есть все, что душе угодно,
Но это только то, что угодно душе.

Ой, не лей елей, да я не пью, я пою, да нынче мне в седло.
Пей да не жалей, ведь праздник на моей стороне.
Все бы хорошо, да в одиночку не весело.
Да почему бы нам с тобой не плясать в огне!

Чтобы пятки не жгли угли да не пекла зола.
Да не рубиться в рубли да от зла не искать бы зла.

Я тобой живу, но прости, мне сны - не житье
И я не согрешу против истины, согрешив за нее

Я тебя люблю, и я иду на звон струны из твоей косы
Мы обручены, и значит время задуть часы
Время выйти в лес, где поляны твои святы
Времени в обрез - цветы и еще цветы.

Я тебя люблю, и я уйду, раз уж я пришел.
Я тебя люблю, по колено мне трын-трава.
Так вей слaвянским словом молва, как все хорошо!
Славно на земле, где всяк всему голова.

Я тебя люблю, и в облака смотрю свысока.
Весело ли грустно, да по Руси по руслу речёт река

Как течёт река в облака, а на самом дне
Мечется огонь, и я там пляшу в огне!

апрель 1986 года

[Азазелло]

Скрытый текст - Послание "евангелисту" Демьяну:

Я часто думаю, за что Его казнили?
За что Он жертвовал Своею головой?
За то ль, что враг суббот, Он против всякой гнили
Отважно поднял голос Свой?

За то ли, что в стране проконсула Пилата,
Где культом кесаря полны и свет и тень,
Он с кучкой рыбаков из бедных деревень
За кесарем признал лишь силу злата?

За то ли, что Себя на части разделя,
Он к горю каждого был милосерд и чуток
И всех благословлял, мучительно любя,
И стариков, и жён, и крохотных малюток?

Демьян, в «Евангельи» твоём
Я не нашёл правдивого ответа.
В нём много бойких слов, ох как их много в нём,
Но слова нет достойного поэта.

Я не из тех, кто признаёт попов,
Кто безотчётно верит в Бога
Кто лоб свой расшибить готов,
Молясь у каждого церковного порога.

Я не люблю религию раба,
Покорного от века и до века,
И вера у меня в чудесное слаба —
Я верю в знание и силу Человека.

Я знаю, что стремясь по нужному пути,
Здесь на земле, не расставаясь с телом,
Не мы, так кто-нибудь другой ведь должен же дойти
К воистину божественным пределам.

И всё-таки, когда я в «Правде» прочитал
Неправду о Христе, блудливого Демьяна —
Мне стало стыдно, будто я попал
В блевотину, извергнутую спьяну.

Пусть Будда, Моисей, Конфуций и Христос
Далёкий миф — мы это понимаем, —
Но всё-таки нельзя ж, как годовалый пёс,
На всё и всех захлёбываться лаем.

Христос — Сын плотника — когда-то был казнён…
Пусть это миф, но всё ж, когда прохожий
Спросил Его: «Кто ты? » — ему ответил Он:
«Сын человеческий», но не сказал: «Сын Божий».

Пусть миф Христос, как мифом был Сократ,
И может быть из вымысла всё взято —
Так что ж теперь со злобою подряд
Плевать на всё, что в человеке свято?

Ты испытал, Демьян, всего один арест —
И то скулишь: «Ах, крест мне выпал лютый».
А что б когда тебе Голгофский выпал крест
Иль чаша с едкою цекутой?

Хватило б у тебя величья до конца
В последний час, по их примеру тоже,
Весь мир благословлять под тернием венца,
Бессмертию уча на смертном ложе?

Нет, ты, Демьян, Христа не оскорбил,
Своим пером ты не задел Его нимало —
Разбойник был, Иуда был —
Тебя лишь только не хватало!

Ты сгусток крови у креста
Копнул ноздрёй, как толстый боров,
Ты только хрюкнул на Христа,
Ефим Лакеевич Придворов!

Ты совершил двойной тяжёлый грех
Своим дешёвым балаганным вздором,
Ты оскорбил поэтов вольный цех
И малый свой талант покрыл большим позором.

Ведь там за рубежом, прочтя твои стихи,
Небось злорадствуют российские кликуши:
«Ещё тарелочку демьяновой ухи,
Соседушка, мой свет, откушай».

А русский мужичок, читая «Бедноту»,
Где «образцовый» труд печатался дуплетом,
Ещё сильней потянется к Христу,
А коммунизму мат пошлёт при этом.

[Хрононафт]

Есть женщины в русских селеньях
С спокойною важностью лиц,
С красивою силой в движеньях,
С походкой, со взглядом цариц,
Их разве слепой не заметит,
А зрячий о них говорит:
«Пройдет — словно солнце осветит!
Посмотрит — рублем подарит!»
Идут они той же дорогой,
Какой весь народ наш идет,
Но грязь обстановки убогой
К ним словно не липнет.
Цветет Красавица, миру на диво,
Румяна, стройна, высока,
Во всякой одежде красива,
Ко всякой работе ловка.
И голод и холод выносит,
Всегда терпелива, ровна…
Я видывал, как она косит:
Что взмах — то готова копна!
Платок у ней на ухо сбился,
Того гляди косы падут.
Какой-то парнек изловчился
И кверху подбросил их, шут!
Тяжелые русые косы
Упали на смуглую грудь,
Покрыли ей ноженьки босы,
Мешают крестьянке взглянуть.
Она отвела их руками,
На парня сердито глядит.
Лицо величаво, как в раме,
Смущеньем и гневом горит…
По будням не любит безделья.
Зато вам ее не узнать,
Как сгонит улыбка веселья
С лица трудовую печать.
Такого сердечного смеха,
И песни, и пляски такой
За деньги не купишь. «Утеха!»
Твердят мужики меж собой.
В игре ее конный не словит,
В беде — не сробеет, — спасет;
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет!
Красивые, ровные зубы,
Что крупные перлы, у ней,
Но строго румяные губы
Хранят их красу от людей —
Она улыбается редко…
Ей некогда лясы точить,
У ней не решится соседка
Ухвата, горшка попросить;
Не жалок ей нищий убогий —
Вольно ж без работы гулять!
Лежит на ней дельности строгой
И внутренней силы печать.
В ней ясно и крепко сознанье,
Что все их спасенье в труде,
И труд ей несет воздаянье:
Семейство не бьется в нужде,
Всегда у них теплая хата,
Хлеб выпечен, вкусен квасок,
Здоровы и сыты ребята,
На праздник есть лишний кусок.
Идет эта баба к обедне
Пред всею семьей впереди:
Сидит, как на стуле, двухлетний
Ребенок у ней на груди,
Рядком шестилетнего сына
Нарядная матка ведет…
И по сердцу эта картина
Всем любящим русский народ!