"Грёза Эры", повесть

[Sera]

Я работаю над этой повестью уже третий год: заканчиваю, снова начинаю, правлю, переписываю и прочее. Пролог и начало уже выкладывала в разных темах, поэтому отрывок увеличила.

Скрытый текст - Пролог, часть 1 главы:

Пролог.

Главное – найти своё место в жизни.
Удачи!
(Надпись на открытке)

Мой дедушка покончил жизнь самоубийством в психиатрической клинике под Веной. Он был, как мне часто говорили, хорошим человеком, но не от мира сего. Мне на память о нём остался только потемневший от времени кожаный кисет, от которого по-прежнему пахнет крепким табаком. Дедушка много курил, поэтому кисет был ему дорог. Сейчас он ставл дорог мне.
Мой отец умер в психиатрической клинике под Лондоном. Отца я почти не помню, мне было пять лет, когда его от нас забрали, и мама много плакала. И я тоже плакала, но просто так, за компанию. По словам мамы, отец тоже был хорошим человеком и тоже не от мира сего. Отец верил в то, что он необыкновенный, и часто грезил. Лишь потом я поняла, что эти грёзы были галлюцинациями, которые неотступно преследовали отца и мешали ему жить. Именно эти галлюцинации и забрали его у меня. В память об отце мне остались две его фотографии, обе сделанные на берегу Черного моря, когда они с мамой только поженились. На этих снимках отец молодой и очень красивый. А ещё мне осталась (мама об этом не знает) его картина. Я прячу эту картину, потому что, как только отца поместили в клинику для душевнобольных, мама лично собрала все отцовские работы, вынесла в сад и сожгла.
Это удивительная картина, я никогда не видела такой ни на одной из выставок. Она написана красными красками на чёрном фоне и изображает виселицу. Когда я смотрю на неё, мне порой кажется, что верёвка с петлёй покачивается от ветра. А ещё на картине есть человек, он стоит очень далеко маленьким багровым силуэтом. Не знаю, что хотел сказать отец, когда писал эту картину, и какими были остальные его работы, но я могу смотреть на неё часами, не отрываясь.
Я знаю, что мама боится за меня. Боится, что я тоже сойду с ума. Каждый раз, когда я говорю что-нибудь невпопад, она смотрит на меня испуганными глазами и непременно спрашивает, что я имела в виду. Маме кажется, что я тоже рано или поздно начну грезить наяву, как грезили отец и дедушка, и поэтому она следит за мной. Я могу понять её страх, ведь все боятся непонятного, а у неё в роду нет ни одного сумасшедшего. У неё нет - а у меня есть.
В пятом классе, когда мы на уроке литературы читали Диккенса, я вдруг встала и сказала на весь класс: "А у меня была бабушка - ведьма". Я сказала это просто так, не задумываясь, шутки ради, а вечером учительница позвонила моей маме, и мама меня заперла в комнате, что я не говорила глупостей. Теперь я понимаю, что это тоже было проявлением её страха.
Потерять рассудок - страшно. Потерять себя как человека, чтоб найти как существо. По крайней мере, так видится со стороны. И дальше есть только два пути: презрение и жалость. Или смесь презрения и жалости, помешанные на боязливом любопытстве ко всему иному.
Но это со стороны, информация, считанная с взглядов прохожих. А изнутри всё просто и понятно, так, как должно быть, только без привычных стереотипов, вбитых в детские умы молотами воспитания.
Я родилась в Вене, пошла в детский сад в Ньюпорте, начала учиться в школе в Лондоне, закончила - в Москве. Я всю жизнь была в пути, даже в те минуты, когда оставалась на месте. Моя мама бежала, и я бежала вместе с ней.
И только сейчас мне становится понятно, что Грёза - это не галлюцинация, не ненормальность. Это образ жизни.

1 Глава.

Меня кто - то позвал.
Потом ещё раз, очень тихо, но отчётливо и по - имени. Голос, сливаясь с шорохом листьев, сам становился похож на шорох.
Я села на постели и осмотрелась, хотя знала, что в комнате никого быть не может. Да и во всей округе никто не мог знать моего имени. Мы лишь пять дней назад въехали в этот дом в Подмосковье, купленный за смешные деньги. Дом был большим, двухэтажным, старым и требовал ремонта. Он стоял немного в стороне от посёлка почти на самом берегу круглого озера, вокруг которого росли осины и берёзы. Но возле дома прежние хозяева посадили разлапистые клёны. Сейчас, в конце сентября, деревья облетали и засыпали своими листьями большую открытую веранду.
Мне этот дом понравился с самого начала; ещё до того, как мама дала согласие на его покупку, я уже знала, что мы будем в нём жить. Дом был одинок и печален. Ему нужна была семья, и не любая, а именно наша. Только нас он ждал всё время с самого своего рождения, и только мы должны были им владеть.
- Инга,- шелестело по комнате.- Инга...
Я осторожно опустила ноги с постели. Точно помню, что, ложась спать, закрывала окно, а теперь оно распахнуто настежь: ветер зябко гуляет по комнате, расшвыривает по столу аккуратные стопки фотографий. Я закрыла окно и, не придумав ничего лучше, принялась ползать по полу, собирать фотографии и складывать их в стопку. Мельком взглянула на циферблат электрических часов, стоящих на прикроватной тумбочке - 3:47.
Фотографии были моей работой. Журнал "Мир вокруг нас" проводил конкурс фоторабот, задавшись целью нанять нового фотографа. Участвовали и профессионалы, и такие, как я, и даже ещё хуже - в общем, все, кто умеет держать в руках фотоаппарат. Я отнесла в редакцию серию фотографий, который я сама назвала «Крыши Лондона», посвящённые самобытной архитектуре английский столицы. Работы понравились, меня взяли на испытательный срок.
И вот уже второй месяц после шестидесяти дней стажировки я работала штатным сотрудником журнала.
Собрав снимки, я протянула руку к ящику стола, когда...
- Инга!..
Я вздрогнула и выронила все фотографии. Сердце гулко билось о рёбра. Стало понятно, что в доме чужой.
Накинув кофту, потому что, несмотря на котёл в подвале, в доме всегда было прохладно, я вышла из комнаты. В одной руке сжимала сильный фонарь, поводила широким лучом из стороны в сторону, в другой – бейсбольную биту. Можно было зажечь свет, но мне хотелось поймать взломщика с поличным.
Я жила на втором этаже, занимала одну комнату из пяти, пока что пустующих. Мы решили сделать в них большую библиотеку, кабинет и две гостевых. Все эти комнаты соединялись длинным коридором, заканчивающимся большим окном. Я старалась ступать бесшумно, однако старое дощатое покрытие под ногами предательски поскрипывало.
Медленно, считая шаги, я дошла до лестницы на первый этаж, постояла немного, прислушиваясь, но ничего не услышала и принялась спускаться вниз, держа биту наготове. Лестница тоже была скрипучей, и сейчас, в ночной тишине, пела гораздо громче, чем днём. В этот момент мне не было страшно, скорее любопытно, хотя страх стал бы естественной реакцией. Спускаясь по лестнице - бесконечные двадцать ступенек, - я думала только о том, что после этого похода надо успеть ещё немного поспать, иначе рабочий день можно будет считать загубленным.
На первом этаже было тихо, никто больше не звал меня и не издавал никаких других звуков. Но это не обмануло, я точно знала, что к нам забрался взломщик. Это знание было настолько твёрдым, что я заранее приготовилась к встрече и была бы разочарована, окажись дом пустым.
В дом вели три двери: две парадные, расположенные по обе стороны от фасада, и чёрный вход за кухней. Сначала я прошла тёмной гостиной к парадным и проверила, надёжно ли они заперты. Оказалось, что вполне надёжно. Потом пошла на кухню через большую столовую.
В столовой было холодно, гораздо холоднее, чем в остальном доме, потому что одно окно было выбито, и в пустую раму врывался студёный осенний ветер. Я поёжилась. Мы с мамой ужинали всегда на кухне, если можно сказать "всегда" после пяти дней с момента въезда, и ждали, когда из посёлка приедет обещанный стекольщик.
- Инга.
Теперь голос прозвучал совсем близко, словно его хозяин стоял в паре метров от меня. Я застыла, только теперь испугавшись. В темноте никого не было видно, но прислушавшись, я отчётливо уловила постороннее дыхание.
- Кто здесь? Немедленно выходи на свет!
Я старалась, чтоб мой голос звучал спокойно и уверенно, но сама услышала истеричные нотки. Свет от фонаря, круглой лепёшкой лежащий на полу и частично на пыльном столешнице, мелко дрожал.
- Я уже на свету.
- Я ничего не вижу!
- Ещё увидишь.
- Кто ты?! Что тебе надо?! - сорвалась на крик.- Как попал в дом?!
Никто не ответил. Я ещё несколько минут стояла неподвижно, но уже знала, что, кем бы ни был пришелец, теперь его нет. Оставалось только гадать, что это было: призрак или обман. Или что - то ещё, чему пока нет объяснения.
Страх отступил, сменившись нервной дрожью. Я положила биту на стол и провела ладонью по мокрому лицу.
Стало ещё холоднее. Плотнее закуталась в кофту, обвела столовую светом и, не заметив ничего подозрительного, пошла обратно.
У лестницы стояла мама, сжимая в руке костыль, с которым она ходила, когда сломала ногу. Мама не позаботилась о тёплой одежде, и полы её халата слабо шевелились от сквозняка.
- Ты что не спишь?- удивилась я.
- Я услышала голоса,- ответила мама.- Это ты разговаривала?
Мама задала этот вопрос таким тоном, что я поняла: если скажу утвердительно, она немедленно отправит меня к психиатру. Поэтому я покачала головой.
- Мне показалось, что в дом забрался посторонний. Я спустилась проверить. Почему ты не спишь?
- Я услышала голоса,- повторила мама.
- Это сон,- ответила я, проходя мимо неё на лестницу.- Иди спать, ещё очень рано.
Знаю, что мама не пошла к себе, стояла у лестницы и смотрела вслед, пока не услышала, как хлопнула дверь в мою комнату. Это её страх, и она боится его, но всё равно ничего не может с собой поделать. Она чувствует себя обязанной следить за мной.

[Sera]

Скрытый текст - продолжение 1 главы:

Утренний кофе разогнал остатки сна. Мама ни о чём не упоминала, молча сидя рядом, и мне самой стало казаться, что всё случившееся ночью - это просто сон. Один из тех, что волнуют в первые минуты после пробуждения, а потом забываются.
В окно кухни - единственной комнаты, где уже полностью закончили уборку - светило тусклое сентябрьское солнышко и красивыми бликами ложилось на светлую деревянную мебель кухонного гарнитура. Гарнитур остался от прошлых хозяев и сначала мы хотели его выкинуть как старый хлам, но после чистки и некоторой реставрации оказалось, что он (как, впрочем, многое в доме) настоящее произведение искусства. Даже по соседству с новой техникой смотрелся как родной.
- Сегодня придут десять человек,- сказала мама, глядя себе в чашку.- Будут убирать второй этаж. Ремонт в тех комнатах займёт не меньше недели.
- Я в своей комнате убралась сама, в неё можно не заходить.
- Они будут перестилать пол и менять оконные рамы. Я не хочу, чтоб зимой ты подхватила воспаление лёгких из-за того, что в комнате сквозняк.
Я нахмурилась.
- Если они переставят мебель и, когда вернусь, там будет бардак...
- Это ремонт, и я лишь хочу, чтоб ты относилась к нему терпимее. Твою комнату сделают первой, через пару дней она будет готова. Кстати, ты выбрала цвет обоев?
- Бежевые.
- Просто бежевые?
- Да, просто бежевые, я видела в твоих образцах под номером семь. К ним подойдёт заказанная мебель. А лампу я выберу сама, и шторы тоже. То, что ты повесила - это тряпки.
Мама обиделась и пожала плечами.
Ремонт в доме, начавшийся с крыши, был моей головной болью и маминой радостью. Будь её воля, она бы целыми днями посыпала себя строительной штукатуркой. Собственно, этим она и занималась последние две недели, сначала подготавливая дом, чтоб в нём можно было существовать, а теперь наводя лоск.
Долгие годы мама работала дизайнером интерьеров в одном хорошем агентстве в Лондоне, постоянно откладывала деньги, что теперь позволяло нам жить довольно прилично. Она уже послала своё резюме во все стоящие фирмы Москвы и ждала только положительных ответов, глубоко уверенная, что в России дизайнеров её класса. Честно говоря, у мамы бывали стоящие идеи, но её мания сделать из моей комнаты домик куклы Барби раздражала. Она почему - то упорно не желала замечать, что дочери уже исполнилось девятнадцать.
После завтрака я быстро оделась, взяла папку с новыми наработками и вышла из дома. Несмотря на солнце, на улице было холодно, и земля покрылась белой изморозью. За калиткой дорожка раздваивалась, тропинка слева вела через рощу к автобусной остановке, с которой я и планировала уехать в город; тропинка, ведущая направо, вскоре сбегала к присыпанному жёлтыми листьями озеру с сухими, замёрзшими камышами у дальнего берега. Озеро было диким, питающимся из подземных ключей, и летом, должно быть, в нём жили лягушки.
В редакции я появилась за десять минут до начала рабочего дня и за пятнадцать минут до начала утреннего совещания. Запаса времени хватило, чтоб немного поправить макияж, причесаться и сложить фотографии в том порядке, в котором я намеревалась предоставить их на редакторский суд. Антон Никитин, журналист, вместе с которым мы готовили статью, посвящённую проблемам тотальной вырубки лесов, уже видел фотографии и остался вполне доволен, но его слово не было решающим.
Я ещё не закончила подготовку, когда подошёл Антон.
- Привет,- он чмокнул меня в щёку. Мог и не чмокать, было понятно, что мы с ним не пара и никогда ею не станем, но у Антона имелась странная привычка - чмокать всё, что движется, в радиусе десяти метров.
Я улыбнулась.
- Привет. Вижу, настроение у тебя боевое.
- Отстою эту статью. Я в неё всю душу вложил.
- Хоть бы себе кусочек оставил.
В кабинете главного редактора Петра Сергеевича Мыслова уже собрались все, кто готовил материалы к новому номеру, выходящему через три дня. Мы с Антоном пришли одними из последних, но не последними, поэтому гневные взгляды выпали не на нашу долю. Поспешно заняли свои места за длинным редакторским столом. Я шепотом здоровалась с коллегами, хотя большинство уже не помнила по именам, и старалась держаться уверенно. Мои работы к прошлой статье были встречены с сомнительным одобрением, и хоть Антон не раз говорил, что Мыслову нельзя угодить, всё равно горела желанием реабилитироваться. Выглядела спокойной и даже немного небрежной, как бывалый профессионал, но внутри сжималась тугой пружиной нервов.
Мыслов начал с ведущих сюжетов номера, которые ни Антону, ни тем более мне пока не доверяли. Я старалась слушать очень внимательно, особенно то, что говорилось о чужих снимках, потому что замечание, полученное другим сотрудником, могло уберечь меня от ошибки в будущем. Одновременно я сравнивала свои работы с работами людей, не первый год работающих в журнале, и расстраивалась. Их фотографии выглядели лучше моих. И это было совсем неудивительно, я, по - сути, ничего не понимала в фотографии, судила о снимках только по одному критерию: красиво - некрасиво. Старалась сделать так, чтоб в кадре всё выглядело красиво, не задумываясь о таких важных деталях, как ракурс или композиция. Вместо этого работала интуиция.
И тут меня затошнило. Совершенно неожиданно желудок сжался тугим комом и упрямо полез в горло, душная волна накрыла с головой, появившись на лбу холодной испариной. Я отвернулась, стараясь только не прикрыть рот рукой, и мучительно глотала содержимое желудка на своё место.
- Крижитская!
Голос редактора заставил меня поднять голову. Не знаю, сколько времени я боролась с дурнотой, но достаточно долго, чтоб до меня дошла очередь.
Антон рассказывал, каким образом построена статья и какие изменения внесены после рекомендаций редактора, а я тут же подтверждала каждое его решение готовым снимком. Мы заливались соловьями минут десять, после чего Мыслов пробежал глазами готовую статью, отбросил в сторону и решительно заявил:
- Я не могу пустить в печать эту слезливую ерунду.
- Я исправил всё, на что вы указали в прошлый раз,- возразил Антон.
- И всё равно мне не нравится. Это серьёзная проблема и писать о ней тоже надо серьёзно, а не в стиле народной частушки. Общее направление меня устраивает, но стоит пересмотреть стиль написания. Сделай его жёстче, напористее.
- А фотографии?- втиснулась я в их беседу. Конечно, я переживала за Антона, но всё же моя работа волновала меня больше.
Мыслов передёрнул плечами.
- Большую часть можно смело отправлять на макулатуру, когда-нибудь из этой бумаги выйдут отличные пособия для начинающих фотографов. Но несколько снимков можно поместить в статью. Это всё или есть не проявленные?
- Есть несколько, которые я не переносила на бумагу.
- Вот и перенеси. Жду вас у себя через три часа, и чтоб всё было готово.
Антон, мрачный, как снеговая туча, молча кивнул и вернулся на место. Я последовала за ним, мысленно показывая Мыслову язык. В реальности предпочла оставить его за зубами.
Разнос продолжался ещё около тридцати минут, после чего я в который раз убедилась, что Антон говорил правду: нашему редактору угодить невозможно. За исключением двух уникальных статей, которые написали бывалые журналисты, ему не понравилось ничего. Будь его воля, журнал выходил бы вообще без статей, чтоб каждый мог сдать его в макулатуру и получить кипу свежих тетрадей.
И, тем не менее, хоть Антон знал это не хуже меня, он расстроился. Я стояла рядом и не знала, как его подбодрить.
- Не расстраивайся, он же не сказал, что надо начинать с самого начала,- сказала я, понимая, как неуклюже это звучит.- Просто немного доработать текст, и всё.
- И всё?- горько усмехнулся Антон.- Это, по-твоему, так мало? Я эту статью три недели писал, а теперь должен за три часа переделать.
- Значит, у тебя нет времени на пустую болтовню. Да и я, пожалуй, займусь делом, может, вместе у нас получиться неплохой продукт.
Я оставила Антона предаваться скорби и села за компьютер, чтоб найти на диске ненапечатанные фотографии и быстренько перенести их на бумагу. Честно говоря, теми фотографиями, что остались, я была не очень довольна, но порой моё мнение и мнение Мыслова расходились. Поэтому я предпочитала не спорить.
Снова накатила волна тошноты, ещё более мощная, чем предыдущая. Желудок превратился в ком огня, рот наполнился ядовитой горечью. Теперь я не выдержала и со всех ног понеслась в туалет, и завтрак уплыл в слив раковины. Опершись руками о стену, я прислонилась горящим лбом к холодному крану и пыталась сфокусировать зрение. Постепенно перед глазами прояснилось.
Несколько минут стояла неподвижно, ожидая нового приступа, но его не последовало. Потом умылась и прополоскала рот. Самочувствие было самое поганое, как будто я не просто отравилась, а перенесла тропическую лихорадку. Опираясь на раковину, я несколько минут стояла неподвижно, глядя на себя в зеркало, но не заметила ничего нового: узкое лицо, нос чуть длинноват, карие глаза, короткие тёмные волосы, и загар ещё не сошёл. То же лицо, что и утром, и за день до этого, и за месяц.
Подкатила тошнота, но слабая, напоследок. Я ещё раз прополоскала рот и выпрямилась, одёргивая кофту. Вроде бы теперь всё прошло. И хоть эти приступы были очень неприятны, я решила не заострять на них внимания, потому что если заострить, то надо идти в больницу, а больницы не люблю с детства.
В туалет вошла ещё одна журналистка, молодая, но, со слов редактора, безумно талантливая Оксана Латышева. Она была старше меня всего года на четыре, но держалась подчёркнуто на расстоянии. В редакции поговаривали, что Мыслов уже записал её себе в любовницы. Сейчас Оксана кивнула, как бы поздоровалась, и исчезла в кабинке.
Я решила, что перерыв закончен, повернулась к двери, и в этот момент поняла, что позади меня кто - то стоит. Это ощущения было настолько отчётливым, что я замерла. Стало так страшно, что горло сжалось спазмом, и дыхание оборвалось. По телу прошла ледяная дрожь. Я ничего не услышала и не увидела, но знала, что права. Медленно, миллиметр за миллиметром, я поворачивалась назад, преодолевая, словно толщу воды, сопротивление своего страха. Я никогда прежде не испытывала похожих ощущений, и то, что это было впервые, только обостряло все чувства. Казалось, ещё секунда – и чья - то костлявая рука ляжет на плечо, а я даже не смогу закричать.
Собравшись, я обернулась и нос к носу столкнулась с вышедшей из кабинки Оксаной. Она отшатнулась.
- Что с тобой? Ты похожа на призрака.
- Не позавтракала...- проскрипела я через стиснутые зубы, а сама шарила взглядом по маленькой комнатке дамского туалета. Ощущение присутствия стало заметно слабее, но совсем не исчезло.
Прежде, чем Оксана задала следующий вопрос, я выскочила из туалета.

Он стоял сразу позади Неё, всего в каком - то метре. Я видел его как туманную тень, застывшую в воздухе, и видел, что Она почувствовала его присутствие. Он бы коснулся Её, если бы его не спугнула другая девушка, вышедшая из кабинки. Она почувствовала - и это хорошо, но Она не знает, что делать. И боится. А я не могу ничего сказать, пока Она не постигнет один простой закон: нельзя отрицать то, что уже есть. Она не такая, и должна признать это. Чтоб мир встал на своё место, он должен для Неё перевернуться.

[Sera]

Скрытый текст - продолжение 1 главы:

Я выбежала на крышу. Хотелось побыть на свежем воздухе, вдали от людей с их вопросами. "Что с тобой, Инга?- будут спрашивать они, глядя прямо в лицо притворно обеспокоенными глазами.- У тебя неприятности? Ты заболела?" Я была не готова отвечать на расспросы.
Никогда прежде меня не охватывала такая леденящая душу паника. Вот и сейчас, стоя на продуваемой всеми ветрами крыше небоскрёба, в котором квартировалась редакция, я не могла унять нервную дрожь. Уже казалось немыслимым, что я когда-нибудь осмелюсь спуститься вниз и очутиться в одном помещении с... дальше мысль запнулась. С кем? С чем? Я ничего не видела, ничего не слышала и только... Сначала голос в пустой столовой, потом беспричинный страх. Неужели я не в себе?
В голове зазвенело. Я подошла к самому краю здания, посмотрела вниз и тут же отпрянула. Внизу едва угадывались миниатюрные машинки, а людей почти не было видно. Если сорваться с такой высоты, хоронить будет некого.
Страх постепенно отпускал когти, я смогла нормально дышать и мыслить. Необходимо было убедить себя, что всё померещилось, возможно, сказалась ночная беготня по всему дому. Наверное, у всех рано или поздно бывают приступы неконтролируемой паники, или это был предвестник надвигающейся клаустрофобии. Не знаю. Но одно ясно: в туалете никого не было, и быть не могло. Это лишь моя фантазия.
Думая таким образом, я успокоилась. В самом деле, что такого произошло? Я пережила несколько секунд страха, но никто на меня не напал, я цела и здорова. Боятся того, чего нет - глупо.
Прошло не меньше получаса, прежде чем я вернулась в редакцию, замёрзшая, но вернувшая себе душевное равновесие. Пришлось снова садиться за фотографии: я немного подкорректировала их, прежде чем напечатать. Закончив, сложила в папку и откинулась в кресле.
Иногда меня посещала мысль попробовать написать свою статью. Журналистское образование меня не тяготило, зато в школе я хорошо писала сочинения и считала, что проба пера никому не повредит. Несколько минут предавалась мечтам, что напишу отличную статью, которую даже Мыслов не посмеет зарубить, и потом начну ездить по всему свету, сама писать и фотографировать, а в редакции будут с нетерпением ждать моих работ. Я стану популярной и уважаемой в журнале личностью, Мыслов будет спрашивать у меня совета и говорить: "Инга, без тебя журнал пропадёт".
- Будешь кофе?
Я вздрогнула и чуть не свалилась со стула. Рядом со столом стояла Маша, студентка журфака, подрабатывающая в редакции на должности общей помощницы. Она старалась угодить всем и исполнить поручение каждого. Мы с ней были ровесницами, поэтому общались панибратски.
- Что?
- Кофе, спрашиваю, будешь? Меня в буфет послали, вот я и хочу принести всем сразу,- пояснила Маша.
- Разумно. Буду со сливками и без сахара, и ещё принеси коржик, ладно? Или пирожок, только несладкий.
- Хорошо,- студентка старательно записала всё в блокнот.- Что делаешь? Снова редактор раскритиковал снимки?
- Не так сильно, как в прошлый раз,- вздохнула я.
- Видела новенького? Не помню, как зовут, но на лицо просто прелесть.
Я невольно осмотрелась.
- Нет, ещё не имела чести.
- Очень рекомендую. Он сегодня первый день работает, перешёл из "National Geographik", кажется. ОЧЕНЬ ценный сотрудник.
Я недоверчиво поморщилась.
- Из "Geographik" - к нам? Его что, выгнали? Я бы никогда не променяла тот журнал на наш, и патриотизм тут не причём. Все, у кого есть голова на плечах, хотят работать в солидном издании.
Маша пожала плечами и усмехнулась.
- Я же сказала "кажется", судя по слухам. Может, он только что приехал с Аляски, где тренировал белых медведей и чукчей.
- Аляска в Америке, там чукчей нет.
- Не придирайся к словам.
Маша взмахнула коротенькою юбочкой и убежала выполнять заказы, а я принялась осматриваться по сторонам. Новенькие, где бы они ни появлялись, всегда вызывают повышенный интерес к своей персоне, а если это ещё и мужчина, и симпатичный - то от женских взглядов у него точно раскалится затылок.
Через десять минут студентка принесла кофе с пирожком, и я поняла, что жизнь может быть очень приятной. Потом снова принялась за работу.
Подбежал Антон, потрясая в воздухе свежеотпечатанными листами своей статьи. У него был вид сбежавшего из дурдома психа, и я снисходительно улыбнулась, проглотив сравнение. Уж очень он нервничал, как будто от этого одобрения зависела вся его жизнь.
- Ну что, пошли?- он буквально вытолкнул меня из кресла.- Пошли, осталось только десять минут.
- До кабинета одна минута ходьбы, так что успокойся,- ответила я, сама удивляясь своему спокойствию. Наверное, лимит страха на сегодня исчерпала.- Давай сделаем так, чтоб не Мыслов вытягивал из тебя статью, а ты ему её дарил, так сказать, с барского плеча. Договорились? Больше собственного достоинства, меньше поклонения авторитетам.
Мне понравилось, как это прозвучало, и я ещё раз повторила монолог про себя, чтоб закрепить в памяти. Антон обречённо кивнул, видно, засомневавшись, что такой финт у него получится. Я дружески потрепала его по плечу.
- Всё будет хорошо. Если он сейчас устроит нам разнос, то это произойдёт не на глазах у половины редакции. Можно радоваться хотя бы этому.
- Хорошо, наверное, быть оптимисткой.
- Сам попробуй.
Антон вертелся на месте, постоянно поглядывая в сторону редакторского кабинета, и через пять минут я над ним сжалилась. Если человеку так хочется пасть ниц перед богом Мысловым - грех ему мешать.
В кабинете Мыслов разговаривал с высоким человеком, причём у редактора на лице была такая неправдоподобно сладкая улыбка, что я сразу поняла: это и есть ОЧЕНЬ ЦЕННЫЙ СОТРУДНИК. Сотрудник стоял ко мне спиной, поэтому разглядеть его лицо я не могла, но сзади он выглядел очень хорошо. Подтянутая фигура, тёмно - русые волосы немного длиннее, чем я предпочитала у мужчин, полностью закрывали шею мягкими волнами.
- Подождите за дверью,- проворковал Мыслов, заметив, что мы без стука вломились в его кабинет.
Антон испарился моментально, словно его и не было возле меня. Я немного задержалась, всё ещё лелея надежду, что сотрудник обернётся и даст мне возможность себя оценить. Он не обернулся, и мне пришлось закрыть за собой дверь.
- Слышала его тон?- спросил Антон, нервно переминаясь на месте, как застоявшийся конь.- Очень ласковый.
- Слышала,- кивнула я.- Теперь он нас точно прикончит. Слушай, ты видел этого нового вблизи?
- Какого нового? Я самого себя уже неделю не видел.
- Это заметно, я бы тебе посоветовала подружиться с дамой по имени расчёска.
Сбегала к столу и принесла расчёску, чтоб мой напарник смог немного привести себя в порядок. Жаль, что с помощью пластмассовых зубчиков нельзя уложить на место вздыбленные нервы.
Дверь кабинета открылась и сотрудник вышел. Только теперь я смогла его рассмотреть. Надо сказать, Маша меня не обманула, он на самом деле был симпатичным мужчиной. Его лицо составлялось из тонких, очень правильных черт, серые глаза, прямой нос, небрежная чёлка, пересекающая высокий лоб, – это был ангел. Я не думала, что на свете могут жить такие ангелоподобные существа.
Новый журналист скользнул по мне взглядом и молча прошёл мимо. Я остолбенела и, кажется, даже открыла рот, потому что Антон усмехнулся:
- Не боишься, что ворона залетит?
- Не боюсь,- ответила я, оторвав взгляд от затылка ангела.
Антон постучался в дверь к Мыслову, заглянул и вежливо осведомился:
- Можно войти?
- Входите,- прорычал Мыслов. Дверь не смогла скрыть раздражения в его голосе.
Мы вошли. Сначала я, потому что Антон, как настоящий джентльмен, пропустил женщину вперёд на амбразуру. А потом сам, стараясь компактно уложиться за моей спиной. Мыслов восседал за столом и всем видом демонстрировал, что жаждет крови.
- Исправили статью?- мрачно спросил он.
Антон кивнул и положил статью под нос Мыслову. Я положила рядом снимки.
Редактор погрузился в чтение. Мы стояли перед ним, как нашкодившие школьники перед директором, и гадали, одобрит или нет. По правде сказать, было бы чудом, если бы он не заставил Антона переписывать эту статью ещё пару десятков раз. К счастью, со снимками было проще: поехать переснимать материалы он меня заставить не мог, поскольку большая часть кадров была сделана за Красноярском. Поэтому я знала, что он поругает меня и отпустит, и исполняла роль утешителя для Антона.
- Ну что же,- протянул Мыслов через пятнадцать минут внимательного изучения статьи,- не так плохо, как я думал, но далеко не так хорошо, как надеялся. Ты опять превратил статью в мелодраму, женщины будут рыдать над трупиками несчастных белок.
Антон поджал губы, как я понимаю, чтоб не сморозить лишнего.
- Я думаю, ты на правильном пути, но статью надо дорабатывать, и быстро. Уже завтра мы должны сдать номер в печать, а он ещё не готов. Так что если не хочешь стать посыльным, то постараешься сделать статью такой, чтоб она меня устроила. Всё понятно? Это на "три", а мне нужна отличная статья. Или так, или иди, калякай такую белиберду для жёлтых газетёнок по копейке десяток. На твоё место претендуют ещё пара сотен бездарей. Понял?
- Я всё понял,- покорно согласился Антон.
- Что касается снимков, то вот эти шесть мы пустим в печать, а остальные можешь смело выкинуть на помойку, пусть бомжи оклеят ими свои коробки. К ним должны быть написаны хорошие комментарии, ты справишься?
- Справлюсь,- ответила я сразу.
- Коротко и содержательно, только так, ясно?
- Ясно.
- А что касается тебя, то чтоб к вечеру статья, готовая и перевязанная белой ленточкой, лежала вот на этом столе. Я понятно объясняю?
- Вы понятно объясняете,- ответила я за Антона.
Не помню, как психологи называют этот приём, но суть состоит в том, что если хочешь погасить гнев другого человека, надо говорить его же фразами. Шеф говорит тебе: "Надо напечатать отличную статью", а ты отвечаешь: "Да, надо напечатать отличную статью". Он видит, что ты понял его мысль и больше не придирается.
- Тогда брысь отсюда, все за работу!
Антон вышел, комкая в руках забракованную работу. При этом его пальцы дрожали, и я поняла, что он готов вернуться обратно в кабинет и высказать редактору всё, что о нём думает. Это было не совсем правильным решением.
- Не кипятись,- сказала я спокойно, но твёрдо.- Мыслов со всеми так разговаривает, даже я это уже поняла, хотя работаю без году неделю. Просто глубоко вздохни, пошли его мысленно ко всем чертям и, если очень хочется, можешь пнуть мой рабочий стол. Я не обижусь.
Антон слабо улыбнулся.
- Спасибо, но сейчас мне это не поможет. А вот если у тебя в кармане лежит хороший пистолет, я бы от него не отказался.
- Зачем?
- Пушу себе пулю в висок, чтоб долго не мучиться.
Я покачала головой. Антон был хорошим парнем, просто слегка неуравновешенным. И лесенки белых шрамов на запястьях только подтверждала это мнение.
- Это не выход.
- Тогда я пристрелю Мыслова. Это отличный выход.
- А пока ты ещё никого не пристрелил, иди работать. У тебя времени до вечера.

В тот день я вернулась домой с работы усталая, как никогда. Нельзя сказать, чтоб была занята по горло, но всё равно желание заниматься делами отсутствовало напрочь. Умывшись, я упала на диван и принялась рассматривать потолок гостиной.
Что - то было не так. Я не могла понять, что именно, но чувствовала, что нечто очень важное постепенно выходит из-под моего контроля. Похожее ощущение могло бы возникнуть, если бы вдруг одна моя нога отказалась подчиняться. Вроде бы вот она, нога, с ней всё в порядке, она цела и невредима, только больше не принадлежит мне. И теперь, через приблизительный образ ноги, можно представить, что определённый процесс, до этого подчинявшийся одной мне, постепенно стал диктовать мне свою волю. Это было не страшно, но странно.
Антон всё же умудрился сдать статью, хотя я была уверена, что Мыслов промучает его ещё сутки. Я тоже была в кабинете, когда редактор сменил гнев на милость, и в тот момент, когда папка со статьёй исчезла в ящике стола, внезапно поняла, что это не должно быть так. Как угодно иначе, но только не так. Это ощущение было настолько сильным, будто я наблюдала, как Антон с улыбкой кладёт голову под лезвие гильотины. Я едва удержалась, чтоб не вырвать статью и не выбросить её в окно - от греха подальше. Просто стояла и смотрела.
А теперь, на диване в гостиной, я перебирала в уме этот эпизод, и понимала, что совершила ошибку, не отобрав статью, хотя сути этой ошибки не понимала. Чем может навредить эта статья? Вернее, чем может эта статья навредить Антону? По - сути, ничем. Просто ещё одна работа на три листа, приправленная моими снимками. Не хуже прежних. Ни с первого, ни со второго, ни со всех последующих взглядов в ней нельзя было увидеть ничего удивительного и тем более опасного.
И тем не менее, я была уверена, что добром это не кончится.
Вечерело, небо заволоклось серыми тучами, и в комнате потемело. Я встала, чтоб включить свет и в этот момент услышала шаги. В любой другой день я бы просто не обратила на них внимания, но сегодня посторонний звук на фоне тишины моментально вывел меня из равновесия. Схватив стул за спинку, я сделала четыре шага в сторону и ногой распахнула дверь в столовую, откуда и доносились шаги.
- Ой!
Тонкие хрустальные осколки разлетелись во все стороны. Мама, выронившая вазу, печально смотрела на её останки.
- Ты зачем меня пугаешь!- налетела она на меня, когда пришла в себя.- Совсем выжила из ума? Я чуть сознания не лишилась!
Мне было и смешно, и стыдно. Подумать только, приняла родную маму за взломщика! Я поставила стул возле стены, пробормотала извинение и побежала на кухню за веником, чтоб быстренько подмести.
- Как ремонт?- спросила я, чтоб загладить оплошность.
Мама моментально забыла про разбитую вазочку, настолько сильно ей хотелось поведать мне о сделанном за день. Она даже не притворилась, что не хочет рассказывать, потому что обижена за испуг, и принялась выкладывать подробности. Если эти подробности опустить, выходило, что рабочие почти закончили перестилать пол на восточной половине второго этажа и совсем закончили его в моей комнате, но комната по - прежнему не является жилой зоной, потому что завтра там начнут клеить обои и устанавливать кондиционер. Весь пересказ, который мог бы занять две минуты максимум, растянулся почти на час, сдобренный красочными описаниями и цитатами из битвы не на жизнь, а на смерть, которую моя мама выиграла у прораба.
- Мам, а что бы ты сделала, если бы знала, что не предотвратила неприятность с твоим знакомым, хотя знала о ней заранее?- спросила я, когда её монолог иссяк.
Мама немного подумала и ответила:
- Смотря какая неприятность. Если мелкая, то ничего особенного, а если крупная, то, будь у меня возможность всё исправить, я бы позвонила ему и предупредила. А вообще, я в такие истории не попадала. Если нужно было сказать - вставала и говорила. Поэтому меня не очень любили на работе, зато очень уважали.
И мама тихо захихикала, радуясь своей репутации на фирме, которую она давно оставила.
- Разве бывает уважение без любви?- удивилась я. Раньше мне казалось, что это две составляющие одного отношения.
- Ещё как бывают. Вот подрастёшь и узнаешь. И, по-моему, уважение ценнее. Вот меня, например, все коллеги считали законченной стервой, и не без оснований, но если кто - то попадал в переплёт - они шли ко мне. Потому что моё слово было авторитетным. Понимаешь, о чём я? Любовь легко появляется и легко теряется, а уважение всегда только зарабатывается.
Я кивнула. Мне показалось, я поняла мамину мысль Хотя, возможно, только показалось.
- Ну а если уже поздно и ничего исправить нельзя?
- Тогда намотай этот случай на ус и забудь о нём.
- Почему?
- Потому что надо учиться на своих ошибках, но нельзя жить с чувством вины. Важно помнить, что одна ошибка - это случайность, две - это глупость.
Мамины слова мне понравились.
После ужина я немного посмотрела телевизор и уснула прямо в кресле, хотя мама приготовила мне диван в комнате на первом этаже, куда ремонт ещё не докатился...
Что - то скреблось в окно.
Я открыла глаза, но не сразу поняла, где нахожусь. Чтоб было теплее, мама укрыла меня сверху толстым пледом, но согнутые в коленях ноги затекли настолько, что я почти перестала их ощущать. Потом сообразила, что за звук разбудил меня: скрежет, тихий, но настойчивый.
Если бы источник звука был в доме, я бы наверняка если не испугалась, то насторожилась. Но скрежетало снаружи, и я не увидела в этом ничего плохого. Такой звук не мог издавать человек, скорее ветка, скребущая по стеклу. С трудом выпрямив непослушные ноги, я несколько минут потратила на то, чтоб растереть их и вернуть подвижность, потом накинула на плечи плед и встала. Казалось, в них разом вонзились несколько тысяч иголок, я скрипнула зубами, но смогла сдержать вскрик.
А ветка всё ещё скреблась в окно, словно просилась на ночлег. Я подошла к окну, отдёрнула штору и вздрогнула. Ветки не было. За стеклом раскинулась ночь, на фоне чёрно - фиолетового неба были видны качающиеся на ветру вершины деревьев, но ни одна ветка растущих рядом клёнов не могла дотянуться до окна.
Ветки не было – и вместе с тем я отчётливо слышала, как нечто скребётся в это самое окно.
Меня проняла невольная дрожь. Я не увидела ничего, чего могла бы всерьёз испугаться, но возникло странное ощущение зыбкости. Разум подсказывал мне, что если существует звук, то есть и предмет, который этот звук издаёт, и если его не видно, это не значит, что его нет. Завтра утром всё встанет на свои места. Но чувства не желали соглашаться с разумом и настаивали, чтоб я пошла и лично всё проверила, угрожая в случае неповиновения добить меня бессонницей.
Я быстро сходила за фонарём, в прихожей переобулась в кроссовки, накинула куртку и вышла на веранду, охватывающую дом в виде буквы "П". Резкий порыв ветра обдал лицо холодом и заставил меня поёжится. Под ногами шуршали сухие листья, от рощи доносился низкий гул - ветер гудел между стволов. Я моментально пожалела, что высунула нос, но возвращаться не стала, только покрепче запахнула куртку.
Я решила обойти дом и пошла вправо по веранде. Ветер норовил залепить глаза волосами, поэтому одной рукой мне приходилось время от времени убирать за ухо длинную чёлку. Таким образом я прошла до конца веранды, спустилась по ступенькам на землю, обошла дом сзади, снова поднялась на веранду с противоположного края и остановилась перед тем окном, о которое, как мне почудилось, что - то скреблось. Теперь было совершенно очевидно, что скрестись ничего не могло. Я осмотрелась по сторонам, чтоб в этом как следует убедиться, потом осветила стекло фонариком и...
Это были слова. Слова, нацарапанные на стекле чем - то тонким и острым, и линии были похожи на переплетение паутинок. Я бы не обратила на них внимания, но срезы линий в свете фонаря стали серебристыми. Пригляделась внимательнее и поняла, что ошиблась: из палочек не складывались буквы. Отдельные иероглифы были заметны довольно отчётливо, но ни один из них не был мне знаком.
Я снова огляделась, луч фонаря пробежался по доскам низкого заборчика, огораживающего дом, по кустам, которые росли чуть дальше. Стало понятно, что сами иероглифы появиться не могли, их кто - то нарисовал. Но кто? И зачем? И...
Я припустила к двери, вбежала в холл и накрепко заперла замок. Сердце билось со скоростью пулемётной очереди. Присев на стул, я несколько раз глубоко вздохнула, успокаиваясь, и несколько раз повторила себе, что ничего не произошло. Не знаю, что помогло больше, но через пару минут я смогла встать, и колени уже не дрожали и не подгибались. Потом я решила, что надо выпить чего-нибудь горячего, сняла куртку, кроссовки и пошла на кухню.
В гостиной я остановилась. Вернее, сказать "я остановилась" не совсем верно. Мои ноги остановились совершенно по своей воле, тогда как разум продолжал идти на кухню. Таким образом я подошла к окну почти помимо воли.
За стеклом по-прежнему было темно и ветер играл голыми верхушками деревьев. Несколько минут я бесцельно смотрела перед собой, собираясь с мыслями, потом достала фонарь и осветила иероглифы с этой стороны.
И увидела следующее:

ЗВОНИ

[Sera]

Скрытый текст - продолжение 1 главы:

- Звони,- прочитала вслух.
Что это может означать? И означает ли вообще что - то? Я снова присмотрелась к слову и увидела, что буквы, только что отчётливо заметные, становятся всё прозрачнее, будто тают. Не прошло и пяти секунд, как стекло снова сделалось ровным, как прежде.
Отступила назад, чувствуя, что вообще перестаю понимать. За последние сутки я пережила столько же необычного, сколько не случалось за всю прошедшую жизнь, и это совсем не радовало. А теперь ещё это непонятное послание неизвестного автора. Кто он такой? И что хотел этим сказать? И, главное, что мне с этим делать?
Мама сказала, что если бы надеялась успеть исправить ошибку, она бы позвонила и предупредила. А я знала, что Антону не стоило сдавать в печать эту статью. Значит, если рассудить совсем абстрактно, то мне следовало сейчас позвонить ему.
Я быстро нашла в записной книжке номер домашнего телефона Антона и позвонила. Антон снял трубку только на десятом гудке.
- Кто это?- хрипло спросил он.
- Это я, Инга.
- Инга? Ты совсем рехнулась? Второй час ночи!
- Прости, но я должна была позвонить. Меня очень беспокоит твоя статья.
- А что с ней не так? Слушай, давай поговорим об этом завтра на работе, я сейчас не в состоянии думать.
- Завтра будет поздно,- заупрямилась я.- С этой статьёй что - то не так. Я не могу сказать точно, что именно, но чувствую, что добром это не кончится.
Антон на том конце провода тяжело вздохнул.
- У меня такое ощущение, что сейчас ты не совсем адекватна. Иди спать, а завтра поговорим.
- Антон...
- Иди спать, Инга, уже поздно. Завтра на работе мы обсудим всё, что ты пожелаешь. Договорились?
Я помедлила и согласилась.
- Хорошо, завтра поговорим. Только...
- Что ещё?
- Будь осторожен, хорошо? Я имею в виду, очень осторожен.
- Ладно, согласен. Спокойной ночи, Инга.
Антон повесил трубку прежде, чем я успела ему ответить тем же.
Надо было настаивать и убеждать его! Я не выполнила то, ради чего звонила, поэтому не успокоилась. Проблема состояла в том, что я сама не знала, на чём должна настаивать. Антон прав, звонить среди ночи со словами: "Ты написал статью, которая меня беспокоит",- это не самая адекватная выходка. Но разве моя вина, что ничего лучше в голову не приходит?
Включила электрический чайник, потом передумала пить чай, выключила его и пошла спать. В любом случае, больше я ничего не могла сделать.

Я не смог докричаться до Неё в этот раз, Она не желала меня услышать. Сознательно не желала. Слишком испугалась вмешательства, чтоб позволить мне говорить. Её можно понять, и всё же я не теряю надежды и буду пытаться снова и снова, пока Она не поймёт, что невозможно бороться с неизбежным. Сейчас в опасности находился Её друг по имени Антон, я рад, что Она смогла прочесть послание на стекле до того, как силы изменили мне, и оно пропало. Я рад, что Она позвонила своему другу, но огорчён, что этот звонок не предотвратил и даже не отсрочил трагедию.
Следующей ночью, когда Она уснёт и перестанет контролировать свои мысли, я снова попытаюсь быть услышанным. Жаль, что днём Ей придётся быть одной.
Удачи, Грёза.

День начался так погано, как не начинался уже давно.
С самого утра шёл дождь, небо, такое прозрачное накануне, окончательно занавесилось свинцовыми тучами. Ветер пригибал стволы деревьев к самой земле.
Я по природной рассеянности забыла перенести будильник из своей комнаты и проспала, пришлось спешно натягивать на себя одежду и мчаться на остановку автобуса без душа и завтрака. Впрочем, душ приняла по дороге: мой зонт вывернуло порывом ветра, переломав все спицы. Когда я, голодная и не накрашенная, явилась в редакцию, опоздав почти на два часа, с меня ручьями текла вода и настроение было самое мерзкое.
Под недоумёнными взглядами коллег прошла к своему столу, села и только теперь позволила себе немного расслабиться. Правда, меня тут же потревожили.
- Где ты пропадала?- заорал на ухо Антон.
- Проспала,- ответила я мрачно.
Антон сразу успокоился и даже посмотрел на меня сочувственно.
- Как ты умудрилась так промокнуть?
- Запросто. Если ты не заметил, на улице ураган, а мой зонт сломался на полпути.
- Правда?
Я не поняла смысла вопроса, решила, что парень издевается, и разозлилась.
- Кривда. Всё, я пошла в туалет вытираться, потом поговорим. Жди меня здесь.
Я вскочила, но Антон успел схватить меня за руку. Теперь он выглядел обеспокоенным.
- Что всё - таки с тобой случилось? Ураган - хорошая придумка, только с Мысловым она не прокатит.
- Ничего я не придумывала!- рявкнула я, вырываясь. Мокрый пиджак облепил всё тело и мешал двигаться.
- Тогда прости, что усомнился. Действительно, почему бы тебе по дороге на работу не поймать случайно заблудившуюся грозовую тучку? Всякое бывает.
Теперь Антон уже издевался. Я была не в настроении шутить, поэтому едва сдержалась, чтоб не ответить грубостью. Вместо ответа развернула его к окну. Гляди, что твориться за стеклом!..
В окно лились косые солнечные лучи, а небо было таким голубым, что могло поспорить с летним.
Я шарахнулась назад, налетела на стул, опрокинула его и сама непременно упала бы, не успей Антон меня схватить. Во рту моментально пересохло, горло слиплось, и я, как ни старалась, ничего не могла сказать. Да и говорить было нечего. Я промокла насквозь в самый солнечный день сентября - нелепее не придумаешь!
Антон что - то говорил, я видела, как двигаются его губы и даже, кажется, слышала слова, но смысл оставался полной загадкой. Произошло что - то очень непонятное, и это что - то смогло выбить меня из колеи. Я удивилась бы меньше, если б увидела, что автобусы летают по небу...
Мысль про автобусы показалась мне очень занятной, и я уцепилась за неё, представляя, как это могло выглядеть...
Больно. Сначала одной щеке больно, потом второй. Я тряхнула головой или голова тряхнула мной - непонятно, но мысли прояснились. Я подняла глаза на Антона.
- Ты что? Мне же больно!
- А мне страшно. Не надо прикидываться зомби - тебе не идёт.
Антон замахнулся, чтоб дать мне ещё одну пощёчину, я зажмурилась, и он опустил руку.
- Иди вытираться, тебя искал Мыслов,- сказал Антон и пошёл к своему рабочему месту.
Я несколько раз моргнула, потом подошла к окну и окончательно убедилась, что на улице нет и не было дождя. Потом откинула со лба мокрые волосы и пошла в туалет приводить себя в порядок. Вышла только через двадцать минут, когда сушилка для рук смогла немного высушить мою шевелюру, накрашенная и невозмутимая, словно ничего не случилось. Пиджак я сняла и повесила сушиться на спинку стула, выжала края рубашки и отряхнула юбку. Вид у меня, как я сама могла оценить себя в зеркале, был довольно потрёпанный, но это ни на секунду не заставило меня устыдиться. Собственно, стыдиться было нечего.
Не зная, как объяснить произошедшее со мной этим утром, как, впрочем, и ночью, и накануне, я приняла решение попросту не придавать этому значения. Самый лёгкий способ не пытаться решить проблему, сути которой я до сих пор не уловила. Вернее, было не решение, а бегство от проблемы, но сегодня эти слова являлись для меня равнозначными. Просто я не хотела признаваться, что, как и мама, боюсь за себя, и что теперь, незаметно для самой себя, подошла к опасной грани реальности и иллюзии. Я могла бы поклясться на Библии, что мне не страшно, но, наверное, я бы солгала. Или нет. Трудно судить о тех чувствах, которых сама не признаешь как существующие.
Уверенная в своей неотразимости, я направилась на растерзание к главному редактору.
- Здравствуйте,- постучав, я сунула нос в кабинет Мыслова.- Вы хотели меня видеть, Пётр Сергеевич?
В кабинете был тот самый сотрудник, которого я видела накануне. Я поняла, что снова явилась не во время и поспешно ретировалась. Какого же было моё удивление, когда Мыслов заорал из - за двери:
- Крижитская, немедленно прекрати придуриваться и заходи!
Я секунду помедлила, а потом снова осторожно сунула голову в кабинет.
- Войти?
- Входи, входи.
Нетерпеливый тон редактора втолкнул внутрь. Я старалась не смотреть на молодого человека, сидящего в нескольких метрах от меня напротив Мыслова, но глаза упрямо косились в его сторону.
- Познакомьтесь,- сказал Мыслов тоном хозяина.- Это Инга Крижитская, молодой, но очень талантливый фотограф. А это...
- Я сам представлюсь,- перебил редактора молодой человек, встал и протянул мне руку.- Максим Игнатов, новый журналист. Можно просто Макс. Очень рад познакомиться.
- Я тоже.
Я рассеянно пожала его руку и поглядела на Мыслова, впервые ища его поддержки. Редактор сидел с таким лицом, словно его ничто не касалось.
- Видел ваши работы,- продолжал Макс Игнатов.- Мне очень понравилось. Удивлён, что их сделала такая молодая особа.
- Это комплимент или...
- Комплимент. Так вот, я вчера видел ваши работы, а так как моя задача в журнале - открыть новую рубрику, мне хотелось бы иметь одного постоянного фотографа. Как вы смотрите на то, чтоб поработать со мной?
Теперь я растерялась окончательно. Мало того, что Мыслов передал право произносить речи в стенах своего кабинета постороннему человеку, мало того, что он позволил себя перебить, так он ещё и не против, чтоб у журналиста, который ещё не успел написать ни одной статьи, был личный фоторепортёр! Дайте мне стакан нашатыря, я сейчас лишусь чувств! Что есть жалкий дождик по сравнению с такими метаморфозами?
- Эээ... Мм... Ну...
- Содержательный ответ,- похвалил меня Макс Игнатов.
- Я хочу сказать, что это так неожиданно. Но... мне будет приятно с вами работать.
- С тобой.
- Да, с тобой.
Макс повернулся к Мыслову и улыбнулся.
- Вы по-прежнему не против этой затеи?- спросил он.
Мыслов покачал головой.
- Не против, но при условии, что Инга периодически будет заниматься и другими статьями.
- Я буду,- заверила я редактора прежде, чем это сделал мой новый напарник.- Обещаю.
Мы вместе вышли из кабинета, я и Макс. Честно говоря, я всё никак не могла привыкнуть к мысли, что буду большую часть рабочего времени проводить с ним. Прежде я никогда не работала с одним человеком, тет-а-тет, если можно так сказать. Это было ново и странно.
Макс покосился на меня с интересом, но ничего не сказал. Я тоже промолчала, погружённая в свои раздумья.
Подошла Маша.
- Привет,- она широко улыбнулась Максу и повернулась ко мне.- Будешь что-нибудь?
- Кофе со сливками и пирожок пирожка. Нет, два пирожка, несладких.
- Хорошо,- она всё записала. Кокетливо глянула на Макса.- А вы хотите, чтоб я принесла из буфета что-нибудь вкусненькое?
- Кофе, если не трудно.
- Чёрный?
- И с сахаром.
- Ладно, через пять минут всё будет. А где вас искать?
- Угловой кабинет.
Я споткнулась. Угловой кабинет? Мыслов отдал этому Игнатову угловой кабинет, один из самых удобных во всей редакции? За какие заслуги?!
Мысли тут же перепутались. Почему все сегодня ведут себя не так, как обычно? Мыслов не наорал на меня за опоздание и сделал соведущей новой колонки, потом отдал угловой кабинет человеку, который работает в журнале второй день, а сам Игнатов вообще делает вид, что он тут уже хозяин. И никто не против, никто не удивляется. Интересно, они все были бы так же спокойны, если бы кабинет и повышение достались одной мне как фотокорреспонденту, а не в качестве приложению к новому журналисту?
- Мы будем работать в одном кабинете, так что в какой - то мере он теперь и твой,- сказал Макс, не оборачиваясь. Он так лавировал между тесно поставленными столами, что казалось, будто работает здесь уже давно.
Я молча кивнула, пребывая в лёгком шоке.
Кабинеты располагались дальше по коридору, примыкающему к общему залу, и их было так мало, что места считать элитными. В них работали только заслуженные мастодонты журналистского дела, которые всосали преданность к "Миру вокруг нас" вместе с материнским молоком. Простые журналисты работали в общем зале, где постоянно толпились сотрудники, по большей части не для работы, а для обмена сплетнями. Я думала, что попаду в один из кабинетов лет через десять, не раньше, да и то если повезёт. Знала людей, которые застревали в зале так крепко, что теряли надежду пробраться выше.
И вот теперь я, едва вылупившись из стажёров, имела право занять половину кабинета. Это сон, ущипните меня!
Мимо прошёл Антон. Прошёл мимо и взглянул на меня только на секунду, но по выражению лица я поняла: он в курсе. Не удивительно, через три минуты весть о том, что новенькому журналисту и молодому фотографу выделили отдельный кабинет и отдельную рубрику, достигнет МКС, а в нашей редакции только ленивый не будет строить предположений, что мы такого сделали, что заслужили поощрение. Я - то понятно - через постель, но Игнатов как? Тоже?
Ещё в школе я, как и многие школьники, с опаской относилась к учительским "любимчикам". Думаю, каждый в школе сталкивался с проблемой неравенства. "Любимчикам" всегда доставались самые лёгкие вопросы и самый высокие отметки, им всегда верили, даже если они безбожно врали, и всегда ставили в пример на родительских собраниях. Как часто мама, приходя с таких посиделок с преподавателями, говорила: " Я узнала, что Дженни учатся лучше тебя, принимает участие в спектакле на французском языке, ходит на курсы оригами и занимается углубленным курсом физики. Почему ты такая ленивая?" И мне было обидно, и на следующий день я непременно подкладывала жвачку на стул или наливала клей в сумку Дженни. Из вредности. Из-за того, что её выделили.
И вот теперь я поймала себя на ощущении, что сама волею случая и Макса Игнатова превратилась в "любимицу". И что теперь отношение ко мне поменяется, как оно поменялось бы у меня, если бы в кабинет отправили кого - то другого.
Угловой кабинет был просторным. Не таким просторным, как кабинет Мыслова, но вторым после него. Раньше в нём работал Анатолий Дворский, приятель Мыслова, но после обширного инфаркта он перенёс деятельность и теперь творил свои эпосы в домашних условиях. Кабинет пустовал почти три месяца. В нём уже стояли два стола, возле окон, друг напротив друга, удобные стулья, шкаф - стеллаж вдоль одной стены. Мебели ровно столько, сколько нужно для работы, ничего лишнего. Кабинет был не обжитой, нам ещё предстояло привнести в него жизнь.
- Ну как тебе?- спросил Макс, осматриваясь.- Нравится?
- Да, неплохо.
Я всё не знала, как поделикатнее сказать, что вполне могу работать и в зале. Как все. Незачем делать из меня персону нонграта.
Макс повернулся и посмотрел на меня так пронзительно, что я едва не подавилась собственной мыслью.
- В чём дело?- спросил он.
Можно было бы отмахнуться от вопроса или перевести всё в шутку, но я не стала этого делать. Впервые меня поставили в такую ситуацию, когда улучшение жизни автоматически приводила к её ухудшению, и хотелось как можно скорее это исправить.
- В том, что я не всё понимаю,- честно призналась я.- Я не понимаю, почему тебе дали новый кабинет и почему ты согласился. Не понимаю, почему решил выбрать меня из всех фотографов, которые у нас есть. Не понимаю, почему ты непременно хочешь выделиться.
- Ах, вот в чём дело!- Макс хохотнул, сел за стол и положил ноги на столешницу.- Ты испугалась.
- Я испугалась? Вот уж глупости. Просто в нашей редакции работа в отдельном кабинете - это привилегия, которую надо заработать.
- Не в этом дело. Заработать, купить или получить взаймы - не в этом суть. Ты просто испугалась, что оторвёшься от толпы и они уже не будут смотреть на тебя, как на продолжение самих себя. Правильно?
Я нахмурилась.
- Это нелепо.
- Да брось, я знаю таких, как ты.
- Каких?
- Серых. Готов биться об заклад, в школе ты была стабильным середнячком: ни плохая, ни хорошая, начисто лишённая собственного мнения и подмятая авторитетами. Ты не высовывалась и старалась быть как все, чтоб, не дай Бог, не привлечь к себе лишнего внимания. Сюда ты пришла с тем же настроением: тихо сидеть в своём уголке и ни во что не вмешиваться, скромненько делать свои снимки. Всё шло гладко, пока не появился я и не возмутил твоё спокойствие, и теперь ты уже не толпа, а почти отдельная фигура. И чувствуешь себя так, будто стоишь голой на площади. Вот и испугалась, ведь никогда прежде ничего подобного переживать не приходилось.
Я готова была удушить его, загрызть собственными зубами. Злость усиливалась от осознания его правоты, хотя я отчаянно отбрыкивалась от этих мыслей. Тем не менее я стояла и слушала его до конца. Ведь мне с ним работать.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Сейчас ни чем не занят - поэтому первым отпишусь в твоей теме, Sera
1 отрывок:
Очепятки:
Сейчас он ставл дорог мне.

Неудачное сочетание слов:
, и мама много плакала. И я тоже плакала, но просто так, за компанию.
что я тоже рано или поздно начну грезить наяву, как грезили отец и дедушка
презрение и жалость. Или смесь презрения и жпрезрения и помешанные на боязливом любопытстве ко всему иному.
в этот дом в Подмосковье
серию фотографий, - или же - фотоальбом, портфолио?
Сердце гулко билось о рёбра - сердце билось в грудной клетке?
В столовой было холодно, гораздо холоднее, чем в остальном доме, потому что одно окно было выбито

просто не понял:
родители жили в Вене и отдыхали на Черном море? может куда-то попристижней бы их отправила?

Понравилось: эпиграф в виде надписи на открытке удачный ход, такого я еще нигде не видел и смотрится новаторски, первые абзацы про смерти близких сразу заставляют сопереживать - ну это личное)

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

2 отрывок
Неудачное сочетание слов:
кухонного гарнитура. Гарнитур
тропинка слева вела через рощу к автобусной остановке, с которой я и планировала уехать в город; тропинка, ведущая направо, вскоре сбегала к присыпанному - Стежка? дорожка? прогалина, наконец?
Я эту статью три недели писал, а теперь должен за три часа переделать. - написать статью вполне можно и быстрее - другое дело сбор информации, если он ездил по городам и весям - тогда еще ладно, но если рыл в нете, тогда он тормоз) ЗЫ переделать статью легче легкого, можешь здесь добавить что парень просто не хотел калечить свой частушечный стиль)
еще портит впечатление последний абзац 2 отрывка - постоянное она - раздражает, может избранная или на худой конец пускай он назовет ее имя, ни для кого не секрет что это и есть главная героиня; как кстати и глагол была (должна было) - лично у меня тоже существовала когда-то с этим проблемка - использовал, деепричастные и причастные оброты) - не знаю как тебя, а меня сбивают с ритма эти словесные аппендиксы)

ненужное размазывание:
Если они переставят мебель и, когда вернусь, там будет бардак...
- Это ремонт, и я лишь хочу, чтоб ты относилась к нему терпимее. Твою комнату сделают первой, через пару дней она будет готова. Кстати, ты выбрала цвет обоев?
- Бежевые.
- Просто бежевые?
- Да, просто бежевые, я видела в твоих образцах под номером семь. К ним подойдёт заказанная мебель - ох девушки, девушки)))


Не понял: работала мама в таких странах и попала в Московию? почему такой странный выбор, не расскажешь? ни уровень жизни, ни зарплата (если только не директор отдела) не подходят;
героине 19 лет и ее берут штатным фотографом - везуча, что ли? сразу после школы и на нормальную работу? или курсы она все же какие-то кончала? судя по дальнейшему нет) ( я, по - сути, ничего не понимала в фотографии, судила о снимках только по одному критерию: красиво - некрасиво. Старалась сделать так, чтоб в кадре всё выглядело красиво, не задумываясь о таких важных деталях, как ракурс или композиция. Вместо этого работала интуиция.)

Разреши личый вопрос: ты была беременна когда писала повесть? утренняя тошнота у девушки довольно часто встречается) и еще - увлекаешся фотографией?

[Nikanor]

Сообщение от Мережук Роман

героине 19 лет и ее берут штатным фотографом - везуча, что ли?

Ну, это не так уж и удивительно. Лично у меня есть знакомый, который уже на первом курсе университета (в 18 лет) работал фотографом в какой-то компании. При этом он не заканчивал никаких курсов. Просто - талант от природы:)

[Нигвен]

Роман:

сердце взыграло, пошло колотиться о ребра, как дурак.
Юрий Никитин

Мои сердца в бешеном ритме колотились о ребра
Макс Фрай

сердце с такой силой билось о ребра, что я прижала к груди левую руку.
Супруги Дяченко

Сердце о ребра колотится, чуть наружу не выскакивает – страшно.
Олди

Сердце по-прежнему колотилось о ребра, пот выступал из всех пор, смачивая кожу и привлекая комаров.
Стивен Кинг

Если пока нет чувства языка, то это не значит, что неправильно пишут.:)

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

3 отрывок
Очепятки:
"National Geographik" - на самом деле пишется как National Geographic или это игра слов такая? тогда назвала бы местная география, или народная)
Пушу себе пулю в висок, чтоб долго не мучиться.

Неудачное сочетание слов:
Страх постепенно отпускал когти - куда он их отпускал - погулять? или в смысле отращивал и покрывал лаком?)
это был ангел. Я не думала, что на свете могут жить такие ангелоподобные существа. - существа - люди? эк ты о нас отозвалась, ангелоподобные - может небесные, столь красивые?
К ним должны быть написаны хорошие комментарии, - комменты тоже пишет автор а не фотограф, если только они не одно и тоже лицо) - или я ошибаюсь?
Вечерело, небо заволоклось серыми тучами, и в комнате потемело - мутная какая-то фраза

понравилось - цитата Больше собственного достоинства, меньше поклонения авторитетам.,
цитата: Не помню, как психологи называют этот приём, но суть состоит в том, что если хочешь погасить гнев другого человека, надо говорить его же фразами. Шеф говорит тебе: "Надо напечатать отличную статью", а ты отвечаешь: "Да, надо напечатать отличную статью". Он видит, что ты понял его мысль и больше не придирается.

цитата Любовь легко появляется и легко теряется, а уважение всегда только зарабатывается. и вот эта тоже ничго так звучит одна ошибка - это случайность, две - это глупость.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

NIGVEN, высказываю только свое мнение и не притендую на гениальность в сфере построения фраз)

[Нигвен]

Скрытый текст - Оффтоп:

А нафиг нужно тогда ваше мнение, если оно ошибочно?

[Sera]

Мережук Роман, спасибо за мнение.
Сразу отвечаю, что в момент написания, как и сейчас, беременностью не отягощена. Фотографией увлекаюсь, но без фанатизма. А работу в 19 лет получить можно, моя сестра тому пример.
Кое-что по комментариям, чтоб стало понятнее:
повторение одних и тех же слов в одном предложении или смежных - десть такой косяк. Но в следующих случаях написано специально:

что я тоже рано или поздно начну грезить наяву, как грезили отец и дедушка

,

презрение и жалость. Или смесь презрения и жалости и помешанные на боязливом любопытстве ко всему иному.

Далее:

еще портит впечатление последний абзац 2 отрывка - постоянное она - раздражает, может избранная или на худой конец пускай он назовет ее имя, ни для кого не секрет что это и есть главная героиня; как кстати и глагол была (должна было) - лично у меня тоже существовала когда-то с этим проблемка - использовал, деепричастные и причастные оброты) - не знаю как тебя, а меня сбивают с ритма эти словесные аппендиксы)

Эти моменты прямой речи курсивом требуют доработки, знаю. А многочисленные Она оправданы, это станет ясно пожже.

ненужное размазывание:
Если они переставят мебель и, когда вернусь, там будет бардак...
- Это ремонт, и я лишь хочу, чтоб ты относилась к нему терпимее. Твою комнату сделают первой, через пару дней она будет готова. Кстати, ты выбрала цвет обоев?
- Бежевые.
- Просто бежевые?
- Да, просто бежевые, я видела в твоих образцах под номером семь. К ним подойдёт заказанная мебель - ох девушки, девушки)))

Не знаю насчёт размазывания, по-моему, отрывок беседы иллюстрирует отношения интересов матери и дочери, и потом - выбор цвета определяет характер. Эх, парни, парни)))
Nikanor, NIGVEN, вам отдельное спасибо.

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Неудачное сочетание слов:
Отступила назад, чувствуя, что вообще перестаю понимать. - может, что либо понимать?
Незачем делать из меня персону нонграта.
ПЕРСОНА НОН ГРАТА (лат. - persona поп grata) - по дипломатическому праву означает нежелательное лицо. - как то не сильно вяжется в контексте напиаснного так как лицо, объявленное «персоной нон грата», должно покинуть страну, в противном случае государство «может отказаться признавать это лицо членом дипломатической миссии».
жду продолжения))

[Нигвен]

Ожегов:

Персона нон грата (спец.) - дипломатический представитель, к-рому отказано в доверии и дипломатическом иммунитете со стороны правительства той страны, в к-рой он пребывает.

:))))))))

[Sera]

Скрытый текст - Окончание 1 главы. Начало 2 главы.:

- Не вижу ничего плохого в том, чтоб быть, как все!- Голос срывался от злости.- Не всем следует лезть на баррикады, и если ты - бунтарь, это не значит, что бунтарями должны быть остальные.
- Верно. Если все станут бунтарями, я сделался бы тих, как мышь. Люблю разнообразие. И сейчас ты злишься не потому, что я раздражаю тебя, а потому, что ты лишилась опоры и боишься косых взглядов.
- Да, боюсь!- выкрикнула я с вызовом.- Я чувствую себя предательницей, как будто пошла против своих. И они думают так же!
Макс несколько секунд внимательно смотрел на меня, а потом звонко расхохотался. Я поняла, что ещё немного - и разревусь, слёзы уже навернулись на глаза, а в носу засвербело. Приложив усилие, взяла себя в руки. Да, все, с кем я работала, теперь считали меня предательницей их совместных ценностей. Раньше я могла сказать "наших", теперь - "их". Именно этот статус изгоя и давил на меня сильнее всего.
- Своих?- переспросил Макс, немного отсмеявшись.- Каких "своих"? Это работа и это жизнь, здесь нет ни своих, ни чужих. Есть только ты - для тебя, и я - для меня. Почему ты думаешь, что кто - то позаботиться о тебе лучше, чем ты сама? Кто для тебя те люди за стенами?
- Коллеги...
- Никто. Ноль. Они отлично пережили бы, если б ты никогда не переступала порога этой редакции, да и ты ничего не потеряла. Они тебе не друзья, за которых стоит цепляться, и даже не хорошие знакомые. Просто чужие люди. Кого из них ты пригласишь к себе в дом на день рождения? Человека два - три, не больше. Тебе нет и не может быть до них дела. Так какое значение имеет то, что они думают?
Я покачала головой, уверенная в своём мнении.
- Ты просто законченный циник и эгоист.
- Зато ты - истинная добродетель. Ты отравлена этой добродетелью, как ядом, давно, но, хочу верить, не безнадёжно. Я уверен, что если бы ты увидела, как ребёнка сбила машина, побежала бы на помощь - это правильная доброта, она должна быть. Но твоё поклонение посторонним людям и стремление стереть саму себя, сделать более незаметной – дурь. Никто из этой толпы не проживёт твою жизнь за тебя, никто даже не попытается притянуть тебе руку. Какие в таком случае они «свои», если готовы забросать камнями только за то, что ты чуть поднялась над ними? По-моему, даже открытые враги поступают честнее.
- Знаешь, что я тебе скажу?- Я готова была влепить ему пощёчину за все характеристики, что он дал, но не сдвинулась с места.- Что ты очень одинокий человек. Противопоставляешь себя всем остальным, поэтому никогда не сможешь с ними сблизиться. Это и есть эгоизм в чистом виде. А я хочу, чтоб во мне видели человека. Мне жаль, что ты не понимаешь принципов общества, и ещё мне жаль тебя. Человек без привязанностей и людей, чьё мнение он ценит, - это робот. Да, кстати, ты прав, я уважаю авторитетных людей и во многом к ним прислушиваюсь. Но ты для меня не авторитет.
Макс улыбнулся.
- Думаешь, меня это волнует?
- Думаю. Иначе ты не стал бы ничего говорить мне. Мне не нужен ни этот кабинет, ни это повышение.
- Правда? Почему?
- Потому что тогда я перестану быть частью коллектива.
- Смешно звучит, ты не находишь? "Перестану быть частью..." Ты перестанешь быть всеобщей любимицей, девочкой, которая НИ ВО ЧТО НЕ ЛЕЗЕТ. Ты перестанешь всем нравится. Это жутко, верно?
Я развернулась на каблуках, и взялась за дверную ручку, чтоб выйти отсюда и по возможности не возвращаться. Я готова была, поборов свою робость перед Мысловым, пойти к нему и попросить, если нужно - потребовать, чтоб мне вернули прежнюю должность. Мне не нужен никакой Макс Игнатов, чтоб жить и работать. Другие нужны, но только не он. Пусть катится ко всем чертям со своей доморощенной философией!
- Ты можешь попросить Мыслова забрать тебя,- сказал Макс, пригвоздив меня к месту.- Будь уверена, я не стану ложиться на твоём пути и умалять остаться. Хоть ты очень талантлива, думаю, я найду замену. Но учти, что обратно ничего не вернёшь, ты навсегда останешься заклейменной овцой в стаде. Я бы на твоём месте остался просто для того, чтоб всё это было не зря.
- Не учи меня жить,- процедила я сквозь зубы.
- Подумай до вечера. Если скажешь, что не станешь со мной работать, то можно будет порадоваться, что всё выяснилось так скоро. Если останешься - добро пожаловать. Но только до вечера. Договорились?
Я кивнула:
- Договорились.
Он промолчал, и я пулей вылетела из кабинета, едва не сбив с ног Машу. Практикантка подслушивала под дверью, я поняла это, но не обратила внимания. В душе я была уверена, что откажусь. Нам с Максом не по пути - факт.
Не зная, куда себя деть, я направилась в буфет и заказала завтрак: салат и кофе с пирожками. Мне нужно было поесть и подумать. Всё случилось слишком быстро, чтоб я успела осознать это. То есть умом я всё понимала, но для принятия решения одного ума мне было мало, а чувства находились в полном смятении.
С одной стороны Игнатов был умным и, наверное, достаточно интересным мужчиной. Но с другой, его взгляд на жизнь меня откровенно раздражал. Не представляла, как смогу работать с человеком, с которым у меня нет ничего общего.
К столику подошли несколько человек, все из нашей редакции. Они смотрели на меня так, словно видели не человека, а неведомую зверушку. Меня покоробило.
- Слышали, тебя повысили,- сказал один из журналистов.- Поздравляем.
- Спасибо,- ответила я и покраснела. Щёки так и вспыхнули, обдав меня жаром.
- Как новое рабочее место? Удобное?
- Да, вполне.
- Вот только мы с ребятами никак не можем понять: за какие заслуги?
- Мне не объясняли.
- Ещё скажи, что Мыслов сам тебя заставил.
Я пожала плечами.
- Не заставил, но поставил перед фактом. Я ничего не могла поделать.
- Ясно. Бедняжка, ну ты и попала.
Они засмеялись и пошли дальше, окончательно испортив мне настроение. Теперь я понимала, что нужно было сразу, ещё в кабинете редактора, ответить решительным отказом, сказать, что остальные сотрудники не поймут такой благосклонности. Дура, как же не предусмотрела такого поворота? Теперь остаётся платить за свою глупость. В одном Макс прав: обратной дороги для меня уже нет. Как ни повернётся ситуация, я всё равно окажусь крайней.
Чёрт!
Я стукнула кулаком по столу, злая на себя и на весь остальной мир. Зачем мне эти проблемы? И без них было неплохо. Прежде чем давать пораскинула?
Закружилась голова, перед глазами начали мельтешить белые мошки. Возникло ощущение, какое бывало при подъёме на скоростном лифте. Закрыв глаза, я сжала виски ладонями, прижалась лбом к столешнице и…
…и тут я увидела.
Это было странное чувство раздвоения сознания, по-другому просто не назовёшь. Одна я понимала, что всё ещё сижу за столом, чувствовала холод пластика, слышала щебет девочек за столиком напротив. И вместе с тем вторая я встала, вышла в коридор и направилась к лифту, потом проехала в тесной кабинке два этажа и вышла в редакции. На меня косились, но теперь это не имело ни малейшего значения. Всё потеряло значение, кроме места, куда направлялась. Сердце билось всё быстрее, волнение нарастало. Не выдержала и сорвалась на бег, расталкивая всех, кто попадался на пути. В груди словно сжималась тугая пружина, всё сильнее и сильнее, и воздуха становилось всё меньше. Скорее!!!
Оглушительный хлопок. Взрыв? Я на секунду замерла, словно наткнувшись на звуковую волну, а потом снова побежала, но по телу разлилась странная вялость.
Из кабинета Воронцова, который сейчас лежал в больнице с переломом бедра, вышел Макс Игнатов. Я наткнулась на него, а он, вместо того, чтоб уступить дорогу, схватил меня и прижал к себе.
- Пусти меня!- Я отбивалась, как кошка.- Пусти! Я должна войти!
- Не советовал бы это делать,- заявил Макс.
- Ты не понимаешь, я должна!..
Я изловчилась, оперлась на плечи Игнатова и, подтянувшись, пнула дверь ногами. Дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену, и я увидела сидящего за столом Антона. Его голова лежала на столешнице, и показалось...
- Нет!!!
Рванулась в сторону с удесятерённой силой и свалилась со стула. Я снова была в столовой.
В голове всё смешалось. Вскочила и бросилась к выходу. И снова тот же маршрут, снова грохот сердцебиения в ушах и чувство нехватки воздуха, словно лёгкие не успевали выполнять свою работу. Я бежала, ни на кого не глядя, знала, что всё это не может быть правдой, но безумно боялась ошибиться.
Вчера я позвонила Антону. Да, я позвонила ему, но не смогла предупредить, не знала, чего ему следовало опасаться. И сейчас не знала, но подозрения было достаточно. Я что - то видела: прошлое, будущее или сон - не важно. Я подумаю об этом потом, когда сердце вернёт себе правильный ритм. А сейчас надо бежать, надо...
Хлопок застал меня в пяти метрах от двери кабинета, он был таким громким, что отмёл все сомнения. Я замерла, застыла на месте. Показалось, что заплакала, хотя глаза оставались сухими. Дыхание с шумом вырывалось наружу. Я не могла заставить себя сделать ещё пять шагов и войти в кабинет, на это не осталось сил.
Из кабинетов выглядывали сотрудники, они же тесной струйкой потянулись из зала. Всем было интересно, что случилось.
Откуда - то вынырнул Игнатов, опередил меня и первым вошёл в кабинет. Вышел он уже через пять секунд.
Я подошла к самой двери, но Макс перегородил путь.
- Не советую туда заходить,- сказал он мягко.
- Я должна пройти,- ответила я.
Видимо, нечто в выражении моего лица или во взгляде, заставило его сделать шаг в сторону. Я открыла дверь и вошла.
Антон сидел за столом, его голова лежала на столешнице, повёрнутая набок, и из-под неё медленно растекалась лужица тёмной, как вишнёвый сироп, крови. На полу возле ножки стула лежал пистолет, и пальцы антоновой руки, свесившейся вниз, почти касались его рукояти.
Макс подошёл сзади и положил руку мне на плечо.
- Идём,- сказал он,- тебе здесь нечего делать.
Я медленно кивнула. Да, мне нечего здесь делать. Я уже опоздала.

2 Глава.

Это был сильный удар. Даже более сильный, чем могла предположить. Как - будто это я нажала на спусковой крючок. Никто в редакции, я была уверена, не знал, почему Антон покончил жизнь самоубийством. А я знала. Вернее, не знала, но ЧУВСТВОВАЛА. Не знаю, как это объяснить понятнее. Просто в душе я знала, что это должно было случиться, и не обязательно выстрел. Просто что - то, что так или иначе оборвало бы его жизнь. Но ничего не предприняла…
И ещё было чувство вины, иррациональное, но очень сильное. Словно кто - то более сведущий сидел внутри меня и твердил: "Ты виновата. Ты виновата". Это были не мои мысли, а той девушки, которая бежала к кабинету, оставив меня в столовой, это она знала, что виновата, и это себя она винила. А заодно меня.
Я никогда не видела смерть, только по телевизору. Я никогда не была на похоронах и не стояла у гроба. По сути, никогда не переживала настоящей потери, если не считать отца, о котором расскажу чуть позже. И вот теперь - тело, сидящее за столом, и кровь. Этот человек несколько минут назад был жив, он дышал и говорил. А потом выстрел - и я опоздала. Ведь ничего не стоило выбежать на пару минут раньше, и тогда я бы успела поговорить с ним, убедить, что смерть - это плохой выход. Но я не выбежала - и теперь за столом тело, бывшее Антоном Никитиным, журналистом. Просто остывающее тело. Труп.
Разболелась голова, внезапно и сильно, в виски принялись ввинчиваться тупые штопоры. Но это уже не имело значения.
Макс отвёл меня в угловой кабинет, пустой и просторный. Сейчас он показался мне ещё более пустым и просторным, чем в первый раз. Усадил на стул, достал из стола плоскую фляжку и протянул мне:
- Пей.
Я послушно хлебнула. По горлу разлился настоящий огонь, дыхание перехватило. Я на секунду замерла, а потом закашлялась, ловя ртом воздух.
- Что это?
- Коньяк. Ну что, ожила?
Я смогла, наконец, восстановить дыхание, и настороженно на него покосилась. У меня не было ни одной причины верить Максу.
- Немного. Здесь холодно.
- Не так уж и холодно, просто... Я же говорил, что тебе не стоило заходить.
- Ты не понимаешь, я должна была увидеть.
- Кому должна?
Вопрос поставил в тупик, и я промолчала. Тем более что перед глазами снова стояла картина, увиденная мной в кабинете Воронцова. Лужа крови, безжизненно висящая рука... Так чётко, будто в ночном кошмаре, где мозг цепляется за детали.
- Виселица,- прошептала я.
- Что?
- Это виселица. Ты понимаешь?
- Нет.
- Я тоже не понимаю, но знаю, что он оставил мне её специально. Он знал, что я пойму.
Я вскочила со стула и принялась ходить по кабинету из угла в угол. В голове вертелась одна мысль: отцовская картина. Виселица. Красная виселица на чёрном фоне. Она осталась мне неспроста, она означала... она что - то означала. Но что? И могло ли это помочь мне предотвратить смерть Антона?
Мой дед умер в психиатрической клинике, мой отец умер в психиатрической клинике. А я? Что происходит со мной?
Нет. Нет, этого не может быть. Я совершенно нормальна, рассуждаю здраво и не верю, что могу заболеть. Кто угодно может, но только не... Я нормальная. Как все!
Боль в голове усилилась, словно меня били тяжёлым молотом. Со стоном опустилась обратно на стул и стиснула ладонями виски.
- Что с тобой? Плохо?- засуетился Макс.
- Голова болит. У тебя нет аспирина или... или чего-нибудь ещё.
- Сейчас.
Удивительно, но у Макса нашлись таблетки от головной боли. Я выпила сразу три, и откинулась на спинку стула.
- Ну как?
- Не знаю, ещё не подействовали. Это я во всём виновата.
- В чём?
- Во всём. В том, что Антон... что с ним случилось. Я могла предупредить его, но не нашла правильных слов, а сейчас не успела прибежать. Ты не должен был меня хватать.
- Я тебя и не хватал.
- Да? Значит, это мне почудилось... В любом случае, это уже не играет роли. Я должна была прибежать и остановить его, могла уговорить остановиться, но не сделала этого. Зачем тогда всё было? Я же не знала вчера, что сегодня он так поступит.
Макс помотал головой и снова посмотрел на меня.
- Я ничего не понимаю.
- И не надо,- ответила я.- Это моя беда.
- Пусть так. Только ты не виновата, это я могу сказать точно. Если человек решает покончить жизнь самоубийством, он, и только он, за это в ответе. Наивно думать, что у тебя был шанс всё изменить.
- Но он был, я знаю! Он был!
Был ещё вчера ночью, когда я могла вспомнить, что он сказал про пистолет. "Пущу себе пулю в висок, чтоб долго не мучиться". Обязана была вспомнить, что он так сказал, но не вспомнила, не почувствовала, что именно эта фраза является ключевой. Потом подсказка мамы, потом слово на стекле - меня хотели предупредить о грозящем. Только я не поняла.
- Извини, мне хотелось бы побыть немного одной.
- Без проблем, я схожу в редакторскую, узнаю, как дела. Вернусь через полчаса, не раньше.
Макс встал и быстро вышел. Я осталась одна.

Я мог только наблюдать. Это была настоящая пытка: просто смотреть, что происходит, и не иметь возможности объяснить. Но разум подсказывал, что так и должно быть, и оставалось только надеяться, что Грёза сможет верно понять изменения. Она вела себя неразумно, но не совершила грубых ошибок, за которые пришлось бы платить, и я немного успокоился. Хотя знал, что он, тень, бродит где - то поблизости. Мне показалось, что сегодня всё должно обойтись, и тогда ночью я постараюсь достучаться до Её разума. Быть может, это болезненное потрясение заставит Её прислушаться внимательнее.
Но потом... потом он появился. И тут я допустил ошибку, за которую, признаю это, заслуживаю самого сурового наказания. Я должен был защитить Грёзу, особенно когда Она была так уязвима. Обязан сделать так, чтоб Она вошла в Эру, как к себе домой, без страха, но с радостью обретения.
Возможно, я промедлил. Возможно, он был слишком быстр. Не знаю и не берусь судить. Знаю только одно: я видел это.
Он вырос прямо у Неё за спиной, как только за парнем по имени Макс закрылась дверь. Высокая тень, прозрачная и плотная одновременно. Мы называем таких, как он - Захватчики. Это неправильное определение, но иного не нашлось.
Я знал, что за этим последует и всеми силами устремился вперёд, чтоб успеть встать между ним и Грёзой. Глупая затея и почти наверняка пустая, но Она была расстроена и потратила много сил, поэтому не почувствовала стремительного приближения Захватчика. И я видел, что не успеваю, видел, как тень протянула руку и положила Ей на затылок.
И барьер, тонкий, как нить паутинки, который я должен был защитить до времени, рухнул…

Мир почернел. Голову раздавила адская боль. Крик донёсся словно издалека и лишь спустя несколько секунд поняла, это этот надрывный голос принадлежал мне. А в тот момент я ничего не понимала и только чувствовала, что сейчас умру, должна умереть, потому что никому не пережить такой боли. В какой - то миг перестала быть собой, перестала себя помнить и знать. Инга Крижитская исчезла из тела, стёрлась без следа. И снова боль, грохот и свист падения. И вдруг - свет!
Я увидела себя. Увидела со стороны и как - будто немного сверху. Знала, что это я, чувствовала всё, что чувствовало внизу моё тело, и вместе с тем уже ушла. Наблюдала, как тело упало со стула, прокатилось по полу и ударилось о шкаф раз, второй, третий, как мои руки скребли по стене, сдирая обои. Слышала хруст ломающихся ногтей. Видела, как изгибалось моё тело, поднимаясь и опадая, чтоб снова подняться. Чувствовала, как мне больно и страшно там, внизу, потому что наверху тоже была я.
И я знала, как это называется.
ШИЗОФРЕНИЯ.

Это происходит очень быстро, раз - и всё. Ещё полтора дня назад я была абсолютно здоровым человеком и могла поклясться, что останусь такой до конца своих дней. Но вот прошло полтора дня: день и две ночи. Что со мной? Что со всем миром? Одно из двух - либо он сошёл с ума, либо я.
Можете смеяться…

[interes123]

Пролог - поделюсь впечатлениями

что я не говорила глупостей

чтобы?

Потерять себя как человека, чтоб найти как существо.

по-моему эта фраза не несет никакой смысловой нагрузки

не ненормальность

наверное нельзя так писать, да и вообще всю фразу можно было бы как-нибудь поэкспрессивней обыграть...
Общие впечатления от Пролога.
Потому как эта часть книги может быть решающей для тех, кто открыл ее на первой странице и думает, стоит ли ему эту книгу читать дальше, или швырнуть обратно на полку и поискать что-нибудь другое. короче говоря, первые абзацы будущего произведения должны "цеплять".
Поэтому мои независимые впечатления от этого вступления - 1) да, прикольно, вижу интригу, 2) Почему Вена-Лондон-Москва? как-то ни к месту эта москва (ни к селу ни к городу, как говорится...) 3) мало! то есть всего слишком много в таком маленьком кусочке текста: обозначается (даже наклевывается) фабула, вспоминается детство и конфликты с матерью, раскрывается внутренний мир ГГ. - может быть, оставить что-нибудь одно? или расписать это все страницах так на 5-ти? :) а то трагизм вступления не прочувствовался - понятно только, что все плохо, все плохие, потому что нормальные, а я ненормальная (в отцов пошла). 4) Сама метафора с этой Грёзой нераскрыта, и кажется налепленной сюда вообще ни с того, ни с сего. Опять же из кусочка текста выше никакая греза никому не успеет прочувствоваться. И вообще, может, ее убрать? звучит в духе романтического пафоса. 5) в общем и целом, неплохо. Я бы посоветовала добавить юмора, развить тему с отрицанием - обосновать посильнее, но не навязывая никому трагизма. читатель сам догадается о трагизме, увидев это сапостовление нормальность - ненормальность, но на конкретных примерах. От грез вообще посоветовала бы избавиться, как и от переселения героини из одних городов в другие (опять же, никакой смысловой нагрузки и попросту лишняя информация), ну или добавить что-нибудь про эти города, в чем там проявилась нормальность-ненормальность.
Это я про пролог. Может, к вечеру поделюсь впечатлениями по поводу первой части первой главы. спасибо

[Flüggåәnkб€čhiœßølįên]

Скрытый текст - оффтоп:

Сообщение от interes123

От грез вообще посоветовала бы избавиться,

так в них же вроде как и суть кооется)

[Sera]

interes123, ваша позиция мне ясна. За мнение спасибо.
Пара пояснений:

Скрытый текст - вот:

Сообщение от interes123

по-моему эта фраза не несет никакой смысловой нагрузки

А по-моему, несёт, и довольно весомую.

Сообщение от interes123

Почему Вена-Лондон-Москва? как-то ни к месту эта москва (ни к селу ни к городу, как говорится...)

К городу. Москва - это отдельный узел, пройти мимо него невозможно. Уверяю, в ходе повествования всё становится прозрачно. Плюс бег по городам сам по себе важен.

Сообщение от interes123

мало! то есть всего слишком много в таком маленьком кусочке текста: обозначается (даже наклевывается) фабула, вспоминается детство и конфликты с матерью, раскрывается внутренний мир ГГ. - может быть, оставить что-нибудь одно? или расписать это все страницах так на 5-ти? :) а то трагизм вступления не прочувствовался - понятно только, что все плохо, все плохие, потому что нормальные, а я ненормальная (в отцов пошла).

Я не собиралась представлять героиню жертвой, тем более что к тому моменту она совершенно нормальна, поэтому особый трагизм чувствоваться и не должен. Что касается концентрации, то все моменты биографии старалась подобрать так, чтоб в них чувствовалось ожидание, предчувствие. Что-то будет, пусть не сейчас и не здесь. Во всяком случае, цель была именно в этом.

Сообщение от interes123

) Сама метафора с этой Грёзой нераскрыта, и кажется налепленной сюда вообще ни с того, ни с сего. Опять же из кусочка текста выше никакая греза никому не успеет прочувствоваться. И вообще, может, ее убрать? звучит в духе романтического пафоса. 5

Перечитайте, пожалуйста, название: "Грёза Эры". Без Грёзы всё остальное теряет смысл, можно смело стирать. Далее будет понятно, что это слово - совсем не матафора.

[Nikanor]

Тэк-с... Прочитал все части. Что сказать, мне понравилось:) Не пойму, почему тут всем не нравятся переезды из города в город, мне они не показались странными. И каких-то несостыковок по тексту я пока не заметил. Опечатки - это да, это есть, но у кого их нет?:)
Общее впечатление положительное, написано так, что перед глазами возникает картинка происходящего (по крайней мере у меня). Местами некоторые эпизоды мне напоминали ранние произведения Кинга. Да и сюжет не избит...
Жду продолжения
P.S.

Скрытый текст - Типа вопрос:

А наблюдатель, мысли которого пишутся курсивом, - это случайно не отец Инги?;)

[interes123]

перечитала свой отзыв, грубовато как-то получилось, ведь мне вообще-то понравилось )