Эй, девяностые, к вам пришли!

[Statosphere_Magic]

Каких клипов?

[Statosphere_Magic]

Глава 17.
15.04.1997.
Зимин в очередной раз сдвинул тетрадь и взглянул выведенные на парте надписи - обрывки матерной частушки из «сектора газа», нацарапанный на краске логотип игры DOOM и еще что-то совсем затертое. Они были и пятьдесят лет назад - он вспомнил это вроде бы своей прямой памятью, прожившей с ним до сорок шестого года. Иногда бывало такое, что мелочи запоминались на годы, а то, что вроде бы было важным и составляло центральную тему деятельности, вылетало из памяти за ненадобностью.
Он неторопливо посмотрел направо, в сторону стены кабинета. Там, как и полвека назад, даже чуть больше, висели плакаты с цитатами великих литераторов и просто с ключевыми, базовыми пунктами, как выразился бы взрослый человек из двадцать первого века. Эти плакаты он то и дело просматривал еще с пятого или шестого класса, когда их класс впервые загнали сюда, в этот кабинет. Надписи на плакатах были выведены вручную специальными плакатными перьями. Даже для технаря, за студенческие года начертившего не один лист вручную, это выглядело как нешуточная работа, за которую он бы не взялся - все его чертежи выполнялись карандашом, который можно было стереть, а тут была цветная тушь. Ко всему, плакаты не являли собой листы бумаги, закрепленные на щитах - это были листы вроде бы фанеры, покрытые слоями всех этих грунтовок и фоновых красок.
Уже потом, не пойми в какой год, Зимин понял, что когда-то, в советские годы, такие плакаты рисовали специальные люди - художники-оформители. Скорее всего, у школы такого специалиста не было - они работали в какой-нибудь своей мастерской, выпускавшей подобные плакаты для всех школ и не только школ - когда-то, еще раньше, и все киноафиши рисовались вручную.
Помимо надписей на плакатах были какие-никакие рисунки. Не пейзажи конечно, но тоже нечто посложнее, чем логотип Макдональдса. Это были однотонные эскизы вроде чернильницы с чернилами и письменным пером, или силуэтов всех этих «пэров русской литературы». Про пэров, «Пэров России» было из острого сленга двадцать первого века и к литераторам не относилось, хотя слово он уже и сейчас знал.
Здесь, на плакатах были свои словечки, въевшиеся в память с тех более ранних лет. Так, в частности, пару лет, если не больше, он считал, что был такой деятель борьбы за народное счастье Разночинский. Человек по фамилии Разночинский.
Все дело было в плакате, на котором перечислялись этапы той борьбы - движение декабристов, разночинцев, и так далее вплоть до Ильича. Где была борьба декабристов, было выделено слово «декабристов». Где разночинский этап - соответственно, слово «разночинский».
Класс из без малого двадцати пяти человек жил сейчас своей жизнью, работал, если выражаться языком учителей.
Работа состояла в том, что училка с пять минут распиналась, рассказывая, в чем состоит та или иная мысль, потом просила кого-то, чтобы тот нашел подтверждение в книге, в тексте. Это было про вишневый сад. Пятьдесят лет назад он вроде бы прочел, хотя и не полностью, но во всяком случае нашелся бы что ответить, пусть и не блестяще. Потом, отучившись месяц-другой в институте, он уже вряд ли смог бы ответить на нужный вопрос, но скорее всего помнил про что там было. К пятому курсу и далее на многие годы вперед не помнил ничего.
Правда, когда-то, уже в интернете, услышал пример, что там в конце по недосмотру заперли деда-слугу в доме, где тот и скончался. Память освежилась и этот эпизод вопиющей тупости, в каком-то смысле перекликавшийся со всеми этими открытыми люками и необорудованными переездами он вспомнил. Вообще еще тогда, пятьдесят лет назад, ему технически это было довольно сложно представить - вряд ли в девятнадцатом веке заваривали железные двери и решетки на окнах, скорее это была обычная для всей этой классики метафора. В общем, знания ограничивались этим. Сейчас он видел решение проблемы по-другому, но говорить об этом не стоило. Решение состояло в том, чтобы собрать в этот дом вообще всех, вместе с этим дедом и всадить туда кассетную бомбу - все равно люди неисправимы, да и бесперспективны. Это было не в том смысле, что он был кровожаден, а в смысле создания художественной истории с черным юмором. Пэры русской культуры шутить не любили, и у них все было на полном серьезе.
В эту тему было что. Конечно, про Раскольникова, топор и бабку он помнил, это было ярче и более на слуху, но и сложнее для него, как для школьника, которому нужно было писать сочинения. По счастью, эту книгу они проехали до того, как сюда влетел попавший под неизвестно чью боеголовку человек из будущего, то есть он.
Зимин для вида переплеснул пару раз книжку и направил взгляд в окно. Сегодня было пасмурно, но тоже тепло. Можно было бы прогуляться до речки, посмотреть, что да как - он так делал каждую весну. В конце апреля там уже появлялись летние рыбаки, не те, что до последнего сидели на своих льдинах, а те, что норовили зайти подальше в сапогах-болотниках и стоять там по пол-дня.
Сейчас, к сожалению, такое простое развлечение, как вылазку к речке, он себе позволить не мог. Это несколько огорчало. Зато радовало то, что интегрироваться в старую-новую школьную жизнь оказалось несравненно легче, что то, как он себе это представлял.
Минут через десять он, устроившийся за своей предпоследней партой, чувствовал себя так, словно прошлый раз он здесь был не пятьдесят без малого лет, а неделю назад. И дело было не в двухсоставной «химерной» памяти, а в той, что дожила до сорок шестого года. Она тоже могла удивить. Такие тонкости, какая память выходила на передний план, он уже научился различать. Не то, чтобы он полностью владел процессом, но уже без тех сюрпризов, что доставляли баттхерт в первые дни.
Вышло, что даже имея свежую память из девяносто седьмого, он не то просчитался, не то накрутил себя, будто бы среди теперешних сверстников он будет выглядеть как-то не так, отчего ходил целую неделю вокруг да около. А оказалось, посидеть за столом, за партой, не было чем-то уж совсем угнетающим. И поговорить можно было, причем иные взрослые со своими семейными дрязгами, бухлом с шашлычками да кредитами уступали по содержательности.
Тут день начался с того, что обсудили фильм, в «осаде-2». Тот, что был с Сигалом, где он вызволял заложников из поезда. Его показали в воскресный вечер, и все дружно его посмотрели - тогда было именно так. Само кино все видели не в первый раз, но никто не пропустил. Так что с этими олдскульными фильмами здесь было все в полном порядке. Не хуже, чем на ютубе с ретро-обзорами. Даже лучше.
По «TV-6» все также дружно посмотрели выпуск юморной «ОСП». Это были предметы обсуждения воскресного телевидения.
Зимин осваивался - шел второй день полноценного учебного процесса. Хотя полноценного только в плане общения и всего, что было связано с внешней стороной. На деле же он по-прежнему тупил. Или несколько выбивался. В частности, по литературе, пару раз «воткнул», не совсем поняв, что о него хотят услышать. Это было вчера. Вчера же его там же и прорвало, и он начал бомбить таким словами, как деактуализировалось, фрагментировано, эмоциональная составляющая. Сегодня, на втором заходе, а литература шла в оба дня, понедельник и вторник, он предпочел сидеть тише воды ниже травы, что вроде бы удавалось.
Вообще он и в прежней жизни, пятьдесят лет назад, был горазд так вот поумничать, и не один он, но по другим предметам, где были молодые училки, не чуждые чувствую юмора и способные с этим самым юмором отметить кривляния, именно кривляния, а не потуги казаться умнее чем ты есть. Да и потуги такие были не постоянными, а раз-другой в месяц, под настроение.
Здесь же была тетка за пятьдесят и, если и понимала такие шутки, то когда-то давно. Шестидесятипятилетний Зимин в этом смысле был более гибок и был способен органично вписаться в новый-старый коллектив, но это было объяснимо - он не имел никакого отношения к системе образования ни как работник, ни как близкий по менталитету человек.
Самый близкий эпизод, когда он сидел за столом в учебном кабинете, именно за столом, а не за партой, это было лет пятнадцать с лишним назад. Это было за полтора года до Войны Тридцатого. Тогда он, как безработный, заполучил желаемое направление и пошел учиться на электрика. Будучи электронщиком-самоучкой, без труда проектировавшем платы с чипами и сотнями отдельных компонентов, разрабатывавшим свои прошивки, он, разумеется понятия не имел о том, что полагалось знать электрику с группой допуска «до 1000 вольт и более». Этому и обучался в течение трех месяцев. В том числе и сидел с парой десятков других людей в кабинете и даже записывал все, что было нужно - это даже для института было известным показателем прилежания.
Тогда он понял, что на тот момент он все-таки начал что-то учить таким образом, как об этом, о необходимости этого то и дело твердили то учителя в школе, то преподы в институте. Это когда студент, или просто учащийся не высиживает положенное, а сам, если сказать вульгарно, бежит впереди паровоза, то есть вовлекается на все сто. Институтские преподы, правда, объясняли такое отрадное для них явление тем, что эти мифические идеальные студенты, которые по их утверждению были заграницей, платили за все и, соответственно, не хотели чтобы их деньги пропали впустую. В его же случае он просто был заинтересован, что бы быть подготовленным и не хлопать на новой работе ушами.
Вели те теоретические занятия несколько преподавателей, которых он отчего-то норовил назвать про себя ведущими. Это была своеобразная вершина иерархии, где внизу были давно позабытые школьные училки, вбивавшие в головы совершенно ненужное и желавшие отожрать свободное время от чего-нибудь толкового, еще и родителей к этому делу подключавшие в известной мере. Сейчас, правда, это время тоже осталось позади и родители тут были совсем не при чем. На второй ступеньке, то есть повыше, были институтские преподы, которые хоть и несколько отличались в выгодную строну, но тоже имели ряд неприглядных сторон и сомнительных достижений вроде нажитого маразма. Если рассматривать каждого индивидуально, то были вполне здравомыслящие, про которых нельзя было сказать чего-то дурного, но были и упоротые, в основном совковые деды. Это были фееричные деды, помимо прочего возомнившие, что на них возлагалась какая-то воспитательная миссия, и в головы своих студентов они были вложить не только то, как правильно пользоваться формулами и расчетными документами, но еще и какую-либо систему взглядов или, что было чаще, норм поведения. Это взрослым-то людям, кому к двадцати, а то и за двадцать. Их воспитывать?!
И на верхней ступеньке были такие вот ведущие спецкурсов, сами, скорее всего, не имевшие к образовательной системе и ее традициям никакого отношения. Ну, просто вели курсы, делились тем, что знали и умели. Зимин, может, и сам мог кого-нибудь научить, например писать прошивки или еще чего, но не любил «выступать у доски».
Электриком он тогда проработал чуть больше года. Потом была Война Тридцатого, когда много чего гражданского позакрывалось, а потом он просто пошел на завод, где спокойно себе собирал вначале электрику для бронемашин разных типов, потом блоки питания для бортовых систем, потом вообще РЭБ.
Однако к концу тридцатых он сдал - зрение было не то и главное руки. Если про врачей-хирургов ходили рассказы, что те без больших затруднений делали свои операции в восемьдесят и сохраняли нужную координацию и моторику, то физические способности Зимина были не те. Проще сказать, руки начали дрожать, а глаза уставать. Сейчас помимо прочего программа минимум, самый скромный из всех скромных планов, состоял в том, чтобы начать эту свою промышленную карьеру сразу после института. План был очень слабый, в порядке случайно пришедшей на ум мысли. Во-первых, слишком скромно, когда было, будет, нечто другое, криптовалютное, а во-вторых, в эти годы сама отрасль была в жопе, не то, что даже в преддверии двадцатых, не говоря уж о годах после тридцатого.
Зимин перелистал тетрадь на середину и, повертев ручку и чуток подумав, начал вырисовывать АТ-34.
Тогда, в тридцатых, перестали назвать военные самолеты всеми этими МиГ и СУ. АТ-34 разрабатывался довольно долго, еще до тридцатого года, но официально его приняли году в тридцать пятом, или чуть позже, назвав при этом не то в честь Су-34 не то вообще в честь Т-34, который к тому времени стал священным символом, его даже изобразили на десятитысячной банкноте.
Бомбардировщик АТ-34 выглядел как увеличенный в полтора раза Су-35, или Су-37, Не Су-34, имевший нестандартную носовую часть, а именно те. У АТ-34 нос был круглого сечения, что позволяло вставить туда большой радар, причем любой из некоторой линейки.
В качестве двигателей были использованы НК-32, те, что стояли на еще советских Ту-22, и уже были созданы сейчас. В известной мере он был эрзацем, хотя впечатление производил, в том числе и на западных комментаторов-экспертов. Так или иначе, он никак не мог рассматриваться как супероружие. Понятное дело, что сверхманевренности, являвшейся отличительной чертой фланкеров-истребителей, у этого самолета не было, хотя маневренность была определенно лучше, чем у собрата по двигателям, у Ту-22М3. И не просто лучше, а принципиально лучше - АТ-34 помимо прочего бросал управляемые планирующие бомбы, которые в некоторых своих вариантах требовали от носителя определенной проворности - нужно было быстро менять курс и уходить из или от предполагаемой зоны поражения, куда как раз и мчался носитель перед бомбометанием. История была известная.
Еще он мог чувствовать себя более раскованно, осуществляя маневры с набором высоты - так он пулял «кинжалы». Сначала те, первые, потом новые. Еще мог таскать на внешних подвесках иранские баллистические «Кдерт Нзами», которые крепились на двух боковых узлах и сильно выступали по бокам. Такой силуэт, с двумя выступающими ракетами обычно и изображали. Кроме этого он мог нести все крылатые ракеты, вроде Х-555 и Х-101, еще ракеты воздух-воздух, начиная от Р-73 и заканчивая Р-377, которые по габаритам были чуть меньше иранских - всего-то 15 метров в длину против двадцати двух у иранской «Воинской Доблести». Ракеты в обеих странах любили. Сам АТ-34 был сорок метров в длину. Что насчет самолетов, то у Ирана был свой флагман - большущее летающее крыло с четырьмя китайскими турбовентиляторами. Супердорогих материалов и электроники, как у классических американских «стелсов» не было, но он летал и летал далеко.
За десятилетие, предшествовавшее сорок шестому году, уже надорванная страна выпустила около сотни АТ-34. Это количество не раз с издевкой проговаривали спикеры из «правительства в изгнании». Они и про надорванную страну проговаривали, но, как и подобает заграничным мигрантам, проведшим не одно десятилетие подальше от родной страны, представляли себе все совсем не так и давно скатились в балаган. Тем не менее, мимо такого СМИ нельзя было пройти. Зимин любил разнообразие.
Что до АТ-34, Зимин пару раз видел его вживую - они пролетали над городом, вроде бы с завода в Иркутске, может, с аэродрома на аэродром. Отчего-то они летели куда ниже пассажирской авиации и не оставляли тех белых следов, что были на высоте. Возможно, так они могли лететь на особо пониженной тяге и вопреки общеизвестной зависимости сопротивления воздуха от высоты расходовали меньше топлива именно при таких низковысотных режимах полета. Примерно за месяц до того прилета в сорок шестом году АТ-34 отметился тем, что уничтожил-таки Европейский АВАКС над Северным Морем, пустив в него ту самую Р-377.
Если вдуматься, то не считая некоторых компьютерных и электронных систем, АТ-34 мог был быть построен даже сейчас, в девяностые, по крайней мере, с двигателями все должно было быть проще. Хотя наверняка в планере были композиты. Да и они тоже были известны в девяностые. Планер позабытого черного самолета с обратным крылом был вроде бы по большей части из них. Так или иначе, как и многое другое, появись это, то есть АТ-34 раньше, Россия получила бы перевес, и много чего не состоялось бы.
На предыдущей странице тетради был «Корморан». Тот, что стоял в зале в том сне. Этот был отдельной историей, и ничего подобного не было ни у кого. Это было нечто, напоминавшее своей компоновкой крылатую ракету, только длина у него была тридцать метров. Двигатель был один, и он был ядерный. Сам бомбардировщик был беспилотным и был он многоразовым, в отличие от того, что постоянно освещалось в прессе, начиная аж с восемнадцатого года.
Тогда это преподносилось, как таинственная крылатая ракета, которой зачем-то нужно было летать часами и сутками, и которая могла обходить какие-то непонятные зоны ПВО. К концу тридцатых она слетала к южноамериканскому континенту, а потом и к Африке и всем стало понятно, что это не ракета, а просто беспилотный бомбардировщик, правда, действительно с очень большим ресурсом беспосадочного полета - в пределах недели.
Двигатель был воздушно-реактивным - турбина с входным компрессором, нагревателем и выходным турбоагрегатом, вращавшим входной компрессор. Вроде бы какой-то западный умелец сделал рабочий макет такого двигателя, заменив ядерный нагреватель-радиатор электрическим. Маленький движок диаметром не более пятнадцати сантиметров действительно оживал, гудел и вроде бы выдавал какую-то тягу, по расчетам способную катить тележку с этим самым двигателем. Еще он потреблял непомерное количество энергии, которой хватило бы, чтобы запитать дрон, способный поднять человека. Очень расточительный вентилятор-обогреватель. Но это у ютубера.
В настоящем двигателе, надо думать, тоже много энергии уходило впустую, но это была ядерная энергия. Проходивший через нагревательную сборку воздух подвергался гамма излучению, не выходившему за пределы двигателя. Зато воздух и пыль, проходившие через нагреватель, их атомы и ядра бомбардировались гамма-излучением и часть этих атомов и ядер становилась изотопами - они-то и формировали радиоактивный след. Ну и металлические детали двигателя, выходной турбины, также были радиоактивны, для чего к стоявшим на аэродромах бомбардировщикам подкатывали и прилаживали какие-то белые чехлы, выглядевшие так, будто они были сделаны из огромных кусков пенопласта. Скорее всего, это был пластик, содержавший бор.
С обходом непонятных зон ПВО тоже все прояснилось - будучи видимым со спутников, этот летевший на высотах в десятки метров с дозвуковой скоростью аппарат все же мог был быть недосягаем - так, частности, было, когда он летел над океаном. Даже намного уступавшая западной, отечественная спутниковая группировка позволяла видеть, где находится тот или иной авианосец.
Даже над отдельными континентальными секторами задача для обороняющейся стороны не была однозначно проста - сверхзвуковые истребители не могли лететь на форсаже многие сотни километров, а такая необходимость у них неминуемо возникла бы - при правильной прокладке и корректировки маршрута можно было проследовать от одной такой стратегической бреши к другой. К тому же, судя по всему, у «Корморана» была связь со спутниковой группировкой и соответственно со штабами, так что маршрут можно было скорректировать онлайн, если и вовсе не управлять им как беспилотником по прямой видеокартинке. Боекомплект состоял из вроде бы четырех позиций, находившихся в верхней части, как у так и не воевавшего советского экраноплана. Только в отличие от экраноплана здесь не было портивших силуэт и аэродинамику пусковых контейнеров - просто в верхней части раскрывались люки, и ракеты летели вверх. Это были X-555 или баллистические, вроде бесчисленных модификаций «искандеров». Такая вот была штука, которой больше ни у кого не было, штука, на момент сорок шестого года еще не отметившаяся боевыми стрельбами. Но летать - летала.
Вообще Зимин и пятьдесят лет назад любил вот так рисовать на уроках, и рисовал в том числе и самолеты, но, конечно, не эти.
Училка продолжала тарахтеть про злоключения людей-обитателей вишневого сада. Класс частью дремал, частью слушал. АТ-34 в тетради, из контура, выведенного шариковой ручкой постепенно трансформировался в заштрихованный карандашом эскиз.

[Statosphere_Magic]

Глава 17.
15.04.1997.
Зимин в очередной раз сдвинул тетрадь и взглянул выведенные на парте надписи - обрывки матерной частушки из «сектора газа», нацарапанный на краске логотип игры DOOM и еще что-то совсем затертое. Они были и пятьдесят лет назад - он вспомнил это вроде бы своей прямой памятью, прожившей с ним до сорок шестого года. Иногда бывало такое, что мелочи запоминались на годы, а то, что вроде бы было важным и составляло центральную тему деятельности, вылетало из памяти за ненадобностью.
Он неторопливо посмотрел направо, в сторону стены кабинета. Там, как и полвека назад, даже чуть больше, висели плакаты с цитатами великих литераторов и просто с ключевыми, базовыми пунктами, как выразился бы взрослый человек из двадцать первого века. Эти плакаты он то и дело просматривал еще с пятого или шестого класса, когда их класс впервые загнали сюда, в этот кабинет. Надписи на плакатах были выведены вручную специальными плакатными перьями. Даже для технаря, за студенческие года начертившего не один лист вручную, это выглядело как нешуточная работа, за которую он бы не взялся - все его чертежи выполнялись карандашом, который можно было стереть, а тут была цветная тушь. Ко всему, плакаты не являли собой листы бумаги, закрепленные на щитах - это были листы вроде бы фанеры, покрытые слоями всех этих грунтовок и фоновых красок.
Уже потом, не пойми в какой год, Зимин понял, что когда-то, в советские годы, такие плакаты рисовали специальные люди - художники-оформители. Скорее всего, у школы такого специалиста не было - они работали в какой-нибудь своей мастерской, выпускавшей подобные плакаты для всех школ и не только школ - когда-то, еще раньше, и все киноафиши рисовались вручную.
Помимо надписей на плакатах были какие-никакие рисунки. Не пейзажи конечно, но тоже нечто посложнее, чем логотип Макдональдса. Это были однотонные эскизы вроде чернильницы с чернилами и письменным пером, или силуэтов всех этих «пэров русской литературы». Про пэров, «Пэров России» было из острого сленга двадцать первого века и к литераторам не относилось, хотя слово он уже и сейчас знал.
Здесь, на плакатах были свои словечки, въевшиеся в память с тех более ранних лет. Так, в частности, пару лет, если не больше, он считал, что был такой деятель борьбы за народное счастье Разночинский. Человек по фамилии Разночинский.
Все дело было в плакате, на котором перечислялись этапы той борьбы - движение декабристов, разночинцев, и так далее вплоть до Ильича. Где была борьба декабристов, было выделено слово «декабристов». Где разночинский этап - соответственно, слово «разночинский».
Класс из без малого двадцати пяти человек жил сейчас своей жизнью, работал, если выражаться языком учителей.
Работа состояла в том, что училка с пять минут распиналась, рассказывая, в чем состоит та или иная мысль, потом просила кого-то, чтобы тот нашел подтверждение в книге, в тексте. Это было про вишневый сад. Пятьдесят лет назад он вроде бы прочел, хотя и не полностью, но во всяком случае нашелся бы что ответить, пусть и не блестяще. Потом, отучившись месяц-другой в институте, он уже вряд ли смог бы ответить на нужный вопрос, но скорее всего помнил про что там было. К пятому курсу и далее на многие годы вперед не помнил ничего.
Правда, когда-то, уже в интернете, услышал пример, что там в конце по недосмотру заперли деда-слугу в доме, где тот и скончался. Память освежилась и этот эпизод вопиющей тупости, в каком-то смысле перекликавшийся со всеми этими открытыми люками и необорудованными переездами он вспомнил. Вообще еще тогда, пятьдесят лет назад, ему технически это было довольно сложно представить - вряд ли в девятнадцатом веке заваривали железные двери и решетки на окнах, скорее это была обычная для всей этой классики метафора. В общем, знания ограничивались этим. Сейчас он видел решение проблемы по-другому, но говорить об этом не стоило. Решение состояло в том, чтобы собрать в этот дом вообще всех, вместе с этим дедом и всадить туда кассетную бомбу - все равно люди неисправимы, да и бесперспективны. Это было не в том смысле, что он был кровожаден, а в смысле создания художественной истории с черным юмором. Пэры русской культуры шутить не любили, и у них все было на полном серьезе.
В эту тему было что. Конечно, про Раскольникова, топор и бабку он помнил, это было ярче и более на слуху, но и сложнее для него, как для школьника, которому нужно было писать сочинения. По счастью, эту книгу они проехали до того, как сюда влетел попавший под неизвестно чью боеголовку человек из будущего, то есть он.
Зимин для вида переплеснул пару раз книжку и направил взгляд в окно. Сегодня было пасмурно, но тоже тепло. Можно было бы прогуляться до речки, посмотреть, что да как - он так делал каждую весну. В конце апреля там уже появлялись летние рыбаки, не те, что до последнего сидели на своих льдинах, а те, что норовили зайти подальше в сапогах-болотниках и стоять там по пол-дня.
Сейчас, к сожалению, такое простое развлечение, как вылазку к речке, он себе позволить не мог. Это несколько огорчало. Зато радовало то, что интегрироваться в старую-новую школьную жизнь оказалось несравненно легче, что то, как он себе это представлял.
Минут через десять он, устроившийся за своей предпоследней партой, чувствовал себя так, словно прошлый раз он здесь был не пятьдесят без малого лет, а неделю назад. И дело было не в двухсоставной «химерной» памяти, а в той, что дожила до сорок шестого года. Она тоже могла удивить. Такие тонкости, какая память выходила на передний план, он уже научился различать. Не то, чтобы он полностью владел процессом, но уже без тех сюрпризов, что доставляли баттхерт в первые дни.
Вышло, что даже имея свежую память из девяносто седьмого, он не то просчитался, не то накрутил себя, будто бы среди теперешних сверстников он будет выглядеть как-то не так, отчего ходил целую неделю вокруг да около. А оказалось, посидеть за столом, за партой, не было чем-то уж совсем угнетающим. И поговорить можно было, причем иные взрослые со своими семейными дрязгами, бухлом с шашлычками да кредитами уступали по содержательности.
Тут день начался с того, что обсудили фильм, в «осаде-2». Тот, что был с Сигалом, где он вызволял заложников из поезда. Его показали в воскресный вечер, и все дружно его посмотрели - тогда было именно так. Само кино все видели не в первый раз, но никто не пропустил. Так что с этими олдскульными фильмами здесь было все в полном порядке. Не хуже, чем на ютубе с ретро-обзорами. Даже лучше.
По «TV-6» все также дружно посмотрели выпуск юморной «ОСП». Это были предметы обсуждения воскресного телевидения.
Зимин осваивался - шел второй день полноценного учебного процесса. Хотя полноценного только в плане общения и всего, что было связано с внешней стороной. На деле же он по-прежнему тупил. Или несколько выбивался. В частности, по литературе, пару раз «воткнул», не совсем поняв, что о него хотят услышать. Это было вчера. Вчера же его там же и прорвало, и он начал бомбить таким словами, как деактуализировалось, фрагментировано, эмоциональная составляющая. Сегодня, на втором заходе, а литература шла в оба дня, понедельник и вторник, он предпочел сидеть тише воды ниже травы, что вроде бы удавалось.
Вообще он и в прежней жизни, пятьдесят лет назад, был горазд так вот поумничать, и не один он, но по другим предметам, где были молодые училки, не чуждые чувствую юмора и способные с этим самым юмором отметить кривляния, именно кривляния, а не потуги казаться умнее чем ты есть. Да и потуги такие были не постоянными, а раз-другой в месяц, под настроение.
Здесь же была тетка за пятьдесят и, если и понимала такие шутки, то когда-то давно. Шестидесятипятилетний Зимин в этом смысле был более гибок и был способен органично вписаться в новый-старый коллектив, но это было объяснимо - он не имел никакого отношения к системе образования ни как работник, ни как близкий по менталитету человек.
Самый близкий эпизод, когда он сидел за столом в учебном кабинете, именно за столом, а не за партой, это было лет пятнадцать с лишним назад. Это было за полтора года до Войны Тридцатого. Тогда он, как безработный, заполучил желаемое направление и пошел учиться на электрика. Будучи электронщиком-самоучкой, без труда проектировавшем платы с чипами и сотнями отдельных компонентов, разрабатывавшим свои прошивки, он, разумеется понятия не имел о том, что полагалось знать электрику с группой допуска «до 1000 вольт и более». Этому и обучался в течение трех месяцев. В том числе и сидел с парой десятков других людей в кабинете и даже записывал все, что было нужно - это даже для института было известным показателем прилежания.
Тогда он понял, что на тот момент он все-таки начал что-то учить таким образом, как об этом, о необходимости этого то и дело твердили то учителя в школе, то преподы в институте. Это когда студент, или просто учащийся не высиживает положенное, а сам, если сказать вульгарно, бежит впереди паровоза, то есть вовлекается на все сто. Институтские преподы, правда, объясняли такое отрадное для них явление тем, что эти мифические идеальные студенты, которые по их утверждению были заграницей, платили за все и, соответственно, не хотели чтобы их деньги пропали впустую. В его же случае он просто был заинтересован, что бы быть подготовленным и не хлопать на новой работе ушами.
Вели те теоретические занятия несколько преподавателей, которых он отчего-то норовил назвать про себя ведущими. Это была своеобразная вершина иерархии, где внизу были давно позабытые школьные училки, вбивавшие в головы совершенно ненужное и желавшие отожрать свободное время от чего-нибудь толкового, еще и родителей к этому делу подключавшие в известной мере. Сейчас, правда, это время тоже осталось позади и родители тут были совсем не при чем. На второй ступеньке, то есть повыше, были институтские преподы, которые хоть и несколько отличались в выгодную строну, но тоже имели ряд неприглядных сторон и сомнительных достижений вроде нажитого маразма. Если рассматривать каждого индивидуально, то были вполне здравомыслящие, про которых нельзя было сказать чего-то дурного, но были и упоротые, в основном совковые деды. Это были фееричные деды, помимо прочего возомнившие, что на них возлагалась какая-то воспитательная миссия, и в головы своих студентов они были вложить не только то, как правильно пользоваться формулами и расчетными документами, но еще и какую-либо систему взглядов или, что было чаще, норм поведения. Это взрослым-то людям, кому к двадцати, а то и за двадцать. Их воспитывать?!
И на верхней ступеньке были такие вот ведущие спецкурсов, сами, скорее всего, не имевшие к образовательной системе и ее традициям никакого отношения. Ну, просто вели курсы, делились тем, что знали и умели. Зимин, может, и сам мог кого-нибудь научить, например писать прошивки или еще чего, но не любил «выступать у доски».
Электриком он тогда проработал чуть больше года. Потом была Война Тридцатого, когда много чего гражданского позакрывалось, а потом он просто пошел на завод, где спокойно себе собирал вначале электрику для бронемашин разных типов, потом блоки питания для бортовых систем, потом вообще РЭБ.
Однако к концу тридцатых он сдал - зрение было не то и главное руки. Если про врачей-хирургов ходили рассказы, что те без больших затруднений делали свои операции в восемьдесят и сохраняли нужную координацию и моторику, то физические способности Зимина были не те. Проще сказать, руки начали дрожать, а глаза уставать. Сейчас помимо прочего программа минимум, самый скромный из всех скромных планов, состоял в том, чтобы начать эту свою промышленную карьеру сразу после института. План был очень слабый, в порядке случайно пришедшей на ум мысли. Во-первых, слишком скромно, когда было, будет, нечто другое, криптовалютное, а во-вторых, в эти годы сама отрасль была в жопе, не то, что даже в преддверии двадцатых, не говоря уж о годах после тридцатого.
Зимин перелистал тетрадь на середину и, повертев ручку и чуток подумав, начал вырисовывать АТ-34.
Тогда, в тридцатых, перестали назвать военные самолеты всеми этими МиГ и СУ. АТ-34 разрабатывался довольно долго, еще до тридцатого года, но официально его приняли году в тридцать пятом, или чуть позже, назвав при этом не то в честь Су-34 не то вообще в честь Т-34, который к тому времени стал священным символом, его даже изобразили на десятитысячной банкноте.
Бомбардировщик АТ-34 выглядел как увеличенный в полтора раза Су-35, или Су-37, Не Су-34, имевший нестандартную носовую часть, а именно те. У АТ-34 нос был круглого сечения, что позволяло вставить туда большой радар, причем любой из некоторой линейки.
В качестве двигателей были использованы НК-32, те, что стояли на еще советских Ту-22, и уже были созданы сейчас. В известной мере он был эрзацем, хотя впечатление производил, в том числе и на западных комментаторов-экспертов. Так или иначе, он никак не мог рассматриваться как супероружие. Понятное дело, что сверхманевренности, являвшейся отличительной чертой фланкеров-истребителей, у этого самолета не было, хотя маневренность была определенно лучше, чем у собрата по двигателям, у Ту-22М3. И не просто лучше, а принципиально лучше - АТ-34 помимо прочего бросал управляемые планирующие бомбы, которые в некоторых своих вариантах требовали от носителя определенной проворности - нужно было быстро менять курс и уходить из или от предполагаемой зоны поражения, куда как раз и мчался носитель перед бомбометанием. История была известная.
Еще он мог чувствовать себя более раскованно, осуществляя маневры с набором высоты - так он пулял «кинжалы». Сначала те, первые, потом новые. Еще мог таскать на внешних подвесках иранские баллистические «Кдерт Нзами», которые крепились на двух боковых узлах и сильно выступали по бокам. Такой силуэт, с двумя выступающими ракетами обычно и изображали. Кроме этого он мог нести все крылатые ракеты, вроде Х-555 и Х-101, еще ракеты воздух-воздух, начиная от Р-73 и заканчивая Р-377, которые по габаритам были чуть меньше иранских - всего-то 15 метров в длину против двадцати двух у иранской «Воинской Доблести». Ракеты в обеих странах любили. Сам АТ-34 был сорок метров в длину. Что насчет самолетов, то у Ирана был свой флагман - большущее летающее крыло с четырьмя китайскими турбовентиляторами. Супердорогих материалов и электроники, как у классических американских «стелсов» не было, но он летал и летал далеко.
За десятилетие, предшествовавшее сорок шестому году, уже надорванная страна выпустила около сотни АТ-34. Это количество не раз с издевкой проговаривали спикеры из «правительства в изгнании». Они и про надорванную страну проговаривали, но, как и подобает заграничным мигрантам, проведшим не одно десятилетие подальше от родной страны, представляли себе все совсем не так и давно скатились в балаган. Тем не менее, мимо такого СМИ нельзя было пройти. Зимин любил разнообразие.
Что до АТ-34, Зимин пару раз видел его вживую - они пролетали над городом, вроде бы с завода в Иркутске, может, с аэродрома на аэродром. Отчего-то они летели куда ниже пассажирской авиации и не оставляли тех белых следов, что были на высоте. Возможно, так они могли лететь на особо пониженной тяге и вопреки общеизвестной зависимости сопротивления воздуха от высоты расходовали меньше топлива именно при таких низковысотных режимах полета. Примерно за месяц до того прилета в сорок шестом году АТ-34 отметился тем, что уничтожил-таки Европейский АВАКС над Северным Морем, пустив в него ту самую Р-377.
Если вдуматься, то не считая некоторых компьютерных и электронных систем, АТ-34 мог был быть построен даже сейчас, в девяностые, по крайней мере, с двигателями все должно было быть проще. Хотя наверняка в планере были композиты. Да и они тоже были известны в девяностые. Планер позабытого черного самолета с обратным крылом был вроде бы по большей части из них. Так или иначе, как и многое другое, появись это, то есть АТ-34 раньше, Россия получила бы перевес, и много чего не состоялось бы.
На предыдущей странице тетради был «Корморан». Тот, что стоял в зале в том сне. Этот был отдельной историей, и ничего подобного не было ни у кого. Это было нечто, напоминавшее своей компоновкой крылатую ракету, только длина у него была тридцать метров. Двигатель был один, и он был ядерный. Сам бомбардировщик был беспилотным и был он многоразовым, в отличие от того, что постоянно освещалось в прессе, начиная аж с восемнадцатого года.
Тогда это преподносилось, как таинственная крылатая ракета, которой зачем-то нужно было летать часами и сутками, и которая могла обходить какие-то непонятные зоны ПВО. К концу тридцатых она слетала к южноамериканскому континенту, а потом и к Африке и всем стало понятно, что это не ракета, а просто беспилотный бомбардировщик, правда, действительно с очень большим ресурсом беспосадочного полета - в пределах недели.
Двигатель был воздушно-реактивным - турбина с входным компрессором, нагревателем и выходным турбоагрегатом, вращавшим входной компрессор. Вроде бы какой-то западный умелец сделал рабочий макет такого двигателя, заменив ядерный нагреватель-радиатор электрическим. Маленький движок диаметром не более пятнадцати сантиметров действительно оживал, гудел и вроде бы выдавал какую-то тягу, по расчетам способную катить тележку с этим самым двигателем. Еще он потреблял непомерное количество энергии, которой хватило бы, чтобы запитать дрон, способный поднять человека. Очень расточительный вентилятор-обогреватель. Но это у ютубера.
В настоящем двигателе, надо думать, тоже много энергии уходило впустую, но это была ядерная энергия. Проходивший через нагревательную сборку воздух подвергался гамма излучению, не выходившему за пределы двигателя. Зато воздух и пыль, проходившие через нагреватель, их атомы и ядра бомбардировались гамма-излучением и часть этих атомов и ядер становилась изотопами - они-то и формировали радиоактивный след. Ну и металлические детали двигателя, выходной турбины, также были радиоактивны, для чего к стоявшим на аэродромах бомбардировщикам подкатывали и прилаживали какие-то белые чехлы, выглядевшие так, будто они были сделаны из огромных кусков пенопласта. Скорее всего, это был пластик, содержавший бор.
С обходом непонятных зон ПВО тоже все прояснилось - будучи видимым со спутников, этот летевший на высотах в десятки метров с дозвуковой скоростью аппарат все же мог был быть недосягаем - так, частности, было, когда он летел над океаном. Даже намного уступавшая западной, отечественная спутниковая группировка позволяла видеть, где находится тот или иной авианосец.
Даже над отдельными континентальными секторами задача для обороняющейся стороны не была однозначно проста - сверхзвуковые истребители не могли лететь на форсаже многие сотни километров, а такая необходимость у них неминуемо возникла бы - при правильной прокладке и корректировки маршрута можно было проследовать от одной такой стратегической бреши к другой. К тому же, судя по всему, у «Корморана» была связь со спутниковой группировкой и соответственно со штабами, так что маршрут можно было скорректировать онлайн, если и вовсе не управлять им как беспилотником по прямой видеокартинке. Боекомплект состоял из вроде бы четырех позиций, находившихся в верхней части, как у так и не воевавшего советского экраноплана. Только в отличие от экраноплана здесь не было портивших силуэт и аэродинамику пусковых контейнеров - просто в верхней части раскрывались люки, и ракеты летели вверх. Это были X-555 или баллистические, вроде бесчисленных модификаций «искандеров». Такая вот была штука, которой больше ни у кого не было, штука, на момент сорок шестого года еще не отметившаяся боевыми стрельбами. Но летать - летала.
Вообще Зимин и пятьдесят лет назад любил вот так рисовать на уроках, и рисовал в том числе и самолеты, но, конечно, не эти.
Училка продолжала тарахтеть про злоключения людей-обитателей вишневого сада. Класс частью дремал, частью слушал. АТ-34 в тетради, из контура, выведенного шариковой ручкой постепенно трансформировался в заштрихованный карандашом эскиз.