Я выбежала на крышу. Хотелось побыть на свежем воздухе, вдали от людей с их вопросами. "Что с тобой, Инга?- будут спрашивать они, глядя прямо в лицо притворно обеспокоенными глазами.- У тебя неприятности? Ты заболела?" Я была не готова отвечать на расспросы.
Никогда прежде меня не охватывала такая леденящая душу паника. Вот и сейчас, стоя на продуваемой всеми ветрами крыше небоскрёба, в котором квартировалась редакция, я не могла унять нервную дрожь. Уже казалось немыслимым, что я когда-нибудь осмелюсь спуститься вниз и очутиться в одном помещении с... дальше мысль запнулась. С кем? С чем? Я ничего не видела, ничего не слышала и только... Сначала голос в пустой столовой, потом беспричинный страх. Неужели я не в себе?
В голове зазвенело. Я подошла к самому краю здания, посмотрела вниз и тут же отпрянула. Внизу едва угадывались миниатюрные машинки, а людей почти не было видно. Если сорваться с такой высоты, хоронить будет некого.
Страх постепенно отпускал когти, я смогла нормально дышать и мыслить. Необходимо было убедить себя, что всё померещилось, возможно, сказалась ночная беготня по всему дому. Наверное, у всех рано или поздно бывают приступы неконтролируемой паники, или это был предвестник надвигающейся клаустрофобии. Не знаю. Но одно ясно: в туалете никого не было, и быть не могло. Это лишь моя фантазия.
Думая таким образом, я успокоилась. В самом деле, что такого произошло? Я пережила несколько секунд страха, но никто на меня не напал, я цела и здорова. Боятся того, чего нет - глупо.
Прошло не меньше получаса, прежде чем я вернулась в редакцию, замёрзшая, но вернувшая себе душевное равновесие. Пришлось снова садиться за фотографии: я немного подкорректировала их, прежде чем напечатать. Закончив, сложила в папку и откинулась в кресле.
Иногда меня посещала мысль попробовать написать свою статью. Журналистское образование меня не тяготило, зато в школе я хорошо писала сочинения и считала, что проба пера никому не повредит. Несколько минут предавалась мечтам, что напишу отличную статью, которую даже Мыслов не посмеет зарубить, и потом начну ездить по всему свету, сама писать и фотографировать, а в редакции будут с нетерпением ждать моих работ. Я стану популярной и уважаемой в журнале личностью, Мыслов будет спрашивать у меня совета и говорить: "Инга, без тебя журнал пропадёт".
- Будешь кофе?
Я вздрогнула и чуть не свалилась со стула. Рядом со столом стояла Маша, студентка журфака, подрабатывающая в редакции на должности общей помощницы. Она старалась угодить всем и исполнить поручение каждого. Мы с ней были ровесницами, поэтому общались панибратски.
- Что?
- Кофе, спрашиваю, будешь? Меня в буфет послали, вот я и хочу принести всем сразу,- пояснила Маша.
- Разумно. Буду со сливками и без сахара, и ещё принеси коржик, ладно? Или пирожок, только несладкий.
- Хорошо,- студентка старательно записала всё в блокнот.- Что делаешь? Снова редактор раскритиковал снимки?
- Не так сильно, как в прошлый раз,- вздохнула я.
- Видела новенького? Не помню, как зовут, но на лицо просто прелесть.
Я невольно осмотрелась.
- Нет, ещё не имела чести.
- Очень рекомендую. Он сегодня первый день работает, перешёл из "National Geographik", кажется. ОЧЕНЬ ценный сотрудник.
Я недоверчиво поморщилась.
- Из "Geographik" - к нам? Его что, выгнали? Я бы никогда не променяла тот журнал на наш, и патриотизм тут не причём. Все, у кого есть голова на плечах, хотят работать в солидном издании.
Маша пожала плечами и усмехнулась.
- Я же сказала "кажется", судя по слухам. Может, он только что приехал с Аляски, где тренировал белых медведей и чукчей.
- Аляска в Америке, там чукчей нет.
- Не придирайся к словам.
Маша взмахнула коротенькою юбочкой и убежала выполнять заказы, а я принялась осматриваться по сторонам. Новенькие, где бы они ни появлялись, всегда вызывают повышенный интерес к своей персоне, а если это ещё и мужчина, и симпатичный - то от женских взглядов у него точно раскалится затылок.
Через десять минут студентка принесла кофе с пирожком, и я поняла, что жизнь может быть очень приятной. Потом снова принялась за работу.
Подбежал Антон, потрясая в воздухе свежеотпечатанными листами своей статьи. У него был вид сбежавшего из дурдома психа, и я снисходительно улыбнулась, проглотив сравнение. Уж очень он нервничал, как будто от этого одобрения зависела вся его жизнь.
- Ну что, пошли?- он буквально вытолкнул меня из кресла.- Пошли, осталось только десять минут.
- До кабинета одна минута ходьбы, так что успокойся,- ответила я, сама удивляясь своему спокойствию. Наверное, лимит страха на сегодня исчерпала.- Давай сделаем так, чтоб не Мыслов вытягивал из тебя статью, а ты ему её дарил, так сказать, с барского плеча. Договорились? Больше собственного достоинства, меньше поклонения авторитетам.
Мне понравилось, как это прозвучало, и я ещё раз повторила монолог про себя, чтоб закрепить в памяти. Антон обречённо кивнул, видно, засомневавшись, что такой финт у него получится. Я дружески потрепала его по плечу.
- Всё будет хорошо. Если он сейчас устроит нам разнос, то это произойдёт не на глазах у половины редакции. Можно радоваться хотя бы этому.
- Хорошо, наверное, быть оптимисткой.
- Сам попробуй.
Антон вертелся на месте, постоянно поглядывая в сторону редакторского кабинета, и через пять минут я над ним сжалилась. Если человеку так хочется пасть ниц перед богом Мысловым - грех ему мешать.
В кабинете Мыслов разговаривал с высоким человеком, причём у редактора на лице была такая неправдоподобно сладкая улыбка, что я сразу поняла: это и есть ОЧЕНЬ ЦЕННЫЙ СОТРУДНИК. Сотрудник стоял ко мне спиной, поэтому разглядеть его лицо я не могла, но сзади он выглядел очень хорошо. Подтянутая фигура, тёмно - русые волосы немного длиннее, чем я предпочитала у мужчин, полностью закрывали шею мягкими волнами.
- Подождите за дверью,- проворковал Мыслов, заметив, что мы без стука вломились в его кабинет.
Антон испарился моментально, словно его и не было возле меня. Я немного задержалась, всё ещё лелея надежду, что сотрудник обернётся и даст мне возможность себя оценить. Он не обернулся, и мне пришлось закрыть за собой дверь.
- Слышала его тон?- спросил Антон, нервно переминаясь на месте, как застоявшийся конь.- Очень ласковый.
- Слышала,- кивнула я.- Теперь он нас точно прикончит. Слушай, ты видел этого нового вблизи?
- Какого нового? Я самого себя уже неделю не видел.
- Это заметно, я бы тебе посоветовала подружиться с дамой по имени расчёска.
Сбегала к столу и принесла расчёску, чтоб мой напарник смог немного привести себя в порядок. Жаль, что с помощью пластмассовых зубчиков нельзя уложить на место вздыбленные нервы.
Дверь кабинета открылась и сотрудник вышел. Только теперь я смогла его рассмотреть. Надо сказать, Маша меня не обманула, он на самом деле был симпатичным мужчиной. Его лицо составлялось из тонких, очень правильных черт, серые глаза, прямой нос, небрежная чёлка, пересекающая высокий лоб, – это был ангел. Я не думала, что на свете могут жить такие ангелоподобные существа.
Новый журналист скользнул по мне взглядом и молча прошёл мимо. Я остолбенела и, кажется, даже открыла рот, потому что Антон усмехнулся:
- Не боишься, что ворона залетит?
- Не боюсь,- ответила я, оторвав взгляд от затылка ангела.
Антон постучался в дверь к Мыслову, заглянул и вежливо осведомился:
- Можно войти?
- Входите,- прорычал Мыслов. Дверь не смогла скрыть раздражения в его голосе.
Мы вошли. Сначала я, потому что Антон, как настоящий джентльмен, пропустил женщину вперёд на амбразуру. А потом сам, стараясь компактно уложиться за моей спиной. Мыслов восседал за столом и всем видом демонстрировал, что жаждет крови.
- Исправили статью?- мрачно спросил он.
Антон кивнул и положил статью под нос Мыслову. Я положила рядом снимки.
Редактор погрузился в чтение. Мы стояли перед ним, как нашкодившие школьники перед директором, и гадали, одобрит или нет. По правде сказать, было бы чудом, если бы он не заставил Антона переписывать эту статью ещё пару десятков раз. К счастью, со снимками было проще: поехать переснимать материалы он меня заставить не мог, поскольку большая часть кадров была сделана за Красноярском. Поэтому я знала, что он поругает меня и отпустит, и исполняла роль утешителя для Антона.
- Ну что же,- протянул Мыслов через пятнадцать минут внимательного изучения статьи,- не так плохо, как я думал, но далеко не так хорошо, как надеялся. Ты опять превратил статью в мелодраму, женщины будут рыдать над трупиками несчастных белок.
Антон поджал губы, как я понимаю, чтоб не сморозить лишнего.
- Я думаю, ты на правильном пути, но статью надо дорабатывать, и быстро. Уже завтра мы должны сдать номер в печать, а он ещё не готов. Так что если не хочешь стать посыльным, то постараешься сделать статью такой, чтоб она меня устроила. Всё понятно? Это на "три", а мне нужна отличная статья. Или так, или иди, калякай такую белиберду для жёлтых газетёнок по копейке десяток. На твоё место претендуют ещё пара сотен бездарей. Понял?
- Я всё понял,- покорно согласился Антон.
- Что касается снимков, то вот эти шесть мы пустим в печать, а остальные можешь смело выкинуть на помойку, пусть бомжи оклеят ими свои коробки. К ним должны быть написаны хорошие комментарии, ты справишься?
- Справлюсь,- ответила я сразу.
- Коротко и содержательно, только так, ясно?
- Ясно.
- А что касается тебя, то чтоб к вечеру статья, готовая и перевязанная белой ленточкой, лежала вот на этом столе. Я понятно объясняю?
- Вы понятно объясняете,- ответила я за Антона.
Не помню, как психологи называют этот приём, но суть состоит в том, что если хочешь погасить гнев другого человека, надо говорить его же фразами. Шеф говорит тебе: "Надо напечатать отличную статью", а ты отвечаешь: "Да, надо напечатать отличную статью". Он видит, что ты понял его мысль и больше не придирается.
- Тогда брысь отсюда, все за работу!
Антон вышел, комкая в руках забракованную работу. При этом его пальцы дрожали, и я поняла, что он готов вернуться обратно в кабинет и высказать редактору всё, что о нём думает. Это было не совсем правильным решением.
- Не кипятись,- сказала я спокойно, но твёрдо.- Мыслов со всеми так разговаривает, даже я это уже поняла, хотя работаю без году неделю. Просто глубоко вздохни, пошли его мысленно ко всем чертям и, если очень хочется, можешь пнуть мой рабочий стол. Я не обижусь.
Антон слабо улыбнулся.
- Спасибо, но сейчас мне это не поможет. А вот если у тебя в кармане лежит хороший пистолет, я бы от него не отказался.
- Зачем?
- Пушу себе пулю в висок, чтоб долго не мучиться.
Я покачала головой. Антон был хорошим парнем, просто слегка неуравновешенным. И лесенки белых шрамов на запястьях только подтверждала это мнение.
- Это не выход.
- Тогда я пристрелю Мыслова. Это отличный выход.
- А пока ты ещё никого не пристрелил, иди работать. У тебя времени до вечера.
В тот день я вернулась домой с работы усталая, как никогда. Нельзя сказать, чтоб была занята по горло, но всё равно желание заниматься делами отсутствовало напрочь. Умывшись, я упала на диван и принялась рассматривать потолок гостиной.
Что - то было не так. Я не могла понять, что именно, но чувствовала, что нечто очень важное постепенно выходит из-под моего контроля. Похожее ощущение могло бы возникнуть, если бы вдруг одна моя нога отказалась подчиняться. Вроде бы вот она, нога, с ней всё в порядке, она цела и невредима, только больше не принадлежит мне. И теперь, через приблизительный образ ноги, можно представить, что определённый процесс, до этого подчинявшийся одной мне, постепенно стал диктовать мне свою волю. Это было не страшно, но странно.
Антон всё же умудрился сдать статью, хотя я была уверена, что Мыслов промучает его ещё сутки. Я тоже была в кабинете, когда редактор сменил гнев на милость, и в тот момент, когда папка со статьёй исчезла в ящике стола, внезапно поняла, что это не должно быть так. Как угодно иначе, но только не так. Это ощущение было настолько сильным, будто я наблюдала, как Антон с улыбкой кладёт голову под лезвие гильотины. Я едва удержалась, чтоб не вырвать статью и не выбросить её в окно - от греха подальше. Просто стояла и смотрела.
А теперь, на диване в гостиной, я перебирала в уме этот эпизод, и понимала, что совершила ошибку, не отобрав статью, хотя сути этой ошибки не понимала. Чем может навредить эта статья? Вернее, чем может эта статья навредить Антону? По - сути, ничем. Просто ещё одна работа на три листа, приправленная моими снимками. Не хуже прежних. Ни с первого, ни со второго, ни со всех последующих взглядов в ней нельзя было увидеть ничего удивительного и тем более опасного.
И тем не менее, я была уверена, что добром это не кончится.
Вечерело, небо заволоклось серыми тучами, и в комнате потемело. Я встала, чтоб включить свет и в этот момент услышала шаги. В любой другой день я бы просто не обратила на них внимания, но сегодня посторонний звук на фоне тишины моментально вывел меня из равновесия. Схватив стул за спинку, я сделала четыре шага в сторону и ногой распахнула дверь в столовую, откуда и доносились шаги.
- Ой!
Тонкие хрустальные осколки разлетелись во все стороны. Мама, выронившая вазу, печально смотрела на её останки.
- Ты зачем меня пугаешь!- налетела она на меня, когда пришла в себя.- Совсем выжила из ума? Я чуть сознания не лишилась!
Мне было и смешно, и стыдно. Подумать только, приняла родную маму за взломщика! Я поставила стул возле стены, пробормотала извинение и побежала на кухню за веником, чтоб быстренько подмести.
- Как ремонт?- спросила я, чтоб загладить оплошность.
Мама моментально забыла про разбитую вазочку, настолько сильно ей хотелось поведать мне о сделанном за день. Она даже не притворилась, что не хочет рассказывать, потому что обижена за испуг, и принялась выкладывать подробности. Если эти подробности опустить, выходило, что рабочие почти закончили перестилать пол на восточной половине второго этажа и совсем закончили его в моей комнате, но комната по - прежнему не является жилой зоной, потому что завтра там начнут клеить обои и устанавливать кондиционер. Весь пересказ, который мог бы занять две минуты максимум, растянулся почти на час, сдобренный красочными описаниями и цитатами из битвы не на жизнь, а на смерть, которую моя мама выиграла у прораба.
- Мам, а что бы ты сделала, если бы знала, что не предотвратила неприятность с твоим знакомым, хотя знала о ней заранее?- спросила я, когда её монолог иссяк.
Мама немного подумала и ответила:
- Смотря какая неприятность. Если мелкая, то ничего особенного, а если крупная, то, будь у меня возможность всё исправить, я бы позвонила ему и предупредила. А вообще, я в такие истории не попадала. Если нужно было сказать - вставала и говорила. Поэтому меня не очень любили на работе, зато очень уважали.
И мама тихо захихикала, радуясь своей репутации на фирме, которую она давно оставила.
- Разве бывает уважение без любви?- удивилась я. Раньше мне казалось, что это две составляющие одного отношения.
- Ещё как бывают. Вот подрастёшь и узнаешь. И, по-моему, уважение ценнее. Вот меня, например, все коллеги считали законченной стервой, и не без оснований, но если кто - то попадал в переплёт - они шли ко мне. Потому что моё слово было авторитетным. Понимаешь, о чём я? Любовь легко появляется и легко теряется, а уважение всегда только зарабатывается.
Я кивнула. Мне показалось, я поняла мамину мысль Хотя, возможно, только показалось.
- Ну а если уже поздно и ничего исправить нельзя?
- Тогда намотай этот случай на ус и забудь о нём.
- Почему?
- Потому что надо учиться на своих ошибках, но нельзя жить с чувством вины. Важно помнить, что одна ошибка - это случайность, две - это глупость.
Мамины слова мне понравились.
После ужина я немного посмотрела телевизор и уснула прямо в кресле, хотя мама приготовила мне диван в комнате на первом этаже, куда ремонт ещё не докатился...
Что - то скреблось в окно.
Я открыла глаза, но не сразу поняла, где нахожусь. Чтоб было теплее, мама укрыла меня сверху толстым пледом, но согнутые в коленях ноги затекли настолько, что я почти перестала их ощущать. Потом сообразила, что за звук разбудил меня: скрежет, тихий, но настойчивый.
Если бы источник звука был в доме, я бы наверняка если не испугалась, то насторожилась. Но скрежетало снаружи, и я не увидела в этом ничего плохого. Такой звук не мог издавать человек, скорее ветка, скребущая по стеклу. С трудом выпрямив непослушные ноги, я несколько минут потратила на то, чтоб растереть их и вернуть подвижность, потом накинула на плечи плед и встала. Казалось, в них разом вонзились несколько тысяч иголок, я скрипнула зубами, но смогла сдержать вскрик.
А ветка всё ещё скреблась в окно, словно просилась на ночлег. Я подошла к окну, отдёрнула штору и вздрогнула. Ветки не было. За стеклом раскинулась ночь, на фоне чёрно - фиолетового неба были видны качающиеся на ветру вершины деревьев, но ни одна ветка растущих рядом клёнов не могла дотянуться до окна.
Ветки не было – и вместе с тем я отчётливо слышала, как нечто скребётся в это самое окно.
Меня проняла невольная дрожь. Я не увидела ничего, чего могла бы всерьёз испугаться, но возникло странное ощущение зыбкости. Разум подсказывал мне, что если существует звук, то есть и предмет, который этот звук издаёт, и если его не видно, это не значит, что его нет. Завтра утром всё встанет на свои места. Но чувства не желали соглашаться с разумом и настаивали, чтоб я пошла и лично всё проверила, угрожая в случае неповиновения добить меня бессонницей.
Я быстро сходила за фонарём, в прихожей переобулась в кроссовки, накинула куртку и вышла на веранду, охватывающую дом в виде буквы "П". Резкий порыв ветра обдал лицо холодом и заставил меня поёжится. Под ногами шуршали сухие листья, от рощи доносился низкий гул - ветер гудел между стволов. Я моментально пожалела, что высунула нос, но возвращаться не стала, только покрепче запахнула куртку.
Я решила обойти дом и пошла вправо по веранде. Ветер норовил залепить глаза волосами, поэтому одной рукой мне приходилось время от времени убирать за ухо длинную чёлку. Таким образом я прошла до конца веранды, спустилась по ступенькам на землю, обошла дом сзади, снова поднялась на веранду с противоположного края и остановилась перед тем окном, о которое, как мне почудилось, что - то скреблось. Теперь было совершенно очевидно, что скрестись ничего не могло. Я осмотрелась по сторонам, чтоб в этом как следует убедиться, потом осветила стекло фонариком и...
Это были слова. Слова, нацарапанные на стекле чем - то тонким и острым, и линии были похожи на переплетение паутинок. Я бы не обратила на них внимания, но срезы линий в свете фонаря стали серебристыми. Пригляделась внимательнее и поняла, что ошиблась: из палочек не складывались буквы. Отдельные иероглифы были заметны довольно отчётливо, но ни один из них не был мне знаком.
Я снова огляделась, луч фонаря пробежался по доскам низкого заборчика, огораживающего дом, по кустам, которые росли чуть дальше. Стало понятно, что сами иероглифы появиться не могли, их кто - то нарисовал. Но кто? И зачем? И...
Я припустила к двери, вбежала в холл и накрепко заперла замок. Сердце билось со скоростью пулемётной очереди. Присев на стул, я несколько раз глубоко вздохнула, успокаиваясь, и несколько раз повторила себе, что ничего не произошло. Не знаю, что помогло больше, но через пару минут я смогла встать, и колени уже не дрожали и не подгибались. Потом я решила, что надо выпить чего-нибудь горячего, сняла куртку, кроссовки и пошла на кухню.
В гостиной я остановилась. Вернее, сказать "я остановилась" не совсем верно. Мои ноги остановились совершенно по своей воле, тогда как разум продолжал идти на кухню. Таким образом я подошла к окну почти помимо воли.
За стеклом по-прежнему было темно и ветер играл голыми верхушками деревьев. Несколько минут я бесцельно смотрела перед собой, собираясь с мыслями, потом достала фонарь и осветила иероглифы с этой стороны.
И увидела следующее:
ЗВОНИ