«Первые покойники появились после полуночи» - первая фраза, пять слов, все на букву «п». Интересно, что она при этом легко читается, а за то, что все слова на одну букву, взгляд зацепился случайно.
По тексту звучит рефрен «покойник». Это слово в голове героя на подсознательном уровне, такое ощущение, что он даже не понимает, почему они покойники, он этого не помнит, для него это как само собой очевидное. Как подсознательное воспоминание о реальном мире, где эти люди не живут, а пребывают, погруженные в виртуальные развлечения. Собственно, девочка-мелкая так и говорит: «место пребывания», а не «место жительства».
Убитый белый кролик. Сначала непонятно, зачем это нужно. К концу приходит некое подобие понимания: это как намек на то, что никакого выхода ни в какую Чудесную страну не предвидится, причем по вине самого ГГ и потому что невозможно сбежать из своей реальности и от своего тела.
Цитата:
|
Ему понравилась непривычное ощущение
|
Сцена с ловлей покойников. «— Сам ты покойник, — пробормотала девушка. — Это примерные граждане». А вот тут сдиссонировало, хотя не слишком сильно. В начале рассказа рисуется почти картина апокалипсиса с ночью и строем воскресших мертвецов. А тут внезапно «примерные граждане», которые просто идут по своим делам. Мне не удалось полностью совместить эти картинки, так чтобы первая трансформировалась во вторую при смене точки зрения. И еще, у них же там комендантский час, по словам Джолли, а граждане ночью толпами по улицам ходят.
Черные птицы-горгульи. Тоже есть смутное ощущение диссонанса. В начале рассказа – оса-наблюдатель, которая, по всей видимости, контролирует, кто находится в виртуальном мире, а кто – нет. Дальше эти «насекомые» совсем исчезают из сюжета (они остаются в речи Джолли, но на самом деле это мало спасает), но вместо них появляются горгульи – очевидно недружелюбно настроенные, но, по всей видимости, выполняющие примерно ту же функцию. В принципе, оба образа уживаются в одном тексте, но есть ощущение нарушенной связи первой части текста в яме под дождем и последующей.
Эротика. Вот тут сдиссонировало сильно, есть ощущение неуместности. Персонажи только что лежали контуженные в отключке. Они знают друг друга примерно сутки. Тут даже подсознательная тяга не спасает, потому что на первом месте все-таки сознание. И странно выглядит, что эротика с едва знакомым человеком привела к сближению, а не к чувству неловкости и охлаждению.
Мистер Че. Судя по всему, это какая-то визуализация программы, которая управляет этим миром и создает дополненную реальность, так как с уничтожением программы дополненная реальность пропала. Но за ним стоит еще что-то виртуальное, те самые управители, которые «сновидят законы», а по вечерам смотрят мультики. Это что же получается, миром давно управляют те самые не рожденные, но перешедшие в виртуал дети, которые… просто играют людьми, как куклами? Я не уверена, что мне нравится такая трактовка. Она жуткая, потому что куклы-то живые и у них нет стоп-слова.
Очень сильная концовка. Если я правильно поняла, квартира, куда Джолли привела Сэда на автопилоте после перегорания импланта, а потом вызывала такси, - это на самом деле их квартира, а Сэд там увидел их состарившиеся настоящие тела. Иронично получается – смотреть на собственное тело и думать, «вот, эта девушка, наверное, смотрит какую-то мыльную оперу, а парень рубится в игру».
Но еще страшнее – в конце. Герои выбирают реальный мир и настоящие тела, где для них прошло много лет, и они состарились. А это значит, что, блуждая по этому же миру без памяти в искусственных телах, они потеряли не только ребенка, но и всю собственную жизнь. Один побег от страшного события в беспамятство привел к тому, что они не прожили свою жизнь, лишили себя возможности пережить трагедию и оставить ее в прошлом, в конце концов, лишили себя возможности просто быть рядом друг с другом в какой угодно реальности. А теперь в старости у них просто не осталось на это времени. И это страшно. Даже страшнее того факта, что ребенок остался рядом с ними в виртуальной форме эдаким напоминанием о фатальной ошибке.
P.S. Я так и не поняла, какое было стоп-слово. Оно определенно где-то зашифровано, но непонятно, где.