|
После долгого перерыва продолжил шерстить программу.
Прочитал "Метаморфозы", "Любовные элегии" и "Скорбные элегии" Овидия. Не хочется об это много говорить, римские поэты мне вообще не заходят. На языке оригинала это скорее всего звучало и выглядело совсем иначе, но на русском -- очень тяжеловесно. Хотя в "Метаморфозах" есть свой читательский кайф, правда очень на любителя -- я про то, как одна история про инцест плавно перетекает в другую, разбивается на несколько других отдельных историй и тд и тп. В общем, концептуальный замысел был крут.
Дочитал "Историю" Фукидида.
Взял том Исократа. Ораторы -- слишком своеобразная тема даже для меня. Возможно когда-нибудь я осилю весь трехтомник Демосфена и того же Исократа, но не сейчас.
Начал "О природе вещей" Лукиана. Что можно сказать? Об этом давно уже все сказали, ничего нового я не прибавлю. Но чисто обывательски, читать это проще и приятнее, чем тех же Вергилия, Овидия или Горация. Меньше украшательств, больше конкретики. По крайней мере, в переводе.
Для себя:
Взялся перечитывать Артура Мейчена. "Гримуаровский" двухтомник. Есть в бумаге небольшой сборник из букнистической коллекции, но сейчас понятно, что туда вошло не все. Мейчен (или Мэкен) создает очень своеобразный вайб: примерно как Лавкрафт, только вместо "космического ужаса" тут Пан и другие языческие божества. Это очень хорошо согласуется с концепцией Юджина Такера: "ужас" появляется не из скриммеров или описаний кровища, а в том месте, где мир "для человечества" заканчивается и начинается "мир планеты". Ноуменальное у Мейчена -- почти такая же равнодушная хаотическая хтонь, как у Лавкрафта.
"Дом Аниты" Лурье. Дочитал давно, но тогда было не до впечатлений.
"Дом Аниты" интересен как явление. Внешне это достаточно криво и плохо написанный сюрреалистический роман на БДСМ-тематику. Внутренне и концептуально это ближе к "лагерной прозе", причем в ее наиболее радикальных проявлениях, типа Шаламова. У Лурье это -- проживание травмы гибели родных и близких в массовом расстреле и юности в концлагерях, которая принимает очень откровенные формы. Психологически тут и глубокий мазохизм, и тяжелое чувство вины на почве ПТСР (типичный, почти по учебнику стыд "почему я остался жив"), и стремление к эмансипации, освобождению от статуса "мяса" и "объекта".
Это тот случай, когда примечания не просто можно читать, но и нужно. Очень много отсылок на биографические детали и необщеизвестные исторические факты на тему холокоста, второй мировой и тд и тп.
Литературный кайф от этого получить сложно. В принципе, оно и не удивительно, Лурье был художником, а не писателем.
Издание, кстати, сопровождается репродукциями его картин. Очень интересное зрелище, там очень хорошо видно, как автор свои пытается перенести свои принципы как художника в литературный текст.
|