Сегодня Баюн вспомнил день, когда получил духовную шкуру кота, и те события, что после навалились неудержимой лавиной. Лоб уссурца нахмурился, и брови сползлись в угрюмый треугольник.
Василий пытался отогнать печальные мысли о прошлом выпивкой. Он небрежно привалился к деревянной панели полуюта, ощущая приятную тяжесть выщербленной глиняной кружки в ладони.
Инисморцы верят, что среди котов есть
cat-sidhe. Колдовские твари, высасывающие души мертвых воинов. Размером коты-сиды с большую собаку, черные, с одним белым пятном на груди. Некоторые говорят, что
cat-sidhe умеют принимать человеческий облик, но оборачиваются из формы людей в котов только девять раз – девятый последний и навсегда. Кошачий король – якобы помощник безумной королевы Мэв. Один авалонский мастак рассказал эту байку и просил уссурца спозировать для
Balgury – короля котов-Сидов; Баюн рассмеялся и отказался, а художник с горечью стоял и смотрел на лицо оборотня, потому что смех превратил его в идеальную модель.
Волосы Баюна были двух контрастных оттенков, гладко зачёсаны назад и схвачены лентой в косе. На обнаженном высоком лбу раньше времени появились складки, рот был большим, а уголки крепко сжатых губ как будто издевались над всем миром. Глаза под выгнутыми дугами бровей были ярко-зелеными и всегда смотрели, словно сквозь собеседника.
Волнения прошлого улеглись, оставив осадок, но если бы понадобилось, уссурец повторил бы каждый шаг. Однако сегодня все же что-то смутно беспокоило парня. Какое-то необъяснимое чувство вины, будто он что-то сделал не так, или нет, точнее не сделал, упустил что-то важное… «Все хорошо, – успокаивал себя охотник, – коли к воронам попал, так по-вороньи каркай. Сегодня, – подумал он, – что же не по шерсти случилось? Разве сделал что, чтобы сейчас горюниться?»
День прошёл не как множество других в его жизни, и все же не сильно хуже тех нескольких черных дат, что уже довелось перетерпеть. Баюну исполнился пятнадцатый год, когда зарубил первого разбойника-тибестию, в этом воспоминании он был твёрдо уверен; сейчас же – двадцать два, и всего и всех не упомнишь. Он повернулся и почесал старый шрам на левой ноге, в форме полумесяца. Сегодня к нему добавились еще. «Извини, Боцман, ты сам заказал службу…» Василий прочел короткую молитву за еще пятерых, которых погрыз. Затем сполз по стене на палубу, вытянул ноги, привалившись спиной к доскам переборки, и допил грог. За стеной матросы горланили песни, и уссурец, понимавший язык инисморцев, невольно улыбнулся скабрезным куплетам. Глаза закрывались, а тело ломило – нужно было идти в каюту, спать, но Василию хотелось еще побыть возле грубого человеческого шума… и тепла.
Последняя песня была о доме, и пела ее та девчонка, что носила личину парня. «Take me home to the meadow we've been too long apart, I can still hear you calling for me». Вероятно, авалонцы, вспоминали берега Инисмор, но перед глазами уссурца плыли виды холмов Рюрика. Баюн замер и не шевелился, будто прилип к палубе, и другие матросы притихли. Чу, ни звука от крикливых мужланов. Моряков словно на миг накрыло одной волной. Волной воспоминаний.
В полной тишине авалонка вышла из каюты и, не заметив недвижимого свидетеля, уткнулась в уголок у борта, где было навалено парусов. До ушей уссурца донеслись придавленные всхлипы.
Немного посомневавшись, не напугает ли девчонку еще больше, уссурец скользнул в темноту. Он поймал себя на мысли, что она не нравилась ему совсем. Худая, мелкая, невоспитанная замарашка. Он хоть и знал секрет авалонки, воспринимал ее, как пацана. Сильная. Гордая. Такую нельзя унижать помощью.
Но сейчас Баюн не думал, что делает, просто повиновался безотчетному импульсу. Эсси не успела понять, когда и как выросла фигура из темноты, охотник мягко обернул содрогающееся тельце большой курткой, увидел округлившиеся испуганные глаза и обронил одно слово.
– Oinseach*.
Оно было ругательным, но в его интонациях было достаточно тепла, чтобы согреть целого кракена, а не только маленькую гордую авалонку.
– Посиди тихо, твои вопли помешают уснуть морскому дьяволу, а у меня еще меньше терпения. И поешь ты словно корова, даром, что мелкий волчонок.
Авалонка хотела отстраниться и что-то сказать, но Баюн, не слушая, плюхнулся на палубу рядом, положил голову девчонки себе на колени и требовательно сказал:
– Слушай... Скрытый текст - История, рассказанная уссурцем:
В моей семье знания предков хранятся больше семи столетий. Наш род по женской линии ведется от одной женщины – Анны. У каждой женщины в семье есть составное имя, одной своей частью образуемое от матери. Анна была Сидом Благого двора, но влюбилась в горца из клана Мак-Джилливрей. Дочерью Анны была Кетерина, и она стала Кошкой-Сидом и вышла замуж за Эдуарда – чистокровного уссурского дворянина, внука Фитича-Ворона. Вместе они боролись с северными захватчиками. Однажды Кэт обнаружила своего мужа, окруженного врагами, и смерть его была рядом, но Кетерина превратилась в Cait Sidhe и спугнула убийц, спася Эдуарда. К сожалению, она уже совершила восемь превращений прежде и была осуждена остаться в форме кошки навсегда.
Старейшины Сидов были так затронуты ее глубокой любовью и жертвой для ее мужа, что предоставили ей возможность прибывать к нему в человеческой форме семью ночами полнолуния. А на Lughnasadh (1-е августа) ей разрешили остаться в форме женщины в течение целого дня, единственного времени, когда можно быть человеком в солнечном свете.
С тех пор у клана Мак-Джилливреев сохранился девиз: «Трогай не эту Кошку...», а в уссурской ветви, к которой принадлежит фамилия Баюн, запрещено получать духовные шкуры кошачьих. Кого угодно, только не фелиноидов… Традиция, нарушение которой...
Уссурец замолк, не договорив. Кажется, авалонка спала. Баюн еще раз осторожно укрыл ее курткой и постарался уйти тише, чем пришел.
*дура (Inish)