- 45 - 46 - 47 -
Скрытый текст - Сама не знаю что...: Нежно асфальтное утреннее небо за окном периодически оживлялась бело-серебристыми и чёрными шариками, переливающимися неуловимо жёлтыми и красными оттенками. Шум, гам, торжественные речи, море цветов, задорные стишки. Каждый год одно и тоже. И вот интересно им самим не надоело? Ведь все же знают, что за этим днём показного наигранного веселья придут тяжёлые серые будни, так зачем обманывать себя? Ну ладно себя. Собственных детей. Разве только для того, чтобы подсластить им пилюлю... Да что от них можно ожидать? Бесхребетные трусливые остолопы.
Аурум Обжориус лениво повернув жирную шею, посмотрел в окно. Двигать ей было неудобно, но иногда нужно. Особенного, когда поворачивать или поднять собственное грузное тело не представлялось возможным или просто лениво.
Здание администрации высилось над всем Призрачным городом, а его кабинет один из самых высоких, что было его гордостью, открывал отличный обзор, а громкоуловители снаружи окна, парящие возле стен, позволяли не только видеть, но и слышать происходящее. Сомнительное удовольствие, хотя иногда необходимое. Необходимое для предотвращения наглых и бесполезных сговоров против власти, то есть и против него непревзойдённого управленца. А сомнительное, например, в данный момент. Когда радостная школьная линейка с поднятием флагов в предрассветной серой дымке в честь начала учёбы нарушало его служебный покой. Если бы не эта показательная обязаловка, утро представлялось бы хорошим. Серое и сырое. Как полагается.
Как же ему нравятся эти невзрачные примитивные цвета. Вот раньше... А вот раньше... И все вспоминают, что было раньше с немой тоской и укором собственному сгнившему везенью. Нет, он не такой. Он тосковать по тем временам, в которых и сам не жил толком, не будет. Ведь что там было? Ну что? Скажите. Яркое небо, разноцветные времена года, горячее солнце... Бр... Как вспомнит эти рассказы своей бабки, так сразу и не по себе становится от этих красок. Хорошо, что отец не давал с ней подолгу общаться. Не давал, как бы это мягче выразиться, засветлять ему мозги. Отец, сам высокого положения, сам всего достиг и знал толк в жизни. Знал, как правильно воспитывать сына без лишних сантиментов и приблудных мечтаний. Короткий праздничный визит вежливости к тёще, сухонькой смуглой старушке в её низком далёком от цивилизации потемневшем от времени домике. Дежурные расшаркивания, натянутые улыбки, лживые комплименты. А потом назад в город, как можно скорее. В искренне любимую цивилизацию, без которой и жизни-то, по сути, уже тогда не было. А сейчас тем более.
Нет, не нравилась ему эта бабка никогда. Сам был рад оттуда побыстрей уехать, когда был милым пухлым юнцом. Да, уже тогда в нём проявилась склонность к приятному ожирению. И если деревенская бабка этого молча не одобряла, то городская бабуля искренне восхищалась. Сама мягкая, объёмная, говорливая, всегда при подарках, всегда в брюликах. Только бы к ней и ездил.
Но надо отдать должное, отец, добрая душа, тем не менее, всегда помогал и той, деревенской. Хотя, кроме внука их больше ничто не связывало, и отец свободно мог её игнорировать. Но... подкидывал деньжат помаленьку, бедность покрыть. После смерти единственной дочери, его жены, много ли ей надо? Впроголодь точно не жила. Одежда кое-какая с прошлых времён сохранилась, она и донашивала, а путешествовать дольше собственного огорода ей было без надобности. Нет, что и говорить, пожила старушка на славу. Хотя никогда жизнью довольна не была. Вслух не говорила, но вот взгляд... Взгляд у неё всё время какой-то обречённый был. Как посмотрит синими глазами, как заставит душу потонуть в этой глубине, аж кровь в жилах стыла. Хорошо, что её больше нет. И нет этих глаз. Да и вообще такого цвета глаз ни у кого давно нет. Люди с такими глазами могли родиться только в том старом мире. Сейчас цвета глаз совсем иные. Благородные. Большей частью серые с редкими цветными вкраплениями. Иногда чёрные с теми же вкраплениями. Но, как же хорошо, что буйства красок больше нигде нет. В буйстве природы нет никакой степенности, никакой структуры, никакой строгости. Вольготность и фантазия, чтоб их время сожрало. Что в принципе оно и сделало. Только дурили людям мозги когда-то. Теперь всё иначе и заветная мечта его родителя сбылась. Жаль, не дожил. Сейчас бы безмерно сыном гордился...
Очередная порция фанфар ворвалась в кабинет и выбила из благонадёжного приятного настроения и умозрительного созерцания. Аурум недовольно поморщился.
- Смирившец, закрой окно, - распорядился он. – Когда эти оборванцы разойдутся, тогда и открой заново.
Сгорбленный помощник среднего роста, прошаркал к окну, безучастно закрыл его. Посмотрел через стекло на школу, толпящихся рядом с ней детей, учителей и родителей, а также разряженных в чёрно-серые костюмы, специально приглашённые по такому случаю аниматоры с тупыми шутками, над которыми никто не смеялся. Собственно затем их и приглашали. Чтоб придать торжественному торжественности.
- А ведь когда-то... – сказал Смирвшец.
Обжориус поморщился.
- Ну что опять? Что когда-то на этот раз?
Помощник ему откровенно не нравился. Была бы его воля, пригласил бы себе в кабинет не такого прозрачного еле движущегося зануду. Его бы устроил прыткий молодой человек, без перспектив желающий выслужится. Но нет. Хоть он и высокий начальник, а и свой начальник над ним имеется. И тот тоже заботиться о том, чтоб его не подсидели. И молодые и прыткие у него, в прямом смысле, под задницей, не нужны. Так как выслужиться им всё равно бы не удалось, ведь все роли во власти расписаны на десятилетия вперёд. У кого дети подрастают, у кого внуки. Лишние уши и умы здесь не к месту. Так что прислан Смирившец был сверху и по сути его помощником не являлся. Он был и оставался помощником Адамасуса Вертикалиса. То, что он выполнял мелкие поручения, Аурума не обманывало. В создание видимости подчинения входило в его обязанности для успокоения его Обжориуса души. В результате сгорбленный неспешно таскался в его кабинете, задавал ненужные вопросы и заставлял проявлять рвение в работе. Вот и сейчас этим вопросом он намекнул, что хозяину этого кабинета надо приступать к своим непосредственным обязанностям, а именно, думать.
- Что «когда-то» на этот раз? – повторил ещё раз Аурум, не дождавшись пояснения.
- Когда-то дети учились по другой программе... – начал собеседник.
Обжориус устало закатил глаза. Началось. Какое до несчастного тяжёлое утро.
- Вам рано или поздно будут задавать эти вопросы, - бесцветно и безжалостно сообщил помощник. – Надо соответствовать высокому званию правителя. А именно, надо высказать такую глубокую мысль, чтоб ни у кого не осталось сомнения в том, что это истина, как бы глупа она не была.
- Предлагаешь сформулировать диалог? – обречённо спросил Аурум, пытаясь оттянуть неприятный момент.
Диалоги у него всегда плохо получались. Гораздо легче дела обстоят с монологами. Но, как было замечено несколько десятилетий назад, что монологи без предварительной подготовки к каверзным вопросам, плохо влияли на имидж власти. Тогда необдуманные слова опасно покачнули кресло под задом Вертикалиса. На исправление словесных ошибок тогда были брошены все силы. Ситуацию удалось стабилизировать, но с этого момента все власть имущие должны были учиться внятно разговаривать и максимально уважительно излагать свои мысли перед быдлом. По несчастью, они же твердолобые. На случайное слово могут среагировать как на некогда яркую красную тряпку быки. Аурм прищёлкнул языком. Когда-то давно он видел, как неудачливых древнейших тореадоров накалывали на рога эти животные. Мда... Хорошее сравнение. Животные. С теми кто внизу также надо и разговаривать.
Скрытый текст - Записки сумасшедшей: ДРУГ
У меня есть большой друг. Такого нет ни у кого. И я его не отдам.
И давайте сразу определимся. Большой – это не характеристики скелета, мышечной массы и прочих интимных частей тела. Не проверяла, что у него есть маленького, да это и не моего ума дело, а уж тем более не вашего. Но при любых раскладах ничего удивительного там нет и быть не может. Всё как у всех с неприхотливым умением дирижировать волшебной палочкой.
Большой – это также не характеристика души. Да, есть люди с большой душой. Такую душу надо уметь вырастить. Это следствие сложной постоянной работы над собой, что проявляется в умении мыслить и действовать не стандартно. Такие люди оставляют след в истории и принадлежат всем, потому что о них каждая собака знает, а при желании ещё и рассказать может.
Мой друг пока так не умеет. Возможно, когда-нибудь захочет уметь, но инициативы не проявляет, хотя все данные есть. А жаль. Зато он с завидным рвением оглоушил собственный талант, а теперь старательно затаптывает его в почву с помощью внушительного арсенала сельскохозяйственных инструментов. Чем в этом случае ему помочь? Только посидеть рядом и поглазеть. С остальным он и сам прекрасно справляется. Талант, правда не очень согласен с таким обращением. Наотрез отказывается быть захороненным. В результате чего то тут, то там, из-под земли высунутся то рука, то рога, а иногда и то, что по идее не должно быть маленьким.
Видя настырность не упокоенного, его наглую жизнеспособность, мой друг начинает злиться. В такие моменты он может сделать холмик повыше. Может покрошить в капусту всё ещё шевелящуюся под землёй конечность, которая тут же срастается заново. Устав бороться, он может грабельками всё разровнять, сесть сверху, закурить и сделать вид, что так и было.
Забавно смотреть на подобное бестолковое мероприятие, заранее зная, что оно не поможет. И почему не признаться, что талант и человек взаимосвязаны друг с другом. И уничтожая его, мой друг с завидным упорством уничтожает себя. Но нет. Мы же простых ответов не ищем, хотя ответ то и дело вылезает на поверхность. Но, как говорится, проблемы индейцев это их личные проблемы. Так что оставим мятущуюся душу в борьбе с талантом в покое.
Но так что же у моего друга есть большого, спросите вы? Поступки. Он способен на большие поступки, которые могут совершать люди только с большой душой, пусть ещё и совсем маленькой, а также израненной и кем-то жёванной. Он может сказать прямо, о чём другие промолчат. Он сумеет разглядеть изъян ситуации и вытащить ошибку на поверхность. Он может отворачиваться тысячу раз и демонстративно хлопать за собой дверью, но всегда знаю, что в трудную минуту, по-настоящему трудную, он придёт на помощь. И раз ушёл, значит в помощи не нуждаюсь.
Ему могу доверить, как собственную жизнь, так и собственную смерть. Уверена, что если мне последняя действительно понадобится, он не будет особо раздумывать, хорошо это или плохо. А просто сделает своё дело, оставив на подушке последний большой подарок – боевой нож. Рядом с которым становится тенью любой сельскохозяйственный инструмент.
9 017
__________________
Раз уж начал – побеждай! Э.Хемингуэй
|