Абстракция - это, конечно, хорошо, но ее тут, к сожалению, не ночевало. Возможно, вы и хотели ее развернуть, но пользовались не теми средствами, чтобы ее создать. Все, что появляется в тексте, воспринимается как элементы "классического" рассказа: линейный сюжет в окольцовке, герой, одержимый личной и социально-экологической проблемами, по поводу которых рассуждает и мучается, неожиданная находка и письмо-послание... Что вы сделали для того, чтобы читатель воспринял этот текст не так, как он привык воспринимать художественные тексты?
Расскажу немного о том, как я его читала и что из этого вышло.
Интригующее, но отдающее пафосом название "Шаг в пропасть" заранее настраивает на атмосферу обреченности, причем сознательно выбранной: падение человек не контролирует, а вот шаг делает сам, причем оказавшись на краю - то есть, скорее всего, осознавая, что в шаге от него пропасть. Видимо, это и является своего рода сигналом для читателя - как понимать финал. Но если и так, смотрится довольно натянуто: герой и его приятель теперь носители силы? А третий где - в постели? И что - надо просто сказать: "Да будет тьма!" - и она будет? А с ними троими что будет? И кто они такие, чтобы решать за всех?
Вообще, если и посвящать кому этот текст,
Скрытый текст - так Николаю Гумилеву:
В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо Своё, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
И орёл не взмахивал крылами,
Звёзды жались в ужасе к луне,
Если точно — розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.
А для низкой жизни были числа,
Как домашний, подъярёмный скот,
Потому, что все́ оттенки смысла
Умное число передаёт.
Патриарх седой, себе под руку
Покоривший и добро, и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.
Но забыли мы, что осия́но
Только слово средь земных тревог,
И в Евангельи от Иоанна
Сказано, что Слово это — Бог.
Мы Ему поставили пределом
Скудные пределы естества,
И, как пчёлы в улье опустелом,
Дурно пахнут мёртвые слова.
Заметьте - поэт не берет на себя смелости говорить о словесном воплощении Слова, он отождествляет его с Богом, то есть с великим, загадочным, всемогущим, сакральным, не поддающимся человеческому познанию. Этот мир человеку неподвластен. Вы же в рассказе практически проводите мотив человекобожия (через фигуры посланников и через героя), тем самым вроде как наделяя их качествами, которые должны возвышать их над другими, но по сути это только море пафоса - и никакого дела на выходе. Я понимаю, если бы герой нашел мраморную пещеру, перетаскивая наружу гору мусора... Но вы так и не дали понять, чем он лучше всех остальных героев, коих в рассказе уймова туча. Есть еще другой вариант разворота событий: когда обычный человек обретает знание, которое не дано другим - но тогда в центре внимания должно быть его развитие, начинающееся
после обретения знания, а этого в рассказе тоже нет.
Ну, и любовная линия. Она, с одной стороны, должна подчеркивать переход героя от личных переживаний к мыслям об общественных проблемах, и это во многом удается (когда Гоша говорит: "Знаем мы ваши дела", явно намекая на Веру, а оказывается, что герой думает о совершенно других вещах), но больше похоже на метания, потому что линия "любимая -> мусор -> пещера" как-то не выстраивается. С другой стороны, любовная линия с самого начала наталкивает читательскую мысль на ложные пути, потому что ведет себя героиня очень странно - так, как будто ей от героя что-то надо, причем именно в экспедиции. Я не удивилась бы, если бы оказалось, что пещеру изначально нашла именно она и после этого приуныла, а поделиться этим знанием хотела с тем, к кому испытывала симпатию. Тогда было бы понятно ее финальное пребывание в постели героя. Но сейчас оно все выглядит как-то очень странно и непонятно: почему не хотела развивать отношения, почему оказывала знаки внимания, почему потом все-таки оказалась вместе с героем? Изначальной расстановкой сил вы дали читательскому уму повод для размышления, загадали загадку, а отгадки, как оказалось, тут не предусматривалось.