[Диана]

Подозреваю, что до самого интересного не дочитаете, так что тороплюсь и иду гулливеровыми шагами.

Скрытый текст - ***:

Часть вторая.
Седьмая глава.
Холодные, наползающие одна на другую, волны, простирались до самого горизонта и вливались в цельную картину природы. Ослепительно золотой сияние разливалось по небу. Море, такое непохожее по многообразию тонов и настроений теперь слилось с небом. И невозиожно было отсоединить одно от другого. Море и небо, две противоположности, тепер стали единым целым. Парадокс природы.
Я никогда раньше не видела моря. Никогда-никогда, а тем более такого, как это. Здесь все было как в лучших приключенческих романах – холодные черные скалы, пенные буруны и бурунчики и море, только море, с тягостной сладкой тоской о доме и суше. О земле и воде. Казалось бы, обставновка так и подмывала броситься с высокой скалы, правда, совершенно безопасно для жизни. Моя соседка из лучшего пиратского романа так бы и сделала и вошла бы в прохладную весеннюю воду ровно, без брызг. Однако не вся жизнь – приключения и романтика. В восточно море купаться было нельзя. Ведь при температуре около нуля омывающее тело потоки не греют сердца. И все же море любили, ненавидели, благодарили и проклинали. Так было заведено, и так будет всегда, пока море не высохнет, а ему на смену не придет другое, - для кого-то море было кормильцем, для кого-то единственным путем. А для кого-то – вечным пристанищем, или же могилой тех, кто был целым миром. Его воды были жидкой холодной смертью, но восточное море - оно и есть восточное море.

После отбытия из университета я на последние оставшиеся деньги поехала в Байин. На самом деле я никогда раньше и не слышала об этом городе, но в том направлении ехал единственный попавшийся фургончик. Там было море… А я никогда его не видела. И я поехала, не задумываясь о последствиях. Я была раздавлена, и только тело жило своей естественной жизнью. А я не могла понять, почему все так произошло. Я не была виновата, и не чувствовала вины перед собой. Но мне было обидно, и больше, чем когда-либо хотелось доказать всем и вся, что я обойдусь и без них, и не просто обойдусь.
«У меня будет огромный красивый дом… И спальня – с темно-серыми стенами и огромной мягкой кроватью. И библиотека – своя! Не собранная кем-то, а купленая по книжечке, по томику. И кухня…
И Мирнана с Мирой найду. Они замечательные, пусть они будут жить со мной. Мира – хорошая. Почти как мама, и готовит удивительные вкусности…
… и еще кресло. Большое, удобное. Чтобы можно было сидеть, поджав под себя ноги и писать, или рисовать.»
Телега, на которую я пересела в какой-то глухой деревушке, ползла по дороге. Медленно. Я изредка потягивала воду из бутылки, купленной в университетской столовой, и откусывала по куску от булки, которую купила там же. Какая-то краснорожая тетка неодобрительно косилась на меня. Я сначала не совсем поняла, почему, но потом поняла – я закрыла глаза и широко улыбнулась. Просто таки сияла, как блин намасленый. А та тетка в который раз подумала, что я уснула и попыталась спихнуть мой чемоданчик, чтобы положить на его место свой узел, который она везла на коленях. Я прижала к себе забрызганный грязью чемодан (мое платье и пальто все равно было не спасти) и продолжила путь, стараясь дальше мечтать с открытыми глазами.
Путь с пересадками от Мод-Фаэри занял двое суток. К вечеру второго дня возница остановился на ферме где-то около Байина, спрыгнул и резво начал сбрасывать поклажу.
- Ой, - робко пискнула я. Голос резко изменился – здесь, среди дерзких окриков и сиплого баса я напоминала котенка. – Вы не знаете… Не знаете, сколько до Байина идти?
- Два километра.
- А…
- Нет, - вклинилась женщина, тоже ехавшая на телеге. – Три километра! Точно три!
Я подхватила чемодан. Солнце светило довольно бодро, и я распарилась, но снимать пальто было нельзя – солнце уже заходило, и скоро начинало холодать. Идти вечером по развезенной дороге было кошмарно. В ботинках весело плескалась вода, и по спине тек пот. Сплошная жидкость!
Я вошла в жиденький лесок, и в нем стало немного темнее. Редкие, но раскидистые ели смыкались над головой черной вязью, света не было. По ногам, по талым сугробам и черной земле струился голубоватый смог. Хотя для торфяных пожаров было еще рано. Скорее всего это были такие же замерзшие и усталые путники как я.
«Бред. Все бред. Особенно про романтику путешествий. Холод, грязь, и что ж в этом хорошего?!»
Лес кончился. Я прошла по полю, по старой ночевалой под снегом траве, продышалась от дыма и стало легче. Впереди маячила рощица, а затем – низкие крыши домов. Далеко до города… И все же я оказалась неправа – пройдя рощу, я увидела. что это не город даеко, а дома низкие. Примерно по два-три этажа. По сравнению с Идиями – просто город лилипутов.
Неприветливые люди ехали, косились на прохожих и чмокали сонным лошадям. Немощеные улицы превратились от оттепели в сплошное грязное месиво. Но мне это уже не могло навредить. Я увидела маленькую, напоминавшую кубик, женщину и поспешила к ней.
- Скажите, где здесь гостиница? – спросила я, все-таки немножко картинно переведя дух, - чтобы показать, что я устала.
Она окинула меня неодобрительным взглядом. Он мне очень не понравился.
- Есть, да не для таких, вот, как ты, а для приличных горожан.
«Да за кого она меня прияла вообще?»
Сил ругаться не было, а хотелось поскорее скрыться от колких глазок. Я побежала прочь, и вдруг неожиданно выскочила на площадь засыпаную соломой и опилками, которые теперь были совершенно мокрыми. На слабом ветерке покачивалась вывеска «Постоялый двор. Трактир. Гостиница.»
Я зашла. Мощная дама, сидевшая за стойкой, глянула на меня и выдвинула вперед зубастую челюсть.
- Че надо?
- Мне бы номер…
- Мест нет! – рявкнула весьма «любезная» хозяйкка.
Я начинала злиться. Нервно постукивая ногтями по столику, я сказала:
- Простите, я сюда пришла и буду платить деньги не за грубость и хамство, – смачно добавила для убедительности, - а за жилье.
Она бросила на стол ключик с биркой. Я взяла и кувнула головой.
- А сколько это будет стоить?
- Золотой в полмесяца.
«Грабеж!»
У меня был один золотой. Но к тому же надо было что-то есть, и я не могла пожить здесь даже месяца. Я выложила монету на прилавок и получила сдачу, так как предупредила, что жить буду неделю.
В номере все было, как в тюрьме – решетки на стенах от того, что первый этаж, тонкие грубые холщовые покрывала и серые стены. Я поежилась – неделю поживу, ладно. Но это не было похоже даже на общагу в университете.

Проходя мимо стойки администратора, обернулась на хозяйку. Она сидела с прежней напряженной миной и пялила на меня круглые глаза с тяжелым выражением. Почему-то я была уверена, что она стойко несла посто охраны совего нетленного чертога всю ночь.
Солнце по весеннему светило, хоть и было довольно рано. С крыш капало, но улицы схваченые ночным холодом и стойко запечетлишие подошвы последних прохожих оставались скользкими и твердыми, а солнце никак не могло до них добраться. Каблуки неудачно подвернувшихся туфель были очень некстати. (Пригодились бы сапоги мои любимые, еше найденные в замке в Идиях, но они остались у Хелиги и ехать к ней за нимми было как-то дико.) К тому же с крыш все так же капало и прямо мне за шкирку, что в общем было непритно но со сна бодрило.
Я вышла на широкую площадь. Лотки, далеко растянувшиеся и петлявшие еще долго между домиков, сияли рыбной чешуей. Это приморский город, что же еще, как не рыба! И была она не зеленовато-серой, как из рек или озер, а голубая или в лучшем случае серебристая, как и полагается. Там лежали моллюски, кальмары и кучки слизистых водорослей. Грустые рыби хватали открывающимся ртом последние глотки воздеха. Жабры, порваные кручками. Шевелились. Я почувствовала, что меня тошнит, и поскорее ушла. Издалека на зеркальные бока рыб невозможно было смотреть, так они сияли на солнце.
Морозный солнечный воздух не грел, а шарфа у меня не было – потеряла где-то. Шею холодило. Я набрела на галерею магазинчиков и зашла в один – как выяснилось, в бакалею. Там стояли двое – мальчишка в веснушках ( посыльный, так как с такой ленью оглядывал прилавок, что сразу было понятно, что покупал не для себя) и маленьккая старушка, которая внимательно и совршенно неотрывно смотрела на пачки с макаронами. Мне были глубоко безразличны эти самые пачки и многие другие банки, пакеты, мешки и коробочки. Тольок одна, красная. Меня заинтересовала.
«В ней, наверное, сухофрукты. Или конфеты там, орешки. Или мясо сухое. Вяленое. Его тоже хранят в коробках.
Одан меня кормил. Первый раз в жизни, ха-ха. На полу прямо сидели. И еще присматривалисчь друг к другу. Я боялась, а он наоборот – так, просто человек. Книгу тогда еще нашли. Отец его – автор, оказался. Как же глупо все получилось! Разругались. И не скандал, а совершенно мирно. От этого и страшнее. Мы никогда не помиримся. И не увидимся.»
Продавщица, до этого сосредоточенно считавшая на костяных счетах, теперь улыбнулась мне – я улыбнулась тоже. Это был единственный человек который мне улыбнулся в этом городе.
- Здравствуйте. Скажите, а что в этой коробке?
- В которой? – бакалейщица легко поплыла мимо стеллажа. Я удивилась этой балетности ее движений.
Я смотрела, как продавщица ищет. А сама опять окуналась в мысли. Одана было больно, вспоминать. Обидно. Только общаясь с ним я в последнее время стал изредка чувствовать себя совершенным ничтожеством. И мысли эти рвали, будто крючками, и причиняли сладкую тоску. Хотелось и вовсе не обращать ни на кого внимания, только вспоминать, каждый день.
- Вот в этой, с лентой. В красненькой.
- Два римгина. Это коллекция шоколада.
Я нащупала в кармане спасительные монетки. Это последние. Два серебрянника. Они придали мне бодрости, и я выложила их на прилавок. Расставаться было очень легко.
- Спасибо, - я взяла коробку и вышла. Она оказалась тяжелой – не зря за нее драли такие безумные деньги.
- Где это видано… Эй, девушка!
Я обернулась. Скрипучий старческий голос принадлежал той самой бабульке из очереди. Но что ей понадобилось от меня я не могла понять.
- Последние деньги растратила?
- Да, но какое это вообще…
- Такое. Где это видано, чтобы самые что ни на есть волшебницы таскались по всяким местечкам без гроша в кармане… Так, пойдем.
Старуха подхватила меня под руку совими жесткими пальцами и поволокла куда-то. Я не знала, как мне сопротивляться – она казалась такой маленькой и хрупкой, что просто оттолкнуть постеснялась.
Дома то смыкались, то образовывали странные проходы. Пройдя довольно много, мы вышли к похожей улице, которая встретилась мне еще вчера. Темный большой дом за кованым черным забором и низкой косенькой калиткой. Фронтон черного жилища вяло обвивали чахлые виноградные лозы.
Дверь открылась, я вошла, и она туту же захлопнулась за мной. Пыльный и затхлый коридор вывел к гостинному закуточку.
- Садись, - сказала странная старушка.
Я присела на жесткую кожаную табуретку и первое время не знала, куда девать руки. Потом сложила их на коленях. Странная дама побежала с совсем необыкновенным для своих лет бегом и вернулась с чайником и одной чашкой. Дымящийся напиток она протянула мне.
- Пей.
- Но…
- Пей.
Плохо понимая, что я делаю, я взяла раскаленную чашку и поднела к губам.
«Кошмар какой. Одан прибил бы за неосмотрительность. Еще отравит. Может, она вообще сумасшедшая.»
Язык и губы обожгло, но я не смогла отдернуть руки. Но напиток этот был довольно вкусным. Свежим, освежающим. И от него появилось чувство, что ты можешь все, что захочешь. Все, что есть в мире, - твое…
Волшебные огни, которые разбегались по стене, но совсем не спасали от темноы, погасли. Они практически испарились, как свеча, залитая водой. Но через несколько секунд они выровнялись.
- Та-ак…
«Не отравила, радость какая.»
- Отлично, - с ноткой радости произнесла старуха.
- А что это было?
- Чай с травками. Понравилось? Уровень-то какой?
Я задумалась. Показалось, что честный ответ будет смотреться показушно.
- Десятый приблизительно, а что?
- Ничего… Где учишься?
- Сейчас нигде, - немного помедлив сказала я. Чуть не сказала, чо в Мод-Фаэри, что теперь было бы неправдой.
- Что они там себе думают!.. Ну дают… Там же не учат ничему!
«Да, права она. И не такая у она и мрачная бабушка, как казалась…»
- Тебе надо учиться, - глубоко задумалась она. – Знаешь, что, я придумала.
- Что? – не к месту вылетело из горла.
Старушка фыркнула – как-будто шаркнули по полу метлой.
- Тебе нужно учиться. Я могу тебе помочь. Я должна тебе помочь. Короче, - согласна ли ты стать моей ученицей?
Я не ответила. Я не знала, что сказать. Отнекиваться сразу – глупо, а соглашаться – еще глупее.
- У тебя способности. Этого так просто под коврик не заметешь. Ты спокойно все равно не будешь так жить, понимаешь? Это всю жизнь будет вылезать наружу. Не тяни, совет.
- Я подумаю.

Стихло утреннее солнце, и все же дома уже не смотрелись такими враждебными. Но дорогу я уже на всякий случай запоминала, так как решение было мною уже принято. Можно сказать (в шутку, конечно!), что это было историческое решение.
А в голове светилась мысль, что «это» не оставит меня в покое всю мою жизнь. Омрачало тольок то, что я где-то оставила свой шокоад, а так хотелось есть…

Холодные стены вели меня по уже знакомым улицам. Я вышла к большому дому моей будуще учительницы. Весна была, и теперь она повернулась совей яркой свежей стороной. Я шла и е могла опустить головы – редкие деревца зеленились молодыми листочками. И я искала спасительную зелень глазами.
- Ты пришла все-таки. Хорошо.
Старушка улыбнулась, и коричневатая сморщеная кожа собралась скаладочками и бороздками.
- Да, - и тоже улыбнулась.
- Ой…
Она покачала головой и смущенно представилась:
- Иферна.
- Элла.
Недолго разглядывая друг друга, мы сели по прежним местам: она – на стул, а я – на табуретку.
- Тебе, так понимаю, жить негде?
Что на это скажешь?
- Жить будешь у меня. Тебе дом показать или сама посмотришь?
- Показать.
Мы пошли по узким и запутаным коридорам, пыльным и со скрипучими старыми половицами. На стенах висели полки с книгами и посудой, посуды было значително больше. Она была спрятана на пыльные полки как ненужное воспоминание. Иферна вела меня, и только сейчас я поняла, как велик был дом. Широкий темный фронтон показывал лишь долю того либиринта который образовывали многочисленные комнаты и закоулки.
Иферна ввела меня в комнату. В ней были окна, похожие на разрезы в стенах. Правда, их было по счету десять, но разница была ничтожна.
- Вот, обживайся, потом приходи на кухню.
Пока Иферна не ушла я сделала вид, что рассматриваю старенький пейзажик на стене. Когда она ушла я с опаской приземлилась на кровать. Кроме нее в комнате были два маленьких кресла, стол и стеллажик с той же посудой и несколькими книжечками. Проведля по покрывалу я почувствовала рукой твердые нити. Слегка прихлопнув, в полосе мутного света я увидела кружащиеся в воздухе пылинки.

На кухне Иферна сидела и пила чай из синего кобальтового чайника. Мне тоже стояла чашка. И на столе ярким пятном светилоьс на фоне серой столешницы красная коробка.
- Садись. Ты вот в тот раз оставила, я немного взяла…
- А там еще осталось… - с надеждой спросила я.
- Да, ешь.
На сердце потеплело.

Жизнь в доме Иферны не была ни хорошей, ни плохой. Это был старый-старый дом, в нем царили старые порядки и иногда проскальзывали какие-то следы прошлой жизни. Уроки Иферны настолько не были похожи на университет, что и уроками их называть язык не поворачивался. Они никогда не были распределены и начинались там, где начинались мои пробелы в знаниях.

- Доброе утро.
Я зашла в кухню. Иферна сидела и попивала чай из чашки. Я налила себе тоже и присоединилась.
- Элла, давно хотела тебя спросить – почему из университета-то погнали?
Я села и хлебнула из чашки.
- Да так. Провалилась на экзаменах. Глупо, причем…
Хотелось продолжить еще, но язык присох в нёбу. Я не хотела раскрываться. Мне было стыдно. И еще казалось, что она не поймет.
- Э-эх… Запихнули тебя, тоже мне… Там не учат ничему, только мозги детям пудрят.
- ?
- Опять наверняка начали сказки про темную и светлую магию… - Иферна неодогбрительно звякнула чашкой.
- А вы что, черный маг? – в шутку спросила я.
Иферна вспыхнула и поглядла на меня. разгневанно погялдела.
- Тебе уже успели задурить голову этим бредом! Какое хамство! Черная магия у них!.. Они все такие беленькие и пушистенькие, а мы – черные. Плохие дяденьки и тетеньки, и кровь человеческую пьем, и мухоморами закусываем… Нехолосые какие! – с издевательской интонацией и все-таки горько усмехнулась она.
Мы помолчали. Я поняла, что она имела в виду и где ошиблась я.
- Ладно. Но чтобы больше ты об этом не говрила! А то у меня уже сердце болеть начинает!

Она учила меня. Весна благополучно закончилась и наступило жаркое лето. Вода по-прежнему оставалась холодной и туристов было не очень много. Я редко выходила из дома, так как я никого не знала, а Иферна и не собиралась меня с кем-то знакомить. Она плохо знала (или не хотела знать) местных людей.

«Привет.
Давно мы с тобой не контактировали, и надо ведь и напомнить о себе. Как ты там, бедненький, как ты там учишься? Мучают ли вас зачетами, контрольными, курсовыми и прочимим ужасами? Как вы там поживаетете – ты, Ада, Рут, Аласта, может быть?
Мне сейчас лучше, чем тебе. Я тоже учусь, но только вот без всяких вам каникул. А ты уже кончил первый курс. Поздравляю. И все же мне лучше, чем тебе. Сейчас я даже рада, что ушла из университета. Не знаю, как бы я теперь там была. Аласта совсем уж на Алекса вешается? Бывает, но мне противно на это смотреть. Прости, но я опять погружаюсь в себя. И мне это доставляет огромное удовольствие - как говорит наш (теперь уже ваш) концентратор, наш мир изнутри гораздо интереснее, чем то, что происходит вне личной гармонии. А теперь эту гармонию совсем ничего не нарушает.
Прощай, ответа не пиши, Одан.
Эллада.»
Я написала письмо, положила на стол ручку. Рука вспотела, я вытерла ее о юбку. Прчитав письмо я поняла, что все сделала уже в который раз неправильно. Это же видно, что имела я совсем не это в виду. Он поймет, что я совсем не то хотела сказать. но не получилось. Я вылила свою боль на него. свю обиду. Как обидно, что это так понятно.
«Все-таки не умею скрывать чувств. Ужас какой. Как вредно самомнение. И письмо получилось бувально с пометкой – «читай между строк».
А вообще Одан толстокож и поймет то, что на поверхности.»
Я вышла из комнаты и прокралась по коридору к выходу. Дышалось слишком громко, половицы скрипели и сердце оглушительно трепетало. Мне казалось, что Иферна все слышит. А она запретила мне писать письма.
- Контакты отнимают силы. Письменные контакты – это обязательства. Ты привяжешь себе тормоз. Отучишься, - делай что хочешь, а пока не смей.
Возможно, она была права. Но сейчас я должна была отвязаться, и не огла не написать.
Когда я вернулась, все было тихо. Вдруг, скребясь об пол. Из другого коридора мне на встречу вырулил Таноник. Первую неделю я не подозревала о его существовании. Но он, оказалось, жил в этом доме. Таноник был мальчиком (на самом деле ему было уже лет двадцать пять, а то и больше, но это блыо неважно), жившим с врожденным уродством. Ноги у него были раза в два короче рук, что делало его не похожим на человека. Он жил в доме, и я не могла ничего сделать. Более того, - я не имела права ничего делать.
Я боялась его. В мутных глазах блуждали каие-то тени, и никогда нельзя было сказать, о чем она думает, и думает ли вообще, - я не знала и не могла узнать. Видя его я каждый раз возвращалась к вопросу – что он чувствует? Понимает ли он свою ущербность? Мне казалось, что он ненавидит нас за то, что нам повезло, а ему – нет. Я чувствовала вину.
- Они святые люди. – повторяла Иферна. – Они лучше нас, гораздо лучше. Их нельзя обижать. Их нельзя бросать. Они все чувствуют, и они верны, как никто. Он никогда не бросит меня, не оставит.
В этот раз он поглядел на меня пустыми глазами и ушел на ногах без коленок, помогая себе руками.

Иферна учила меня, хорошо учила. Она не объясняла тонкостей, но я знала, что нужно делать. Желание и немножечко твердости… С ее помошью я научилась контролировать. Себя, других.
- Есть такой метод, - посоветовала Иферна. – чтобы научится контролировать мысли. Возьми какое-то привычное словои попытайся выкинуть его из своей речи. Совсем. Помогает.
Конечно, казались немного странноватыми ее просьбы сделать к обеду дождичек, но и этому находилось объяснение, «метод». Контролируя погоду (настроение природы) я училась контролировать настроение людей. Я могла сделать их счастливыми на ровном месте, и заставить задуматься о таком, от чего они могли сойти с ума. Заставить их сомневаться. Иногда я и сама сомневалась – в мире, в себе, во всем. И этот способ колдовства требовал меньше луши. Если раньше я в каждое кодовство вкладывала себя, кусок своего таланта, то теперь это стало обыденым и простым. Слишком легким. Но если раньше я испытывала счастье, то теперь не было даже удовлетворения. А еще пугало то, как Иферна смеется над этими слабыми людишками. Ее веселила их беспомощность. Я и себя не понимала – за что я просто так тренируюсь на нив чем не повинных прохожих? Зачем доставляю их психике недоумение? Это было жестоко. И я знала это, но все равно делала, а нет ничего страшнее, чем делать что-то, сознавать это и не чувствовать вины, лишь удивление. И противным ты сам себе никогда не станешь. Так как такое возможно только при раздвоении личности. Как же мы сами, такие замечательные, добрые и великодушные, талантливые и порядочные, можем творить что-то не то? Вынудили обстоятельства, наверное…

Зеленые листья за окном плавно покачивались, дул ветер с моря.
- Элла! – услышала я властный зов.
Я встала. Грохнув дверью в комнату влетела Иферна, но я знала ее настроение еще за секунды до этого – по походке и голосу. Это было настроеие поругаться.
- Элла! Мне нужно в магазин, пойдешь со мной.
Я посмотрела на покрасневшее лицо.
- Можно я не пойду, мне не хочется… - просительно я заломила руки.
- Нет. Одевайся.
Я посмотрела на нее, и хотелось сказать, что она не может меня заставить. «Не могу? Еще как могу!» Она как всегда решила все за меня.
Я оделась и вышла из комнаты. Иферна подхватила меня под руку, и мне было противно чувствовать ее тяжесть на своей руке. Но я не стала противиться.
Всю дорогу мы шли молча. Она не говорила, куда мы идем, а на мои вопросы не отвечала и даже не реагировала. Будто меня и не было.
«Почему она воспринимает меня как пустое место? Что я такого сказала и сделала? Мрак какой-то.»
«Она опять решает все за меня. Будто я ее собственность. Уйду. Все, больше так нельзя.»
Пока шли, я услышала странный звук. Он не ыбл похож на ветер в деревьях, на гудение рыбного рынка. Это был инородный и совершенно удивительный звук, почти что песня…
Мы вышли на набережную, но море, которог я по-прежнему никогда не видела, скрывалось за домами. Иферна поставила меян с большой хозяйственной сумкой у кирпичной стенки наказала ждать ее. Когда она ушла и точно не могда меня видеть, я пошла вдоль стены – должен же был быть где-то выход! Вскоре я набрела на коридорчик. Широкие каменные волнорезы в сером нелетнем тумане загораживали море. Где-то в стороне виднелись черные скалы и огороженый низким цоколем выход на утес. Я пошла туда, меня несло почти на крыльях. Около берега плескалась вода, но она не была похожа на то, что я представляла себе. И только когда я взошла на обрыв я увидела его. Холодная даль с узкой скорлупкой рыбачьей лодки вдалеке, с бликами задымленного дневного солнца, с небом. Отливающим в зеленцу. И оглушительное пение моря, заглушающее все мысли и чувства, и сердце не было слышно. Это оно звало к себе, это оно кричало…
Но не могло он заглушить гневных криков Иферны. Она неслась, прихрамывая, по берегу и размахивала сжатым кулачком.
- Да какого черта ты, гадючка, сюда поперлась!.. Да ты!.. Я…
Она примчалась ко мне и что-то все говрила, не давая мне даже оправдаться. Потом она схватила меня за руку и поволокла домой. Она кричала на всю улицу, и это были не самые лцучшие слова. Чо я слышала. Откуда только у старушки-божий одуванчик такой лексикон?
«Гадина. Какой позор. Какой позор!..
Все. Ухожу, собираю вещи и ухожу. Хотя, и вещей-то у меня всего ничего! Один чемоданчик.»
Я пришла домой и сразу пошла к себе в комнату. Самое интересное, что я так и не могла понять, какого черта она так со мной поступает. Неужели из-за того только, что я пошла посмотреть на моер? Разве это преступление?.. И почувствовалась моя слабость, перед всем, что совсем просто, но так непонятно. Хотелось заплакать, но я удержалась, и все же слезы были близко. Я побросала кое-какие вещи в чемодан, подобрала незаконченное письмо Ине и пошла прочь. Но у дверей меня остановила Иферна.
- Только через мой труп.
Она посмотрела на меня, и я почувствовала, что могла бы убить ее прямо здесь и сейчас. Но мне не позволяло этого сделать что-то, теперь вылезавшее нелепыми заявлениями о милосердии и о праве на жизнь.
- Только через мой труп, - повторила Иферна, но почувсатвовав мою нерешительность, быстро заговорила, пытаясь опередить мои мысли. – Тебе это невыгодно, ты же еще не доучилась…
Я оттерла ее плечом, и открывая запертую дверь, пытаясь снять каверзное заклятие от непрошенных гостей, я почувствовала. что мне в спину полетел заряд. Меня отбросило назад, и в глазах помутилось. Очень (как всегда) невовремя полились слезы, я встала и совершенно раздавленая ушла. Она опять выиграла.
Начиналась осень в серо-болотных тонах леса и мерзлой травы. Осень не была особо неожиданной – все лето было как бы мучительным ее ожиданием. И теперь точно так же мир летел поскорее галопом к зиме.
И все-таки становилось жаль, что лето так быстро окончилось! Еще в августе вечерами тянуло по ногам холодом, а в сентябре и вовсе стало морозить. Темное мрачное море огорчительно покрывалось привычным ледком, и даже не трудилось таять.
Свернутая в катушку змея лежала на столе и таращила белые глаза на меня. Мне нужно было что-то делать, ноя не имела понятия, что. Мне нужно было провести опыт заряжения предмета. Авторский артефакт. Иферна где-то нашла серебряные штучки, которые нужно было заряжать. Устала старушка тянуть меня на своей шее…
Я взяла фигурку и запихнула ее в ящик стола. На кухне Иферна сидела и пила обедний кофе. Мне она тоже налила чашку битумно-черной жидкости.
- Садись. Пей.
Кофе пах просто замечательно, но я знала, что это за гадость. И вредно к тому же.
- Пей, пей.
Горячий горький кофе неприятно остался на губах. Привкус противной горечи проник даже в мысли.
- Пей, пей. Ты у нас гипатоник, тебе нужно. Это полезно, потом спасибо скажешь.
Я отпила еще глоток и поставила и на треть не опорожненную чашку на стол.

«Привет, Инка.
Прости. что не написала раньше, но все как-то не складывалось. Ну и ладно, теперь уж ничего не сделаешь. Как родители, как вообще? Как город? Я там появлюсь еще не скоро, так что хотелось бы узнать. Но если уж не захочешь отвечать, то не пиши. Нет, ты в смысле пиши, но не говори потом, что я тебя заставила. У меня лично все хорошо и замечательно. Живу я в Байине – у моря, курорт практически. Только холодно, но так ничего…
К новому году я уже выбрала тебе подарок, хоть праздник еще нескоро. Но все равно, чтобы было… Не буду пока писать, что это, но намекну – это украшение. Драгоценность. Почти.
Мне хочется поскорее вернуться, но пока не могу. Знаешь, я еще подумала – а что если мне сделаться оборотнем? Это удобно, не надо тратиться на переезды. А если птицей станешь – вообще класс. Ну ладно, я пока еще на самом деле не решилась, но если увидишь в городе страждущего сокола-сапсана, то накорми уж чем-нибудь маминым! Фирменым, пожалуйста-пожалуйста!
Ну, все, пока. Элла.»

Началась зима. У холодного моря она была суровее, чем на остальной части страны. Мне было нечего носить, шапка и пальто были все-таки тонковаты. Иферна не выпускала меня из дому, и я постоянно бродила по дому, словно превратилась в тень себя самой. В большом холодном доме становилось жутковато мутными днями, и вечерами я иногда дрожала от необъяснимого, но неотступного ужаса. Три месяца календарной зимы во всем доме отапливались три комнаты, не сичтая кухни – комната Таноника, Иферны и гостиная. Я жила в гостиной, так как мне не хватило «буржуйки». Иферна не хотела проводить со мной опытов и запрещала греться магией. Я делала это без ее ведома. Но осторожно, и это в буквальном смысле не грело – за пять минут не разогнать застывшей крови.

Жиденькая, бледно-зеленая искуственная елочка вжалась ветками в угол. Много ушло сил и нервов на ее установку! Она все время падала, и никак не желала стоять ровно. Старые игрушки – картонные, стеклянные, ватные но все неизменно старые, - и ободраная мишура пытались казаться праздничными и нарядными. Получалось фальшиво.
Печка в другом углу приятно оранжево светила. Иферна сидела в кресле и читала маленькую книжечку в зеленом переплете, детектив, наверное. Очки то и дело скатывались с носа и она поправляла их одинаковым движением.
Таноник сидел на подушке специально для него, поджав ноги, и обвивал хрящеватыми руками старую, разваленную коробку из-под игрушек. Он смотрел на елку и не мог отвести взгляда. Что-то бормоча про себя, Ник все сильнее стискивал пыльный картон. Я сидела, сжавшись, и так же смотрела на елку. Почему-то мне стало очень тепло. В кромешной тишине, вдруг зажглись бледные огоньки на пластиковых веточках.
Это было наступление нового года. Это было мое рождество.
- Все, все спать! – сказала торопливо Иферна и поднялась, хлопнув книжкой. Таноник не послушался и с еще больши восторгом уставился на елку.
Темный холодный дом, старуха и больной юноша – это был мой нынешний дом. Так страшно было по ночам вслушиваться в тишину и вдруг слышать стоны и крики Ника, так гулко разносился шепот Иферны, разговаривающей самой с собой. Все здесь было смертью, и выхода не было, и края ямы осыпались, рушась камнями из мерзлой земли. Только брезжил свет волшебных фонариков, так робко и осторожно – они замерзали здесь…
Я поднялась и начала стелить диван. Он был мне короток, и ноги в вязаных носках на опирались ни на что. Елка мигнула золотым блеском и погасла, только печка по-прежнему тлела углями.

После рождества стартовал март. Но тепло он не порадовал – морозило и очень сильно било ветром. Но вот только солнце стало вставать раньше. После праздничка на улице валялись картонки от пиротехники, которую пускали соседи и бросали весь мусор к нам. Меня это прости злило и обижало, а Иферна не знала, куда себя девать от ярости.
Я вышла на улицу. Платок больно кусал за щеки, и мороз хватал ледяными пальцами за нос. Но я не имела права громко стучать зубами, сжала челюсть и покралась вдоль гнилой стены старого сарая.
- Старая водовозная кобыла, достала уже! Развела тут больничку для психичных!
- Заткнись, крашенная уродка! Какое ты... ты тут вообще право имеешь выступать!..
- Старая карга!
Иферна стояла и грозила кулаком из-за высокой деревянной загородки. Вчера веселые соседи еще домечали остатки пиршества, всю ночь причем.
Иферна прошла мимо меня и ушла в дом. Я нырнула следом.
- Что опять? – с видом, как меня все это достало, спросила я.
- Эта… - Иферна показала. – Наезжает на Таноника.
- И на меня?
Иферна не ответила.
Ночью я проснулась и почувствовала глухие удары о стену. То ли кулаком стучали, то ли камни… На следующий день я обнаружила, что несколько досок из обшивки дома были выломаны или выбиты, на снегу валялись обледенелые булыжники.
«За что они так? Неужили только от того, что Иферна не позволила им бросать на нашу территорию всякую дрянь? Но она же была права…
Кто «они»? Не знаешь. Не похоже, чтобы соседка стала такими делами по ночам заниматься… Делать ей что ли нечего? Но кто тогда? И почему? А какое это имеет значение. Никого не волнует. Иферна и сама поступила бы так же. Дикость какая-то.»
Я не сказала о находке Иферне, иначе она опять стала бы сыпать проклятьями. Я слышала их столько, что уже склонялась под их весом. А вещественные доказательства я зафутболила ногой по дом.
Приближалась весна. Мне пора было уходить, так как я прожила здесь уже год. Это слишком много. Мир там, вокруг, изменился, а я и не знаю, где и как. Но я боялась оставить Иферну. Ее не любили в городе, и мне было страшно за нее. Как-будто бы это началось недавно –а ведь проще было предположить, что так было всегда. Друзей у нее не было, она ни с кем не разговривала и не здоровалась на улице, как другие. Она, возможно, тоже была приезжая из другого города. Чужачка, как и я. И мне казалось, что она не сможет без меня. На самом деле она была здорова, как бык, хотя и плакалась на придуманые болезни, а ее характер был похож на камень.
В корзине бутылки плескались густоватой жидкостью и стучались стеклянными боками. Это были какие-то огронмые флаконы некоего вещества, которое мне поручила купить Иферна. Аптекарша, прочитав записку, подозрительно на меня посмотрела и выставила батарею бутылок. Но подозрительный взгляд очень запомнился. Дорога заледенела, и я боялась поскользнуться. Ботинки на тонкой подошве не грели, пальцев ног я не чувствовала вообще.
Впереди замаячила группа фигур. Они были мелкими, чуть ниже меня. Но мне показпалось странным, что они шли, расположившись таким веером. Солнце слепило глаза и я не видела их лиц.
- Старуха! Старая мымра!
Я подошла ближе. Это была компания, начисто состоящая из мальчишек. Девчонок не было, поэтому было легче.
- Старуха! Бабка!
Хриплый, чем-то знакомый голос, принадлежал высокому черному парню. Темные затененные глаза смотрели в упор на меня.
- Привет, дед! Как делишки, придурок?!
«За что они так? Я же ничего им не делала, я их даже не знаю!.. Неужели из-за Иферны?»
Они не давали мне дороги. Я подумала, что если они полезут драться, я залеплю хоть одному в глаз. Руки прямо чесались это сделать.
- Уродка! Дура! – подал голос тот, что пониже. Остальные молчали и только смотрели.
- Да пошел ты, дебил!
Я прошла, нарочно толкнув того, что первым начал, плечом. Они что-то кричали мне в след, но я не слышала: я была рада, что до драки не дошло. Но вот только того, первого хриплого голоса не было слышно. Я оглянулась – и узнала. Это он был тогда, в сентябре, вечером. А я думала, что у него синие глаза.
Около дома я увидела Иферну. Седые волосы выглядывали из-под меховой шапки, и я сразу узнала ее. И поскользнулась – она мирно беседовала с почтенной дамой в шубке и шапочке.

От модератора: пожалуйста, убирайте длинные тексты под спойлер. Как это сделать, написано здесь.