Седой следовал абсолютно правильно. Отец оставил крохотную подсказку, еле уловимую. Та история с пальцем. Скорее всего, если бы эту историю и нашли в глубинах разума, опять экстрасенсы разобраться бы не смогли. Они бы увидели. Увидели двор Стаса. Обычный панельный дом, стоявший углом, и укрывающий собой вырванный клочок пространства. Зеленый островок среди асфальта и бетона. Стас, вспоминая детство, уже наяву подъезжал к родному месту. И с приближением, каждая деталь, каждый куст, окна, скамейки, фонарные столбы, - все, сбрасывая пыль и налет пройденного времени, обретало знакомые черты. Округа, обросшая новыми магазинами, свежими красками, оставалась при этом той самой, из детства. Раньше, посреди деревьев, на солнечном пяточке стоял детский массивный спортивный городок. Сваренный, будто, из груды, сваленного в кучу металла. И Стасик очень любил там лазить, бегать, играться. Он так резвился там, что с виду бывало мороз по коже пробегал от его кульбитов и скорости, с которой проносился мимо труб. С какой легкостью он взбирался на паутинки металла, и страшно свисал, держась своими крохотными ручками. Теперь на месте той грубой и нелепой, но по-домашнему своей, стояла аккуратная, нейтральная, стандартная площадка, с ровным мягким покрытием, палисадниками, и безопасными детскими аттракционами. Но место это лишь являлось причиной истории, сами действия происходили совсем в другой стороне. Семья жила на четвертом этаже, и зачастую всегда пользовалась лифтом. Но, как это часто бывает в зачине любой истории, однажды лифт сломался. И отец с сыном вынуждены были подниматься по лестнице. Пролет за пролетом. И ровные струны перил так напоминали Стасику о его любимом спортивном городке. Отец и не заметил, как малыш, позабыв о страхе, взобрался на прутья перил. Только папа и успел кинуть взор, как ребенок подскользнулся и сорвался, падая на жесткие холодные ступени. Тогда то он и повредил руку, сломав палец. Стас, остановился перед подъездом. В детстве хлипкая деревянная дверь, издавала при каждом касании жуткие протяжные скрипы. Сейчас, вместо скрипа, оповещением занимался домофон, истошно пища всякий раз при открытии этой тяжелой железной махины. И вот Стас, предупрежденный гудком, проскочил в отрывавшуюся дверь. И даже если бы Ткач и команда добрались до сломанного пальца, разгадку найти им бы не удалось. Главным и определяющим в этой истории, оставалась хитрость от отца. Полив травму, Стасик невзлюбил лестницы в целом, а перила в частности. И каждые новые неполадки с лифтом, превращались в немыслимое испытание, по своему для отца, и по своему для ребенка. И малыш наотрез отказывался всякий раз даже выходить к лестничному пролету, устраивая истерики и поднимая крики. В один такой раз отец придумал простую изобретательную вещь. Он разрешил малышу нарисовать на стене у своей нелюбимой лестницы все, что только захочет его душа. И любопытство пересилило всякий страх. Стасик уже и не думал ни о пугающих ступенях, ни о подлых перилах. Он с упованием малевал мелками одному себе ясную картину, попутно внося изменения в концепцию голыми руками. А отец, включившись в процесс, внес и свою легкую поправку. Стас поднялся по лестницы до того самого пролета. Конечно, новые слои краски скрыли под собой всякие следы его раннего творчества. Хорошо освещенный этаж, чистый и приятный, терял в своей аккуратности всякую узнаваемость. И это означало, что новая подсказка оставалась лишь в мыслях у Стаса. Его искреннее творение, которым он так гордился и хвастался своим друзьям, почему то, вгоняя в краску родителей. И маленький рисунок от папы. Дерево, сухое, с одними лишь ветками.