-
Работы по строительству большого дома для приёма больных начаты, мой малик! На месте целого квартала, вымершего от лихорадки и сожженного по вашему мудрейшему приказу уже расчистили пепелище и сотни работников с первым лучом солнца приступили к закладке фундамента. В это самое время, когда ваш смиренный слуга произносит данные слова, они должны укладывать последние блоки в основание будущего госпиталя! - лысеющий низкорослый сановник не без труда поспевал на резвой, хотя и заметно прихрамывающей походкой своего владыки, едва умудряясь при этом внятно произносить слова - по дыханию его было понятно, что такие упражнения не для людей его комплекции. Но ковровая дорожка закончилась резным порогом, за которым начиналась мощеная плиткой из драгоценного розового мрамора площадка одного из внутренних двориков, небольшой фонтан в центра которого наполнял воздух прохладой и звонкими переливами воды. Алим ибн Медир сбавил шаг, и его везирь смог слегка перевести дух.
-
Я доволен твоим докладом, Муса. Он наполняет моё сердцо чувством исполненного долга. Во славу Владыке Света и ради его победы в последней битве со Злом мы делам то, что должно быть сделано! - при этих словах оба мужчины молитвенным жестом коснулись своих лиц. После непродолжительного молчания - владыка юга любовался плавающими в пруду кувшинками - повелитель обратился к слуге с вопросом:
-
Что мой брат?
Везирь заметно изменился в лице. По морщинкам и складкам в углах его губ пробежала легкая дрожь, как будто он боялся быть наказанным за дурную весть:
-
Ваш брат, о потомок Пророка, вне опасности, и здоровье его восстанавливается. Но мудрейший Зикхр ибн Генази, осмотрев его, пришел к заключению, что... - еще одна волна дрожи, -
юноша никогда не сможет продолжить свой род. - боязливый взгляд в сторону малика.
Тот, однако же, вновь отвернулся от Мусы, а на его лице, даже имей последний возможность проследить за ним, не выражалось абсолютно никаких чувств, кроме разве что наслаждения прохладой дворика. И вновь повисло молчание... Ободренный им, вновь собравшийся с мыслями, везирь, кажется, перешел к последней, наиболее важной лично для него части доклада. На этот раз в уголках рта, под личиной внешней тревоги и нарочитого стеснения, затаилась коварная улыбка:
-
А еще, владыка моей жизни, до моего уха дошли сведения, что брат вашей покойной жены, управляющий дворцовым имуществом, Айнур ибн Айнур, изымает средства из казны, чтобы... - здесь Муса, кажется, вспомнил о необходимости быть осторожным и спрятал улыбку еще тщательнее, -
...всем известно, куда уходят деньги Айнура ибн Айнура, повелитель!
Но Алим ибн Медир даже не повернулся к везирю, выслушивая этот донос. И только после очередной паузы, обратив своё лицо на толстяка, ответил:
-
Ты услышан, Муса, сын Шамона из Нархата. - по тону голоса малка, спокойному, несколько печальному, понять, как он воспринял данные вести, было невозможно. -
И дал мне много поводов для размышления. Твои заслуги не будут забыты. А теперь - оставь меня.
Пятясь, министр, роняя глубокие поклоны, начал медленно продвигаться назад ко входу во дворец. И только когда он скрылся за резной дверью - малик Аль-Фатх осторожно уселся на мраморный бортик фонтана, давая отдых больному суставу. На лице его - то ли от облегчения боли, то ли по каким-то другим, одному его ведомым причинам - на несколько секунд появилась кривая улыбка.