Платформа вздрогнула снова, особенно сильно и химерье сердце пропустило удар. Не сразу осознав, что никуда не падает – просто добрались наконец, он рискнул открыть глаза. А потом едва не на карачках переполз с платформы на порог тридцатого этажа.
Во взгляде встретившего их господина над церемониями промелькнула легкая брезгливость, особенно по отношению к пришибленному демону. Слегка приподнятая бровь лучше слов говорила: "А еще крылатый!". Впрочем, длинноволосый придворный быстро переключился на снисходительное радушие.
- Вы пришли. Вы пришли по зову князя. Вы явились пред очи горного владыки, восславьте его! И следуйте за мной.
Неслышимые знаки препинания акцентировали удары в плитки пола посохом, длинным, резным и окованным в набалдашник бронзой. Под конец ритуального приветствия зверолюд очухался настолько, что заметил про себя: слово "горный" в устах господина над церемониями прозвучало странно: безукоризненно почтительное, но с легкой иронией. Сочетание несочетаемого так впечатлило несостоявшегося знатного человека, что он присмотрелся к встречающему повнимательней:
Красноватая кожа, не тсаанская медь, а, скорее, кровельная черепица с Алых Карьеров. Широкоскулое лицо, чем-то напомнившее господина Матоленима, хотя огарком придворный точно не был – глаза обычные, карие. Прямые, черные с проседью волосы, собранные в косы, сегодня не укрытые тюрбаном. Непривычно длинный, до пят, халат из шелка, с меховой опушкой по вороту. Почти не экзотичная угловатая вышивка. И сильно контрастирующие со всей этой худощавой утонченностью крупный нос картошкой и выступающие вперед надбровные дуги с косматыми бровями.
Что ж, если это и впрямь чогдай, подзабытый родич из Верхней Тундры, то понятно, что называть нгатаев горцами ему забавно – дети Ахри и Нгаре жили на чердаке мира, обширном плато под самыми облаками. Людям прочих племен там и дышалось-то с трудом. Да и сами чогдаи вроде бы смогли там закрепиться, лишь смешавшись с тамошними, особыми аборигенами, так же неродственными утуджеям как и пришельцам с севера.
Ханнок похвалил себя за умные мысли. Пока шли по коридору к Верхнему приемному покою (он же "дендрарий небесной радости" на омэлли) они помогли ему прийти в себя. И впрямь, может самому стать этим, как его, его, фольклористом при местном универсуме… или, все же университете? Раз так замечательно получается глушить нервы этнографией…
Свежеобретенную уверенность в себе удалось удержать даже когда витражные, стеклянные двери отворились, и он увидел залу для малых аудиенций. Деревьев там не оказалось, если химер вообще правильно понял древнее слово. Да и вообще, время ударило по верхним этажам куда сильнее чем по нижнем. Здесь царил Южный Нгат –циновки и гобелены на стенах, лакированные лари с сундуками у стен, обтянутые кожей и плотной бумагой ширмы, резные лавки и длинный стол. Вояки в деревянных и бронзовых кирасах, при копьях и огнестреле. Две татуированные знатные дамы с веерами. Сагат Санга и его наследный вассал –Ксав-Уилаге. И сам князь, собственной, внушительной персоной в неименных алых штанах.
И самое южное – черепа и головы. На подставках и свешивающиеся на веревках с потолка. Нормалов и зверолюдей. А еще совсем недавние – золотистые, блестящие. Горцы, оказывается, умели как-то усушивать их до размера кулака, но сохраняя при этом черты и даже гримасы.
Аэдан и ограки поклонились князю и прошли вперед. Ханнок двинулся было за ними, но его остановила сухощавая краснокожая ладонь на плече.
- Куда? Паркет! – трагичным шепотом простонал господин над церемониями.
Ханноку вручили пару… тапочек? Иного слова для этой подбитой мехом обувки подобрать было сложно. Не краснея лишь потому, что шкура такая, зверолюд всунул в них копыта и зашелестел по собранному из кедровых и эбеновых плашек полу.