[Линолеум]

Сумбурновато, но я действительно старался. Возможно, по неопытности, где-то напортачил с законодательством.

Скрытый текст - майжэ Корецкий:

Джика очень не хотел умирать.
Никогда еще в нем не было такого пронзительного, такого животного желания жить. Скрюченные пальцы хрупали утренний наст, толкая искалеченное тело вперед, в лес, подальше от собак и солдат. При каждом таком толчке, два акээмовских «масленка» перекатывались в животе калеными угольями. Когда боль становилось почти невыносимой, Джика останавливался, ложа гунявую голову прямо в снег. Пережидал, когда пожар в перемолотых свинцом кишках чуть стихнет, и полз дальше, поминутно отхаркивая красным. Понимал, что по кровавому следу его найдут, что далеко не уйти, что незачем так мучить себя, что без врачебной помощи ему каюк, но все же продолжал движение. Потому что Джика очень не хотел умирать. Он вспомнил удивленное лицо, еще совсем молоденького, солдатика, когда заточенный электрод вошел ему в глаз, вспомнил, как тот лишь удивленно моргнул уцелевшим, прежде чем осесть, и знал, что такого ему не простят. Глупое решение караульного отлить как раз в том месте, где полз Джика, стоило жизни им обоим. Только один умер сразу, а второму предстояло еще помучиться.
Ему по жизни не везло. В детстве, еще не будучи Джикой, а всего лишь мальчиком Толей не повезло с родителями. Отца он не знал, впрочем, любой из череды сожителей матери, систематически оказывающихся в их коммунальной комнатушке, мог им оказаться. Добра или ласки, Джика от них не видел да и не ждал – если по «синьке» не изобьют и то хорошо. Апатичная и перекособоченная жизнью мать тоже была не подарок.
В школе учился плохо. В двенадцать, Джика все еще читал по складам, но уже выкуривал полпачки «Памира», «отбивая пролетку» с корешами на заднем дворе.
С девушками или, как он их называл, телками, не везло еще больше. Низкорослый, плотный Джика, с его приплюснутым носом, губами лепешкой, с маленькими, прочно угнездившимися под сенью могучих, поросших дремучим волосом, надбровных дуг, мягко говоря, не являлся идеалом мужской красоты. Интим выпадал редко, только лишь с малолетними ширяльщицами, хотя и те, бывало, крутили носом.
Однажды, одна из них, отказала Джике, да еще и обозвала «криворотым бэбухом». Очнулся он только когда девушка уже лежала у его ног смятой окровавленной кучкой. А через десять минут приехала милиция – соседи, услышав шум и крики, вызвали наряд. Хорошо, что «потерпевшая» попала в реанимацию, а не в морг - пошел бы по сто седьмой УКРФ, как миленький. Да только удача в очередной раз повернулась к Джике спиной – судья, вместо того, согласно статье сто тринадцать, приговорить гражданина Джикиева Анатолия Ивановича к двум годам тюремного заключения, без учета всякого «состояния аффекта» впаял сто тридцать первую на целых восемь. И пошел Джика по этапу до самого Архангельска.
В «строгаче» учился еще хуже, чем в школе. Здесь за ошибки не ставили двойки, здесь за них приходилось платить другую цену. Проигравшись в «очко», Джика взбесился, обвинив соперника в шулерстве. Не сумев «ответить за базар», он ошибся в первый раз – вместо него за базар ответили почки, напоминая о том случае каждый раз, когда посреди ночи, Джика не успевал добежать до туалета. А вот когда узнали про его статью – то тут уж неприятности посыпались градом. И тогда, Джика понял, что здесь ему жизни не будет, что однажды ночью он просто не проснется. А Джика очень не хотел умирать.
И сейчас он полз, проминая снежную корку, полз, не обращая внимания на боль, на промокшие от крови и мочи, уже начинающие леденеть, ватные штаны и телогрейку – подальше от зеков их непонятными законами, подальше от собачьего лая, набатом отражающегося от сосновых стволов.
- Скушай таблеточку! – Нежный детский голосок за спиной, заставил Джику вздрогнуть. Он ожидал услышать что угодно – хеканье овчарок, злой матерок «дубаков»-преследователей, клацанье затворов и, даже, громовой раскат последнего выстрела – но никак не это.
- Скушай таблетку, - на снег перед умирающим упала антрацитовая горошина.
Джика подумал, что умирает. В Бога, он никогда не верил, но решил, что сейчас самое подходящее время начать.
- Сьешь или действительно умрешь! – В голосе прорезалось раздражение. Тембр неуловимо поменялся и уже не напоминал детский, скорее подростка.
- Чего? – Сипло каркнул Джика. Происходящее все еще никак не укладывалось в голове.
- Дурак, да? – Теперь говорил не подросток. Резко, зло, точно пули из автомата, слова выплевывал взрослый мужчина. – Жри или подыхай! Учти - никто плакать не будет!
Джика снова сплюнул кровь, затем, выпростав обмороженную, уже начинающую терять чувствительность, руку, сгреб горошину вместе с комком снега. Запихнул в рот и с хрустом начал жевать.
- Умница! – Снова детский голосочек – довольный, радостный. – Вот так, вот так…
Ледяная влага потащила таблетку по пищеводу, протолкнула в желудок и там, словно вулкан взорвался. Спустя несколько мучительно долгих мгновений, он потух, унося с жарой и боль…
Джика очень не хотел умирать.