[Franka]

Скрытый текст - Зануда:

Близился час ночи. Босой молодой человек, одетый в джинсы и белую рубашку, педантично заложил старинным ножом для резки бумаги, используемом вместо закладки, книгу, и положил ее на пол рядом с креслом, в котором сидел. После чего безошибочно извлек из бумажного хлама, завалившего журнальный столик, пульт от телевизора. Зажегся огромный экран. Юноша пробежал пальцами по кнопкам, выбирая нужный канал. Передача уже началась. Он слегка нахмурил брови – все-таки ночное телевидение не часто отличалось пунктуальностью.
За овальным столом в студии, стилизованной под кабинет эпохи Луи IVX, сидели три человека: ведущий и два гостя. Судя потому, что смазливый ведущий еще вкратце обрисовывал предстоящую тему для обсуждения, передача началась недавно. Гостей, видимо, уже представили аплодирующей по сигналу аудитории, потому что к этому вопросу ведущий уже не возвращался.
-…герцог Нортумберлендский несколько дней скрывал смерть своего сына, чтобы обеспечить себе законное место у трона после коронации Джейн Грей. А там он, видимо, видел уже свое счастливое правление. Можно сказать, она короновалась под знаком смерти, что делает ее дальнейшую судьбу почти мистической. Разумеется, аристократия не настолько уважала волю короля, чтобы подчиниться, простите за каламбур, незаконному «Закону о наследии». Третьего августа Мария Тюдор въехала в Лондон. К своей короне, к прозвищу Кровавая. Участь «девятидневной королевы» была решена.
Правление Марии стало раем для католиков и адом для протестантов. Многие из них были сожжены на костре…
- Костры полыхали по всей Англии, - уточнил один из гостей, темноволосый, с маленькой бородкой, крайне академического вида. – Так что протестанты, а их в королевстве было много, с нетерпением ожидали ее смерти. Тем более, что королева была уже немолода. Тридцать семь лет, конечно, не возраст, но в те времена люди редко жили долго. А Мария не отличалась крепким здоровьем. Да и красотой тоже, хотя к делу это не относится…
- Отчего же, профессор Грин? – отозвался второй гость, полный мужчина неопределенного возраста. – Тем более, что злые языки утверждают, будто красота Джейн Грей стала одной из причин ее казни. Да и Елизавету, эту рыжеволосую бестию, лихо танцевавшую вольту, дочь «шлюхи Нэн», она ненавидела по этой причине!
- Думаю, большую роль здесь сыграло то, что Елизавета потеснила ее в Хэтфилде. А Мария была злопамятна.
«О да, - подумал юноша, - злопамятна, стара и очень глупа. Здравомыслящие католики понимали, что теми методами, которыми пользовалась Кровавая Старуха, веры не укрепишь. Любой гонимый, будь он даже протестант, оказывается на полпути к святости. Впрочем, англичане в массе своей всегда были прямолинейны и даже тупоголовы».
- Положение Елизаветы улучшилось с появлением в Англии Филиппа Испанского. Есть хроники, свидетельствующие, что Габсбург был неравнодушен к Лиз, - заметил профессор Грин.
- Филипп вообще был равнодушен у женщинам, тем более к протестанткам, - тонко улыбнулся его оппонент. – Особенно по контрасту с Генрихом VIII. Хотя того можно скорее обвинить в маниакальной страсти жениться на женщинах, с которыми он проводил ночи.
«Филипп всегда предпочитал держать своих врагов рядом с собой. Так им сложнее было осуществлять свои планы, а ему легче пресекать их заговоры… А вот костры он любил не меньше. Даже больше. Но жег с умом, недаром его прозвали Don Felipe el Contable, Дон Фелипе Счетовод. Но это будет потом. Этого я уже не увидел.
Так что в Хэтфилде Елизавета была предпочтительней, чем в Вудстоке. Вернулась вся в фурункулах, это было мерзко. Впрочем, ее всегда отличал недостаток вкуса, и в дальнейшем он только развивался. И эта бледная, почти синяя кожа… О нет, она никогда не была красива. Даже ее нянька Эшли, ненамного, кстати, ее старше, была привлекательней, если, конечно, розовощекие пышнотелые дамы привлекательны. Надо полагать, Филиппу больше нравилась она, по крайней мере он задерживался в Хэтвилде дольше, чем того требовал визит вежливости к возможной наследнице престола. Впрочем, я отвлекся»…
- Филипп, возможно, смягчал своими советами кровавые деяния Марии. По крайней мере это он уговорил ее оставить Елизавету своей наследницей, - говорил толстяк, - но сам он, и особенно его свита, стали настоящим раздражителем. Причем в этом аристократия и народ были на удивление солидарны. Представьте себе этих разряженных щеголей, большую часть своего времени мотающихся без дела и задирающих прохожих.
- И это с учетом того, профессор Скотт, что они не владели английским, считая его варварским языком.
- Видимо, иногда для оскорбления достаточно жестов, - рассмеялся толстяк, и студия охотно присоединилась к нему.
«Если приверженцы Марии одевались в голубое и зеленое, мы всегда были в черном. Черное, кружева и жемчуг. И всегда шпага и кинжал. Или два кинжала. Мне было достаточно рапиры. И не проходило дня, чтобы она не окрашивалась красным. Варварское сочетание. Но оно не утомляет.
Филипп хотел вернуться в Голландию. А мы – в Испанию. И мы презирали Англию с ее напыщенной королевой, невежами-протестантами и мерзкими шипами Тауэра. Кто бы мне сказал, что я останусь здесь навсегда.»
- Итак, несмотря на нелюбовь Марии к Елизавете, - продолжал в это время Грин, - именно она была ее законной наследницей. Филиппа бы Англия не приняла, а наследника у них не было.
- Намекаете на ложную беременность Марии? - спросил профессор Скотт, – Бедняжка очень хотела ребенка. Но, видимо, физически была не способна к деторождению.
«Ну да, а еще оттого, что Филипп избегал ее ложа. Ребенок привязал бы его к Англии навсегда. А Мария слишком любила его, чтобы родить от смазливого конюха. К тому же днем рядом всегда был кто-то из свиты Филиппа. А ночью всегда неподалеку был я».
- Кстати, мнение медиков относительно здоровья королевы крайне неоднозначно, - вклинился в дискуссию ведущий, - я, конечно, не специалист, но меня всегда удивляло, что Елизавету не обвинили в убийстве сестры.
Профессор Грин саркастически улыбнулся, профессор Скотт замахал руками, мол, оставьте. Говорили оба сразу.
- Исключено!
- Совершенно! Мария страдала малокровием, к тому же у нее было больное сердце…
-…головокружения, от которых она часто падала, ее водили под руки…
-…да и нервная система…
Глупая передача. Юноша щелкнул кнопкой пульта, выключив телевизор. С чего он решил, что ему будет не скучно?
Встал с кресла, подошел к окну. Город, конечно, уже не тот. Не было этого дома и этой улицы. Но люди были столь же предсказуемы. А он тогда еще не забыл, что это такое – быть человеком. И сам еще считался живым. Иначе его ждал бы не приказ Филиппа оставаться рядом с его женой, а осиновый кол в сердце. А он остался. И присмотрел за Марией Тюдор.
В 1558 году ему уже навсегда было двадцать пять лет, Филиппу — тридцать один, и все же Филипп уже был моложе его на шесть лет. И он прекрасно понимал, какой ошибкой стало правление Марии, связывающей Филиппу руки. Карл V болел и готовился к отходу в мир иной. Филипп, подобно Атланту, должен был принять на себя всю тяжесть огромной державы, а остров висел на нем мертвым грузом. Тем более, что и кроме него среди Габсбургов нашлись бы претенденты на трон, так что медлить было нельзя.
Пусть Англия вновь станет протестантской. Так она скорее восстановит против себя весь католический мир, и сама поспособствует своему падению. И пусть на троне окажется рыжеволосая женщина со страстью к смазливым конюхам и нежеланием выходить замуж…Филипп Испанский, будучи Филиппом II, сможет присоединить Англию к своей империи, разорвав противоестественный политический союз. Тем более, что Францию уже раздирали противоречия, какой она противник.
Он еще был достаточно испанцем, чтобы соблюсти интересы Филиппа. И уже достаточно не человеком, чтобы ему пришлось остаться в Англии, только так он мог незаметно умереть для всех в Испании и исчезнуть из мира живых здесь, на трижды проклятом острове.
И он присмотрел за Марией. Позаботился и о малокровии, и о снах, и о нервной болезни королевы. Он не раз встречался с ней взглядом, и королева часто оступалась и падала. А за несколько дней до смерти упала и вовсе неудачно. Изящный идальго, к которому она питала дружескую симпатию, не успел подхватить ее, когда в вечерней тьме королева крайне неловко упала с лестницы, а потом предпочла скрыть происшедшее, не желая лишний раз показывать слабость перед придворными. И он поймал ее последнее дыхание, когда сердце королевы перестало биться.
Светловолосый юноша присел на подоконник, обхватил руками колено, немного склонил голову на бок, вглядываясь в тьму за окном. Он ошибся.
17 ноября 1558 года он поймал последнее дыхание Марии I, но не заметил другого мощного дыхания. Этот день в Англии еще долго будет называться «Днем рождения нации». Что ж, это стало его последним «человеческим» деянием, рефлексом живого человека. Пусть он воспользовался своими новыми способностями, но воспользовался ими как человек. Он стал пресловутым камешком в механизме, и с его подачи Филипп Испанский стал Филиппом II, Мадрид – столицей Испании, был отстроен Эскуриал, и полыхали костры, но одном из которых он сам непременно закончил бы свой земной путь. А Елизавета…это его уже не волновало. Как потом не расстроило и поражение Непобедимой Армады и «симметричный ответ» англичан, да и многое другое.
Все прошло, и дела живых давно не волновали его. Имел ли он право в те далекие времена решать судьбы уже удаляющихся от него людей? Он никогда не сомневался в том, что все его поступки верны. Ни при жизни, ни после. Но иногда становилось любопытно – могут ли живые догадаться о делах мертвых? Пока они недогадливы.
Дон Симон Исидро встал, подошел к креслу и, взяв с пола книгу, продолжил чтение. Полная темнота в комнате, куда не заглядывал даже лунный свет, нисколько ему не мешала.

Скрытый текст - Gligarr:

Рассказ написан по мотивам романа Альфреда Ван Вогта "Слэн". В оригинальном произведение не дается четкого объяснения, что было с Кетлин пока она не появилась в конце книги воскрешенной. Поэтому я позволил себе небольшое фантастическое допущение ;)
Используемое историческое событие: Взятие советскими войсками Рейхстага.
Алое Знамя

... Джон Петти все-таки нажал на курок. Пуля пробила грудную клетку Кетлин, и она послала последнее мысленное сообщение Джомми, тому парню, с которым она наконец-то почувствовала себя отнюдь не одинокой.
"О, Джомми, ведь мы могли бы быть такими счастливыми. Прощай, мой самый дорогой…"
Падение на холодный пол. И тишина. Только всё еще работающий разум девушки.
"Почему, ну почему мне не суждено быть с ним. Почему этот прихвостень Кира Грея посмел выстрелить в меня. Он же знает, что тот относится ко мне снисходительно... Или это мне казалось?". Через пару секунд Кетлин осознала, что жизнь всё еще теплится в её теле. Как выразился какой-то древний французский философ, если нечто способно мыслить, значит, оно существует, а соответственно является живым созданием. Девушка попыталась открыть глаза и благодаря серому утреннему небу поняла, что она каким-то образом выжила. Она почувствовала, что лежит на холодном асфальте. Встав, Кетлин осмотрелась.
Здания с множеством трещин и следов стрельбы. Тела убитых людей в серых одеждах со свастикой. Стонущий от боли раненый боец в темно-салатовой форме. И звуки стрельбы вдалеке. Взглянув на себя, Кетлин удивилась. На ней была такая же тёмно-зеленая одежда, на поясе была кобура с пистолетом, а через плечо перекинута сумка с боеприпасами. Вспомнив про свои золотистые антенны, она потянулась левой рукой к голове и почувствовала, что её слэновское наследие надежно спрятано под головным убором.
"Помогите..." - пронеслась в её голове чужая мысль. Кетлин обернулась. У стены лежал боец, на его груди алела кровь. Она подошла к раненому и увидела, что у него прострелена ключица, в области живота и в обеих ногах тоже виднелись раны.
- Воды... Пожалуйста, воды, - прохрипел солдат.
Кетлин судорожно начала искать в сумке какой-нибудь сосуд с водой, но там были лишь патроны, несколько бинтов, вата. Наконец она обнаружила у себя на поясе фляжку. Протягивая её бойцу, она заметила на ней красную звезду. Теперь ей все стало ясно. Те убитые, в серой форме, это нацисты, а этот боец - явно воин Красной армии. Она смутно вспоминала, как читала учебник истории XX века. Советская армия в своё время спасла весь мир нацистских захватчиков. Бросив взгляд на здание с другой стороны улицы, она увидела надпись на немецком "Улица Альт-Моабит, 134".
- Слушай, а мы сейчас где? - спросила Кетлин у солдата, когда он, напившись, вернул ей фляжку.
- В паре километров от Рейхстага, - Улыбнувшись, ответил он. - Кстати, как тебя зовут, подруга?
- Катя, - подумав, ответила она, - Литонова.
- А меня - Василий Кропоткин. Катя, может позовешь кого из медсестер сюда?
- А где все ваши?
- В двух кварталах отсюда.
- Ну я тогда сама тебя туда доставлю.
Василий, рассмеялся.
- Не, Катюш, не получится. Я добрый центнер вешу, ты меня только волочь сможешь.
- Ты так думаешь? - с улыбкой спросила Кетлин. Давай-ка, я тебе все раны чуть-чуть перевяжу для начала. Я хоть и не врач, но помочь тебе смогу.
- Ну как хочешь, - повиновался ей Василий.
Обработав его раны за десять минут, Кетлин с легкостью приподняла его, перекинула его правую, неповрежденную руку, себе на плечи и потащила его в указанном им направлении.
- Кать, а ты очень сильная, - поразился Кропоткин, - никогда таких девушек не встречал.
Кетлин промолчала. Слэны и не на такое способны. Её в это время мучил вопрос, почему она помогает людям. Они убивали слэнов из-за неприязни, из-за опасений их превосходства над человеком. Так почему же? Почему сейчас она тащит человека?
Девушка вспомнила, как в неё стрелял Петти. "Может быть, я попала в то самое Чистилище, о котором написано в учебниках о религии и культах. Наверное, мне придется здесь сделать выбор - остаться на стороне добра или же избрать темную сторону..."
Она решила воспользоваться своими способностями. До неё дошли мысли Василия: как он мечтал вернуться в родную деревню, к своей трехлетней дочери, к красавице-жене. Эти картины показались Кетлин странными, ведь до этого случая мысли людей, встречавшихся ей прежде, были переполнены злобой, ненавистью, похотью... Она не хотела об этом вспоминать.
Наконец они подошли к мосту, за которым виднелось очень потрепанное стрельбой здание. Пересекая эту небольшую речку, она обратила внимание на то, что мост был недавно сильно порушен. Видимо, штурм этой части города дался бойцам очень непросто. Везде были запекшаяся кровь, гильзы и неисправные немецкие винтовки. Обращая внимание на всё это, Кетлин и Василий подошли к бывшему зданию немецкого МВД. Откуда-то сверху доносилась оглушительная непрекращающаяся стрельба.
- Зина! Михаил! - закричал Василий, увидев своих товарищей.
- Вася! - восклицая, побежала к нему черноволосая девушка, - Что с тобой? Ты ранен?
- Да так... Меня вот эта девушка спасла, её Катериной зовут, - ответил той пострадавший боец, - кабы не она, так бы и помер...
- Зина, - обратилась Кетлин, - где тут госпиталь?
- На четвертом этаже нашего опорного пункта, - ответила та, подойдя к ним, и повернула голову в сторону здания. - Миша, помоги нам!
- Сейчас, ребята!
Уже через пару минут Василий был доставлен в госпиталь. Кетлин, освободившись, вышла на улицу вслед за Михаилом, который приказал ей идти с ним. Завидев его, к ним подбежал русоволосый офицер.
- Егоров, ты видел Мелитона?
- Никак нет! А в чем дело?
- Да вы мне оба нужны. Мы рейхстаг почти захватили. Хотим поручить вам одну стратегически важную задачу.
Пока они разговаривали, Кетлин внимательно вслушивалась в мысли людей. Как они отличались от грязных замыслов людишек будущего! Они желали одного - Победы, и готовы были жертвовать жизнью ради товарищей. Это было как-то неестественно для Кетлин. Она не думала, что люди способны на такое.
Раздался взрыв в тридцати метрах от них и офицер схватился за левый бок.
- Чёрт! - сжав зубы, прошипел он, - только не сейчас.
По его мундиру расползалось темно-красное пятно. Какой-то осколок попал. Михаил тут же оттащил командира в укрытие. В этот момент Кетлин прижалась к наложенным мешкам с песком, опасаясь попасть под обстрел. Она услышала мысли офицера "Егоров, бери с собой Кантарию и наше знамя, а обо мне не беспокойся. Как-нибудь выживу".
Девушка подбежала к Михаилу, и недолго думая, сказала ему, что поможет им водрузить знамя на крышу Рейхстага.
- Ты же девушка! - возразил ей Егоров.
- Вы меня ещё не знаете. А Кантария, кажется, вон стоит, около пулеметного дота, несет новые ленты.
- Ха, точно он. Ладно, Катерина, держи автомат, надеюсь, умеешь им пользоваться, - сказал Михаил, протягивая ей оружие.
- Мне пистолета хватит.
- Ну как знаешь, - пожав плечами, отрезал солдат.
Егоров повернулся, окликнул Кантарию и, когда тот подошел, изложил ему план боевых действий. Кетлин слушала внимательно, опасаясь что-либо перепутать, когда начнется операция. Как сказал Михаил, им необходимо было ворваться в Рейхстаг, преодолеть пару этажей, забраться на крышу и водрузить знамя. Нести его предстоит Мелитону, Егоров и Кетлин будут отстреливаться от нацистов внутри здания.
И вот, операция началась. Кетлин, Мелитон и Михаил побежали между деревьями в парке, чтобы обойти ров с водой. Когда они двигались мимо здания театра, девушка почувствовала сильные негативные мысли...
- Михаил, сверху! - крикнула она, увидев, как из окна второго этажа "Кроль-Оперы" высунулся ствол немецкого пулемета.
Раздалась короткая автоматная очередь. Со стенок оконной рамы медленно сползали остатки головы нациста. Раздались ругательства на немецком, но к тому моменту, как до немцев дошло, почему их товарищ не открыл огонь по знаменосцам, группа советских солдат уже обогнула ров. Кантария усмехнулся: "Еще только полвосьмого, а уже не спят, собаки!". Кетлин с Михаилом промолчали. Они, пригнувшись, пересекали парк Кёниг-Плац, где нацисты нарыли множество траншей, ныне пустующих. Михаил нервничал, это очень хорошо чувствовала Кетлин, даже не прибегая к своим способностям. И всё же, её взгляд был направлен только в сторону Рейхстага, к которому они быстро приближались.
Кетлин не видела ни разу, даже в учебниках, как выглядел главный штаб нацистов. Сейчас оно больше походило на обгоревший форт. Большинство окон было превращено в огневые точки, повсюду вокруг здания валялся битый красный кирпич. Около центрального входа стояло еще одно красное знамя - какой-то отважный храбрец всё-таки добрался до здания.
И кругом - тела. Тела убитых красноармейцев. На самом деле их было не так уж и много, всего десяток. Но этот десяток человек отдал свои жизни, чтобы соратники смогли приблизиться к логову врага. Чтобы они, Кетлин, Михаил и Мелитон, добрались сюда. И теперь девушка поняла, почему мысли советских бойцов незамутнены порочными оттенками. Эти люди претерпели страдания, горечь потери близких и друзей. Они готовы на все, чтобы жертвы павших напарников не были напрасными. Они понимали, что только они могут освободить всю Европу от ига нацизма. Наверняка они даже к слэнам бы отнеслись спокойно. Но мысли Кетлин прервал Михаил:
- Идем, ребята, всё чисто.
Они за какие-то десять секунд добежали до колонн главного входа. Только теперь Кетлин заметила, что знамя около рейхстага было прострелено в нескольких местах, а на краях, багровой бахромой чернела кровь... Кровь смельчака.
Первыми вошли Егоров и Кантария. Рядом с входом была лестница, ведущая на верхние этажи. В воздухе стоял смог - были видны следы недавнего пожара. Кетлин услышала топот сверху: нацисты бежали, чтоб воспрепятствовать вторжению. Михаил уже приготовился к стрельбе, но тут Кетлин жестом указала ему, что сама займётся нацистами. Тот было заартачился, но Кетлин взяла инициативу в свои руки. Нацисты сами подписали себе смертный приговор, заложив окна кирпичной кладкой. В сумраке слэны могут становиться невидимыми для врага. Девушка рысью побежала по лестнице, не издавая ни звука. Раздалась стрельба, фрицы падали один за другим, не понимая, что происходит. Они даже не видели, откуда ведется огонь!
А звуки стрельбы разносились отовсюду. Некоторые нацисты уже начали в отчаянии кричать, но сразу же их крики превращались в гортанное бульканье. И уже через полминуты около лестницы не было ни одного живого немца. Но снизу тоже раздалась стрельба. Спустившись вниз, Кетлин увидела, что у Кантарии прострелена нога, но стрелявший в него фриц убит.
Кетлин жестом приказала Егорову подниматься вместе с напарником. Когда они достигли второго этажа, Кантарию чуть не вырвало - место побоища представляло жуткое зрелище. Три или четыре десятка трупов лежали в огромной луже крови. А над ними – стеклянный купол, на котором скоро будет реять полотнище.
- Так, Катюш, - обратился к Кетлин Михаил, - наши солдаты практически расчистили от нацистов левое крыло, там должна быть лестница на крышу. Но большая часть нацистов наверняка сидит в подвальных помещениях.
- Ну и прекрасно, я с ними разберусь в два счёта...
- Нет, пожалуйста, останься здесь. Кто-то должен прикрывать наш тыл.
И они побежали. Через пару минут Кетлин услышала, как кто-то аккуратно пробирается по стеклу. Она подняла голову. Михаил и Мелитон все-таки установили знамя. Теперь над Рейхстагом алело Знамя Победы...
И тут Кетлин почувствовала тупой удар по затылку. Она упала, но услышала восторженные крики красноармейцев, узревших красное полотнище.
***
- Кетлин! Кетлин! Ты меня слышишь?
Она открыла глаза. Девушка лежала в комнате Кира Грея. Мужчина стоял, склонившись над Кетлин.
- Что такое? Где я? - удивленно спросила Кетлин, - Что со мной было?
- Ты потеряла сознание. Джомми скоро будет здесь.
- Джомми?
- Да.
- Но я думала, что меня убили... - задумчиво произнесла девушка вполголоса. - Я сама помню, как Петти стрелял
- Так все и было. Но я сумел воскресить тебя.
- Каким образом???
- Видишь ли... я такой же слэн, как и ты. Ты моя дочь, Кетлин.

Скрытый текст - UsuallySoldier:

Герой книги при всём желании никак не мог быть первопричиной этого события, но имел возможность участия в нём. Посему здесь он показан как один из участников. При этом пришлось пойти в разрез с некоторыми не очень значительными историческими фактами.
К сожалению, это совсем соответствует заданию, но лучше ничего найти и придумать не удалось.
Это был тёмный, осенний вечер. Обычный, почти ничем не примечательный вечер, нагонявший тоску. Именно в такие моменты ко мне «приходит» память, воспоминания вырываются из-под контроля, и мне кажется, что всё, что со мной происходит сейчас – это сон, бред, вымысел воспалённого сознания. И тогда, чтобы развеять сомнения, я одеваюсь…и иду гулять по ночному Мюнхену. Пусть сейчас здесь на улицах не спокойно, но меня это не волнует. Абсолютно.
Четыре года назад здесь всё было другим. Всё. Или мне, вернувшемуся фактически с того света, это только кажется? Впрочем, обо всём по порядку.
Зовут меня Пауль Боймлер. Сюда, в Мюнхен, приехал, как я говорил выше, четыре года назад, чтобы устроится на работу. Тогда ситуация с рабочими местами здесь была лучше, чем в других городах Германии. Так я стал одним из сотрудников небольшой типографии.
В принципе, сам факт того, что я нахожусь здесь, можно назвать чудом… В октябре 1918 года, на фронте, мне крупно не повезло:«подарок» от одного из британских солдат – пуля, выпущенная из винтовки «Энфилд» угодила мне в живот.
Товарищи посчитали меня убитым, и собрались хоронить, но один из них, Вальтер Беренс, осмотрев «мишень» стрелка из Восточно-Йоркширского полка внимательнее, убедился, что я жив…
Так, фактически, состоялось моё второе рождениё. Выкарабкаться из могилы я сумел, наверное, только благодаря своёму упорству и поддержке товарищей, а те полгода, что провёл в госпиталях, даже и вспоминать не хочется…
И вот теперь я, один из немногих представителей, моего поколения, выкошенного войной, живу в Баварии, пытаясь забыть четыре года жизни, проведённые в окопах.

Вечерние улицы, как обычно, были полупустынны. Впрочем, это неудивительно… пусть после прошедших потрясений прошло пять лет, но это – не тот срок, за который Германия смогла бы затянуть все свои раны. А сейчас ситуация усугублена экономическим кризисом. Все газеты только об этом и кричат…
Я прошагал через несколько кварталов, когда навстречу мне попался человек, которого я никак не ожидал увидеть здесь.
- Беренс? Вальтер Беренс?
- Пауль? Рад тебя видеть!
- Взаимно. Как тебя занесло в наши края?
- Так же как и тебя когда-то – ищу работу. Меня уже дважды увольняли…А сейчас вот иду в «Бюргерброкейлер», говорят там сегодня выступает Густав фон Кар, на днях отказавшийся подчиняться Берлину. Хочу послушать, о чём будет идти речь…Вдруг пообещают что-то хорошее, хотя, по-моему, они только эти м и занимаются.
- Хорошее…это ты точно подметил – они только обещают, а на деле… да и все их политические фокусы ни к чему не приведя, кроме очередной междуусобицы. Мало нам было войны, еще и друг друга убивать собрались….
- Я понимаю, Пауль. Но сегодня он должен объяснить свой шаг народу…
- Лучше бы вместо этого объяснения он занялся чем-нибудь более насущным и полезным. Например, обеспечил бы этот самый народ работой… У нас тут армии тех, кому нечем себя кормить – но не потому что они лентяи, а потому что работать негде… Впрочем, пойдём…мне всё равно нечего делать. С тех пор как Карр ввёл чрезвычайное положение - закрыта и типография, моё рабочее место… По обвинению в том, что дескать, наши издания трактуют события в свете, выгодном правительству из Берлина. Кстати, из-за чего у него вышел спор со столицей?
- Точно не знаю, Пауль. По слухам – он отказался распустить какую-то новомодную партию – НСДАП…
- НСДАП…Да, несколько лет назад я слышал их лозунги. Но они слишком уж сильно перегибают палку, и добром это не окончится, помяни моё слово.
Мы молча шли по ночному Дрездену, и очутившись у конечной цели нашего путешествия - «Бюргербройкеллер»а, обнаружили, что попасть на выступления Кара нет никакой возможности – здание окружили около шестисот человек, оттеснявшие толпу желающих услышать Кара, с повязками на рукавах, на которых на белом фоне застыл чёрный крест свастики.
- Мы явно не попадём внутрь… - разочарованно сказал Вальтер.
- Подожди, слышишь?
- Нет, а что…
Окна здания были открыты, и из них доносились, утопая в шуме собравшейся на улице толпы, слова:
- ….правительство и правительство рейха низложены, образуется временное правительство рейха, казармы рейхсвера и земельной полиции захвачены, рейхсвер и земельная полиция уже выступают под знамёнами со свастикой!
Вальтер ошарашенно посмотрел на меня.
- Пауль, это же…
- Да, Вальтер, это бунт. Восстание… Они, - я кивнул на представителей НСДАП, - просто не понимают, сколько крови прольётся. Мало того, что впустую, так еще и от рук соотечественников…
- И что ты собираешься делать?
- Попытаюсь их остановить.
- Как?
Я не ответил, просто не успел.
На площади появился вооружённый отряд полиции, открывший стрельбу по «партийцам» сразу, без предупреждения. Естественно, что основная порция свинца досталась толпе – обычным, ни в чём неповинным гражданам. Кто-то упал, кто-то закричал, толпа истошно взбрыкнула, словно раненая лошадь, и начала планомерно уничтожать своих противников – НСДАП и полицию.
Функционеры тоже схватились за оружие – в их рядах его было меньше, чем у полицейских, но достаточно, чтобы немалая часть ни в чём не повинных людей осталась лежать на земле.
Я бросился к представителям НСДАП.
- Пауль, стой! – крикнул мне Вальтер вслед.
Поздно. Я уже протискивался сквозь взбешённую толпу, вот и ряды людей со свастиками на рукавах…
- Что ж ты делаешь, зараза! - я повалил крайнего функционера на землю. – Что же вы делаете…Вам мало было четырёх лет войны, крови, грязи, дерьма, лишений и разрушения, так вы еще и друг друга убивать начали? Немцы, взгляните на себя, и устыдитесь!
Из дверей пивной выскочил невысокого роста человечек, с короткими, тонкими усиками над верхней губой. И так получилось, что следующим под мою горячую руку попался именно он…

…Пауль умер мгновенно, пуля выпущенная из немецкого армейского карабина в упор, прошила его насквозь, кто-то из функционеров помог усатому подняться, задав человечку вопрос:
- Господин председатель, вы в порядке?
Получив утвердительный ответ, представители НСДАП мигом потеряли к нему интерес, и продолжили свою борьбу с полицией, превратившую площадь в место кровавой бойни…

Событие: Пивной путч в Германии, Мюнхен, 1923 год.

Дамы и господа участники! У меня также есть комментарии к работам.Как вы хотели бы их увидеть - рассортированными по участникам, или все комментарии каждого судьи блоками?