[Чеширский Пёс]

Сообщение от Августина

Августина=Чеширский Пес

Вот еще баловаться.

Я уже полвечера хочу отправить сюда текст, но зачитался..ээ..полемикой. Мутноватая полемика, честно говоря. Вкусовщина во все поля. Ну да ладно. Мне даже интересно, что все эти уважаемые люди скажут о моем творчестве:)) К слову сказать, это глава из романа, но, вроде как, вполне самоценная штука получилась.

Скрытый текст - <Человек-легенда>:

< - …В общем, я продала ему душу.
Конусы света с плавающими внутри пылинками ложатся на зелень бильярдных столов. В «Еже» то самое время, когда дневные посетители начинают осознавать, что уже вечер, а вечерние полагают, что день еще в разгаре. В общем говоря, часов семь. По этому случаю из посетителей присутствуют только пара дохлых студентов, увлеченно жующих фирменный шницель по-лхасски, да извечно спящий у стойки Веник. Веник – это флаг и герб «Ежа», без него заведение решительно невозможно вообразить: сколько здесь бываю, он сидит у дальнего конца стойки и цедит джин. Или спит, уткнувшись длинным носом в скрещенные руки. Одно из двух.
Нас с Лисой в посетители можно не заносить. Лиса у меня в гостях. А я не то чтобы здешний владелец, но… В общем, я приложил руку к постройке этого заведения. Да и его умопомрачительное название - «Взрослый Еж» - тоже моя заслуга. О, это была такая история с названием….но как-нибудь в другой раз. В общем, я здесь свой. Поэтому и пользуюсь некоторыми льготами.
- Нет, не то чтобы он предлагал мне продать душу, - продолжает между тем трепаться Лиса, задумчиво накручивая на палец рыжий локон. – О, если бы он предложил! Я бы не задумываясь, ты же понимаешь… Но все-таки он не по той части, хотя, между нами, я бы не удивилась. В общем, я продала ему душу авансом. На случай, если вдруг. Ты же понимаешь.
У нее рыжая грива, лукавый взгляд и милая привычка бросать предложения на полдороге, сопровождая это дело неизменным «ты же понимаешь». Понимаю я иногда слабо, но вида не подаю. Вот и сейчас я совершенно не въезжаю, как это – «продать душу авансом». Нам, старикам, надо делать скидку на сыплющийся из ушей песок и объяснять по два раза.
- Постой-ка, девочка, - торможу я готовую пуститься в новые словесные скачки Лису. Рыжая ведьма окидывает меня цепким взглядом и подпирает голову веснушчатым кулачком: готова, мол, слушать.
- Да, ты правильно поняла – у меня есть что тебе рассказать, - нарочито медленно начинаю я. – С момента, когда ты поведала мне о своей…э-э… проблеме, прошло без малого месяц. Сразу скажу – ты нашла достойный повод, чтобы размять мои старые кости…
- Ган, ну что ты тянешь! – взрывается она – в точности, как я и ожидал. – Ты нашел его? Он жив?
- Спокойнее, юная леди, - говорю я. Веник поднимает голову, смотрит на Лису ясными голубыми глазами и вновь засыпает.
- Спокойнее, - повторяю я. – Все клубки разматываются постепенно. Результат, к которому я пришел, не позволяет однозначно утверждать, что «он жив» и «я его нашел». Про него вообще трудно сказать, что он жив, учитывая количество смертей…
- Я все это знаю, Ган, - нетерпеливо перебивает она. – Распутывай свой клубок побыстрее.
- Предлагаю сделать это тебе самой, - улыбаюсь я и кладу диктофон на столик перед ней.
- Что это? – растерянно спрашивает она, глядя на потрепанный Casio-вский миникассетник, как неандерталец на газонокосилку.
- Диктофон, - отвечаю я, наслаждаясь эффектом. – А что, мы, древние мифологические чудища, обязаны быть отсталыми и чураться технического прогресса?
- Нет, конечно, - смущается она. – Просто как-то…неожиданно. И что дальше?
- Как что? Нажми на кнопку, получишь результат, - подмигиваю я. И, отвечая на невысказанный вопрос, висящий в воздухе, добавляю:
- Ну конечно, я слышал эту песню. Более того, я вообще люблю группу «Технология». Все, не делай таких больших глаз, а то они у тебя лопнут. Лучше нажимай на «Play». Там ответы на все твои вопросы.
Как зачарованная, она медленно тянется к кнопке. Ей немного страшно, но она все же вдавливает черную клавишу со значком треугольника…

«…Да…здравия желаю… Да ну что вы, я же вижу – человек или при исполнении, или недавно только форму на гражданское сменил. Из десантников, небось?...Да не удивляйтесь так, у меня на вашего брата глаз наметанный. Сам воевал.
…Очень приятно. Николай Иваныч Лемехов, за кладбищем местным присматриваю. Руку подать, уж извините, только левую, других нет-с, хе-хе…а, и не спрашивайте – по глупости. Весь Афган без царапины, а тут нате-здрасте – перепил зимой крепко и заснул, руку зачем-то в сугроб сунул…да. Глупо. Ну хоть не обе, хе-хе. С тех пор вот и не пью. Разве только иногда.
Стало быть, могилку разыскиваете? Ага. Да. Конечно, конечно, это святое…что, и не виделись с тех пор? Ну да, ну да, в цинковых гробах их привозят…да уж, история. А как звали племянника вашего? Только, пожалуйста, полное ФИО и годы рождения-смерти.
…Как?! Лучников Олег Алексеевич…Так…уф-ф, дайте водички глотну. А год рождения не семьдесят шестой, случаем? Стало быть, он и есть…Твою налево бога душу! Так и думал, что этим не кончится…
…А в том дело, любезный мой Геннадий Петрович, что я уже почитай пятнадцать лет в кладбищенских смотрителях, ну или в сторожах, если попросту, и ни разу со мной никакой дрянной мистики не случалось! Я, знаешь ли, атеист, ну и шкура, в смысле нервы, как у носорога. После Афгана на все эти запредельные закидоны положить с прибором, особенно если принять сверху чего-нибудь…Как чего? Ну да, ее, родимой. В смысле? О-о, а ты запасливый, Геннадий! Счас стаканы принесу, и хлебушка зажевать…тут без этого дела никак, это точно.
Ну, будем…эх-х…хорошо! В общем, этого Олега Лучникова я уже третий…нет, четвертый раз этой весной похоронил. А вот так. Сам не понимаю ни хрена.
Начиналось все так. Приносят ко мне в начале девяносто девятого года заявку с района, мол, похороны военнослужащего – пареньку двадцать три года, сирота, погиб при исполнении на Кавказе где-то… Я помню, таким матом всех этих мудаков из правительства обложил – опять мальчишки ни за шиш собачий гибнут! На хрен им та Чечня? На моем кладбище в основном старики деревенские лежат, а тут нате-здрасте… А я откуда знаю, почему именно здесь? А, подожди, знаю… У него же тут бабка какая-то живет в Калиновке, так? Ну, тебе лучше знать, что за бабка, ты ж ему родня. Может, и умерла уже…Хоронили его все равно от Минобороны. Ну да, в закрытом гробу.
Пришел поп местный, очками посверкал, бабка эта присеменила, от войск капитан какой-то, ну и солдатики, могилу копать. В десять минут схоронили: поп молитву прочитал, бабка всплакнула чуток, мы с капитаном вздрогнули раз за помин души – ну и все. Спи спокойно, боец.
А потом, ну, через пару дней, обхожу я территорию, – несознательный элемент, понимаешь, повадился кресты да оградки воровать на цветмет – так вот, иду, значит, фонариком свечу. Глядь, сидит на скамеечке у могилы паренек, жует чего-то. Если бы он не жевал, я бы мож и подумал чего нехорошего, но так уж он смачно чавкал…так только обычные люди жуют, если голодные сильно. Чего, спрашиваю, забыл здесь? Счас, говорит, отец, передохну маленько и дальше пойду. А куда пойдешь-то? Али бродяжишь? Дальше, говорит, пойду. И как загнул – про то, что путь начинается с первым криком младенца и неизвестно, заканчивается ли вообще, а у него сейчас передышка….ну как-то так, в общем, только красивее раза в три. Хорошо сказал. Пока я думал, что ответить, он поднялся, рукой помахал и ушел.
Пустяк, да. Я бы и забыл про это дело, да напомнили. На следующую же ночь обхожу снова территорию – опять у той могилы кто-то! Я туда – а это поп наш, отец Владимир, жердь очкастая: молитву читает, с кадилом, с водой святой, крест на груди здоровенный – в общем, в полном боевом. Вы чего, говорю, батюшка? Он вздрогнул, меня еле признал, и говорит: «А того, что нехорошая здесь могилка. Не полез бы кто». Я в смех – тут, говорю, только за цветметом лазают, ну или покушать. «Покушать?» - удивляется. Ну, я ему про паренька давешнего рассказал. Он аж затрясся весь. Достает газету из-под рясы: не этот ли, мол, паренек? Я смотрю – мама моя: Олег Лучников, Герой России посмертно, своим телом закрыл кого-то там от чего-то там… и фотография – тот самый жующий товарищ! Он, говорю. Ну, отец Владимир посмотрел эдак, помолчал, потом обронил: «Поздно», повернулся и ушел. Вот меня пробрало тогда-то! Весь атеизм враз притупился. Наливай еще…
…Да. Так вот. Года через полтора уже, летом, подъезжает прям сюда джип черный. Вылезает из него такой лысый старикан, с ним трое крепких ребят-охранников; то ли бандит, то ли бизнесмен, хрен их разберет. Дает мне вместо «здрасте» пачку долларов – мол, похоронить надо человечка незаметно. И еще записку дает какую-то. А в записке черным по белому: «Лучников О.А., 1976 г.р., на том же месте» Я спрашиваю – это что вообще такое? А это, говорит, пожелание человечка, которого хороним. Предсмертное. А лично вам он просил напомнить что-то про передышку.
Я им могилу показал и к себе ушел. Сами хороните. И территорию месяц не обходил. Хрен с ним, пусть хоть все поперетаскают. Себе дороже. Наливай…
А потом два раза приходила эта…рыжая. Шустрая такая девица, в глазах чертенята. Похоронить надо кое-кого, говорит. Да ты что, говорю, дочка, ночь на дворе. Кого хоронить? А она смотрит на меня эдак и улыбается: «Да вы поняли уже, кого». Дал я ей лопату, где могила объяснил. Она мне еще так поклонилась чудно, в пояс…Но это в первый раз. Во второй, весной прошлой, мы вообще, по-моему, не разговаривали. Только «спасибо» от нее и услышал, когда лопату возвращала. Не знаю уж, был ли с ней кто, на чем приезжала…веришь, и знать не хочу.
В общем, не все ладно с твоим племяшом. То ли жив он, то ли мертв, то ли ни то ни се. Я бы тебе советовал к отцу Владимиру сходить, он его при жизни знал. Он в этих делах получше меня разбирается.
Ну, давай по последней, что ли…»

Я выключаю запись, чтобы сделать пару пояснений, но нетерпеливая ведьма меня, естественно, опережает.
- А почему на записи слышен только его голос, а твой нет?
- Потому что мой голос раздавался только у него в голове. Там, среди людей, я – всего лишь наваждение, фата-моргана. К сожалению, я уже слишком стар. От былого могущества почти ничего не осталось, и я доживаю отпущенное мне время здесь, на границе сна и выдумки. Будь я в полной силе, мы встретились бы наяву, а не на дальних задворках твоих снов. Если раньше, как сказал один мой новый знакомый, я был чем-то средним между миражом и ангелом, то теперь…Теперь мне стоило немалого труда таскать с собой этот чертов диктофон.
- А почему он принял тебя за военного?
- И моя внешность, и «водка», которой я его угощал, существовали исключительно в его воображении. Для всех опрошенных - ну, почти для всех - я был прежде всего тем, кому он охотно рассказал бы все…а там его сознание уже само домысливало детали.
- Понятно. И кто стал следующей жертвой?
- Нажимай – услышишь, - киваю я на диктофон.

«Ну, здрав будь, сын мой. Давненько ваш брат ко мне не захаживал. Уже лет пятнадцать живых кэгэбэшников не видел… Мертвых? Приходилось. Год назад полковника Перова отпевал, слышал про такого? Известный был человек в свое время. Эх, молодо-зелено! Я с органами сотрудничал, еще когда тебя на свете-то не было.
Так чем обязан, собственно? Опять государству исповедальные тайны понадобились? Дырку вам от бублика, а не капитана Шарапова. Не те времена…
…Так. Лучников. Все понятно. Отдел «С», вероятно? Знаю, все равно не ответишь. Но это, пожалуй, даже хорошо, что вы им заинтересовались. Пора бы его приструнить, да, пора…
…Что о нем рассказывать…Кира Булычева читал? Был такой у него цикл рассказов – «Девочка, с которой ничего не случится». Так вот Олежка Лучников был с точностью до наоборот – мальчик, с которым могло случиться абсолютно все. Наверное, самое известное ты знаешь, раз занимаешься этим вопросом: про царский клад и Веру Нетребко. Знаешь ведь? Ну вот. Клад его опекуны, по моим сведениям, весь куда-то спустили, а Вера Сергеевна через месяц вернулась в Москву, сниматься в очередном фильме, и всем говорила, что на нее нашло помрачение рассудка. Слава Богу, тогда не было желтой прессы.
Но случалось с ним еще много всякого и по мелочам. Смертность вокруг этого парня стояла дикая. Не человек, а средоточие порчи какое-то. Ну, про родителей его ты тоже, я полагаю, знаешь – нелепей смерти я не встречал. Все друзья-приятели его вечно то горели, то тонули, то просто руки-ноги ломали, если повезет. Пожары, наводнения и прочие стихийные бедствия как из ведра сыпались. Аккурат после триумфального визита Веры Сергеевны к Олегу, в Калиновке смерчем порушило три дома. Смерч в Калиновке – это как водопад в Сахаре. В смысле, та же вероятность.
А сам он вечно куда-то влипал. То его браконьеры зачем-то похитят, а он их непонятным образом убедит в милицию сдаться. То в доме их пожар приключится, два часа все его тушат и не могут погасить, а потом выясняется, что абсолютно ничего не сгорело… То он медвежонка притащит неведомо откуда – а медведей здесь сроду не водилось…
Но это все больше в детстве. Как он подрос, странные истории вокруг него все больше недобрую окраску приобретать стали. Как-то его отчим по пьяному делу побил…да. А потом пошел в сортир, прости Господи, покурил и карманным ножиком вены себе вскрыл. Или лучшему другу Олежки, Вальке Мохову, отец мопед купил, так на него, вдумайся только – на окраине села! – летом! – напала стая волков, искусала до полусмерти, и, мало того, изгрызла все шины на мопеде. Вот-вот, невероятно. Однако было ж. Валька на всю жизнь инвалидом остался, лицо ему искусали страшно… Сейчас где-то в Москве, но можешь к старикам его зайти, живы еще.
В общем, пошла про Олега дурная слава. Стал он в деревне натуральным парией – знаешь, кто такие парии? Похвально, похвально, я был худшего мнения о подготовке нынешних кадров. Отверженным, да. Подходить боялись, не то что поговорить. Да и сам он от такого отношения добрее не стал. Зыркал что твой зверь затравленный.
Пытался я с ним поговорить, к Господу обратить, душу утешить – бесполезно. Как в раковину, в молчание свое закроется, глаза только изредка поднимет – темные, пронизывающие – будто рентгеном просветит. Аж мороз по коже. Тогда я в первый раз и подумал: уж не Снизу ли направляют паренька…
Когда его в армию забирали, в деревне, натурально, едва не праздник был. Радовались. Пусть он, мол, на врагов своим дурным глазом смотрит, а не на соседей. Тогда как раз Чеченская кампания в разгаре была. Да… Отслужил Олежка свои два года и на контракт остался. В Калиновку только в отпуск несколько раз приезжал; к тому времени Марина Ивановна, мачеха его, совсем состарилась. Они ж и так не молоды были, когда он им достался, так сказать. Сейчас где? Да умерла уже несколько лет как. Олега схоронила и сама отошла. Погоди, дойду еще до его смерти.
Так вот, каждый раз, что Олег приезжал, он мне все меньше нравился, скажем так. Служил он в разведроте, насколько я знаю, людей убил, прости Господи, не счесть. Ну, ты его послужной список получше моего, наверное, знаешь. Да… Походка мягкая, бесшумная, мышцами оброс, а глаза все тот же рентген, только туда еще кровавого такого туману подпустили… Это был человек, явно готовый убивать в любую секунду. Причем не так уж важно, кого.
И вот проходит он своей кошачьей походкой по улице мимо меня – а лето было, жарко, он до пояса раздет; и вижу я, что татуировок и шрамов на груди у него немало, а вот серебряного крестика, что еще я ему вешал в пятилетнем возрасте, когда крестил – нету. Снимаю с себя крестик, говорю: «Возьми, сын мой, поможет и от пули убережет, коли в Господа веруешь». Он задумчиво так взял крестик с цепочкой, сжал в кулаке, а потом говорит – нет, мол, не верую я в Господа. Разжимает кулак – а оттуда только пепел сыплется. Усмехнулся он и дальше пошел. Я постоял-постоял да и тоже двинулся своей дорогой. Всю жизнь, думаю, столько слышал да сам рассказывал о Нижних – ну вот и встретились.
А потом убили его. Геройски погиб Олежка, прикрыл товарищей, на гранату своим телом бросился. Хоронили в закрытом гробу, здесь, на кладбище местном. Потом мне Николай Иваныч, сторож наш кладбищенский, обмолвился, что на третий день после похорон видел Олега у собственной могилы – сидел, мол, жевал чего-то. Ну, Николай Иванычу могло и помститься по пьяному делу, или, как это сейчас говорят, «поглючиться» - да только видел его не он один, так что я склонен ему верить. И боюсь даже предполагать, что там этот Лазарь жевал…
В общем, подводя итог. Тот, кого ты ищещь, уже вовсе не бравый десантник, Герой России и прочая. Это, скорее всего, даже и не человек уже. Кто? Ну, явно не зомби гаитянский, но направление примерно то же. Знаешь, кем колдуны после смерти становятся? Да, упырями. Я смотрю, вас там неплохо готовят, в отделе «С»…
Ладно, к делу. По всей сверхъестественной тематике тебе лучше всего поможет Женя Петухов. Он из настоящих знатоков, не то что все эти шарлатаны газетные. Нет, какой фантаст, что ты. Евгений Альбертович Петухов, в Светлогорске живет, это недалеко отсюда. Если кто и слышал про Лучникова в этом районе России, так это он. Адреса в Светлогорске я его не знаю, да и не нужно – он каждый вечер сидит в кафе «Старый Город», пиво пьет. Узнаешь сразу – седая шевелюра, на щеке шрам, глаза синие…ну, да не мне тебя учить. Найдешь – скажешь «от Володи Бондаря». Мы дружили когда-то.
…Все? Ну, тогда всего наилучшего. Удачи в незримом бою».

Выключаю запись. Рыжая ведьма заливисто хохочет. Даже, я бы сказал, ржет, как обкурившийся пони. Веник отставил стакан с джином и с интересом на нее смотрит. Да, давненько здесь так не смеялись.
- Лучник…упырь и зомби…у…у-у…усраться можно! – всхлипывает, наконец, она и снова заходится. М-да, похоже, это надо просто переждать.
А народу, кстати, прибыло. Постепенно подтягиваются вечерние посетители. К двум дохлым студентам добавился третий – бледный как полотно и без левой руки. Видимо, от потери крови умер. В одном углу засел одинокий йети, хлещущий кумыс, в другом – вдрызг бухая компания из безголового скелета в одних сапогах, кого-то крылатого без особых примет и белого медведя в казацких шароварах. Медведь упрямо порывается что-то сбацать на титанических размеров губной гармошке, а прочие его всячески отвлекают. Видимо, играет совсем худо.
В общем, все как всегда. «Взрослый Еж» - славное местечко для таких же бесплотных маргиналов, как я сам: плохо сочиненные выдумки, мертвецы, не пожелавшие уйти на Ту Сторону, выдохшиеся божества и скисшие литературные герои. Ну, еще иногда люди, заблудившиеся в снах. Или не заблудившиеся, а - приглашенные…
- Хватит ржать, - строго говорю я Лисе. – Весь свой дом перебудишь. А там, глядишь, и тебя растолкают.
- Не, я одна живу, - вытирая слезы, отвечает она. – А что, разве наяву я тоже смеюсь?
- Ясен пень, - подтверждаю я. Как же забавно наблюдать ее удивление, когда я демонстрирую знакомство с современной жизнью! По ее-то понятиям, у меня должна быть синяя кожа, третий глаз во лбу и явно больше, чем две руки. И речь, перемежаемая цитатами из «Рамаяны» через слово. Ну что современная девушка может еще знать о Древней Индии? Разве что слоновью голову бога Ганеши.
А я все что-то слишком на человека смахиваю. Эдакого парня из соседнего двора. Как будто мне и не две с половиной тысячи лет.
На самом деле, я просто для нее стараюсь.
- Ну что, слушаем дальше? – очухивается наконец от «ясного пня» в моем исполнении Лиса.
Что ж, дальше так дальше.
- Кто у тебя там на очереди?
- Друг детства, покусанный волками.
Ее лицо искажает легкая гримаса – не то жалость, не то злость.
- Мохов…
- Он самый, - киваю я и нажимаю кнопку.

«…- Проходите, проходите, профессор…сюда…да…здесь ручка, извольте, я открою. Так, господа, освободите, пожалуйста, ординаторскую! Вера Ивановна! Будьте добры, приведите из пятой палаты Мохова. Не делали ему еще утренних?...Ну и прекрасно… Я вас оставлю наедине, профессор. Если что, постучите в перегородку. В принципе, Валя не агрессивен, но, как говорится, на всякий пожарный… Ага, вот и он. Все, удачной работы, коллега…»
Долгая, тягучая пауза. Слышно, как шуршит пленка.
«… - Олег…как…ты же мертвый…ведь я… Прости меня! Господи, что за глупости я несу... Ведь ты живой, здесь, стоишь передо мной! Ведь ты живой? Я знаю, у тебя хватит пороху выжить после пули в затылок. Хотя…мне здесь колют такую дрянь, от нее ужасно мутится в голове. Может, ты мой глюк, порождение воспаленной совести? Нет? Тогда – призрак? Тоже вряд ли. Не убедил бы призрак всех этих белохалатников привести меня из палаты, да еще и целую комнату освободить. Смеешься? Это хорошо. Мертвые не смеются.
Значит, ты все-таки жив. Жив, чертяка! Хотя я видел, как пуля разнесла тебе голову, словно переспелый арбуз, если по нему палкой… А ты даже без головы смог перевести свою чертову стрелку, верно? Ты представить себе не можешь, как я рад!
…Я? Да, это я стрелял. Я тебя убил. Я тебя предал. Я… Моя самая черная и глубокая подлость в жизни; как думаешь, из-за чего меня сюда запихнули? Мне колют всякую дрянь, конечно, но я хотя бы могу спать ночью. А теперь, наверное, будет все в порядке, ведь ты же жив? Жив? Господи, как я надеюсь, что это не глюки…
…Лицо? Все в порядке с лицом. Первую неделю после твоей смерти я все ждал, что вернутся шрамы, что нога перестанет сгибаться…как в сказках: умер волшебник – кончаются чудеса. Я этого заслуживал. Я этого даже хотел, черт дери. Ружье в грудь – и в путь-дорогу. В небытие. Или в ад. Но нет – лицо осталось прежним, красивым, и тело слушалось, и деньги в банке никуда не делись, и никакая дрянная милиция мной даже не заинтересовалась! Только Лиса куда-то уехала…
…Господи, ведь ты все мне дал, все, чего я хотел! Сначала отнял, а потом вернул с процентами. Перевел стрелку, и баста. Был счастливый пацан – стал урод-инвалид. Был урод – стал красавец-миллионер. Правда, между этими двумя «был» прошло почти пятнадцать лет! Чертова уйма времени, между прочим. Пятнадцать лет унижений, нищеты, голода и страха... Ежеутренний кошмар в зеркале, ежедневное жалостливое презрение на работе, ежевечернее одиночество…вечное одиночество. Жиденькая инвалидская пенсия. Знаешь, почему я тогда не думал о самоубийстве? Потому что мечтал когда-нибудь приставить тебе ствол к затылку и нажать курок. В конечном итоге, так оно и случилось. Может, я кое-чему у тебя научился, хе-хе?
А потом ты пришел в мою жизнь обратно. Сам нашел меня в моей нищенской конуре. Я бы удавил тебя на пороге, не дав сказать и слова, но с тобой пришла самая прекрасная девушка из всех, что я видел. И в ее глазах причинить тебе вред было преступлением… Я споткнулся об ее взгляд и упустил момент. И ты заговорил. Я помню каждое слово. У меня отличная память…
А уже потом, вечером, ты сидел на кухне и переводил мои стрелки. Я лежал на зассаном матрасе в холодной комнате, пытаясь уснуть – нужно было спать, так тебе было легче работать – а Лиса сидела рядом и гладила меня по изуродованной щеке. Жалела. Но – не презирала. Это было счастье. И я уснул. Помнишь?
Утром у меня было новое лицо. Следующим – отлично работающий коленный сустав. Через три дня – миллионный счет в банке на Сейшелах, «Лексус» и новая квартира. А всего-то на нашей улице обрушились два заброшенных дома и прорвало водопровод. И все. Без жертв. Ты многому научился за эти пятнадцать лет.
И я снова стал твоим лучшим другом. Да что там – я нарисовал с тебя икону и повесил в красном углу души. Ты для меня в то время был не человеком, а Перстом Божьим, единственным, кто может хоть что-то изменить хоть в чем-то. Я с тобой не дружил – я поклонялся. Ходил за тобой, как привязанный, и чувствовал себя апостолом возле Христа. Я стал твоим диктофоном, записной книжкой, кинокамерой. Как это? Просто. Я помню все, что ты сказал и сделал. Вообще все.
Помнишь, ты объяснял мне про стрелки – в прихожей у Арсения, с бутылкой вермута в руках? Ты сказал: «Да какая магия, Валь. Как тут объяснишь... Представь, что человек – это поезд. Он себе едет по рельсам-шпалам всяким – короче, по железнодорожным путям. Эти пути – его жизнь, его реальность, нынешний вариант развития событий. Но путей-то – этих самых вариантов – множество! И все они параллельные. Так что все, что я делаю – только перевожу стрелки на этих путях. Ехал по одному, поехал по другому. И никакой магии…»
А помнишь, ты весной потушил горящий лес на Глухом озере и был такой довольный, словно приз выиграл? Я все не мог понять, почему. А ты сказал мне: «На каждое действие есть противодействие. Компенсация. Бездумно переводя стрелки, можно сорвать весь график движения. Поэтому, чтобы сбылся один вариант, нужно воплотить и противоположный. Создал – должен и разрушить. Дал жизнь, дай и смерть. А моя задача сейчас – научиться максимально безопасно воплощать эту самую «компенсацию». Сейчас я сделал это красиво – потушил пожар, а взамен нагрел воду в озере. Айда купаться!»
Все помню. Отчетливо. Беда моя – слишком хорошая память. Она меня и погубила, наверное. Слишком хорошо я помнил те пятнадцать лет нищеты, уродства и желания тебя убить. Слишком хорошо запомнил глаза Лисы тогда, на день святого Валентина – ее холодные глаза, мои дурацкие цветы и дурацкие признания… Она уже тогда знала, что я – дерьмо. Что не умею пить и храню дома ружье…
Ответь на вопрос, который мучает меня с того самого дня – как ты, боевой офицер, в сотне передряг побывавший – и не услышал меня, пьяного идиота, взводящего курки чуть ли не у тебя над ухом? Ты, легко перекраивающий реальность – почему ты не остановил меня? Почему?!
…Нет. Не уходи. Куда ты? Олег! Не уходи!... »

- Давай следующую, - ровно говорит Лиса, когда я щелкаю кнопкой. Отчетливо заметно, что останавливаться на личности Мохова ей неприятно. Что ж, понимаю.
Помещение «Ежа» заполнено самым невообразимым народом. Давненько столько не набивалось. Даже за наш столик, над которым недвусмысленно написано «Пожизненно зарезервировано для господина Гана Дхарвы», пытаются влезть какие-то наглецы. Впрочем, хватает одного взгляда Лисы, чтобы непрошенных гостей словно ветром сдувало. Взгляд настоящего живого человека (пусть спящего) для всей этой призрачной братии – что доской по уху.
Где-то за спиной людоедским басом взревывают: «Кто бездарность?! Я бездарность?!» Что-то из посуды падает на пол, визжат какие-то девицы. Так. Время наводить порядок.
- Я прошу вас успокоиться, - слышен мягкий голос Веника. – Иначе я вынужден буду принять меры.
Бас в ответ ревет что-то нецензурное, скандал разгорается. Ой, зря они так с Веником…
- Давай уже дальше, - говорит Лиса, отбирая у меня диктофон. – А то я скоро уже того. Ты же понимаешь.
Видимо, лицо мое понимания не отражает, поэтому она все-таки снисходит до объяснений:
- Будильник.
За моей спиной вдруг наступает мертвая тишина. Глаза рыжей ведьмы делаются совсем уж огромными, словно в японских мультиках-аниме; в них удивление пополам с ужасом.
- Он их…он их…
- Да, - флегматично говорю я. – Он их. Будешь здесь еще – никогда не груби Венику.
Отбираю у нее диктофон обратно и решительно щелкаю клавишей.

«…Так. Вот это да… Ну что ж, здравствуй, кто бы ты ни был. Садись, если можешь…можешь? Ну и отлично. А то я был вполне готов к тому, что ты пройдешь сквозь стул. Еще и диктофон у тебя, великий Митра! В первый раз в жизни вижу призрака с диктофоном…хм…причем со вполне себе материальным диктофоном. Забавно…
…Итак, чем обязан? Полагаю, меня ты знаешь, раз пришел сюда…нет? Евгений Альбертович Петухов, парапсихолог. Хотелось бы узнать и твое имя, призрак.
…Вот оно как… Гандхарва…красивое слово. Древняя Индия? Да, припоминаю…гандхарва – это что-то среднее между миражом и ангелом, верно? Сколько же тебе лет, гандхарва?...И зачем тебе я?
…Стало быть, ты ищешь Лучникова. Вернее, это одна девушка ищет его с твоей помощью, но ищешь все равно ты. Что ж, зная Олега, я даже не удивляюсь. Эта самая девушка – не Лиса, случаем? Я так и думал. Да, немного знакомы. Виделись как-то…видишь шрам на щеке? В тот раз мы были по разные стороны. Да и вообще, круг узок, все свои, а в России не так уж много по-настоящему одаренных людей. А она из таких, этого не отнимешь. Найти древнего духа, уговорить снова появиться в мире…тут парой зазубренных заклинаний не обойтись.
Можно сказать, что я знаю, где он. Возможно, я последний, кто его видел, но тут, как тебе сказать, такое дело... Ты знаешь вообще, кого ищешь?... Косвенные сведения, понятно.
Как тебе объяснить…Возможно, именно ты-то, гандхарва, и поймешь меня лучше всех. Олег – это сила. Не тот, кто использует силу, не тот, кто берет силу откуда-то, не тот, кто охотится за силой – нет. Он – это Сила. Находиться в его обществе и сохранить свой личный мир в целости практически невозможно. Одним своим присутствием он рушит любые вероятности, причинно-следственные связи и логические цепочки, не говоря уже о заклинаниях. Олег гнет реальность об колено с такой легкостью, что становится жутко. Это не имеет отношения к магии, сверхчувственному восприятию или путям Сиддхи. Это просто человек, который рожден, чтобы изменять мир НАПРЯМУЮ.
Ты ведь знаешь, что случилось с его родителями? Олегу было года четыре, когда он узнал, что люди могут умирать. Исчезать насовсем. Он увидел, как хоронят на местном кладбище его дедушку; ему объяснили, что дедушка больше никогда не вернется, и что это со всеми людьми происходит. «Я так не хочу» - сказал испуганный маленький мальчик, и на следующий день его родителей укусила гремучая змея, сбежавшая из зоопарка в Москве месяц назад. Они умерли, а Олег стал избирательно бессмертным – в том смысле избирательно, что для того, чтобы воскреснуть, его надо похоронить на этом самом кладбище. Он еще не умел толком контролировать свои «стрелки», как он их называл.
Историю его ты уже более-менее представляешь. А по поводу нашей с ним встречи… Он сам меня нашел. Видишь ли, я не зря торчу в этом Богом забытом городишке. Почему именно, я сам долго не мог сформулировать, а Олег сразу сказал. «Здесь у вас какая-то аномальная зона, в этом вашем Светлогорске» - это его первая фраза, когда мы увиделись. «Здесь чертовски легко удается любое изменение реальности. Все стрелки смазаны и аж блестят. Кажется, проклятия и благословения тут сбываются, едва произнесший их закроет рот». Насчет проклятий он прав, а вот благословлять тут сроду никто никого не пытался. Нехорошее тут место…ну да ладно, это мои личные проблемы.
В общем, Олег приехал сюда, чтобы осуществить какой-то эксперимент. Как бишь это он замысловато выразился: «Переводить стрелки я научился. Теперь стоит найти тех, кто составляет расписание». Две недели что-то невероятное творил на окраине города – я отсюда чувствовал мощь Сдвигов, что он там воротил. Потом явился сюда, слегка растерянный, но довольный. «Я ухожу» - заявил с ходу. «Штроили мы штроили и наконец поштроили. Получилась, вы не поверите, дверь. Куда, зачем – непонятно, но страшно интересно. Так что…Меня, скорее всего, будет искать одна рыжая девица…передайте, что вернусь обязательно. Обещаю». С тех пор я его не видел. Кстати, хорошо, что явился ты, гандхарва, а не «рыжая девица», про которую он говорил, иначе без доброй драчки не обошлось бы. Олег как-то не сообразил, что мы с ней на ножах. А может, и не знал вовсе.
На этом закончим, пожалуй. Можешь выключать машинку».

Слушаюсь петуховского совета и выключаю запись. Лиса внимательно на меня смотрит, а потом перегибается через столик, целует в щеку и тихонько выдыхает: «Спасибо…». Да, Петухов был прав – она действительно талантливая ведьма. Я ни словом не обмолвился еще о том, что было после того, как я выключил запись тогда, в кафе «Старый Город», а она уже все поняла.
Лиса вдруг резко вздрагивает и начинает тускнеть – другого слова не подберешь; как изображение в телевизоре, когда убавляешь яркость. Видимо, это и есть пресловутый будильник, если смотреть с этой стороны. Отвожу взгляд, наблюдаю, как проворные официанты затирают швабрами огромное кровавое пятно – результат плохого поведения отдельных посетителей. Оставшийся народ шумит очень сдержанно, то и дело опасливо поглядывая в сторону мирно дремлющего на стойке Веника. Что ж, их можно понять.
Когда я перевожу взгляд обратно, Лисы уже нет. Она сейчас, наверное, лежит с открытыми глазами в своей постели – там, в реальном мире. А я встаю из-за столика и пробираюсь между разношерстными посетителями к самому темному углу заведения. Там стоит то, что мне сейчас необходимо.
Музыкальный автомат. Естественно, в «Еже» не может быть обычного автомата – так что он, сами понимаете, необычной. Во-первых, работает с полпинка. То есть, надо замахнуться на него ногой, чтобы он заработал. Милая шутка, да. А во-вторых, и это гораздо важней, он играет именно ту музыку, которая тебе сейчас необходима. Не ты хочешь послушать, не тебе нравится – а именно «необходима». Это совсем разные вещи.
Замахиваюсь ногой, и из динамика сразу же звенит гитара и тамтам. Это что еще за песенка такая? Но когда вступает голос одновременно с электрогитарой, все становится ясно. Это «Сплин», песня «Мама миа»:
О мама миа, тебя
Искал какой-то матрос
Он был неделю не выбрит, он был оборван и бос
Он перебил всю посуду, он искал тебя, мама миа…
…Когда я выключил диктофон, Евгений Альбертович улыбнулся, потрогал шрам на щеке и рассказал мне, как работает механизм воскрешения на кладбище в Калиновке. Система оказалась похожа на «сэйв-лоад» в компьютерных играх. В могиле должен быть труп, а связанная с трупом душа на третий день обрастет новой плотью, скопированной с последнего «воспоминания мира», как он выразился, об Олеге. Потом он подмигнул, допил пиво и ушел.
Что ж, расчет был прост и, на его взгляд, безошибочен. Это ведь простейшая для меня комбинация – привязаться к любому трупу, убедить смотрителя похоронить его в могиле Олега, и через три дня получить почти бессмертное тело, наделенное невероятными возможностями… Получить все. Даже тебя, моя рыжая девочка.
О мама миа, теперь
Я сам такой же матрос
Я неделю не выбрит, я оборван и бос
Я перебью всю посуду, я найду тебя, мама миа…
Но я здесь. Здесь, в «Еже», смотрю на толпу веселящихся призраков. А Лиса - там, наверху - чистит зубы и варит кофе в джезве. Как там этот несчастный Мохов говорил: «Я споткнулся об ее взгляд и упустил момент»…Правда, я не спотыкался. Жалею о чем-то? Нет.
- А мог ведь и двинуть от нас насовсем, а, старина? – говорит мне Веник. Конечно, он в курсе. В нашем кафе от него не может быть секретов.
- Да ладно, - ухмыляюсь я. – Где бы у меня еще был пожизненно зарезервированный столик?
- Действительно, - соглашается он, добывая из-под плаща бутылку джина. – Плеснуть?
- Давай, - говорю я. – Кажется, не помешает.
>