[Sera]

Мережук Роман, 355 страниц на данный момент.
Нет, не с него - в момент написания я не смотрела "Человека - паука".
Далее большой отрывок. Хотела разделить на две чести, но стало жалко - всё подчинено одной мысли.

Скрытый текст - окончание 2 главы:

Я молчала.
- Мы с Мысловым поговорили и пришли к выводу, что открывать серию должна убойная статья, то есть интервью из психушки. Это будет совершенно невероятный материал, я так напишу - все сдохнут от зависти.
- Если все сдохнут, вторую статью можно будет не писать,- сухо ответила я.
Хорошее настроение, равно как и радость, исчезли без следа, и осталось одно пустое раздражение. Я быстрыми, порывистыми движениями налила чай и поставила перед Максом, а сама продолжала думать. Из всех вариантов, предложенных Максом накануне, статья о сумасшедшем казалась мне наименее привлекательной, и в будущем я планировала отговорить напарника от её осуществления. Одно слово "психушка" вызывало негативные чувства. Психушка забрала у меня отца, деда и ещё неизвестно сколько родных, и я даже думать о ней не хотела, не то, что переступать порог.
- Ты чем - то недовольна?
- Мне кажется, это не самая удачная мысль,- выдавила я после паузы.
- Почему?- удивился Макс.
Я пожала плечами. Что мне нужно было ответить? Что во мне живёт вложенный в детстве страх перед подобными заведениями? Что я боюсь войти в одну из дверей и остаться внутри навсегда? Что я УЖЕ почти осталась?..
- Ты что-нибудь слышал об Антоне? Когда его будут хоронить?- спросила я невпопад.
- Не знаю, я не интересовался. Итак, почему это не кажется тебе удачной идеей?
- Просто... ладно, забудь, идея отличная.
- Нет, ответь,- настаивал Макс.
- Мне кажется, что... что я не справлюсь. Я немного боюсь людей, которые могут содержаться в клинике. Я смотрела фильм "Жесть", когда там сбежал псих, и помню, чем всё закончилось.
- Чем?
- Ничем хорошим.
Макс улыбнулся и посмотрел на меня, как на капризного ребёнка. Возможно, в его понимании я и была ребёнком.
- Не бойся, варят ли мы попадём из-за этой статьи в неприятный переплёт. Это просто художественный вымысел, в реальности опасные психи сбегают крайне редко. А если сбегают, их очень быстро ловят
- Спасибо, утешил.
Через полчаса мы вышли из дома и сели в серебристую "Тайоту" Макса. До посёлка Ремисово было около двух часов езды.

Клиника занимала просторное здание на окраине посёлка. Со всех сторон её окружал высокий забор, а на территории располагался больничный парк, больше похожий на лес: ни единой дорожки, деревья росли там, где им было удобно. Я заметила, что в саду преобладали липы, рябины и вишни, но чуть дальше было несколько старых узловатых яблонь, а напротив входа высились могучие каштаны. День был солнечным, блики танцевали на золотых и красных листьях и казались карнавальными огнями.
Само здание было старым. Фасад, обрамлённый двумя толстыми колоннами, украшенными чудесной резьбой, к центральной двери вела широкая лестница, и если бы не решётки на окнах, на первый взгляд не получилось бы определить, что попал на территорию больницы. Возле двери располагалась табличка, оповещающая всех, кто умеет читать, что перед ними "Муниципальноё учреждение здравоохранения. Психоневрологическая клиника им. профессора Соловьёва".
Я замерла перед добротной металлической дверью, тупо глядя на вывеску, и не представляла, что сможет заставить меня перешагнуть порог. Если только чудо.
Порыв холодного ветра качнул деревья и обрушил на нас листопад.
Макс позвонил в дверь.
Я поёжилась и встала чуть подальше. Всюду вокруг витал запах болезни. Я не смогу объяснить это подробно, чтоб понять, его нужно почувствовать. Запах пропитал всё вокруг, даже деревья - и те перестали пахнуть сами собой и превратились в разносчиков больничной ауры. Там, за дверью, жила боль, я точно это знала. Боль людей, потерявших себя, тех, кто навсегда был закован в цепи безумия.
Шизофрения - это не болезнь. Это образ жизни.
Я отступила от двери. Эта больница ждала, словно была уверена, что я рано или поздно приду, и вот я стояла на пороге, и она уже тянула ко мне свои алчущие лапы, чтоб больше не выпустить. А внутри ждало ещё что - то. Я не могла знать, что именно - это был сюрприз, специально приготовленный к моему появлению. Но чувствовала, что ничем хорошим он не обернётся.
Дверь беззвучно открылась, и на пороге появилась полная медсестра средних лет в аккуратном белом халате. Она не улыбнулась и ничего не сказала, просто смотрела на нас, и от этого у меня по спине побежали мурашки.
- Журнал "Мир вокруг нас",- Макс показал журналистское удостоверение.- Мы договаривались о встрече с вашим главврачом Сергеем Павловичем Донским.
- Проходите.- Медсестра отошла в сторону.
На меня пахнуло теплом, и я машинально шарахнулась в сторону. Это была не просто дверь, в которую можно, когда угодно, войти и, когда удобно, выйти. Это была настоящая пасть, как у акулы, и мы - доверчивые рыбки - сами вплывали в её утробу. Ловушку для дурака.
Макс повернулся, как бы приглашая меня войти первой. Я не пошевелилась. Тогда он сделал жест рукой, но и после него я осталась неподвижна. Я готова была простоять у двери столько, сколько может потребоваться, только бы не входить внутрь.
- Вы идёте?- недовольно спросила медсестра.- Холодно же.
- Уже идём.
Макс не стал тратить времени на слова, просто взял меня за локоть и втащил внутрь. Я думала, что закричу, однако удержалась. За моей спиной хлопнула дверь, и внутри у меня всё оборвалось. Ловушка захлопнулась.
На какой - то миг стало так страшно, что я едва удержалась на ногах. В этот момент Макс повернулся ко мне и нахмурился.
- Тебе плохо?
- Да. Нет. Не знаю...
- Ты побледнела.
- Правда?
Я провела пальцами по щеке, словно на ощупь могла определить цвет собственной кожи.
- Если тебе так плохо, то...
- Нет, всё в порядке.
Выдавив из себя слабую улыбку, я его немного успокоила, хотя время от времени Макс всё равно посматривал на меня. Но делал он это зря, теперь у меня всё равно не было иного выхода, кроме как идти вперёд.
Мы поднялись по широкой лестнице на второй этаж и вскоре остановились у двери в кабинет главного врача. Медсестра сообщила о нашем приходе, в ответ раздался сочный баритон:
- Пусть проходят.
Ещё три секунды спустя я обнаружила себя в кабинете. Ничем особенным этот кабинет не отличался от всех прочих виденных мной кабинетов: небольшой, с письменным столом, шкафом с папками и историями болезни, компьютер, документы, несколько телефонов, в углу - аппарат с чистой питьевой водой "Демидовская". В общем, обычное место обитания человека, который должен следить за большим хозяйством, роль которого в данном случае выполняла больница.
Пока Макс раскланивался в приветствии и представлялся, я молча стояла рядом. Потом сделала несколько фотографий врача, хотя и не знала, смогут ли они пригодиться. Быстро поняла, что чем больше буду работать, тем меньше времени останется на раздумья.
- Что конкретно вас интересует?- спросил Донской, когда Макс обрисовал ему цель нашего визита.- Чего вы хотите добиться в конечном результате?
- Нам нужен человек с как можно более необычным взглядом на мир и на себя самого. По большей части, нам подошёл бы любой больной, но раз мы взялись за это дело, то надо показать нечто действительно необычное. При этом желательно, чтоб человек был контактен и сам рассказал нам, что и как понимает. Это очень важно. К тому же, мне хотелось бы, чтоб он не был буйным и не попытался задушить меня после первого же вопроса.
- В общении с моими пациентами я не могу вам ничего гарантировать, так что о беседе наедине не может быть речи,- сказал доктор Донской.- Но в остальном... думаю, у меня есть несколько кандидатур на главную роль в вашей статье, и теперь нужно лишь узнать, согласятся ли они на это.
- Разумеется,- кивнул Макс.
Вместе мы вышли в коридор и двинулись мимо дверей палат, наполовину забранных решётками, чтоб можно было наблюдать за больными. Я не хотела, но всё же смотрела внутрь, и всякий раз, столкнувшись взглядом с одним из людей в палатах, меня пробивал ледяной озноб. Их взгляды были осмысленными и в то же время казалось, что сейчас они находятся далеко - далеко, в тех местах, где нам никогда не побывать. Теперь мне уже почти не было страшно, но ощущение, что меня тут ждали, всё не проходило. Что - то притаилось за углом, готовое схватить меня, как только представиться момент, и я старалась держаться поближе к Максу, хоть и не очень верила, что он сможет помочь.
В одной из палат находилась старуха. Возможно, она не была так стара, но лохматые длинные волосы с густой проседью, что неопрятными верёвками падали на спину и плечи, серое угрюмое лицо и старая пижама, открывающая тонкие руки и костлявые ключицы, прибавляли ей лет. Когда мы проходили мимо, она подошла к решётке и вжалась в неё лицом так, что большие карие глаза сделались раскосыми, а потом протянула руку и проговорила:
- У меня в кровати змеи. Почему никто не хочет убрать из моей кровати змей? Они кусают меня во сне. Они меня очень больно кусают.
- Мы об этом позаботимся,- сказал Донской, не повернувшись.
- Я вам говорю: уберите змей. Они меня кусают. Они расползутся и будут всех кусать, и мы все умрём. Зачем вы хотите, чтоб все умерли? Верните мою газету, я буду их бить.
Мы уже почти прошли мимо, когда она посмотрела прямо на меня, и на её лице было написано такое упрямое отчаяние, что я вздрогнула и споткнулась. Она смотрела на меня своими сделавшимися раскосыми глазами, но не как смотрят обычно, а насквозь, словно видела нечто за моей спиной. Её глаза, и без того большие, стали совсем огромными.
- Тени! Тени!- Она пронзительно закричала, вскинув худые руки.- Снова тени! Змеи идут - берегитесь! Змеи уже здесь!!!
Я догнала Макса и крепко взяла его за руку. Сердце билось так тяжело, словно устало работать и собирало последние силы... Макс улыбнулся мне, подбадривая, и снова обратился к врачу с вопросом. Весь разговор он записывал на диктофон, чтоб потом спокойно прослушать.
Палата со страшной старухой осталась позади, но легче от этого не стало, даже наоборот. Вдруг стало казаться, что я перед ней виновата. Это был полный абсурд, она сошла с ума задолго до того, как я перестала писаться в пелёнки, и всё же... Да, чем дальше я отходила, тем сильнее ощущала свою вину.
Наконец, мы подошли к палате, где находился первый пациент, с которым хотел познакомить нас Донской.
Это была женщина. Молодая женщина, высокая, темноволосая, с открытым, приятным лицом, которое можно было назвать красивым, если бы не отсутствующее выражение. Женщина сидела на кровати и задумчиво (задумчиво ли?) смотрела перед собой неподвижным взглядом. Сильные руки были сложены на коленях, пальца с коротко обрезанными ногтями то сжимались в кулаки, то распрямлялись. Ноги были подвёрнуты под себя, и пижама прикрывала колени.
Она видела. Она не просто смотрела в пустоту, как можно было подумать, но действительно видела. Что – это было загадкой, но сам факт не вызывал сомнения. Она видела то, что некогда вызывало страх, но к чему она успела привыкнуть, как привыкают к неприятному запаху.
- Ирина,- негромко позвал доктор Донской.- Ирина, ты меня слышишь?
Женщина чуть заметно вздрогнула и обернулась. Её лицо, узкое, словно она долго голодала, потеряло отрешённое выражение и стало настороженным.
- Что?
- Я привёл людей, которые хотели бы поговорить с тобой.
- Правда? А зачем?
Макс сделал жест рукой, показывая, что он сам всё объяснит, и сказал:
- Здравствуйте. Мы представители журнала "Мир вокруг нас". Журнал интересуют люди, мировоззрение которых отличается от обычного. Мы хотим понять, каким вы видите окружающий мир и какого ваше к нему отношение. Для этого мы зададим несколько вопросов, на которые хотелось бы услышать ответы.
- Почему вы думаете, что я расскажу что - то новое?
- А разве нет?
Ирина задумалась.
- Я слышала крик,- сказала она.- Кто это кричал?
- Это из десятой палаты,- ответил врач.
Ирина пристально посмотрела на него, потом на Макса и только потом на меня. От её взгляда по телу побежали мурашки, потому что она видела. Бледные губы растянулись в улыбке, больше похожей на гримасу боли.
- А почему вы не спросите её? Она знает.
Мужчины повернулись ко мне, и я не нашла ничего лучшего, чем пожать плечами.
- Я вас не понимаю,- сказал Макс.- Вы поговорите с нами?
Усмехнувшись, Ирина отошла от двери.
- Зачем? Вы можете поговорить с ней, она расскажет лучше. В этом месте немногие могут видеть тени, но я хорошо вижу, что они стоят за её спиной. Спросите и посмотрите, ответит ли она вам откровенно. Ведь вы хотите этого, верно? Хотите узнать, как всё начиналось, как меняется мир, когда видишь то, чего нет? Когда тыкают пальцем и смотрят так, словно ты уже не человек? Хотите узнать, как живётся в клетке? Хотите узнать, как бывает, когда нельзя отличить ложь от правды, и то, что прежде было правдой, превращается в ложь? Вы спросите у неё, она вам скажет! Она всё знает лучше, чем я! Она не скажет вам правды, вот увидите! Никто вам не скажет правды, потому что вы всё равно ничего не поймёте! Думаете, вы умнее всех?! Спросите её! Она знает, что бывает, когда рушится мир!
Ирина кричала, а я отходила всё дальше, пока не упёрлась спиной в противоположную стену. Меня захлестнул ужас, такой сильный, что перехватило дыхание. Да, она была права: я знала, как бывает, когда нельзя отличить правду от вымысла, когда кажется то, чего нет, а то, что есть, незримо. Возможно, знала это не так хорошо, как она, не перенесла всего, что выпало на её долю и в меня никто не тыкал пальцем, называя сумасшедшей, но какой - то частью сознания я готова была её понять.
- Я не буду разговаривать с вами!- продолжала кричать Ирина.- Я знаю всё, что мне нужно, а вы просто хотите развлечься! Это не развлечение! Это не тот предмет, с которым можно поиграть и выкинуть! Это наши живые души! Уроды! Вас самих надо запереть, чтоб вы поняли! А ты...- она повернулась ко мне, испуганно прижавшейся к стене.- Ты приходи. Я буду ждать!
Хоть Ирина и кричала, в её глазах стояли слёзы, и я поняла, что всё - неправда. За криком скрывалась боль. Она была человеком, таким же, как и мы, только чуть более честным. Все безумны, все без исключения, но лишь единицы способны признать в себе это, и она оказалась в числе этих единиц. А мы пришли поглазеть на неё, как на диковинную зверушку в зоопарке. И спросить, как ей живётся в клетке и каким она видит мир из окна своей палаты? А ведь мир почти такой же, как и для всех других, только - клетчатый.
- Идём отсюда,- сказала я чужим голосом.
Макс согласно кивнул, потом, когда мы отошли на достаточное расстояние, подошёл и приобнял меня за плечи. Он казался встревоженным.
- Ты как?
- А как я должна быть после этого? Лучше не придумаешь.
- Ты её сняла?
- Нет.
Он удивился.
- Нет?
- Нет,- повторила я твёрдо.- Я не буду фотографировать людей через прутья решёток, мы не в зоопарке. И ты должен это понимать, если хочешь написать про характеры людей, а не про методы психиатрии.
Макс несколько секунд молчал и кивнул.
- Да, ты права. Надеюсь, следующий человек согласится дать нам интервью. Только я одного не понимаю: почему они все к тебе цепляются?
- Может, я им просто не нравлюсь. Кто их поймёт, этих сумасшедших.
Меня покоробило от этих слов, однако Макс ничем не показал, что эта фраза пришлась ему не по душе. Конечно, он тоже так думал: кто их поймёт, этих сумасшедших? Он просто хотел приоткрыть маленькое окошко в их мир, не подозревая, что их мир и его мир - это одно и то же место, и сделать пару сенсационных снимков, а потом снова отгородиться, вернуться к своим обычным делам. Он, должно быть, не подозревал, что это окошко надо не открыть, а прорубить в живой плоти, и что вырезав его единожды, заделать уже не получится.
По правде сказать, я в тот момент сомневалась в своей правоте, иначе бы повернулась и убежала из больницы так быстро, как позволили бы мои ноги. Но я не побежала прочь, а покорно, как овца на заклание, шла за Максом и доктором Донским к палате, где нас уже ждал следующий пациент этой клиники.
- Чем больна эта женщина?- спросила я, догнав врача.
Он повернулся ко мне и улыбнулся.
- У неё маниакально - депрессивный психоз, тяжёлая форма. Сейчас становится немного лучше, но периодически бывают обострения, и тогда Ирина становится опасна. Фактически она живёт в нашей клинике, и таких больных у нас немало. Из всей массы людей, попавших сюда, возможно, лишь один - два процента затем возвращаются к обычной жизни.
- А остальные?
- А остальные так и остаются больными. С этим ничего нельзя сделать. Никто из учёных не сможет вам ответить, почему с психикой человека могут произойти такие изменения, хотя версий выдвигается очень много, и все они разные. Мы можем изучить все стадии и все варианты болезней, мы можем создать самую подробную классификацию, и всё же причины остаются скрыты от наших глаз. Правда, есть люди, которые входят в группу риска. Это те, у кого в роду уже были случаи заболевания, но даже у них оно проявляется не всегда.
- И что, можно вот так просто взять и сойти с ума?- не унималась я.
- Мало кто попадает к нам в самом начале заболевания, но у всех это происходит по-разному. Кто - то переживает сильный стресс и лишается рассудка в считанные секунды, а кому- то для этого требуются годы. Каждый человек индивидуален, и невозможно проследить, каковы были процессы в его голове в момент начала болезни.
Я потёрла подбородок и кивнула.
- Но если все люди, как вы только что сказали, индивидуальны, разве нельзя предположить, что они вовсе не больны и это всё - проявление их индивидуальности?
Доктор засмеялся.
- Нет, не думаю. Если бы это были просто особенности, эти люди жили бы обычной жизнью и никогда не попали в место, подобное этому. Но разве нормальна мать, которая впадает в ступор, неделями лежит на кровати, не двигаясь, и не замечает плача своего ребёнка до тех пор, пока тот не умирает от голода? Разве нормален парень, который убивает свою любимую девушку, потому что так приказали голоса в его голове? Или, может быть, нормален человек, который разговаривает с людьми, которых больше никто не видит? Поверьте моему опыту, такие люди больны и нуждаются в лечении.
- Но...
- Вспомните хотя бы Ирину, с которой вы познакомились только что. Я вам кое-что объясню, чтоб вы понимали суть её заболевания. Маниакально - депрессивный психоз делится, грубо говоря, на два периода, которые сменяют друг друга: маниакальный и депрессивный. В первом случае она становится всё более деятельна, сначала это выглядит как хорошее настроение, она разговорчива, смешлива, много шутит, причём так, что у многих людей это вызывает не смех, а смущение. Практически перестаёт есть и спать. Затем всё это усугубляется, она становится раздражительна, криклива, не может усидеть на месте. Ещё через какое - то время может запросто напасть на любого человека, который покажется подозрительным и ударить его, а то и нанести тяжёлые раны. Или даже убить. Это состояние длится несколько недель, после пика она успокаивается и приходит на какое - то время почти в норму, а затем наступает вторая фаза - депрессия. Это резкий спад настроения, замедление мышления вплоть до потери всех интересов, обездвиженность и мысли о самоубийстве. Это тоже длится несколько недель. После короткого просветления всё начинается заново.
Ирина попала к нам в клинику в очень запущенном состоянии, и нам до сих пор не удалось хоть как - то стабилизировать её состояние. Поэтому, думаю, она пробудет здесь очень долго. Если не всегда.
Наверное, я просто не видела, какова Ирина в моменты, когда заболевание проявляло себя во всей полноте, поэтому не могла понять, как это наглядно и ужасно. Для меня всё выглядело куда как проще: сначала она становится весела, потом начинает грустить. Такие перепады настроения характерны для всех людей.
- Среди мужчин с маниакально - депрессивным синдромом нередко встречаются насильники,- добавил Донской.- У этих людей резко повышается сексуальная активность, и если это накладывается на определённые черты характера, мы получаем отличного маньяка.
Доктор засмеялся, словно удачно пошутил. Мы с Максом промолчали.
Наконец, мы подошли к двери, которая нам требовалась. Для этого нужно было подняться ещё на этаж и перейти в другое крыло здания. По дороге к Донскому подходили медсёстры, он несколько раз отвлекался и уходил смотреть больных, но вскоре возвращался, и мы продолжали путь.
В палате находился мужчина средних лет, не старый, но и не молодой, с небольшой бородкой и волосами по плечи, чуть тронутыми сединой. У него было странное лицо, вроде не особенно привлекательное, но от него невозможно было оторвать взгляд. Глубоко посаженные глаза блестели из-под густых бровей, как кусочки чёрного стекла, морщины возле губ придавали ему несчастный вид, и тем не менее можно было понять, что несчастным этот человек себя не считает. Мятая пижама была ему немного велика и висела складками.
Мы ещё не успели подойти, когда он встал, подошёл к двери и сжал руками прутья решётки.
- Больные с этого этажа редко покидают палаты. Гораздо реже, чем на первом этаже или на втором, где в дневное время многие двери отпирают, пациенты гуляют по коридору и даже иногда едят в общей столовой.
- Почему?- спросил Макс.
- Потому что третий этаж - это этаж, на котором держат приступников, направленных после экспертизы на принудительное лечение. Эти люди могут быть очень опасны, и для них по большей части не играет роли, тюрьма вокруг или больница.
- И этот человек тоже?
- Верно. Александр Сергеевич, я привёл вам людей, которые хотели бы поговорить.
Глаза человека в палате недобро блеснули. Или мне показалось, что недобро...
- Зачем со мной говорить? Разве я не всё рассказал? Я никогда никого не убивал. Я никогда и никого... это всё Тень.
- Конечно, тень, я вам верю,- Донской повернулся к нам.- Вы сами всё ему объясните, и если он согласится дать интервью... Он интересный человек - в своём роде.
Макс начал объяснять цель нашего визита, мужчина внимательно его слушал, и мне ничего не оставалось, как рассматривать возможного героя нашей первой статьи. Спустя минуту я поняла, в каком образе с радостью бы его сфотографировала: в образе пирата. Он был не столь высок и могуч, однако если одеть в подходящий костюм, на голову повязать платок, а в руку дать саблю, он бы дал тысячу очков вперёд любому корсару. У него были глаза пирата, или по крайней мере глаза человека, который знал, чего хочет, и которого не остановили бы никакие преграды, в том числе банальные конституционные законы. Мне стало непонятно, что такой, как он, делает в этой клинике.
-... называйте просто Александром.
Он закончил фразу и замолчал. Я поняла, что отвлеклась.
- Я Макс, а это Инга, фотограф,- представил нас Макс и незаметно подмигнул мне. Видимо, это должно было означать, что мы напали на нужный след.
Мне Александр совсем не понравился, но я кивнула в ответ. В конце концов, нравится - не нравится... Это работа.
Макс что - то спрашивал, Александр ему что - отвечал, а я сделала десяток снимков, когда нам в сопровождении могучего санитара позволили войти в палату, и успокоилась, глядя в окно. Солнце уже стояло в зените, поливая листву поздним золотом, и можно было подумать, что мы сейчас в лесу. Забыть, что вокруг клиника для душевнобольных.
Мне стало тоскливо. Макс мог при желании переговорить со всеми больными в этом здании - я бы лишь молча шла следом. Я поняла, что устала, хотя и не знала, что могло послужить причиной, и плевать, чем всё закончится, лишь бы побыстрее.
- Всё изменилось в одну секунду, я в этом уверен,- говорил Александр, его голос доносился до меня издалека, словно он находился в соседней комнате. Я не могла оторвать взгляд от золотых древесных крон, а глаза начало пощипывать, как бывает, когда целый день просидишь за компьютером.- Я помню, как сел за столик в кафе и заказал чашку кофе. Помню, я хотел выпить чего-нибудь покрепче, хотя бы пива, а ещё лучше водки, но назначенная встреча была такой серьёзной, что я не мог позволить себе расслабиться. Сейчас мне не вспомнить, в чём состояла суть конфликта, но в деле присутствовали большие деньги. Очень большие, несколько сот тысяч долларов. И ещё женщина, имени которой я никогда не знал, но которая ударила меня в самое сердце. Если закрыть глаза, то я и сейчас могу представить её лицо и тело - шикарное тело. Она была проституткой и знала меня всего несколько десятков минут, и всё же умудрилась меня подставить. Я знаю, как у неё это получилось, в какой - то мере я сам подстроил эту подставу...

Голос из полутьмы, из неясного слияния света и тени, где всё теряет контур и само становится полутенью. Я смотрела на листву, но уже почти не видела её, только золотисто - желтые, колеблющиеся пятнышки плясали перед самыми глазами. Вид за окном стал зрительным фоном, голос Александра - звуковым, а главное действие происходило во мне самой, внутри...
Это был тёмный тоннель, круто уходящий куда - то вверх, Бесконечно длинная винтовая лестница. Ступени едва виделись в темноте, острыми гранями появляясь у меня прямо под ногами и растворяясь во мраке за спиной. Там, наверху, не было видно никакого света, никакой двери, - словом, ничего, к чему можно было бы сознательно стремиться. Но я знала, что если поднимусь, пересчитаю ногами все ступени, то на вершине меня ждет нечто.
Стен не было. Я не уверена, что они вообще могли существовать, этот тоннель был не более чем проход в совершенном мраке, прорубленный кем - то задолго до моего рождения и, возможно, до рождения света.
Ступени появлялись и исчезали. Я поднималась всё выше, а вокруг клубилась непроницаемая темнота, такая густая и плотная, такая дышащая, что казалась живой. Я шла, я жила в этот момент в её глубоком чреве, ничего не могла с этим поделать. Сердце замирало от страха, и такое положение меня вполне устраивало. Я была уверена, что это и есть цель всего моего пути...

- В какой - то момент всё переменилось. Это неуловимый миг, он был всего один, и жизнь вывернулась наизнанку. Я увидел человека, который шёл на встречу со мной в кафе. Была пасмурная погода, поздняя осень, поэтому он был в плаще и шляпе, в руке нёс плоский портфель с бумагами. Это были не деньги, нет, обычные рабочие бумаги, с которыми он ходил, наверное, каждый день. Я видел, как он остановился перед пешеходным переходом, подождал, когда загорится зелёный свет, потом пошёл дальше. Когда я увидел его, он был в семи кварталах от меня. Это странное состояние, поскольку одна моя часть продолжала сидеть на стуле в кафе и неторопливо пить кофе, я чувствовал, как оно обжигает язык, когда неосторожно делал слишком большой глоток, и даже заглядывал под юбку молоденькой официантке, когда она наклонялась слишком низко. И видел, что через капроновые колготки просвечиваются белые кружевные трусики. А вторая часть видела человека, которого я ждал и который в этот момент направлялся ко мне в плаще, с портфелем в руке. Наблюдала, как он шёл, перешагивая через лужи и обходя прохожих, как одной рукой поправлял шляпу, сползающую на лоб.
А потом...

... Всё выше и выше по лестнице, всё дальше и дальше от самой себя. Я поднималась, по кусочку отрываясь от реальности, теряя в пути собственную жизнь, свою память. Уже нельзя было ответить, как давно я иду и зачем, и что меня может ждать в конце пути, и что оставила в прошлом, у себя за спиной. Всё стало сном, и настоящими были только ступени под ногами и стены из тьмы. Я шла сама, но меня вели, аккуратно и почти неощутимо. Шла и знала, что иду не одна, рядом был кто - то или что - то... Я это чувствовала, слушала, хотя и не могла бы сказать, что именно слышу. Воспринимала вибрации воздуха, испускаемые сопровождающим, они пугали и успокаивали одновременно. И, что самое невероятное и странное, мне ни разу не пришла в голову мысль обернуться и посмотреть, что конкретно я уже успела растерять. Я не лишалась себя, а скидывала ненужный груз, балласт, который тянул вниз и мешал подниматься. Быстро, очень быстро, хоть и совершенно неощутимо, я менялась, и не отдавала себе отчёта, что это происходит.
Я просто поднималась вверх...

- А потом я увидел в своей руке нож. Его не было всего секунду назад. У меня вообще нет привычки носить с собой холодное оружие. Но в какой - то момент я посмотрел на свою правую руку и обнаружил, что пальцы сжимают рукоять раскладного ножа длинной лезвия не меньше десяти сантиметров, такого чистого и блестящего, что таких просто не бывает. И еще, я увидел человека, которого ждал в кафе. И я знал, что должен сделать, что должны сделать мои руки. Я подошёл к человеку, перегородил ему дорогу, и он послушно остановился. Я не уверен, что он меня видел, а если и видел, то принимал за того, кем я был на самом деле. Я сам не знаю, кем был в ту секунду.
Он остановился передо мной, послушный, как кукла - марионетка. Он стоял, а я сжимал в руке нож с блестящим лезвием.
У меня, честное слово, и в мыслях не было его убивать. Я вообще никогда не мог представить, что способен убить. Я не видел себя со стороны, но знал, что поднимаю руку с ножом, и она кажется такой лёгкой, почти невесомой. А потом рука опустилась, и лезвие разрезало воздух так быстро, что я слышал сопровождающий его свист...

... Я просто поднималась вверх.
Сопровождающий немного отстал, но это не имело ни малейшего значения. Если он не был готов идти со мной до конца, это не значит, что я тоже должна была остановиться или отступить. Он решал только за себя, а я... я вообще ничего не решала и едва ли помнила, как это - принимать решение. Впереди тянулась единственная дорога, стелилась прямо перед ногами, и у меня не было иного пути, кроме как преодолевать ступень за ступенью. Голос, который я всё ещё слушала краем уха, становился всё глуше и глуше, и казался частью другой реальности, не совсем настоящей. Всё, что осталось настоящего - это мрак и ступени. Остальное исчезло, стёрлось, словно никогда не составляло основы моего существования. А главное, за бормотанием этого безумца я слышала настоящую, истинную тишину, такую глубокую и такую красивую, что захватывало дух. Ни одна, даже самая талантливая музыка не смогла бы сравниться с этой тишиной, густой и всеобъемлющей, не знающей пощады.
Снова стало немного страшно, вернее, робко, словно я шла в это место, хотя не имела права приобщаться к чему-то столь совершенному. Показалось, что немного остановилась, хотя ноги продолжали упрямо шагать вперёд. Померещилось что попыталась задуматься над тем, что делаю. Но это были лишь тени попыток, которые провалились быстрее, чем я успела осознать, что они вообще случились. Постепенно голова очищалась от мыслей, и всё вокруг приобретало необыкновенно простые очертания, стало странно, что я не замечала этого прежде. Темнота уже не воспринималась как темнота, это было просто отсутствие света. Ступени - просто отростки темноты, то есть отсутствия света, а цель моего восхождения - просто конечный пункт, где мне всё станет ясно.

- Кровь брызнула из перерезанного горла на тротуар, на стену дома и на меня, но одним ударом дело не завершилось. Я резал и резал его до тех пор, пока голова не отделилась от тела и не откатилась в сторону. Я слышал, что рядом со мной несколько голосов орали и звали на помощь, но не относил их к себе. В самом деле, что плохого я сделал? Просто отрезал голову одному выродку. Да, я помню, как подумал: "Что плохого я сделал?" И продолжал резать, и лезвие скрежетало по асфальту в том месте, где должна была находиться шея убитого. Мои руки были мокрыми и скользкими от крови. Я понимал, что надо остановиться, но не мог.
А потом, уже через секунду, я понял, что сижу в кафе и в руке у меня чашка с остывшим кофе. Девочка - официантка, которой я заглядывал под юбку, поглядела на меня, и её глаза стали такими большими, что, присмотрись я внимательнее, я бы увидел в них своё отражение. Она закричала и кинулась прочь от моего столика. Её крик поддержали ещё несколько человек, но их я уже не видел. Я мог смотреть только вперёд, перед собой. За моим столиком, как раз напротив, сидел тот человек, с которым я должен был встретиться. Вернее, не сидел, а лежал сидя. Весь столик был залит кровью, она стояла лужами и струйками стекала на пол, а человек сидел на стуле, навалившись на столешницу, и его голова лежала отдельно от тела на тарелке рядом с заказанным мной пирожным, и одна щека измазалась в креме.
Я не знаю, как получилось, что мы оказались в кафе, и не знаю, что заставило меня его убить. Вернее, тогда не знал. А потом я понял - это не я убийца, а Тень. Она заставляет многих, я лишь ничего не значащая единица в её страшной игре. Однажды я видел Тень во сне, и тогда... и только тогда всё понял. Не всякий, кто не видит - слеп. Вы меня понимаете? Они меня лечат, они думают, что лекарствами можно изгнать Тень. Но я - то знаю, что это невозможно...

...Что - то сдавило голову, не больно, но очень неприятно. Я невольно замедлила шаг, пытаясь побороть тошноту, и вроде бы услышала голос, тот самый, что звал меня ночью в столовой, но такой слабый, что не разобрать слов. Голос был сам по себе и одновременно - часть тьмы, которая так меня влекла. Голос был чем - то встревожен. Я хотела понять, чем именно, но сосредоточиться не смогла. Да это и не стоило усилий.
Обернись назад и вспомни,
Как рождается заря,
Солнца лучик жизнь наполнит,
И в луче том буду я.
Я ещё больше замедлила шаг, хотя возможно, так только показалось.
Повторяй за мной, Инга. Повторяй за мной: обернись назад и вспомни, как рождается заря...
Отец. Голос отца и старый стишок, который мы учили с ним в детстве. Я вспомнила лицо отца, узкое, с всклокоченными волосами и тёмными провалами глаз. Вспомнила, как он наклонялся ко мне низко - низко и шептал прямо в лицо: "Повторяй за мной: обернись назад...".
Этот стишок, такой бессмысленный прежде, теперь стал руководством к действию. Обернись назад и вспомни. Да, именно так я и должна была поступить: обернуться и... И я этого не могла. Ни остановиться, ни тем более обернуться.
Голос отца, который, как мне казалось, я забыла раз и навсегда, звучал в голове, подстрекал, заставлял. Но был и ещё один голос, незнакомый мне и в то же время часть меня, который хотел, чтоб я шла дальше.
Как - то, лет в десять, мама сказала мне, что отец никогда не любил нас, потому что променял семью на болезнь. Мне тогда было непонятно, как можно променять что - то на болезнь. Тогда - нет, а теперь я сама очутилась перед таким же выбором. Но что я могла променять? У меня не было своей семьи или близких друзей, у меня не было любимого - словом, ничего, что могло бы удержать девушку. И всё же... всё же...
И в луче том буду я.
Неужели он?
Казалось, что, оборачиваясь, я выворачивала себе суставы. Дурнота усилилась и переросла в тошноту, перед глазами всё поплыло, сначала медленно, но затем всё набирая и набирая обороты, словно сошедшая с ума карусель. Голова просто разламывалась от боли. И всё же я обернулась, немного, но достаточно, чтоб заглянуть через плечо и увидеть тонкий золотой лучик, ведущий сквозь мрак.
Боль отступила. Я закрыла глаза, позволяя лучику коснуться моего лица, и невольно улыбнулась. Может быть, мне почудилось... Нет, не почудилось, я на самом деле почувствовала, как отец поцеловал меня в щёку. Так нежно мог поцеловать только он...

- Я вижу свою жизнь как...- говорил Александр.
- Как длинный коридор в абсолютном мраке. Как бесконечную лестницу с несчитанными ступенями, по которой нужно подниматься, но чем дальше поднимаешься, тем меньше остаётся в тебе от жизни. И только поцелуй солнца может помочь обернуться. Жизнь - это игра для двоих, и оба игрока - ты сам.
Меня окутала тишина, почти такая же совершенная, как та, что звала с вершины лестницы. Я открыла глаза. За стеклом золотая осенняя листва покачивалась под прохладным осенним ветерком, а небо было такое яркое, будто его подкрасили акварелью, и на нём выделялись чёрные точки птиц.
Я обернулась и посмотрела на мужчин: Макса, Александра и санитара, охраняющего нас. А они смотрели на меня, и во взглядах было столько недоумения, что я пожалела о своих словах. Немного растерянно улыбнулась.
- Я бы не сказал лучше,- проговорил Александр, глядя на меня во все глаза. Я была не в том состоянии, чтоб читать взгляды, но, как показалось, он смотрел с изумлением.- Но я не смог обернутся. И не смогу впредь.
- Это не так сложно. Просто надо вспомнить один стишок. Повторяй за мной:
Обернись назад и вспомни,
Как рождается заря,
Солнца лучик жизнь наполнит,
И в луче том буду я.
Александр послушно его повторил и улыбнулся. И сразу перестал казаться мне пиратом. Я улыбнулась в ответ.
- Тень уже догнала тебя,- сказал Александр.- Я вижу. Будь осторожна.
- Я буду осторожна.
В этот момент каждое его слово было преисполнено для меня особым смыслом.
Александр встал и двинулся ко мне. Я продолжала сидеть на месте. Санитар и Макс подскочили, напряжённо ожидая, что он нападёт, но я знала, что этого не случится. Александр подошёл на расстояние вытянутой руки и опустился на колени. Макс подошёл, схватил меня за руку и оттащил в сторону.
- Что происходит?- прошептал он мне на ухо.
Я пожала плечами.
- Не знаю.
- Но ты говорила с ним.
- Поддерживала беседу.
Макс откашлялся.
- Ну что же, мы, наверное, уже закончили. Спасибо, Александр. Вы не будете против, если мы придём поговорить с вами ещё раз?
Мужчина, всё ещё стоя на коленях и глядя на место, где только что находилась я, кивнул.
- В таком случае до свидания.
- До свидания,- подтвердила я.
Мы быстро вышли из палаты.
Во мне что - то изменилось. Или сломалось, непонятно. Но страха не было, по крайней мере перед клиникой. В этих палатах, за каждой из дверей, находились люди. Одним из них мог быть мой отец. Одной из них могла быть я.
И только в этот момент, впервые, я поняла, что страхи мамы не были такими уж беспочвенными.