[Sera]

Главная героиня повести "Грёза Эры", частично - от первого лица.

Скрытый текст - Досье:

Инга Аркадьевна Крижитская.
Возраст: 19 лет.
Внешность: средний рост, узкое лицо, нос чуть длинноват, карие глаза, короткие тёмные волосы, и загар ещё не сошёл.
Одежда: предпочтительно спортивная.
Тепмерамент: сангвиник.
Мечта: установить равновесие между реальностью и миром Эры, изгнать Теней.
Готова пойти на риск ради своего Города и его обитателей, ради своей матери и любимого человека.
Хобби: фоторгафия.
Профессия: фотограф журнала «Мир вокруг нас».
Место жительства: посёлок под Москвой, старый дом на берегу пруда.
Хранитель: Влад.
Призвание: Грёза Эры.
Миссия: покровительница захваченных душ.
Личность: «Мой дедушка покончил жизнь самоубийством в психиатрической клинике под Веной. Он был, как мне часто говорили, хорошим человеком, но не от мира сего. Мне на память о нём остался только потемневший от времени кожаный кисет, от которого по-прежнему пахнет крепким табаком. Дедушка много курил, поэтому кисет был ему дорог. Сейчас он стал дорог мне.
Мой отец умер в психиатрической клинике под Лондоном. Отца я почти не помню, мне было пять лет, когда его от нас забрали, и мама много плакала. И я тоже плакала, но просто так, за компанию. По словам мамы, отец тоже был хорошим человеком и тоже не от мира сего. Отец верил в то, что он необыкновенный, и часто грезил. Лишь потом я поняла, что эти грёзы были галлюцинациями, которые неотступно преследовали отца и мешали ему жить. Именно эти галлюцинации и забрали его у меня. В память об отце мне остались две его фотографии, обе сделанные на берегу Черного моря, когда они с мамой только поженились. На этих снимках отец молодой и очень красивый. А ещё мне осталась (мама об этом не знает) его картина. Я прячу эту картину, потому что, как только отца поместили в клинику для душевнобольных, мама лично собрала все отцовские работы, вынесла в сад и сожгла.
Это удивительная картина, я никогда не видела такой ни на одной из выставок. Она написана красными красками на чёрном фоне и изображает виселицу. Когда я смотрю на неё, мне порой кажется, что верёвка с петлёй покачивается от ветра. А ещё на картине есть человек, он стоит очень далеко маленьким багровым силуэтом. Не знаю, что хотел сказать отец, когда писал эту картину, и какими были остальные его работы, но я могу смотреть на неё часами, не отрываясь.
Я знаю, что мама боится за меня. Боится, что я тоже сойду с ума. Каждый раз, когда я говорю что-нибудь невпопад, она смотрит на меня испуганными глазами и непременно спрашивает, что я имела в виду. Маме кажется, что я тоже рано или поздно начну грезить наяву, как грезили отец и дедушка, и поэтому она следит за мной. Я могу понять её страх, ведь все боятся непонятного, а у неё в роду нет ни одного сумасшедшего. У неё нет - а у меня есть.
В пятом классе, когда мы на уроке литературы читали Диккенса, я вдруг встала и сказала на весь класс: "А у меня была бабушка - ведьма". Я сказала это просто так, не задумываясь, шутки ради, а вечером учительница позвонила моей маме, и мама меня заперла в комнате, что я не говорила глупостей. Теперь я понимаю, что это тоже было проявлением её страха.
Потерять рассудок - страшно. Потерять себя как человека, чтоб найти как существо. По крайней мере, так видится со стороны. И дальше есть только два пути: презрение и жалость. Или смесь презрения и жалости, помешанные на боязливом любопытстве ко всему иному.
Но это со стороны, информация, считанная с взглядов прохожих. А изнутри всё просто и понятно, так, как должно быть, только без привычных стереотипов, вбитых в детские умы молотами воспитания.
Я родилась в Вене, пошла в детский сад в Ньюпорте, начала учиться в школе в Лондоне, закончила - в Москве. Я всю жизнь была в пути, даже в те минуты, когда оставалась на месте. Моя мама бежала, и я бежала вместе с ней.
И только сейчас мне становится понятно, что Грёза - это не галлюцинация, не ненормальность. Это образ жизни».