Пол ушёл из-под ног и молнии блеснули холодной сталью. Маленькое тельце пронизывали потоки энергий, нещадно рвали тонкие слюдяные крылышки, сияли в струях волос ледяными ручьями. И грянул гром - одновременно низкий и невыносимо высокий звук, раздирающий барабанные перепонки.
Всё стихло.
Красный песок в свете синеватой луны казался почти черным. И красные скалы молчаливо взирали на маленькое скорченное тельце, недвижно лежащее на одной из дюн.
* * *
Да, примерно так оно и было. Я осталась одна. Не впервой, но впервые всё было обставлено такими спецэффектами. Удивительно, но меня стихии пощадили - более или менее. Было ужасно холодно, но вскоре после рассвета стало ужасно жарко. А еще было страшно за тебя, мой далекий друг, я ведь знаю, что несмотря на свой Облик, тебе необходима моя помощь. И моя любовь.
С тех пор прошел месяц, но мне кажется - несколько лет. Мир, который взял меня, был неприветлив к чужакам, и мне оставалось только молиться Всеединому, чтобы тебе повезло больше. Молиться и жить, с надеждой на встречу.
Для Маленького Народа время тянется дольше, чем для вас, громадин, но неделя, проведенная в Цирке Чудес мистера Барнума, показалась мне особенно длинной. Чумазые дети с гнилыми зубами и скрюченными пальцами, их изъеденные нуждой родители, раскрашенные женщины с самодовольными мужчинами - можно было подумать, что это для меня собрали паноптикум, и показывают все ужасы этого мира. Хорошо, что мистер Барнум Удивительный не поскупился на прочное стекло для "Волшебного Фонаря".
Он выкупил меня у какого-то немытого типа, охотника или бродяги - я так и не поняла этого, да и неважно. Бродяга же выиграл в карты у патрульного полиса в маленьком пропыленном городке. Полис же держал меня в коробочке, как жука. И все что я видела тогда - его любопытный глаз, заглядывающий в коробку.
Зачем я рассказываю об этом - не знаю. Очень хочется поговорить хоть с кем-то, с кем-то, кого сейчас нет со мною рядом.
Потом был жаркий вечер, вереница изумленных лиц и - вместо фейерверка стрельба, визг и пламя. Насколько я успела разобраться в здешнем устройстве, Удивительный Барнум удивил своей скупостью кого-то, одновременно не любящего сюрпризы, и способного с ними разобраться.
В который уже раз я выбиралась из осколков битого стекла и смотрела в ночное небо. Оно здесь удивительно черное, особенно в сравнении с жёлто-красными языками пламени, пожирающими раскрашенные шатры.
И была ночь. И был день. И множество незнакомых лиц, и удивленные возгласы тех, кто замечал меня.
А потом была темнота.
Как описать ужас смерти? Какие слова можно найти для неотвратимости? Как пережить то, что невозможно пережить, и видеть то, что невозможно видеть и нельзя забыть?
И все это - Лаборатория.
Мне многое пришлось пережить, но это было именно тем, что хотелось забыть отчаянно, до боли в сжатых веках, до пальцев, терзающих виски, до ногтей, впивающихся в ладони. И этот отвратительный запах. Не разложения, нет. Запах смерти, холодный и едкий.
Как я узнала от товарищей по несчастью, Лаборатория занималась всем. Всевозможные исследования в разных областях науки. Какие-то лучи, газы и волны - ни пикли, ни тропаеллам в Рапгаре и не снились такие штуки. И, наверное, к счастью. Конечно, все это было сработано для одной цели - для убийства. Силы разрушения и гибели завладели этим миром гораздо сильнее, чем нашим. Ни о чем другом, казалось, обитатели Лаборатории не помышляли.
И, разумеется, для опытов им нужны были люди - много людей - дети и старики, и мужчины в расцвете сил. Столько разных людей я не видела никогда: черные, и белые, и желтые. И все они боялись. И плакали. И боролись до последнего, и покорно шли на смерть - другого выхода отсюда не было.
Для меня лаборатория представлялась огромным ульем. Стеклянные соты с тысячами замурованных в них пчёл, и работящие мураши - санитары и лаборанты, волокущие свою добычу на растерзание.
Над всем этим людским скопищем царили Обреченность и Деловитость.
Я не помню, сколько раз пустели соты вокруг меня. Но меня не трогали. До поры. Все это невероятно обострило чувства и я видела, видела что творилось в препарационных и в залах Лаборатории. Видела и проклинала свои способности, которыми до этой поры гордилась. Сначала, когда где-то неподалеку расчленяли живого ребенка, я потеряла сознание. Он все видел, и чувствовал, как впиваются стальные ножи, отнимая руки и ногу, вспарывая грудную клетку. Но потом притерпелась - каждый день, каждый час здесь творилось нечто за гранью добра и зла. Я постепенно научилась отрешаться от чужой боли. И, наверное, лишь это помогло мне не сойти с ума.
Однажды настал мой черед. Я помню лишь невероятно далекие лица в масках. Как будто с небес они саклонялись ко мне, и каждое прикосновение дарило боль.
И обрушилась тьма.
* * *
По звенящим коридорам бежали люди, много одинаково одетых людей с оружием. Они кричали и стреляли. Другие люди, в белых халатах, поднимали руки и опускались на пол. Люди в форме выбивали двери и выпускали из комнатушек, похожих на соты, тех, кто томилсяч там недели и месяцы.
- Мисс, вам плохо? - Один из солдат ухватил за локоть бледную девшку со странно пустым взглядом. - Идите прямо, там наши врачи, они помогут..
- Спасибо, мне хорошо.. - девушка прозрачно улыбнулась и продолжила свой путь по коридору
- Ну, сволочи!! - солдат покачал головой и, перехватив поудобнее свой автомат, сокрушил следующую дверь.
* * *
Я стояла на пороге Лаборатории, у дымящихся остатков ворот. Со мной были ветер и звезды. И еще - так непривычно было ощущать себя Большой, поднимут ли меня теперь крылья?
Все изменилось вновь. И это дарило мне надежду, что я вновь обрету тебя. Но ты никогда не узнаешь, что было со мной в эти недели. Я не напишу это письмо. И не отправлю.