Человек, выбросив окурок, обернулся, и я увидела спокойные и грустные глаза, в которых переливались искорки смеха. Я уже собиралась удивиться такому сочетанию, когда поняла, что оно не самое интересное в этом человеке. Он был хрупок и тонок и вряд ли высок. Русые волосы собраны в небольшой хвостик. Уголки рта приподняты в улыбке, большеватый нос, тонкие брови светлее волос больше обозначали место над глазами, где они должны были быть, и только при разговоре становились заметны, ибо человек активно пользовался ими, вскидывая и хмуря. Вот глаза его были выразительными: прозрачные, как вода в спокойном озере, потемневшем после захода летнего солнца. Когда он отворачивался от света, и лицо его оказывалось в тени, они приобретали легкий сиреневатый оттенок.
Мгновение, когда я разглядывала его, прошло. Он досадливо уклонился от пролетающей осы, одновременно освобождая мне место на скамейке.
Я села, и он тут же снял резинку с хвостика. Волосы упали, закрыв лицо до подбородка. Словно он отгородился от меня, нарушившей его одиночество.
Я нахмурилась.
- Простите, если помешала, но так получилось, что как раз на этой скамейке я договорилась встретиться со старым другом.
- Почему вы решили, что помешали?
- О… Ну, вы отгородились…распустили волосы так, как опускают занавес в театре.
Он громко рассмеялся. Я не ожидала такого заразительного смеха от человека с грустными глазами.
- Что, не угадала?
- Наполовину. Отгородился. Но не от вас, а от осы.
Мы замолчали, и я, чтобы не тратить зря время, достала пудру и критически себя обозрела. Из дома пришлось выйти быстро, хорошо, хоть расчесаться успела.
Человек протянул руку:
- Можно?
Стараясь не удивляться, я протянула ему пудру. Он не по-мужски ловко открыл ее, посмотрел на свой лоб и отдал мне. Проследил движенье, которым я бросила ее в сумочку.
- Когда я шел сюда, какой-то грязный лист шмякнул меня по лбу. А тут красивые девушки. Глупо подходить знакомиться с грязным лбом.
- Получается – зря волновались. Ничего не видно.
Он положил руку с дымящейся сигаретой на спинку скамьи, а на руку – голову. Взгляд его был - мимо меня. Солнце било ему в глаза, но он не прищурил, а широко открыл их. Это было завораживающее зрелище.
- Вы приезжий, - сказала я.
- Как догадались?
- Это просто. И откуда вы?
Он головой и рукой указал на небо.
- Вы не пассажир. (Он улыбнулся). Летчик или пришелец?
- А это не одно и тоже?
Я рассмеялась.
- Да, вы правы. А после неба вам не страшно на земле?
- Страшно? – его глаза раскрылись еще шире. – Говорят, что страшно пережить своих детей, но этого я не знаю. Страшно, когда умирает твой ровесник – в первый раз страшно. Здесь не страшно. Здесь всё впервые – вздох, улыбка, солнце. Особенно ночь. Ночь здесь всегда впервые. Нет нигде таких ночей.
Ветер поднял облачко тончайшей пыли и песка и бросил нам в лицо. Он принес запах цветущих лип и крыльев бабочек, покрытых пыльцой, и на мгновение возникли колонны эллинских храмов – решетки богов, открытых для солнца и пыли. А песок был белым, и на нем обязательно остался бы отпечаток лапки ящерицы с тонкими изящными когтями, если бы ей вздумалось здесь пробежать. И в пыли было солнце, солнце пыли и пыльное солнце. И все эти три солнца вспыхнули белым..
- Вам обязательно сидеть здесь? Я вижу отсюда красные тенты летнего кафе.
Не говоря ни слова, я достала записную книжку, вырвала листок и написала на нем помадой букву «У». А чуть ниже – заглавную букву своего имени. Наклонилась. Подняла с земли камень и положила его на записку. Встала.
- Идемте.
Мне страшно захотелось выпить залпом стакан белого вина, что я и сделала. Одобрительно улыбнувшись, он заказал мне еще один. Сам же непрестанно курил, перед ним стояла большая кружка темного пива, к которой он не прикоснулся.
- Я не люблю пива.
- А я не хочу больше вина. Но зачем тогда вам пиво?
- Позавидовал. Вон тот господин пьет его с таким удовольствием. Мне нравится наблюдать за людьми. Это все равно, что ловить блуждающие огоньки.
Рукой я указала на ярко накрашенную барышню.
- Нет, я не любитель костров, - усмехнулся он.
- Да? А я думала, что вам нравится…
- Что?
- Путешествовать налегке.
Он вскинул брови.
- Да, именно так, - сказала я, - Желательно вовсе без багажа, но главное – без мыслей, без памяти. Как блуждающий огонек. И чтобы – всё вновь.
Он закурил новую сигарету.
- С вами страшно разговаривать.
- А интересно?
- Без сомнения.
- Разве надо больше?
- Нет. Пилоту и инопланетянину больше не надо. И этого много.
- Как? Вам бывает много?
- Да. И очень часто.
- А мне кажется – много бывает только времени.
Он впервые удивился:
- А вы не боитесь опоздать или не успеть?
Я рассмеялась.
- Глупо бояться того, что случается постоянно.
Теперь рассмеялся он, и ветер поднял пыль. Но она не долетела до нас, успокоившись у самых ног. И запахи стали иными: кофе, жасмин и горячее железо.
- Вы говорили, что я люблю путешествовать налегке? – сказал он. – Да, я знаю только одно занятие лучше – вот так сидеть в кафе и разговаривать с человеком, имени которого не знаешь. А что за тайны могут быть перед незнакомцем? Разве что желание показать себя лучше, чем ты есть. А вдруг я и на самом деле лучше, чем есть?
Нам принесли кофе. Он смотрел на сигаретный дым и улыбался.
- Вы очень грустный человек.
Он вскинулся:
- Почему?
- Потому что у вас грустное лицо, и серые волосы, и тихий голос, как шепот дерева, когда оно говорит с ночным ветром. И потому, что у вас грустные привычки и мнимые слова, в которых ничего нет, кроме грусти. И как вы думаете, грустный человек, я солгала вам?
- Да? Нет?
- Не знаю.
Он опять улыбнулся.
Я внимательно посмотрела на него, испытывая непонятное беспокойство.
- А хотите, я скажу вам еще одну правду?
- Да.
И мне сразу стало тепло и спокойно.
- Обещайте поверить в нее.
- Хорошо.
- И после моих слов вы, летчик и пришелец, встанете и уйдете.
- Это обязательно?
- Нет. Можете остаться. Но тогда я промолчу.
- Увы, я любопытен.
Я сказала:
- Вы неприятный человек. Вы слишком естественны. Вас можно вдыхать вместе с воздухом, пить вместо воды, и это станет привычкой. И поэтому вы неприятны мне.
Он опустил глаза, поцеловал мне руку и ушел.