ЧАСТЬ 2. *пока без названия*
Глава 1
- Дяденька, дяденька! – кто-то тормошил его, больно впиваясь в плечо тонкими пальцами.
Он с трудом разлепил глаза. Голова звенела, будто медный колокол, тело ныло и совершенно не слушалось. Несколько раз моргнув, он разглядел перед собой лицо мальчика, одетого в какие-то лохмотья.
- Мама, он здесь! – махнул ребенок рукой.
- О, славься, Мсале и сестра ее Цуми! – на колени перед ним кинулась какая-то женщина. – Мы уж думали, похибли вы, хаспадин лекарь, блаходарить вас пришли – а тут накось, пожаришше!
Так вот почему так тяжело дышать, а в воздухе витает призрачно-серая дымка… До сознания пострадавшего все доходило медленно. Он тщетно пытался понять, кто он и где находится, но в голове лишь упорно мелькали повторяющиеся образы: слепящий свет, чьи-то завывания, грохот, звезды на иссиня-черном небе и ярко-зеленая трава…
- Какая трава, дяденька, - оказывается, последние слова он произнес вслух. – Зима же ж.
Он приподнялся на локтях и, превозмогая боль, растерянно осмотрелся. Мир вокруг казался совершенно незнакомым. Он лежал недалеко от догорающего дома, крыша его уже обвалилась, деревянные стены карточным домиком сложились вокруг печной трубы. Пропахшая гарью одежда была почти не повреждена; из сильно оцарапанной ноги сочилась кровь, обагряя снег. Странно, раз снег – должно быть холодно… Но его тело будто онемело, не чувствуя ни боли, ни холода. На удивление, он не так уж сильно пострадал. Наверное, успел вовремя выбраться из дома…
- Да как же такое случилось, хаспадин лекарь? – запричитала женщина. – Что ж за напасть свалилась на такого человека… Слава бохам, вы уцелели, выбрались… Не иначе Цуми заступилась, посланника своего спасая…
Ее реплики зависали в воздухе, разделяя участь с постепенно таявшим дымом. Поняв, что ответа не дождется, женщина предложила:
- Хаспадин лекарь, за вашу помошшь позвольте у себя вас приютить, покудова дом новый не найдете.
Пострадавший хмуро посмотрел на лебезящую перед ним женщину. Собственная голова казалась ему пустой бутылкой из-под вина: все драгоценное содержимое кто-то выпил, осталось лишь звенящее стекло. Совершенно бесполезное... совершенно пустое…
- Кто… - он облизнул пересохшие губы и посмотрел в глаза женщине. – Кто я?
Мальчик переглянулся с мамой. Несмело выговорил:
- То как же… лекарь вы, господин… Неужто не помните?
Он осторожно, будто стараясь не расплескать остатки памяти, покачал головой.
- Ничего… ничего не помню…
- Каррим ваше имя, хаспадин, - женщина явно не знала, что же теперь с ним таким делать. – Может, вспомнитса ишшо, вам покой нужен, раны залечить…
Под ее растерянное бормотание и с ее помощью Каррим поднялся на ноги. Он не видел серьезных ранений, кроме глубокой царапины на ноге, но отчего-то все тело ныло и отказывалось подчиняться. Будто и не его вовсе… Опираясь на плечи матери и сына, Каррим кое-как поковылял прочь от сгоревшего дома, когда-то, кажется, бывшего его собственным. Сейчас было слишком сложно осмыслить, кем он был и кем будет, где будет жить дальше. Он даже не мог знать, насколько удобно пользоваться помощью этих людей. И что он сделал для них такого, Каррим не решился спросить…
Его спасители привели пострадавшего в свой худой, бедный домик. Женщина беспрестанно извинялась, что не может предложить ему что-то лучшее, чем миска пустой картофельной похлебки да жесткая лавка около печи, но Каррим сейчас был бы благодарен и за меньшее. Для него даже нашлась другая одежда, простая, но чистая и оттого приятная вдвойне – наверное, мужа. Забота Сэйфулии – так звали женщину, – чужая и какая-то пресмыкающаяся, тем не менее, на время изгоняла из его души чувство потери и опустошенности. Терпя омовение раны жесткой губкой, он даже старался шутить с двумя девочками, со страхом поглядывающими на него из противоположного угла. Казалось, они его боялись. Неужто он когда-то посмел их обидеть? О боги, сколько вопросов… Не думать, не думать, не думать…
День прошел в относительном спокойствии. Семейство, спасшее его, ходило вокруг на цыпочках, а Каррим пытался хоть немного поспать, восстановить силы. Ведь не вечно же здесь оставаться… Но куда идти? Есть ли у него родные, хотя бы не здесь, но где-то еще? Есть ли вообще хоть кто-нибудь в его жизни? Судя по тому, что он жил один, и после возгорания дома никто не спохватился – нет…
Каррим снова и снова старался отогнать тяжелые мысли. От них еще сильнее болела голова, а при малейшей попытке рассудка погрузиться в спасительную тьму, перед глазами вспыхивали жуткие, яркие и непонятные видения. К вечеру Карриму становилось все хуже. Он уже не мог закрыть глаза, чтобы не увидеть ярких вспышек памяти. Синее сияние, огонь, какие-то камни и какие-то закорючки на бумаге… Секундные, недолгие видения сменяли друг друга, сопровождаясь то чьим-то монотонным бормотанием, то дикими криками…
- Куда ж вы, хаспадин мой… - Сэйфулия поймала его у двери, и Каррим на мгновение пришел в себя.
- Пусти… - он запоздало понял, что с силой оттолкнул добрую женщину, и снова потерял контроль над собой.
Он был болен и устал, половина его рассудка хотела остаться и поспать – а другая половина рвалась куда-то, заполняя все мысли только стремлением убежать подальше от людей. Каррим будто терял сознание, все реже и реже приходя в себя, и уже был не в состоянии контролировать свое тело. В краткие моменты просветления он обнаруживал себя то бегущим по улице – было уже темно, и он не мог понять, куда направляется, - то упавшим в снег, то мечущимся среди деревьев в темном лесу…
Луч утреннего солнца пощекотал его ресницы и заставил проснуться. Позднее утро вовсю щебетало, блестело и радовалось жизни. Каррим, щурясь, приподнялся и попытался понять, где находится.
- О, милосердная Цуми… - непроизвольно повторил он молитву Сэйфулии.
Он сидел на снегу посреди лесной поляны. Точнее, лишь недавно бывшие здесь заросли стали поляной… Создавалось впечатление, что здесь поработало войско безумных лесорубов: снег на десяток метров окрест был плотно втоптан, все деревья повалены и исцарапаны, а кусты попросту искрошены в щепы… Кое-где на грязном снегу алела недавно пролитая кровь. И этот небольшой кусочек бывшего леса как будто вымер – даже птицы пели где-то вдалеке.
Голова Каррима снова звенела, а от увиденного ему стало еще хуже. Он приложил пальцы к вискам и с силой потер, надеясь хоть как-то унять боль. Постепенно холод, который отчего-то раньше пощадил его, стал пробираться глубже в кожу. Именно он и помог лекарю опомниться, и к нему понемногу возвратилась способность трезво мыслить, не обращая внимания на звон в ушах. Он с отвращением и ужасом оглядел себя: одежда, которую вчера ему дала Сэйфулия, за ночь превратилась в лохмотья; на теле там и тут виднелись порезы, на руках же запеклась кровь, и все пальцы ныли от древесных заноз. Каррим снова медленно обвел взглядом поляну. Еще раз посмотрел на свои руки.
- О боги… - прошептал он, чувствуя, как по щеке скатилась слеза. – Что же вы сделали со мной? Что я сам с собой мог сделать?!..