Пролог
Пуля тихо просвистела, прорезая хрупкую ткань воздуха. Зазвенели стекла. Ударившись об пол, гильза пропела свою короткую арию, и это послужило для меня сигналом. Прыгнув в сторону, я навел свой пистолет в предполагаемое расположение свое противника и нажал на спусковой крючок. Послушное оружие снова громыхнуло. Свист затвора, запах пороховых газов и медленное падение гильзы порождали краткий, но насыщенный букет впечатлений, который врезается в твою память подобно шальной пуле, выпущенной из невидимого пистолета…
Мой противник упал, издав звук раковины, в которую уходит вода. Третья пуля пришлось ему аккурат в плечо. Первая попала ему в область ключицы, а вторая превратила его пах в кровавое месиво. Оружие вывалилось из его слабеющих пальцев. Приставив дуло своего пистолета ко лбу умирающего дубля, я произнес:
- Игра окончена, копия. Тебе не победить оригинал. Проект будет закрыт.
Поверженный усмехнулся. Я постарался не нажать на спусковой крючок – порой, так неприятно глядеть в лицо умирающему человеку, который словно является твоей копией. Впрочем, так оно и есть…
Из последних сил дубль выговаривал слова, давясь своей собственной кровью, которая обильно текла у него изо рта:
- Ты… ты… ничего не знаешь… и не помнишь… мы одинаковые… одинаковые…
Огонь ненависти медленно, но верно разгорался в моей душе. И если бы не его слова он бы точно превратился в пожарище…
Дубль был прав. Убивая его, я убивал частичку себя, частичку своей души. Кровь от крови, плоть от плоти, кость от кости… Это было бы неправильно… хотя, человеку в моем положении уже привычно делать ошибки.
- Послушай… - прохрипел дубль. – Послушай… они уже здесь… Я – единственный… А ты… а ты всего лишь жалкий… жалкий дубль…
- Это я жалкий дубль? – в костер таки подлили масла. – Я – судья Максим Винченцио Рихтман… - и после этих слов мой блистательный монолог стух. – По крайней мере, был им. Из-за тебя и из-за проекта я был деклассифицирован!
- Ты в этом уверен? – дубль саркастично усмехнулся. Он опять обнажил все свои тридцать и два позолоченных зубов в верхней челюсти. Хороший дубль…- Ты точно уверен в том, что ты помнишь?
Воспоминания путались в моей голове. Один за другим образы возникали перед дремлющим оком моего сознания, но некоторые из них я видел прекрасно. Дубль в офисе, деклассификация, молчаливые убийцы, смерть, жизнь… свет… И все, что происходило сейчас – это помнилось мне отчетливо, словно все произошло вчера. Но я не уверен… а может быть, так и было? И кто тот человек, который сказал, что все так и будет?.. Уильям… Я помню только его имя. И пистолет, который он мне дал, своей стальной рукояткой вмерзал в мою кисть.
- Не спеши… Обдумай все, и только после этого задай себе вопрос – нужно ли нажимать на спусковой крючок?..
Дубль знал свое дело. Сукин сын пытался меня запутать. Что же, я устрою ему такую загадку, которую он никогда не сможет распутать…
Пистолет громыхнул в последний раз за эту ночь, и кожей лица я почувствовал фонтан крови, который окатил меня. В дуле застрял кусочек черепа дубля. Мой противник был мертв. Все они были мертвы. Проект будет закрыт. Закрыт… если они только не нашли способ провести все документы у меня за спиной…
Впрочем, к черту все. От чего это так болят лопатки?.. Ах да. Две пули, которые я получил, когда убивал головорезов, охраняющих дубля… Хочется спать… спать…
Крыса бежала, хвостиком махнула…
Темнота…
Глава первая. Призраки прошлого.
«Человек, если ты любишь кого-то – отпусти его. Если он вернется – убей его. Если он снова постарается вернуться… Беги, просто беги!»
Роланд Хеллман, имперский философ, «Вопросы жизни и смерти»
Было необычайно темно. Единственным ориентиром в такой темноте мог служить только звук. И из звуков здесь присутствовало чье-то отчаянное хрипенье. Руки убийцы сомкнулись на горле жертвы и со злостью, достойной лучшего применения, душили несчастного.
«А он мне нравится. Хорошая хватка. Как его зовут?»
Человек попытался в ответ схватить своего противника за горло, но этого у него сделать не получилось – получился лишь жалкий мах рукой, словно умирающий решил бросить все свои попытки освободиться. Лицо его покрывала чудовищная бледность. Убийца был безмолвен и беспощаден. Его каменное лицо напоминало профиль Императора, выбитый на любой золотой монетке Империума. Глаза закрывали черные очки, и из-под них горели голубые глаза, которые, в свою очередь, выражали лишь одно – желание убить.
«Объект 667. Сосед Зверя»
«Ты необыкновенно суеверен, друг мой. Я всегда считал, что Человечество забыло эти штучки в своем раннем детстве, однако, ты своим не слишком удачным примером опровергаешь мою теорию начисто»
«Я суеверен, ну и пусть. Это что-то меняет?»
«Только мое отношение к тебе, только оно и меняется…»
Человек сделал последнюю попытку освободиться, глаза его вылезли из орбит, как будто они вовсе хотели выскочить из них и закатиться куда подальше. Но убийца знал меру. Когда несчастный испустил дух, убийца аккуратно, словно боясь потревожить мертвеца, поднялся с трупа, снял перчатки и выбросил их в окно. Затем, достал из кармана небольшую пластиковую баночку, открутил от нее крышку и высыпал себе на ладонь горсть белых таблеток. Внимательно изучив их со всех ракурсов, убийца одним махом отправил себе горсть в рот, поморщился, но сглотнул.
«Я понимаю, что его зовут Объект 667. Я имею в виду его настоящее имя»
Убийца достал из кармана некий маленький предмет овальной формы, привязанный к веревочке. Подойдя к окну, преступник хмыкнул и раскрыл жалюзи. Робкий луч света пробрался через преграду и осветил труп, распростертый на полу в самой нелепой позе, которую только можно придумать. Также, он осветил предмет, который держал в руках убийца. Это была обезглавленная крыса. Серая, с запекшимися пятнами крови, вонючая крыса.
«Его зовут Крысолов»
Убийца достал сложенный квадратом платок и как можно интеллигентнее высморкнулся в него. Теперь, при нормальном освещении его можно было осмотреть поподробнее.
Крысолов был не слишком высокого роста – около метра восемьдесят. Он обладал совершенно непримечательным лицом, единственной особенностью которого являлся шрам, похожий на перевернутую букву «Т». Шрам был зашит грубыми черными нитками, и было совершенно очевидно, что Крысолов слишком гордится этим шрамом, чтобы делать его неприметным.
Одетый в коричневую кожаную куртку поверх серой толстовки, Крысолов был похож на еще одну сотню тысяч отморозков из Нижних уровней, но это-то и отличало его от нескольких сотен тысяч других людей, которые жили на обычных уровнях. Впрочем, все равно никто особо не обращал на него внимания.
Взглянув в окно, Крысолов подметил процессию, которая медленно шла через Город. В очередной раз радикально настроенные молодежные направления решили поссориться с властями, получить крепкого пинка под зад и снова забраться в свои конуры, чтобы тихо скулить оттуда об отсутствии свободы. Благо, хоть эти глупцы не знали о дублях. Они не знали, что одна четвертая их партий – всего лишь копии людей, которые уже добрый десяток лет мирно покоятся в сырой земле…
Отчаянно сплюнув и постаравшись наделать как можно больше следов, Крысолов вернулся к трупу. Внимательно изучив посиневшее лицо убитого, Крысолов подвесил прямо над носом трупа дохлую крысу:
- Ну, как тебе это нравится? Неприятно, правда? Как в той старой шутке – сунуть крысу под нос и кое-чего еще в задний проход…
«У парня отчаянные шутки…»
«Жизнь воспитала»
«Мне кажется, ты пытаешься его дерьмово оправдать»
«Мне кажется, что ты прав…»
«Мы и сошлись на несогласии»
Труп молчал. Но Крысолов и не собирался ждать ответа. Аккуратно положив крысу на лоб мертвеца, он обвязал нос трупа хвостом мертвого животного.
«Что он делает?»
«Оставляет свой фирменный знак»
«Он мне нравится все больше и больше»
Закончив свое нетрудное дело, Крысолов поднялся во весь рост, бросил тоскующий взгляд в окно и бросился к двери…
Задумчиво почесав свой сморщенный нос и достав из кармана детектор, Консерва постарался придать своему тупому лицу хоть чуточку умное выражение. Позади него стоял Стажер и Король, оба нарочито серьезные. Слегка принюхавшись, Консерва уловил легкий душок керосина.
- Дело пахнет керосином, - изрек он глубокомысленно. – Это плохо?
- Сам знаешь, - ответил ему Король. – Если дело пахнет керосином…
- Жди взрыва, я правильно понял? – докончил за Короля фразу Консерва.
В комнате царил порядочный беспорядок. Все вещи, которые только было можно перевернуть, были перевернуты. В углу высилась гора нестиранных рубашек и трусов. И посреди всего этого, в освещенный лучом заходящего солнца лежал труп Хавьера Гонсалеса, чиновника III-его класса. На нем был одет парадный китель с черными манжетами и позолоченными запонками. Прах, одетый в яркие одежды, цвета гниющей падали…
- Шьем дело, - решительно заявил Стажер, доставая из-за пазухи планшет с данными.
В коридоре кто-то зашуршал, и Арбитры по привычке вытащили лазпистолеты и направили дула в сторону входа. Но вошел лишь еще один их сослуживец, Бартоломью Карас по прозвищу Жертва. Внимательно оглядев место преступления, он задал вопрос, которые навязчиво крутился на языке всех присутствующих законников:
- Какого хрена?
Консерва пожал плечами. Он снова просканировал комнату детектором и с видом человека, у которого в последний момент отняли сладость, вырвав ее прямо изо рта, заявил:
- Следов здесь чертова туча, но, к сожалению, ни один из них нельзя расшифровать…
Присев на одно колено, Арбитр внимательнее присмотрелся к следам на шее мертвеца и добавил:
- Удушенье, с большим приложением силы. Я бы даже сказал, чрезмерным. Такие мускулы я мог видеть только у Катачанцев в наших агитационных передачах.
- Забавно было бы видеть его комплекцию, - хихикнул Стажер, немедленно записывая все факты на планшет.
Король присмотрелся к стеклянным глазам трупа и заметил:
- Этот урод смеется над нами. Уже двадцать девять убийств за этот месяц – и двадцать пять из них совершил этот ублюдок, оставляя на месте преступления крысу… Это оскорбление! – возопил Король, совершенно разошедшись и размахивая руками. – Пора бы прекратить это и вообще…
- Наш труп - дубль, - тихо сказал Консерва, не обращая на девиации Короля совершенно никакого внимания.
Король сразу завял. Сначала закрылся его рот, потом с его лица стерлась злобная ухмылка, затем потупились глаза, да и сам Король как-то весь стух. Он даже шаркнул ножкой по паркету от смущения.
Бартоломью, точнее, Жертва очень сильно волновался. Ему не нравился запах, царящий в этой неуютной комнатке, не нравились звуки боя, раздававшиеся с улицы, не нравилось вообще все. В особенности то, что все его сослуживцы как можно активнее не обращали на него внимания. Трясущимися от волнения пальцами он вытащил из кармана сигарету, вставил ее себе в рот и потянулся за спичками. Чиркнул по черкачу, потянуло дымом. Пальцы разжались, и не до конца потухшая спичка стукнулась об пол.
- Нет!!! – заорал Консерва, бросившись на Жертву, но было уже поздно.
Керосин загорелся как новогоднее дерево. Огонь распространился по квартире со скоростью поезда в метро, и только когда горящая дорожка достигла своего конца, Арбитры поняли, к чему она вела.
- Взрывчатка… - только и успел прошептать Консерва, прежде чем огонь превратил его в зажаренный кусок мяса.
Столб огня вырвался из окна, окатив всех прохожих снаружи тучей пыли и сгоревших кусочков ткани. Но никто этого не заметил. Прохожие с воплями ужаса бежали от подгонявших их Арбитров. И только один человек обратил внимание на взрыв. Он стоял у обочины, устремив взгляд своих голубых глаз прямо на то место, где только что сейчас произошел взрыв. Рефлексивно, он поднес Имперские Орел висящий у него на цепочке к губам, поцеловал его и прошептал:
- Аминь.
- Отец мой, я согрешил… - человек соединил ладони рук в молебном жесте. Священник искоса посмотрел на исцарапанное и измазанное сажей лицо человека, единственным светлым пятном которым являлись глаза. Пронзительные голубые очи, которые одним взглядом, казалось, могли вытащить душу из человека. Увидев побледневшую физиономию священника, преступник поспешил спрятать свое лицо в тени.
- Что случилось, сын мой? – придушенным голосом вопросил служитель церкви, нервно проведя рукой по своей выбритой до блеска лысине.
- Сегодня я убил много человек… - тихим и хриплым голосом ответил человек и поднял свое лицо. Яркий и нескромный луч света скользнул по кожаной коричневой куртке – измусоленной до чрезвычайности и такой гадливой, что было удивительно, как человек умудряется ее носить, не корча оскомины.
- Не смотрите так на мой наряд, - непринужденно ответил человек, снимая непроницаемые черные очки с носа. Голубые глаза засветились в темноте подобно двум фонарям. – Я его стираю в унитазе. К тому же, это не самое главное. Задерните, пожалуйста, шторы.
Священник молча повиновался и сделал все, как было нужно его собеседнику. Правая же рука священнослужителя угрем скользнула вниз, в невидимую для кающихся людей ширму, где пылился в беспредельном ожидании лазпистолет. Только тогда, когда его ладонь ощутила успокаивающую сталь лазпистолета, священнослужитель пришел в себя и даже попытался выдать на своем лице некое подобие улыбки. От царящего в воздухе напряжения улыбка получилась несколько вымученной.
Собеседник священника тоже улыбнулся, обнажив невиданных размеров клыки и два ровных ряда белых зубов. Вкупе с голубыми глазами улыбка делала человека похожим на невиданного кровососа из древних легенд Терры.
- Так вот, священник, - облегченно сказал собеседник священника, поправив складки на своих джинсах, - я здесь не для того, чтобы отпускать свои грехи. Я не атеист, я не бунтовщик. И, пожалуйста, положите лазпистолет на положенное ему место – все равно он разряжен.
Это неожиданное заявление выбило священника из колеи. Начавшая было обретать естественные черты, улыбка мгновенно стерлась с лица священнослужителя. Губы его задрожали, он стал напоминать ребенка, у которого отняли его любимую игрушку. Еще секунда – и он бы расплакался. Если бы не дуло пистолета, которое с холодным превосходством уставилось в лицо священника.
- У вас невысокая должность, нет жены, нет детей. Работать вы начали сравнительно недавно, после того, как заболели и надолго слегли в постель… - человек читал жизнь священнослужителя как по книжке, невозмутимо взведя курок и усиленно не обращая внимания на скривившееся от ужаса лицо слуги церкви. – Больничные священникам не полагаются, я правильно понимаю?.. Но не в этом дело. Ты мертв. Понимаешь? Твой разум мертв. И ты – тоже. Точнее, не ты сам, а твой оригинал…
Незнакомец потянулся в карман и вытащил оттуда смятый клочок дорогой бумаги, на краях которой был выгравирован знак могучих Арбитров. Вся бумага была покрыта кривыми и торопливы надписями, среди которых еле-еле угадывались имена: Аарон Лексор, Каас Фирен, Хавьер Гонсалес… Эти три имени и еще добрая пара десятков других были зачеркнуты красными чернилами. И только внимательнее вглядевшись в список, священник понял, что и его имя находится в этом маленьком клочке бумаги.
- Твое имя тоже здесь, - сказал человек, ткнув своим желтым пальцем в одну из надписей. – Я привык доверять этому листку. Вы должны умереть. Из-за таких как вы происходят деклассификации. Дубли – слышали о таком чуде генетики и технологии? – не дождавшись ответа, человек продолжил свои рассуждения. – Шестеренки любят позабавиться с нашей естественной природой… Наверняка, эти ублюдки получают удовольствие от того, что уродуют природу так, как им заблагорассудится… Наверняка, получают от этого внеземной экстаз, когда их нервы сшиваются с металлическими нитками проводов… Черт возьми, если бы кто-нибудь, когда-нибудь попытался бы обратить на них пристальное внимание, он бы давно понял, что они намного хуже какого-нибудь говеного культа, поклоняющегося каким-нибудь сраным богам! Но, послушай. Они сделали это с нами, понимаешь? Скопировали некоторых из нас буквально на клеточном уровне, воссоздали нас с помощью своих машин и органики. Заменили нас похожими копиями. И никто – повторяю, никто от этого не застрахован. Пойми меня правильно – людей убивают из-за таких как ты, заменяют их «удачными» копиями. Деклассификация… такое простое слово, в котором заключено дерьма больше, чем во всех Арбитрах Империума… Прими свою смерть с достоинством, Тарос Экхарт, - теперь, в голосе говорящего появились нотки мольбы. – Ради себя. Ради нашего общества. Ради Бога-Императора наконец. Он не хотел, чтобы МЫ стали такими. Он желал нам лучшего будущего. А теперь…
Палец человека задергался на спусковом крючке, лицо покрыла испарина. Священник мысленно помолился Императору, и сказал:
- А ты уверен, что тот, кто написал это, не ошибся?..
Глушитель превратил выстрел в глухой стук. Мозги священника были размазаны по стене, стекая вниз багровым водопадом. Труп медленно осел на пол, на лице его так и застыло выражение немого вопроса. В тишине раздался хриплый голос Крысолова:
- Нет. Мой отец никогда не ошибался…