[Adsumus]

Вячеслав Рыбаков, "Зима".

Не взыщите, прошу. Критик из меня никакой, я сюда попал ненароком - Вотерплиз меня записал. Вот, в общем:

Ни в одном известном мне произведении тема апокалипсиса не раскрыта столь глубоко, как в этом. Странно, большинство авторов забыли о видениях Иоанна Богослова, и воспринимают апокалипсис как некое точечное событие. Грохнули бомбы, шмякнулся астероид – и всё, титры пошли – финальные (апокалипсический жанр), или вступительные (постапокалипсический). А ведь нет! Апокалипсис – состояние души, это перманентное состояние человека, вокруг которого рухнул мир. Эта ледяная душевная пустота (ядерная зима – метафора?) – та, что её на востоке зовут Нирвана. Кстати, строки про замёрзший суп вызвали, отчего-то ассоциацию с нирвановской песней «You Know You're Right» .
«Возможно, кто-то, как и он, еще отсиживался в подвалах, убежищах, бункерах. Возможно, кто-то еще не замерз в Антарктиде. Вполне возможно, в стынущих темных глубинах еще дохаживали свое подлодки, снуло шевеля плавниками винтов и рулей. Все не имело значения. Этот человек ощущал себя последним и поэтому был последним.» - так начинается рассказ. Вот, вот он – апокалипсис, а не волны и трещины из «2012»!
Эта атмосфера конца и пустоты нагнетается и дальше – «Некоторое время человек бездумно соблюдал рядность; потом, когда фары высветили днище опрокинутой громады контейнера, ушел влево и со странным чувством мертвенного освобождения пустил разграничительный пунктир под кардан.» - отчего-то, в подобных мелочах и подробностях ужас Конца Света предстаёт куда ярче, чев в эпичных взрывах.
Когда герой убивал ребёнка, когда кроптел над смёрзшимся трупом жены, когда палил их бензином – «Отогрею, вот увидишь!» - казалось, что он вот-вот убъёт и себя, что автор именно так оборвёт-закончит рассказ, превратив его из апокалипсиса – в постапокалипсис. Но нет. Герой так и остаётся жить. Доживать, валяясь в лохматой толще стремительного снега. Он – живой труп, уже поражённый лучевой болезнью, но покуда он жив – будет жить и его Конец Света, неповторимый, индивидуальный. Субъективный, не смотря на массовость, словно рождение или смерть.
Явление Христа перед последним человеком на Земле – кульминация рассказа. Автор – атеист, и это не религиозный, но этический символ. Весь рассказ – один большой вопрос: может ли этика противостоять прагматизму, в частности – в его крайней, чудовищной форме – термоядерном армагеддоне? Каким бы ни был ответ, иного пути не дано. Потому, что только этика и может вступить в подобное противостояние.
Итог – красивый и жуткий, глубокий и умный рассказ – образец подлинного апокалипсиса.
«- Опять пришел полюбоваться, какие мы плохие?
Гость молчал.
- А сам-то! Мы оглянуться не успели, а у тебя уже кончилось молоко! И
ничего лучше меня не придумал ты! Раскрыл, называется, почку... Бог есть любовь! - фиглярски выкрикнул он. - Прихлопнул!!
Гость молчал.
- А я отогрею их, вот увидишь, - тихо сказал человек.»