Быть может, потому что я редко бывала дома, видела его вечно спокойным с горделиво-прищуренными глазами. Мне было некогда с ним общаться, сами понимаете, учёба, проблеты и т.п. Но я знала, что что-то не так, но питала иллюзии… Он перестал играть в игрушки. «Вырос» - наивно полагала я. Поссорился с подружкой – бывает, просто пусть не общаются с ней.
В тот день я решила прогулять физкультуру, сидела дома в интернете искала книги…
По сердцу полоснул жалобный то ли вой, то ли писк.
Я тут же вскочила и увидела, как Он беспомощно барахтался на спине, свесив язык. Его тело резко и быстро вздрагивало, а глаза… его голова крутилась по сумасшедшему резко, но всё же чёрные пуговки постоянно находил моё лицо. Если в его широко открытых глазах не бликовала бы лампа, можно было счесть, что глазницы пусты.
Странно, но он смотрит на меня как на бога, будто я спасу его как тогда, когда он угодил в ведро с водой. Ещё вспоминается тот случай, когда он застрял между стеной и шкафом… или как он запутался в ткани… в общем у нас с ним было много приключений.
Я – не я, скованная совершенно не понятным ощущением, словно кожа отделилась от мышц, но мне не больно, просто как-то противно, холодно, сухо, тянет…
Надо было бить тревогу, когда, он на ходу закрывал глаза, ударяясь о стены и предметы, когда перестал играть, ночами шибуршился и пищал, мешая спать. «Чекист», - ворчала я, перенося на кухню клетку накрытую тканью. Я не видела, что с ним происходит там, в темноте. Он как-то при мне упал в обморок, но после же вскочил как ни в чём не бывало.
А сейчас дрожащими руками приподнимаю его тельце над полом. «Чаки, Чаки!», - еле шевелю онемевшими губами. Он щёлкнул крохотными челюстями, прикусив язык. В тот миг захотелось положить его, бризгливо встряхнуть рукой, побежать в ванную и смыть эту кровавую узенькую змейку, которая сползла до середины ладони. Но собираю волю в кулак и поправляю язычок, нежно глажу мордочку, спину, лапки. Всё тело твёрдое, как окоченевшее, как чучело… расслабилось.
Успокоился. Умер? Фух, уснул, крепко сжав мой мизинец в когтях. Надо бы готовиться к семинару… К чёрту учёбу. Мамка просила пропылесосить… к черту! Всё к чёрту! Никто из них не поймёт мою трагедию.
Аккуратно перекладываю Чаки на ткань.
Он попал ко мне случайно. Я не знаю, в каких условиях он был. Но знаю точно, что но погибал. Местами ещё голенький и совершенно не складный, он смотрел на весь мир доверчивыми огромными глазами. Я вскармливала его, учила всяким штучкам… Привязывала к цепочке крохотный кулончик в виде клыка и тащил по полу, а он так горделиво за ним бегал. А как, задрав голову, нёс свой трофей! Маленькое существо с огромным чувством достоинства смешно так огрызалось на кошку. Она же крупнее и сильнее его. Это мы с его подружкой научили его рычать на кошек. Он часто что-то бормотал бывало и громко, но никогда не кричал, в отличие от соседских…
Мою руки с мылом уже второй раз, а упрямая, ржаво-коричневая полоска все не смывается. Она слабо тянет кожу.
Ну вот уже всё смыла, но кажется, что руки грязные… всё равно грязные.
Надо срочно отвезти Чаки к ветеринару.
А у специалиста как назло выходной именно во вторник, в другом месте врач птицами не занимается. И лишь знакомый орнитолог сказал, что у мальца что-то с головным мозгом. Что возможно опухоль, быть может он ушибся или наследственность такая, может быть вообще он появился на свет из-за инцеста.
Чаки, вообще, немного альбинос, а в целом, по масти - арлекин. Я ещё любуюсь его нежно-салатовым оперением и чёрно-изумрудными маховыми перьями с белыми пятнами у основания.
У таких как он, как и у альбиносов много всяких патологий… Но что бы так всё было страшно… Вот и вспоминаются те самые руки с полоской запекшейся крови. Этот след – знак тысячелетнего геноцида. Именно геноцида без всяких преувеличений. Как могут осуждать фашизм, те кто говорим о чистоте крови животных, о выведении и сохранении пород (сравним с рассами)?…
Ведь в дикой природе такие как Чаки умирают не только из-за странного цвета, но и из-за глухоты, слепоты, лейкемии, артрита или эпилепсии... Слишком много болезней и что бы один альбинос радовал глаза зевак, быть может, десятки, умирают в младенчестве. Десятки из выживших страдают от множества болезней, связанных исключительно с мутацией из-за беспорядочных связей с родственниками… и единицы доживают до преклонного возраста.
В прочесе выведения породы, например, собак, порой из одного помёта берутся щенки с подходящими качествами. И только когда порода устанавливается, люди следят за тем, чтобы не случалось инцеста. Но тот грех откликается эхом на многих поколениях, и только один из сотен участвует на выставках, второсортный материал уходит в рабство к людям с бюджетом поскромнее, а недопёски, которых не возможно продать из-за экстерьера или болезней, уходят из жизни быстро и страшно… или на улицы.
А фраза: «Мы в ответе за тех, кого приручили» угодным животным-рабам, и то до тех пор, пока живы хозяева или живые игрушки угодны хозяевам…
Надо идти на драмкружок, одеваюсь. Ну не умею я без погрома.
Его опять ломает!
Ну и пусть. У меня много дел более важных, чем какой-то волнистый попугайчик. Мне ещё на ёлке надо будет играть Деда Мороза!
Что я говорю!
К чёрту Деда! Если скажут, то откажусь от роли.
«Лапочка моя. Хороший мальчик! Всё будет хорошо. Всё будет»… Не будет ничего. Но по совету мамы толчу «Феналипсин». Это лекарство должно помочь. Видел бы кто-то как я разбавляю порошок в ложечке.
Темнеет. Он сидит на свое жёрдочке как обычно, спокойно и надменно. Как обычно переговаривается со своей подружкой, а она ворчит на него из соседней клетки.
Совсем недавно они забавно так катали попрыгунчик, отбирали друг у друга спичку. Да, да, эта жалкая щепочка была для них целой палкой подходящей для игры в апорт. Правда, быстро рассыпалась в прах.
Я не знала, что он так страдает! Хочу, что бы он жил и радовался жизнью, но при каждом припадке искренне хочется накормить снотворным, что бы он уснул вечным сном.
Мечусь из угла в угол в комнатке 3Х4, смотрю то на дверь, исколотую дарцем, то на квадратики света по ту сторону проспекта, задавая себе один и тот же вопрос: «Как же мне быть?». Ведь если смерть – наказание, то этот мутантик ни в чём не виноват, виноваты люди… Если смерть – отпущение, освобождение, награда… то это лучшее, что я могу для него сделать. Но я не хочу быть убийцей, и ем исключительно растительную пищу, чтобы не убивали для меня.
Убийство – слабость! Самоубийца – слабак! Царь приказывает казнить политических преступников - слабак! Родственники тяжело больного человека, настающего на эвтаназии – то же слабы, как и сам больной. Хищник слаб, ибо может, есть только мясо. А человек всеяден, ему дан выбор: убивать или нет. Но увы человек не выбирает: воскресить или нет. Я лишь продлеваю его страдания, потому что не одобряю любую форму убийства. Это всё – моя гордыня.
Родная дикая стая давно бы избавилась от Чаки, но поскольку его стая – Я и его подружка, решить мне: «Так как же быть?».