[Евгений Анатольевич]

Я не знаю, что такое война, я не знаю людей, которые могли бы поведать мне об этом, но у меня есть способ… почти достоверно в этом убедиться и путь к этому – путешествие. Духовное путешествие, которое практикуют шаманы. Я много читал об этом, пробовал некоторые практики и, все-таки, можно сказать, чего-то добился. То, что приходит в такие моменты – лишь ассоциации, сумбурный поток эмоций, который я попытаюсь выложить в тексте.

Скрытый текст - И вот, что получилось::

Я пробирался сквозь оградки заросшего кладбища, раздвигая упругие ветви руками. Слабый огонек, что вел меня, приближался с каждым шагом. Я не мог сосредоточиться на местности, меня вела цель, я был погружен в это намерение и все свои силы отдал на то, что ждет впереди. Наконец, тяжелый путь был преодолен. Передо мной простиралось широкое поле, пустынное, мертвое. Огонек, что вел меня, перерос в пылающий костер, обогревающий троих потрепанных военных. Они сидели, склонившись над пламенем, протягивая руки к огню, пытаясь отогреться.
- Вот ты где, а мы уже заждались. Проходи, погрейся, тут очень холодно, просто жуть. – Мужчина, лет тридцати, в потертой военной форме слегка подвинулся, приглашая меня к огню. – Война, - начал он, после недолгого молчания. – Война, это действительно страшно. Я пережил ее, но миллион раз за эту пятилетку я молил бога забрать меня. Ранение, адские боли, меня резали на живую, штопали и снова посылали в упор на вражеские полка. Мы бежали, бежали вперед, на свою смерть. Я слышал, как плачут мои товарищи, рыдают, не скрывая этого. Но несмотря ни на что мы шли, шли на врага, потому, что обратно было нельзя. Некоторые порывались назад, но были убиты. Застрелены, как жалкие псы, предавшие хозяина. А враг? Такие же как и мы, пешки в руках безжалостных идеологов, не имеющие выбора и даже права голоса. Я прошел все, я видел, как горели наши селения, мы штурмовали Германские города, но эта боль никогда не забудется, как бы ни старался. – Он устремил печальный взор на пламя и замолчал, в его белесых, замученных глазах отблескивал играющий сухими ветками костер, - Так и наши деревни горели, от одного дома, до другого, а люди стояли под прицелом и смотрели, как гибнут их жилища и животные, все хозяйство, вся их жизнь.
- Да, это война, я вообще сбежал из дома на фронт, мне шестнадцать было.- Парень, сидящий справа от меня придвинулся поближе - Тогда все наши ребята решились. Мы не могли сидеть и ждать результатов, пока наши отцы и братья воевали. Мы пошли за наших матерей, за наших родных. Вот такие, салажата, с прикладом наперевес. Пушечное мясо, ничего больше. Моя история совсем коротка, я и года не протянул. Наш отряд послали в деревеньку на границе, чтобы задержать наступление немцев на этом фронте, пока наши войска не поспеют… Мы там и часа не были. Их было очень много… Из-за нас всю эту деревню сожгли, а мы погибли.
- Немец дальше не пошел. - Вступил в разговор пожилой мужчина, с редкой бородкой - Я был военным медиком, принимал раненых жителей. Тогда мне и попались документы этого мальчишки. Земляк. Такой молодой, совсем мальчишка. Мы всякого повидали: Кто без ног, кто без рук, у кого лица совсем нету, или в животе дырка. Они умоляли добить их, оставить подыхать, но нет. Приказ был по возможности помогать, пытаться поднимать на ноги даже самых безнадежных. И мы пытались, сквозь крики агонии мы резали их на живую. И в их устах, только тогда звучала истина. Они кляли войну, они кляли Сталина и Гитлера за эти военные игры. За всю жестокость, что терпели солдаты, за ту беспомощность, от которой они плакали по ночам. Все это они. Не важны ни цели, ни результат. Самое дорогое – человеческая жизнь, которой они так легко пренебрегали. – С этими словами мое видение начало тускнеть, пока не погасло вовсе, я опять очутился у себя дома, лежа на полу, а сердце щемило от боли. Я провел там около часа, но те эмоции, что я получил еще долго не покидали меня и до сегодняшнего дня в моей голове всплывают определенные моменты, отдельные вспышки эмоций, заставляющие меня содрогаться каждый раз, когда это происходит.