Лет пятнадцать я не говорил с тобой, не листал твоих пожелтевших страниц, не поил тебя чернилами.
В те далёкие годы мне указом был Кранакс, вельможа и учёный с довольно грязными взглядами на жизнь. Но деньги не пахнут, а он хорошо платил.
Одной ночью довелось по его поручению разбираться с гоблинами, которые обосновались в хижине лесника на окраине Цветочной Пущи. Я просто поджёг домик, но вскоре услышал оттуда плач, детский плач. Нечисть обгладала до костей всех, не тронув девочку, младенца. Представляешь? Да ничего ты не представляешь! Ты же дневник! Помню картину, себя с ребёнком на руках перед горящим зданием. Она стала моей дочерью.
Олли, так я её назвал, была очень послушной, умной, даже трогательной. Каждый раз после работы хотелось идти уже не в трактир, а домой, на запах явств. Крошка научилась готовить к пяти годам лучше королевских кулинаров. Заботливо наблюдала за своим отчимом в болезни.
Потом она проявила любопытство к звероловству, что пробило во мне слезу. Началось обучение: выслеживание, вынюхивание и умение самому не стать добычей. Олли проглатывала каждое слово как великое пророчество.
Надо отметить, это дитя не отличалось слухом или обанянием, важными качествами зверолова, была хрупка. Да и соображала она не очень быстро. Но на вкус и цвет товарища нет. Я верил в неё и не ошибся. И сейчас верю.
На первом же практическом уроке все возможные сомнения отпали. Стая Милора, чёрного волка, повадилась жрать фермерскую скотину, без какого-либо страха, прямо во дворах, всегда чуя засаду. Много раз тогда мне не удавалось их выследить. Дочка просто пристально посмотрела в мои глаза и назвала место пребывания чудовищ.
С того дня начались успехи, пришла слава. Не благодаря мне, как ты понимаешь, благодаря ей. Вначале я говорил себе, что Олли очень проницательна, способна понимать животных. Подобным чутьём обладает любой, кто добился в нашем деле высот. Кормил себя таким объяснением, считал его очевидным.
Сравнительно недавно посмотрел на неё не как отец, а как мужчина. Ведь девушка-то считала меня родным, плотью и кровью. Пришлось рассказать всю правду, что было воспринято спокойно, слишком спокойно. Я решил не тянуть и предложил руку и сердце, попробовал поцеловать, а Олли ушла. Чувствую, что-то сделал неправильно.
Остался великий охотник в обществе тебя, дорогой дневник, и слюнявой пердящей псины. Сейчас, обозревая эти годы с меньшей предвзятостью, могу твёрдо сказать, она не просто понимала чудовищ. Это дитя мыслило как они. Вся её человечность была лишь ширмой, но не более. Прошлое, будущее, планы, мечты, мировоззрение, подобные вещи были просто непонятны, чужды ей.
Одни лишь чувства, интуиция...
Чарку бы.