Ю. Никитин «Ярость»
Роман прочитан в порядке ознакомления с «политическими» идеями автора, сделана попытка понять, может, что-то упущено?
Хлестаков. Без чинов, прошу садиться.
Итак, наш герой в интерьере. Начинается знакомство с того, что он наставляет свою любимую внучку, параллельно мягко, по-отечески, попинывая отсутствующую в кадре дочь – вот, дескать, уехать - уехала, а классику всю мне оставила, приходится теперь внучку с бессмертным творением Блока, под названием «Скифы» знакомить. Чтобы лапушка училку свою никчемную в ступор такими познаниями элитарными ввела. Начало уже насторожило, но дальше автор стал добавлять уже даже не штрихи, а целые мазки к портрету, заслоняющему собой сам роман.
Хлестаков. Моих, впрочем, много есть сочинений: "Женитьба Фигаро", "Роберт-Дьявол", "Норма". Уж и названий даже не помню. И все случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: "Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь". Думаю себе: "Пожалуй, изволь братец!" И тут же в один вечер, кажется, все написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях.
Вуаля, прошу любить и жаловать – скромный футуролог Виктор Александрович, на идеях которого несколько ученых получило Нобелевские премии. Сам он свои идеи не разрабатывает; будучи компьютерным гением, предпочитает играть в стратегические ролевые игры и выгуливать собачку. И тут (что бы вы думали) оказывается, что новый президент без него ну никак не обойдется. Поломавшись для приличия, наш герой милостиво соизволяет помочь этому солдафону и недоумку.
Хлестаков. Эх, Петербург! что за жизнь, право! Вы, может быть, думаете, что я только переписываю; нет, начальник отделения со мной на дружеской ноге. Этак ударит по плечу: Приходи, братец, обедать!" Я только на две минуты захожу в департамент, с тем только, чтобы сказать: "Это вот так, это вот так!" А там уж чиновник для письма, этакая крыса, пером только - тр, тр... пошел писать. Хотели было даже меня коллежским асессором сделать, да, думаю, зачем. И сторож летит еще на лестнице за мною со щеткою: "Позвольте, Иван Александрович, я вам, говорит, сапоги почищу".
Судя по описанию, президент на диво уродлив –
«В жизни он выглядел еще массивнее, чем на телеэкранах. Голова как пивной котел, лицо серое, почти безобразное, а разговаривал с невидимым собеседником с таким верблюжьим высокомерием, что мне тут же захотелось повернуться и уйти.
Он жестом пригласил сесть, злой гримасой добавил, что сейчас закончит с этим придурком и займется мною.», хамоват и несдержан. Полная противоположность герою,
«смахивающему на тренера по боксу. В среднем или полутяжелом весе. […]ученому всегда лестно, когда замечают его рост, широкие плечи, квадратную челюсть.». Одним словом, альфа-самец. Но это еще цветочки!
Хлестаков. Я не люблю церемонии. Напротив, я даже всегда стараюсь проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя! Только выйду куда-нибудь, уж и говорят: "Вон, говорят, Иван Александрович идет!" А один раз меня даже приняли за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьем. После уже офицер, который мне очень знаком, говорит мне: "Ну, братец, мы тебя совершенно приняли за главнокомандующего".
Ведь в кабинете президента собрался настоящий паноптикум! Как на подбор – тупые, краснорожие, морды ящиками, глазки свинячьи, сами «меднолобые», а министр финансов – вообще еврей. И как «утонченно» перевраны фамилии реально действовавших чиновников… А что с них взять? То ли дело, герой, который, оказывается, еще и всеведущ настолько, что снисходительно к ним относится:
«Вот шоферюге закатил лекцию, что значит – с людьми давно не общался... Да и Кречет, это же ясно, недалеко ушел от своего шофера. А я все-таки мыслитель, философ, придумыватель новых социальных систем, форм правления... Но я знаю, что даже самые безукоризненные схемы, будучи воплощены в жизнь, чаще всего рождают чудовищ. Коммунизм – не пример ли? Это нынешнему совку кажется, что коммунизм придумал Ельцин в молодости, а потом ужаснулся и перестроился в демократа. Коммунизм был прекрасной мечтой всего человечества, начиная с первобытных времен, его идеи развивали англичанин Томас Мор, итальянец Кампанелла, немец Бебель... Но с другой стороны, зная это, могу предостеречь. Слишком уж нетерпелив Кречет, слишком быстро жаждет поднять страну из разрухи на вершину богатства. Но Россия – не Андорра или Монако. Пуп порвется. Хорошо бы у него, а то у России...». И вот уже президент заискивающе цитирует герою строки из его же сочинений пятнадцатилетней давности, и вот уже вновь собранный кабинет слушает, затаив дыхание…
Хлестаков. А любопытно взглянуть ко мне в переднюю, когда я еще не проснулся: графы и князья толкутся и жужжат там, как шмели, только и слышно: ж... ж... ж... Иной раз и министр...
Городничий и прочие с робостью встают со своих стульев.
Хлестаков. Мне даже на пакетах пишут: "ваше превосходительство". Один раз я даже управлял департаментом. И странно: директор уехал, - куда уехал, неизвестно. Ну, натурально, пошли толки: как, что, кому занять место? Многие из генералов находились охотники и брались, но подойдут, бывало, - нет, мудрено. Кажется, и легко на вид, а рассмотришь - просто черт возьми! После видят, нечего делать, - ко мне. И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры... можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров! Каково положение? - я спрашиваю. "Иван Александрович ступайте департаментом управлять!" Я, признаюсь, немного смутился, вышел в халате: хотел отказаться, но думаю: дойдет до государя, ну да и послужной список тоже... "Извольте, господа, я принимаю должность, я принимаю, говорю, так и быть, говорю, я принимаю, только уж у меня: ни, ни, ни!..
И что же? Под чутким руководством видного футуролога, дело у тупых недоумков все-таки пошло. Взяв на вооружение идеи Виктора Александровича, президент Кречет недрогнувшей рукой ведет Россию к процветанию. Невзирая на протесты всяких там идиотов-правозащитников, которым сильно не нравятся расстрелы преступников, отсутствие переговоров с террористами; которым милее привитое "поганой Америкой" сюсюканье с "выродками". Достается, и крепко достается от Никитина всем – РПЦ, интеллигенции, диссидентам, украинцам, евреям. И женщинам. Потому что течение романа выносит нас на великосветский прием с непременной роковой красавицей. Потомственной княгиней, аристократкой, исключительно красивой женщиной, впрочем, настолько недалекой, что все ее коварные шпионские планы наш безупречный герой просекает с полпинка. Что не мешает ему, истинному альфа-самцу, как следует воспользоваться ее телом, ведь как только появляется описание этой дамы, сразу становится ясно, зачем она тут нужна. В мире романа женщины вообще низведены до первично-натуральной роли, назначение их – приятный досуг и создание эротического фона для героев. При этом ясный лоб выдающегося футуролога не тревожит мысль, остановившая в свое время размышления Раскольникова – «А что, коль и Дунечка как-нибудь в процент попадет!». То есть, к лапочке-внучке и дочери Виктора Александровича такая функция женщин, как доступность по первому требованию, не относится по определению. «Супруга Цезаря выше подозрений». Портрет обретает объем и полутона, в то время, как остальное окружение так и остается грубыми штрихами.
Городничий и прочие трясутся от страха. Хлестаков горячится еще сильнее.
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого... я говорю всем: "Я сам себя знаю, сам." Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш... (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
И один за другим сыплются указы – продажа оружия населению (тупому и ленивому быдлу, не забываем); постепенный переход к исламу (ау, Бушков!), налаживание контактов с Востоком при демонстративном поворачивании спиной к Западу… Рассуждения все больше принимают характер поучений, а за героем начинают охотиться таинственные силовики, от которых он, без особого труда отделывается. Без ущерба для себя, зато с колоссальными потерями для противника. Ай да Виктор Александрович! Он не забывает время от времени подкинуть читателю сахарную косточку:
«Да – мы молодой народ! – из скифов, некогда потрясавших мир, но мы не совсем скифы, из викингов, тоже потрясавших мир, но мы не совсем викинги, мы новый молодой народ – переплавленный в великом горне, перекованный, который только сейчас выходит на мировую арену, дабы вершить великие дела!
Нам вершить, не жить как черви, думая только о том, как нажраться, поиметь больше баб, набить бумажник лягушачьими шкурами.». И простой народ, который все время остается тупым быдлом, кроме тех моментов, когда герой думает о нем так, как приведено выше (очень редких моментов, надо отметить), так вот, этот народ поднимается в едином порыве в нужный миг от одной небольшой, но зажигательной речи президента-солдафона. Читая сильно пафосные строки о героизме «наших», которые самоубийственно «мочат» превосходящие силы недоумевающих карикатурных американских коммандос, устаешь считать рояли в кустах. Автор действует по принципу: мой сюжет – что хочу, то и ворочу. То, вдруг, ворюга-пилот принимается цитировать «элитарные» стихи о скифах, то генерал-предатель вдруг передумывает в последний момент и кидается заслонять собой президента, то «наши» с чувством глубокого авторского удовлетворения расстреливают «поганых америкосов» в захваченном теми здании… Красотища! Все танцуют, автор предложил великолепный рецепт по подниманию Великой России с колен, даже при противодействии прогнившего Запада.
Хлестаков (таким же голосом). Не разберу ничего, все вздор.
Только вот, не выходит из памяти Дуня, которая может вдруг в процент попасть. Неужели эти самые люди, которые введут спартанскую дисциплину и добровольный уход стариков из жизни, будут сами это соблюдать? Когда коснется их, или их друзей? Перед глазами пример СССР, в котором Жданов в блокадном Ленинграде лечился от ожирения… Не верю. Невозможно перековать психику людей, столетиями живших одним укладом, а тут вдруг мощным пинком футуролога Виктора Александровича, который суть движущая сила возрождения и вообще всей новой российской истории в мире романа, резко исправились и стали жить по-новому. Да, в романе неоднократно твердят о цели, которая оправдывает средства, о том, что перемен без крови не бывает, но… Допустим, это все-таки произошло, рулевые перековались, однако, никто не вечен. Как только уйдут создатели благого начинания, на их место придут те, кто просто будет использовать созданную тоталитарную систему в собственных интересах.
Словом, роман представляет собой одновременно восхваление главного героя, который идеально садится на фигуру автора; трибуну для авторского изложения взгляда на мир и на то, как с ним следует поступить, и компиляцию из социальных идей разных авторов и лет, с единственно возможным авторским вариантом развития ситуации. Причем на реальный пример СССР, на невероятно точные литературные антиутопии вроде «Скотского хутора» и «1984» Никитин демонстративно закрывает глаза. Может быть только так, потому что только так должно быть. Если не так – сбрить усы и расстрелять. Ибо национальная гордость и идея, и вообще, мы скифо-варяги.
С литературной точки зрения, роман откровенно слаб. Грязный, неприятный язык, изобилующий бранными словами; львиная доля места отдана диалогам; бородатые анекдоты после косметического ремонта; жаргонизмы; картонные персонажи, действующие и развивающиеся нелогично; многочисленные внутренние противоречия, порой на соседних страницах… Как спорная околополитическая агитка для молодежи, желающей «сильной руки» и готовых решений-руководств к действию от Вождя – еще прокатит. Но как художественное произведение – очень и очень слабо.
Да, и я не случайно перемежала рецензию цитатами знаменитой сцены из «Ревизора». То, что Гоголь сделал мощным сатирическим образом, Никитин использует совершенно серьезно, ничтоже сумняшесь. Еще один предостерегающий подтекст – хлестаковщина, которая вдруг, по чьей-то прихоти, получила действенное воплощение… Как вы думаете, что станет с тем, кто усомнится в истинности действий Виктора Александровича?