Глава 18. Звезда
(Музыкальная тема главы - Звери. Tequillajazzz )
Путь длинною в тысячи ли начинается с одного шага
Китайская поговорка
Как ни странно, туман и не думал рассеиваться. Вопреки всем природным законам, снег не был для него помехой.
Акиро отложил в сторону флейту, подошел к старому приятелю и первым делом протянул Твинсу кусок ткани, на котором ровно нарезанными ломтиками лежала сырая рыба, любимое лакомство самурая. В другое время Билла вывернуло бы при одной мысли о том, что это можно есть, но голод воистину был самой лучшей приправой. В конце концов он не питался полноценно сорок дней! Когда Твинс закончил свою импровизированную трапезу, Акиро, словно не давая ему опомниться протянул сверток пергамента, перевязанный грубой веревкой.
- Что? Тоже нашел это где-то на болотах?
Японец сделал неопределенный жест рукой, который можно было трактовать как и да и нет. Записка на разных языках повествовала следующее:
«Если кто-то скажет тебе будто бы зло можно победить ненавистью – рассмейся ему в лицо. Этот человек глуп и не понимает самого главного. Зло питается ненавистью и с каждым ударом, с каждым проклятием становится только больше и сильнее. Запомни. Если ты хочешь победить демона – ты должен возлюбить его как брата, ты должен обнять своего врага и простить его. Зло может победить лишь любовь и теперь мне больше не страшно, ибо я знаю, что прекрасный образ моих снов не суккуб. Это Ангел. Она просто Ангел, посланный нам самим Аллахом, дабы мы могли одолеть эту желто-красную рать Палача и его слуг. Я должен помнить о ней, помнить о ней каждое мгновение совей жизни, чтобы мы справились, чтобы мы смогли одолеть. Если я хотя бы на секунду поддамся ненависти – мою душу уже будет не спасти, я стану демоном, таким же как и каждый второй житель этих проклятых мест. Зло можно одолеть любовью и только любовью. Тот кто скажет тебе это воистину мудр, поклонись ему и назови Учителем.»
- Прекрасно, - проговорил Билл. – Значит тогда, во французской колонии – ты не привиделся мне? Все это было реальным?
- Поверил наконец, скептик? – Акиро слегка улыбнулся, хотя его улыбка была как всегда мимолетной и легкой, как дуновение весеннего ветерка.
- И тогда… на болотах… мы с Пабло слышали как ты играл. Ты следил за нами?
- Да. Хотел оградить от чего-то страшного. Но как видишь не сумел.
- А индус? Он тоже следил за нами и тоже оберегал нас? Помнишь, ты еще боролся с ним плечом к плечу!
- Тот кого называют Балу Сингхом действительно сражался с демонами на французском кладбище. Но поверь мне, он защищал не тебя, а её. Девушку. Ту безумную дикую девушку. Ты просто попался под руку. И кажется сам Палач просил у индуса за тебя, он хотел расправиться с тобой лично.
- Выходит Балу тоже член Культа?
- Да. И не из рядовых. Он охраняет дикарку, потому что ее жизнь очень важная для каких-то сил внутри этого туманного Города. Он уже давно работал не на Винсента, а на культ.
- Откуда ты знаешь все это?
- Я ушел из банды как раз после Роджера. Мне тоже многое не нравилось в происходящем вокруг. Я скрывался на болотах и вел свою собственную войну со служителями Красного Пути. Я подкрадывался и убивал их по одному. Иногда я брал их живыми и вытягивал сведения. Так я узнал многое.
- Ты знаешь кто прячется за маской Палача?
- К сожалению нет. Я могу только предполагать.
- Это шериф Редлоу?
- Твоя версия ничуть не хуже и не лучше чем все мои догадки. Я даже не стану произносить их вслух, они ничем не подкреплены.
- Интересно… А почему ты не ушел? Ты тоже заблудился, как Роджер? И почему ты стал вести войну с культистами?
- Знаешь, когда у меня на родине мой родной клан уничтожали, потому что мы не хотели идти путем западных перемен, наши враги носили одежды как раз красного и желтого цветов. Для меня это продолжение личной и общественной мести. Считай, что я продолжаю свою войну.
- А что Шатерхенд?
- Мертв. Палач терзал его достаточно долго, но теперь Бенжамин Русеректор мертвее мертвого.
- Не поверю, пока сам не увижу его тело. Я знаешь ли тоже был мертв сорок дней и как видишь еще трепыхаюсь, - от Акиры Билл узнал все или почти все, что его интересовало.
- А погодка-то… Хм… Странная. Не находишь? Как нам теперь выбраться назад к городу? Ты знаешь путь?
- Да. Я знаю путь, но город не пускает меня назад к себе. Ты наверное уже привык к местным странностям Билл. И странная топография местности лишь капля в море, не правда ли? Впрочем, я готов последовать за тобой, если тебе удастся прорваться сквозь завесу из этого тумана. Мой бой еще не закончен.
- Хочешь достать Палача?
- И да и нет. Палача я оставлю тебе, Твинс. Меня куда больше интересует та дикарка, которая убила Роджера. Думаю наш друг должен быть отомщен. К тому же в своих снах я видел, как эта девушка приносит горе в мир. Много горя. Ее надо остановить. Но я не знаю, как нам снова попасть в город.
«И что теперь? Помирать? Стоило ли выбираться из этого ада, чтобы заплутать где-то в этих промерзших болотах?» — Билл чувствовал, как холод пробирался под кожу до самых костей. «Я ведь даже не знаю, куда нужно идти… В какой стороне находится этот чертов Сайлент Хилл! И долго ли мне до него добираться? Если я не успею дойти до города засветло, опустившая ночная тьма убьет меня. И из ее лап не удастся выскользнуть, как мне до сих пор удавалось теряться от всех этих порождений сновидений. Холод и тьма на этот раз будут реальными и осязаемыми. Твою мать…» — Твинс тихо злобно взвыл. «Сопли в руки, братец… Мы доберемся до города засветло, я обещаю… У нас ведь просто нет выбора. Гарантированная смерть в этом каменном мешке от голода или вероятная гибель по дороге в город. Я бы предпочел умереть на ходу… И потом, ты ведь понимаешь, что я просто не дам тебе умереть, пока ты не свершишь нашу месть… пока мы не убедимся, что наша месть совершена», — Уильям был поражен не меньше Билла, но его решительности с лихвой хватало на обоих братьев.
Первый шаг в хрустящее, накрывшее всю землю одеяло. Первые следы на сугробах. Первые лужицы чужой крови, остающиеся позади. Твинс утопал в ледяном покрывале, ему приходилось цепляться за камни киркой, чтобы выкарабкаться из этих снежных пут. Акира шагал по снегу легко и быстро. Почему-то японец даже не думал подавать Биллу руку помощи. Возможно гордый самурай расценивал такое поведение как оскорбление Твинса, как неверие в его силы. Билла очень радовал тот факт, что в город он приехал, не снимая куртки, приехал «утепленный», а не в обычной хлопковой рубашке, которую предпочитал всем другим видам одежды. Казалось, что снег лежит ровным слоем, но иногда Билл проваливался в овраги с головой. В основном же ему приходилось опускать ногу в белую, холодную взвесь почти до колена. Он очень быстро перестал ощущать пальцы ног. Хотя трудность пути и помогла ему согреться. Пробиваясь сквозь снежные тропки, Твинс напрягал все силы, чтобы ни на секунду не остановиться, не упасть. Его дыхание стало тяжелым и хриплым, а на лбу выступили капельки быстро замерзающего пота. В то время как нижняя часть его туловища горела от нестерпимого холода, верхняя замерзала от исходящего изнутри жара. Пройдя по болотам с пару миль, он рухнул, обессиленный, прямо на мягкий сугроб. Акиро лишь безучастно стоял рядом.
«Я не смогу… Не смогу…» — грудь Билла часто вздымалась и опускалась. — «Это выше моих сил… Ноги… Я их не чувствую, я не могу ими шевелить… Энергии не осталось даже на то, чтобы поднимать эту чертову железку, а без нее я точно сдохну… Не смогу…» «Вставай, ублюдок! Вставай, слабак! Ты должен! Если у тебя откажут ноги — падай на землю и ползи, загребая камни руками. Если отмерзнут и руки, тогда цепляйся за дорогу зубами и подтягивайся. Ползи!» — понукал его Уильям, как жестокий дед из старой сказки, что всю жизнь проездил на горбе у своего сына. И Твинс вставал. И шел дальше. Потому что надо идти… а куда — это уже не так важно, надо было просто двигаться, несмотря на то, что желание прилечь и уснуть хотя бы на час было нестерпимо сильным. «Если я усну… Если закрою глаза, то я умру… Это знают все, кто хоть раз попадал в метель. Нет, я выстою, я справлюсь, доберусь, вот только куда идти?»
— Куда нам идти! — закричал Билл на припорошенное высокое дерево. Он просто хотел выплеснуть из себя злость, разумеется, он не ожидал ответа. Но тяжелый снег на ветках на глазах стал рыхлым, затем начал стекать вниз журчащими ручейками. Деревянный исполин слегка покраснел, словно раскалился изнутри, и Твинс жадно приложился к нему всем телом, пожирая, втягивая в себя это так необходимое ему тепло. Вместе с теплом к задубевшим конечностям вернулась и боль. Билл лишь крепче сжимал зубы и прижимался к дающей силу и жизнь коре. «В живом мире деревья разговаривают… В живом мире деревья разговаривают…» — металась у него в голове беспокойная мысль. Когда он был уже не в силах терпеть, когда забрал столько огня, сколько только был способен взять, он тяжело отступил на несколько шагов в сторону. На одной из веток он заметил тряпичную фигурку. Она висела там, одинокая и лишняя, повешенная, точно как несчастный на воротах французского поселения. Присмотревшись, он узнал в ее чертах Дженнифер. К кукле была приколота записка, и буквы на ней выступали ярко-бордовыми пятнами даже сквозь туман. «Я больше не хочу ее жалеть. Я больше не хочу ее терпеть. Я слишком устала… И если ты не вернешься, я поступлю также со всем этим миром. Он этого заслуживает. А.»
«Анжелика… Господи, мой ангел… Только на тебя я могу надеяться, только от тебя ждать помощи… Прости, что оставил тебя, прости, что бросил там, на растерзание Матери… Прости. Я вернусь, я вернусь, я обещаю!» — мгновенно застывающие в полоски льда слезы заволокли его взор. Он стал так часто плакать… Наверное, из-за расшатанной кошмарами психики. Твинс поймал себя на мысли, что рад был бы оказаться простым шизофреником, валяющимся в углу в какой-нибудь вонючей палате в казенной провинциальной клинике, полной клопов. Так было бы проще и легче. Столько ужасов не могло случиться ни с одним из людей за столь короткий срок. Он жаждал безумия даже больше, чем лета и солнца. «Черт бы побрал этот город! Черт бы побрал эту месть, которая меня сюда привела», — он провел по лицу ладонью и тяжело выдохнул. Снова взглянув на куклу, он по какому-то смутному наитию перевел взгляд чуть выше той ветки. И он увидел звезду. Ее тонкий луч пробивался и сквозь плотный туман, и сквозь кривые черные ветви. Это была его звезда. Звезда Анжелики. И теперь он знал, в какой стороне его ждет Сайлент Хилл…
— Туда-сюда, туда-сюда, Время утекает. Тук-тук-тук стуки в дверь. Это сон пришел — он тихо-тихо пропел вдруг вспомнившуюся ему рождественскую колыбельную, которую миллионы вечностей назад пела у его люльки мама. — Туда-сюда, туда и сюда, ты увидишь сны о нас с тобой. Не кричи, ногами не стучи, слушай мою песнь. — с каждым шагом к звезде, к городу, эта детская песенка звучала все громче, все сильней. Она давала ему силы. Она вселяла в него надежду. Рождество! Рождество! Праздник жизни до рассвета! Тише, тише, только снег укроет землю в ночь. Призраки выходят из могил, в звоне колоколов. Тише, тише, тише, не будите деток, уходите прочь. — последнюю фразу Билл уже чуть не прокричал. Он больше не чувствовал холода, он не хотел уповать на милость живых деревьев. Он шел к своей звезде.
Так, то громко крича, то тихо насвистывая, он легко прошагал еще несколько миль. Затем заряд полученного тепла стал иссякать. Но в небе все также горела его путеводная звезда. Зубы уже начинали стучать, колени подгибаться, а в глазах темнело и мучительно хотелось спать. Но Твинс и не думал останавливаться и продолжал двигаться вперед, даже без помощи хлестких злых фраз брата. Каждая новая миля казалось длиннее предыдущей, а снег все валил и валил, словно разверзлись хляби небесные. Больше всего сейчас Биллу хотелось глоточка хорошего бурбона. Если бы прямо из-под земли сейчас вылез дьявол, он бы, не задумываясь, продал тому душу за пару бутылок обжигающего напитка. Кирку Твинс выронил, когда провалился в очередной раз под снег с головой. Когда Билл выбрался из-под него, он уже не рискнул окунуться туда снова. Так и оставил под снегом свой необычный походный посох. Отчасти он был даже этому рад: обледенелый металл жег руки не хуже пламени. «К черту кирку! У меня есть звезда…» — подходя все ближе к Сайлент Хиллу, Твинс ни на один миг не вспомнил о Шатерхенде. Перед его глазами стояла маленькая, хрупкая девушка со стальной, впивающийся в череп короной и невыразимой болью в глазах.
— Динь-динь-дон, ди-ли-ди-ли-дон, спи спи спи мой мальчик, все желания, все мечты станут явью в ночь Чертенята, гномы, звери хороводят вокруг люльки, ведьмы, эльфы, гоблины – добро со злом вступят в бой! Страшные созданья, злы и опасны, попытаются тебя забрать. Но маленькие ангелы порхают над тобой. Вот уж полночь, вот уж полночь, и смеются твари мрака! Но малыш мой спит так тихо, славный мой малыш. Динь-динь-дон, ди-ли-ди-ли-дон, спи спи спи мой мальчик, все желания, все мечты станут явью в ночь— Он и не подозревал, что помнит эту колыбельную так хорошо. Сколько ему тогда было лет? Три? Два? Наверное, даже меньше. Почему-то он помнил этот ласковый голос, помнил все фразы наизусть, но никак не мог вспомнить лежащего рядом с ним в люльке Уильяма… Слова вылетали изо рта все неохотней, все медленней. Билл пел срывающимся, осипшим голосом эту песнь уже по двадцатому кругу. Ему было необходимо петь. Петь, чтобы жить. Жить, чтобы дойти.
Снег скрипел под ногами, сугробы завлекали прилечь, тусклое солнце в белесом тумане не грело совсем и казалось просто желтой ледышкой. Когда Твинсу нестерпимо захотелось справить нужду, он бережно собрал ладонями мочу и втер чуть теплую жидкость глубоко в кожу. Этому способу согреться его научил один старый матерый охотник из далекой северной Канады. До сих пор он никогда бы не смог подумать, что когда-нибудь воспользуется им. Но ему было необходимо урвать еще кусочек тепла любым, даже самым неприятным, способом.
Когда Билл вышел с заброшенных петляющих троп на широкую, но такую же не расчищенную дорогу он шумно выдохнул. Он был почти у цели, кажется, ему даже вспомнилось, как он въезжал в этот город первый раз, по этому самому пути. Но он не был уверен, ведь сейчас вокруг было так много снега…
«Какой все же странный снег», — задумался Твинс, разглядев повнимательней падающие снежинки. «Он какой-то ненастоящий… Слишком холодный… А снежинки будто какой-то малыш вырезал из бумаги. Они слишком симметричные и большие, таких не бывает вовсе!» Его рассуждения прервал громкий шорох, раздавшийся из чащи. Потом еще один — сзади и чуть слева. Билл насторожился. «Звери? Не похоже на поступь человека, скорее уж это волк… Не очень крупный, если один — то ничего опасного, напасть не рискнет… Но я, как назло, потерял свою последнюю опору и жалкое оружие… Черт!» — Твинс зашагал по дороге быстрее, стараясь не обращать внимания на доносившиеся со всех сторон шумный хруст снега. Сколько бы ни было этих зверей, какой бы маленькой ни была стая, они двигались достаточно нагло и, видимо, не боялись никого. «Только не бояться… Страх отнимет у тебя последние силы, а животные его всегда чувствуют. Ты очень измотан - могут и цапнуть», — Уильям был спокоен, чего к сожалению Билл никак не мог сказать о себе. Бояться и впрямь было очень тяжело, это давалось ему с трудом, но отчего-то вспомнились кривые грязные желтые зубы, которые он часто видел у индейцев в амулетах. «Каково ж это, когда такая вот челюсть вонзается в твою плоть? Надо же, меня ни разу не кусали ни волки, ни даже собаки… Так что я понятия не имею, каково это… Длинный тупой зуб вонзается под кожу, затем зверь начинает мотать головой, не желая выпускать изо рта свою добычу. И красная кровь брызгает на белый снег. Когда волки голодны, они нападают даже на небольшие караваны…» — он пытался ступать твердо и крепко, искал глазами поблизости камень потяжелей или просто большую палку. Как назло, ничего подобного не было. И на дорогу выпрыгнул волк… Желтые глаза животного уставились на Твинса. Только сейчас Билл вдруг осознал, что Акиро куда-то запропастился.
В этом звере чувствовалась истинная красота хищника: мощные мускулы, густая шерсть, даже какое-то подобие человеческого благородства во взгляде. Билл напрягся и развел руки в стороны, готовясь просто отбросить от себя вожака стаи и, если понадобится, с силой бить кулаками по его голодным глазам. Затем из леса вышло еще семь порыкивающих матерых самцов. Где-то в чаще еще таились волчицы, скулили волчата. «Ну уж нет! Не дамся! Мне осталось-то пройти всего две-три мили… Нет, зверюшки, я не побегу и не дам вам возможности гнать свою дичь. Я буду стоять тут, пока не переломаю хребты вам всем», — Твинс, не отрываясь, смотрел в глаза вожаку и органически ощущал, как в нем вскипает злость, наблюдал, как медленно задирается его верхняя губа, обнажая слюнявую пасть…
«Главное, не беги! Сейчас набросятся… Всем скопом. Не давай им повалить тебя с ног, иначе все… Береги лицо и горло, ели искусают руки и ноги — как-нибудь еще оклемаемся», — давая наставления брату, чеканил фразы Уильям. Билл был очень сильно напряжен. Волки тоже. Но они не торопились нападать. Наконец, вожак задрал голову и громко, протяжно завыл. Твинс зажмурился…
Волки сорвались с места. Но ни один из них не укусил Билла. Они просто побежали куда-то вперед, тоже к городу, на ходу очень по-человечески оглядываясь в сторону одинокого путника. Он не мог понять, что так напугало животных. Недоуменно оглядываясь по сторонам, он заметил, как с разных концов леса из тумана выступали все новые и новые очертания. Звери. Сотни, тысячи мохнатых лап неслись по дороге вперед. Будто спасаясь от лесного пожара, будто стремясь найти спасение за городскими стенами. Туман рассекали фигуры каких-то оленей, рысей, лис и все тех же волков. Утопая в снегу, к дороге пробивались мыши и, совсем уж неясно, как здесь очутившиеся, крабы и змеи. Холод должен был бы убить хладнокровных существ, но они ползли по белым, заснеженным топям и, не обращая внимания друг на друга, неслись к одной точке. Их тоже вела своя, невидимая Биллу, звезда. Воздух взорвался от хлопанья крыльев. Чайки, совы, вороны и еще множество невиданных птиц заполонили своими телами небо. «Они бегут к новому миру… Они бегут к своей Матери… К той, о которой помнит их кровь, чей голос так давно уже забыт людьми. Откуда они только взялись? В этих местах ведь не было никаких диких животных!» — грандиозный исход зверей испугал Твинса даже больше, чем преградившие дорогу хищники. Постояв еще немного, он влился в эту чудную колону, в этот шевелящийся поток спин, хвостов и морд. Снег будто расступался в стороны перед животными. Они втаптывали его в землю так плотно, что нельзя было различить ни одного из многочисленных следов.
Акиро снова появился рядом, так словно и не исчезал никуда.
Дойдя со странным мохнатым кортежем до городских ворот, Билл увидел, что звери совершенно беспрепятственно заполняют город, увидел эти, как всегда, пустые, тонувшие в тумане улицы. Животные собирались у главной площади, где мирно ложились на снег. Там рядом спокойно спали волк и олененок. Ни один человек не пытался хоть как-нибудь этому воспрепятствовать. Газовые фонари все до одного были погашены. Город был завален чуть ли не до самых крыш, но люди все также сидели по своим норам, забив щели деревянных стен каким-то тряпьем, чтобы не докучал морозный воздух. «Как можно так жить? Они что, не видят, что творится? Или они уже все тут передохли? Их перерезали красные фанатики? А может быть… Мать уже пришла в этот мир? Черт!» — Твинс зашагал быстрее, огибая уверенной поступью то одного, то другого попавшегося ему на пути зверя. Птицы плотно облепили крыши и беспокойно галдели. С разных улиц доносился волчий вой. Это не было бы так невыносимо, если б раздавался хоть один звук, напоминающий о том, что тут живут (жили?) люди. «Может быть, они все и умерли, но мы с тобою, братец, точно бессмертные. Нас не берет ни пламя, ни холод, ни тьма, ни копья фанатиков, ни зубы волков! Похоже, что мы теперь в одном клубе с Мафусаилом и Винсентом! А? Впрочем, по-другому и быть не может, ведь пока не завершена месть, мы не имеем права покинуть этот спятивший мир», — вид долгожданного города веселил Уильяма. Билл же не был сейчас так весел. «К черту бессмертие! К черту месть! Сейчас надо думать о спасении… Надо найти шерифа и грохнуть его, но перед смертью он должен выдать расположение Анжелики. Совсем скоро этот спятивший мир треснет, как переспелый арбуз… Куда идти? Звезда уже не в силах мне помочь, мне нужно обратиться к людям. К влиятельным в городе людям. И еще мне нужно оружие», — Твинс заметил, как из тумана выплывают верхушки городской ратуши и собора. «Отлично! Мне нужен мэр или Бернс… Впрочем, я ничего не знаю о первом и слишком уж хорошо понимаю, чем меня встретит второй. Но официально первое городское лицо — все же именно мэр, а не преподобный, стало быть, надо заручиться его поддержкой. А если не поверит? Не важно, стоит попробовать. К тому же отыскать у него оружие будет куда проще, чем в храме. Надеюсь, не все надзиратели встали на сторону Редлоу… Твою мать, какого черта я не знаю, где сейчас Винсент!» — и он почти бегом направился к ратуше.
- Стой! – окликнул Твинса Акиро. Японец молчал так долго и вел себя так тихо, что Билл почти успел забыть о его существовании. – Нам необходимо разделиться. Спасибо что вывел меня к Городу, но я с твоего позволения еще немного поброжу по улицам, а не стану бежать в ратушу. Я хочу найти девушку-дикарку. И остановить ее. Думаю, ты понимаешь, что сейчас наши пути расходятся, - Акиро вытащил из ножен свою катану и несколько раз рубанул лезвием воздух.
- Да… Конечно… Удачи тебе в твоем бою, храбрый сын востока!
- И тебе тоже, сын запада!
Так они и разошлись, очень быстро потеряв друг друга из виду в вездесущем тумане.
Звери все метались по площади из стороны в сторону, мирный сон напал далеко не на всех. Переступая через крабов и прочую ползающую мразь, Твинс, чертыхаясь, подобрался к массивным, но сейчас едва держащимся на петлях, дверям городского собрания. Войдя, он сильно удивился, обнаружив внутри разруху и запустение, даже большую, чем во всем остальном Сайлент Хилле. Мэр, по всей видимости, очень завидовал королю белой клаудии и пытался обставить свое жилище на изысканно-роскошный манер, но средств, фантазии и вкуса у безымянного мэра хватило лишь на то, чтобы обтянуть громоздкую мебель ярко-кричащими тканями да подвесить под потолок главного зала массивную хрустальную люстру. «Как его хоть зовут-то? И что я скажу? Здравствуйте, мистер мэр! Я — бродяга Билли Твинс, дайте мне, пожалуйста, многозарядную винтовку и вооруженный отряд, а еще позвольте свернуть шею вашему шерифу-демону, иначе мир сожрет кошмарная, всесильная Мать… Бред! Но что еще остается? Не к пастору же бежать?» — но с каждым шагом по пыльному залу второй вариант казался Биллу все более привлекательным. Он несколько раз окликнул слуг, громко спрашивал: «Есть кто живой? Есть кто дома?», но гладкие грязные стены отвечали равнодушным молчанием. В зале было так темно, что едва можно было различить очертания мебели. Все окна были закрыты плотной материей, а камин не поджигали уже лет сто. В этой давящей тьме Твинсу то и дело мерещились какие-то надписи на стенах, чей-то жалкий шепот, отчаянно лебезящий: «Я не буду никому мешать… Я не буду никому мешать, только дайте еще этого вашего зелья… Я не буду вмешиваться… Не буду мешать…» Казалось, что ему слышится голос хозяина, чью душу впитал в себя дом.
Около холодного камина Билл ненадолго задержался. Прямо над ним висела картина, которая даже в темноте поразила его своей узнаваемостью. На этом широком полотне в грубой раме был изображен он. Палач. Кзучильбара. Тот, кого в городе называли Стивен Редлоу. За его спиной болтались на кольях люди, и серое небо безучастно наблюдало за их агонией. Та же ржавая пирамида, тот же огромный, остро зазубренный тесак — сомнений быть не могло. Картина называлась «День правосудия». Твинс невольно отшатнулся от нее, настолько точно и ясно передавала она саму суть Красного Демона. «Не отвлекайся. Не сейчас: слышишь, воют волки? Это знак, сигнал, совсем скоро все будет по-другому. Та ночь, что опускается сейчас на город, может быть, не закончиться для него никогда. Ты должен найти мэра, пока луна не взошла над крышами. Пока еще светит звезда надежды», — Билл метался по комнате, стараясь отыскать признаки человеческого присутствия. Тщетно! На одной из стен под стеклом висел позолоченный именной кольт. Твинс знал, что такие выдавались особо отличившимся офицерам конфедератов. Это было именное оружие, и на ручке тонкой огранкой было выбито: «Джону Смиту от губернатора свободного штата Нью-Мексико». «Да этот Смит, видно, совсем ошалел!» — так нагло на памяти Билла еще никто не расписывался в своей приверженности к южанам. Хотя политические взгляды мэра сейчас волновали его меньше всего. Он, не особо церемонясь, схватил со стола массивное пресс-папье и разбил стекло. К счастью, револьвер оказался исправным. Это было отличное оружие, достойное настоящего бойца, жаль только, что патронов к нему прилагалось всего шесть.
Покрепче сжав кольт, Твинс обыскал весь первый этаж и, не найдя никого, пошел к ветхой лестнице.
— Мистер Смит! Мистер Смит! Пожалуйста, отзовитесь, мистер Смит! — кричал он, но ничто, кроме звериных шагов за стеной, не нарушало этой мертвой тишины. На втором этаже он нашел мэра почти сразу.
Джон Смит сидел в своем кабинете. Билл узнал его по слишком дорогому для кого бы то ни было еще пиджаку. Мэр был развернут лицом к широкому окну. Так же, как и все прочие окна в доме, оно было завешено плотной шторой. На черной ткани остались засохшие следы его мозгов... Из глаз Смита торчали две тонкие железные палки, нижняя челюсть была оторвана. Из кишок на столе позади него был выложен причудливый символ. Все стены были исписаны кровавыми надписями «Новый порядок» и еще какими-то символами, отдаленно напоминающими иероглифы.
А еще в комнате сидел шериф. Он целил из пистолета в сторону входной двери.