Глава 10. Отшельник
(Музыкальная тема главы - Война. Дельфин )
Война. Война никогда не меняется.
Вступление к игре Fallout.
Всеобщая осведомленность жителей Сайлент Хилла уже давно начала раздражать Билла. Он понимал, что капитан Гудбой не врет и не несет бред (хотя кто мог бы поручиться за престарелого сумасшедшего?), и в послании библиотекаря наверняка действительно содержится призыв уйти из города вглубь болот. «Конечно, я чужак… Конечно, тут творится множество непонятных вещей, сложно перевариваемых обычным сознанием, но в конце-то концов! Почему последний псих в этом городе знает обо всем на свете больше моего?» — мысленно сокрушался Твинс. Ему ничего не оставалось, как вновь задать этот навязший в зубах, будто уже прилипший к его губам вопрос:
— Откуда ты знаешь? — устало спросил Гудбоя Билл, задумчиво разворачивая сложенный вчетверо листок — записку из конверта. Ответ поразил его своей обыденной банальностью.
— Капитан Гудбой часто бывает… Теперь уже надо говорить бывал у Винсента. Этот хитрый бандит относился к капитану Гудбою хорошо и отпускал… — тут старичок запнулся. — Ну, вы понимаете… товар… за половину цены… Конечно, капитану Гудбою и эти деньги нелегко было достать, но капитан Гудбой — парень не промах и не гнушался воровства. Однажды, чисто случайно, капитан Гудбой раздобыл точную копию вашего письма, ведь Соломон каждый важный документ переписывал по несколько раз. Этот помощник бандита был большой перестраховщик.
— Так ты еще и вор в придачу? — Твинс не знал, как отреагировать: то ли брезгливо сплюнуть, то ли рассмеяться, ведь последнему койоту понятно, что нужно быть совсем съехавшим с катушек, чтобы, живя в США, воровать, а не грабить, имея боевое ружье.
— Капитан Гудбой воровал только вещи и деньги из дома Винсента. У него было так много этого добра, что он никогда не замечал пропажи… Пару раз меня бил большой бандит в тюрбане, но только и всего. Однажды капитан Гудбой достал у бандита-в-очках из ящика такой вот конвертик. Иногда бандит-в-очках пересылал в таких деньги для шерифа и мэра, пока те еще не подсели… Откупался… Вот капитан Гудбой и решил, что сможет раздобыть еще немного. Десятки баксов хватило бы с лихвой! Но в конверте, к сожалению, было лишь письмо, адресованное Уильяму Твинсу. Капитан Гудбой запомнил текст, и еще там была кар…
— Этого не может быть, ведь послание предназначалось мне! — сказал Билл и тут же одернул себя. Винсент ведь и вправду просто физически не мог успеть написать послание ему. Оно уже было в его кармане, когда они встретились. И еще эта странная история с посетившим неделю назад библиотекаря братом…
— Капитан Гудбой не знает, в чем там было дело, и как оно вообще. Капитан Гудбой просто нашел письмо. Там было сказано… — И тут он начал зачитывать по памяти текст послания, смешно подражая тону Винсента. — «Дорогой Уильям! Очень рад, что вы все же согласились принять мое предложение! Помните о том, что эта услуга предоставляется мною в обмен на ответную услугу с вашей стороны. Так давайте же будем джентльменами и не станем обманывать друг друга. Надеюсь, вы не вскрывали конверт до оговоренного срока, иначе из всей этой затеи могло ничего и не выйти. Но теперь могу сказать вам точно, что Бенджамин Ресуректер находится в старом заброшенном поселке французских колонистов, что на другой стороне озера Толука. Я бы советовал вам поторопиться, поскольку вряд ли его срок пребывания там превысит двое суток. На обратной стороне этого листа нарисована подробная карта местности и кратчайшие тропы к французскому селению, но я все же также порекомендовал бы вам обзавестись проводником. В наших болотах путника подстерегают опасности посерьезней москитов. Искренне ваш, В.»
— И ты запомнил это все? С первого раза? — Билл, прочитавший уже свое послание синхронно с речью старого вояки, был поражен. Гудбой запомнил все в точности до последней запятой! А тот ответил с какой-то легкой, но уже очень давно поселившейся в голосе грустью.
— Капитан Гудбой… Я… Очень одинок. У капитана Гудбоя почти нет своей собственной жизни…. А когда своей жизни у человека нет, он начинает жить жизнью других, присасываясь к чужим судьбам, как пиявка, и выпивая из них все мельчайшие детали… — Затем Гудбой взял себя в руки, приосанился и продолжил уже бодрее. — Но вы же Билли, верно? Стало быть, Уильям. Значит письмо обращено к вам! — и его беззубый рот расплылся в искренней улыбке от осознания правильности своих нехитрых рассуждений. Твинс даже не мог на него разозлиться, хотя уже привык сдерживать ярость, когда кто-то называл его именем брата. Но сейчас капитан Гудбой вызывал у него скорее умиление, как пятилетний малыш, сам решивший простой математический пример.
— Ладно, Стойкий Оловянный Солдатик! Ты меня убедил. Записка в моих руках — точная копия той, что ты позаимствовал у нашего наркоторговца. А это значит, что мой путь лежит прочь из города. К мертвым лягушатникам в гости, да через вязкую трясину! Пожалуй, нам все же стоит объединиться. Тебе ведь все равно тоже нужно уходить. А мне не помешает проводник. Мне обратится с такой просьбой в этом городе просто не к кому. Кроме тебя, — все это Билл проговорил, весело хлопая по плечу старика в парадной форме, наивно распахнувшего глаза от неверия в собственное счастье. А про себя Твинс подумал, взглянув на ружье: «Два ствола — это лучше, чем один. Оружия, также как денег и власти, никогда не бывает много».
— Капитан Гудбой очень рад… можно сказать, что капитан Гудбой нашел… друга… — старик смахнул навернувшуюся от избытка чувств слезу и отвернулся. «Ну и дела… Да он же совсем ребенок, этот чертов маразматик! Так, надо сразу определить меж нами дистанцию», — Твинс был настроен решительно, и, еще раз хлопнув Гудбоя по плечу, с наигранной веселостью произнес:
— Скорее все же не друг, а собрат по несчастью. Дай мне только еще пару минут и мы отправимся в путь.
Сказав это Билл развернул второе послание от суфия и быстренько зачитал английский текст:
«Вот уже несколько дней мы рыщем по Тихому Холму, в ожидании момента, когда демоническая сущность зла проявит себя особенно ярко. Этот город просто-таки пропитался самим духом Нечистого, он здесь повсюду, но нам пока не удалось схватить Иблиса за хвост. Люди здесь живут так, словно все они обречены, словно бы они были приговоренными к смертной казни, все они будто бы ждут окончательного исполнения приговора, и в их душах и глазах не осталось и намека на надежду спасения. Они много пьют, много молятся и отравляют свои тела тем, что принято тут называть Белой Клаудией. Мои верные бойцы-хашишины также причащаются лепешками из дурманящих зелий, но все это несомненно исходит от Аллаха, ведь Горный Старец и люди Ордена должны понимать разницу между лекарством и ядом. Гашишные лепешки моих воинов придают им сил и дарят радость бесстрашия, они не боятся умереть в бою, поскольку вера сулит им все радости сладостного рая - джанны. Местные же бедолаги курят Белую Клавдию и несомненно переносятся в Преисподнею и каждый раз, когда кто-нибудь из крестьян или шахтеров делает затяжку демоны этих мест становятся сильнее. Каждый из жителей города скрывает что-то, всех гнетут свои и общие тайны. Местный мулла, вернее священник, преподобный отец Бёрнс – просто безумный фанатик, который склонен во всех бедах винить местного же дельца Винсента. Винсент и вправду очень дрянной и нехороший человек, даже по меркам неверного, но то что делает он лишь последствие. Истинная причина пробуждения зла сокрыта глубже. Мы еще не знаем, где именно прячется Иблис, но кажется, что наш путь лежит к заброшенным французским колониям. Это все что я смог узнать, путешествуя здесь и выведывая информацию. Лишь благодаря женщине по имени Дженифер Кэрол я узнал, узрел, увидел, что логово демона сейчас находится там. Впрочем Иблис всегда славился своей охотой к перемене мест».
«Как интересно. Похоже у этих чертовых французских колоний пересекаются все пути и дороги, попавших в этот город не по собственной воле. Выходит путь у меня и впрямь один» - так рассудил Билл, а вслух произнес следующее:
- Ну, куда мы теперь пойдем, Солдатик?
Капитан Гудбой развернулся, словно в строю, налево и двинулся к выходу из города. Несмотря на армейскую скованность в движениях, даже по его походке ощущалось, насколько он был счастлив. Твинс пошел следом за развевающимися на ветру ленточками. Думать о Дженнифер не хотелось. Он не оглядывался, хотя знал, что она может стоять и ждать его у дверей. Все-таки он стал вчера мужем этой женщины… Вспомнив про кольцо, Билл хотел было его выбросить к черту, но потом просто снял, проверил на зуб и положил в карман. Настоящее золото все-таки на дороге не валяется.
Где-то на середине улицы капитан Гудбой вдруг резко остановился, схватился за голову и по-стариковски, а вовсе даже не по-военному, принялся причитать. «Какой капитан Гудбой плохой и глупый! Ай-яй-яй! Какой глупый капитан!». Желая выяснить, что случилось, Билл быстро подошел к нему, опасаясь, что это новый приступ наркотического безумия. Но капитан лишь снял с плеч походный рюкзак и достал из него сверток, наполненный вялеными кусочками мяса, фляжками с водой и даже свежеиспеченным хлебом. Он суетливо извинялся перед Твинсом, объясняя, что просто забыл передать ему его часть провизии, что сделал это не нарочно, а вовсе не хотел втихаря съесть его «паек». Этот неожиданный поворот событий был очень по душе Биллу, ведь он, ослепленный местью, даже не задумывался о таких важных и простых вещах, как собственное пропитание, которое на болотах достать было бы не так просто. Единственное, что смущало Твинса, так это откуда такое богатство могло попасть в заплечный ранец сумасшедшего в этом голодном краю.
— Это все преподобный Бернс! Он говорит, что заботиться об убогих — богоугодное дело, вот и подкармливает меня. А когда узнал, что мне нужно убираться из города, так вообще расщедрился! — объяснял капитан наличие у себя за спиной недельного запаса провизии. Там же лежало несколько факелов, веревка и еще множество так необходимых в походе вещей. Твинс восхитился предусмотрительности священника. Гудбой же добавил от себя: — Преподобный Бернс почти хороший человек. Почти не бандит. Он был бы таким, если бы… (тут Билл ожидал, что старик скажет, «если бы не поджигал библиотеки», но он снова удивил его)… если бы не был сам уверен в своей непогрешимости. Он делает много хороших дел, помогает бедным, отвращает людей от клаудии, воспитывает детей, хотя родителям уже давно наплевать на своих отпрысков. Но при этом он считает себя чуть ли не Богом, а капитан Гудбой понимает что это нехорошо. Конечно, Карл не говорит об этом на людях, но в его сердце живет это тайное превосходство над всеми грешниками, его мечта стать Великим Мессией. И в этом его грех. Поэтому он тоже бандит. Хоть и в рясе, — дальше Оловянный Солдатик, как ни в чем не бывало, продолжил свой путь к городским воротам. На ходу он изучал карту, данную Винсентом, прижимая щекой ружье к плечу и забавно высунув язык набок. Билл же оглядывался по сторонам.
Утренний свет выманивал из своих берлог местных жителей. Вереницы угрюмых мужчин, сжимавших кирки, тянулись на север, к своей смене в шахтах. Их провожали бледные и забитые жены, пряча за юбками детей, так и норовивших выскользнуть и уставится на чужака, покидавшего город. Безрадостно звонил колокол, и немногочисленные прихожане потянулись к церкви. Кто-то собирал людей, чтобы расчистить пепелище, оставшееся от дворца Винсента. Пару раз вдалеке промелькнули силуэты всадников форме. Твинс догадался, что это выходили на работу надзиратели тюрьмы Толука. «Самой большой тюрьмы на Северо-Востоке США».
«Этот город — одна большая тюрьма… клетка… все правильно говорил Николай. У этих людей в лицах нет ни капли человеческого, скорее уж они напоминают восковые фигуры… Или вовсе… мертвецов… И дело даже не в бледности и не в тяжелых синих мешках под их глазами. Дело не в тумане, хотя и он откусывает от их сердец каждый день по куску. Это какая-то охватившая их всех обреченность. Им ничего не нужно. Они ничего не хотят. Даже в самых молодых из них чувствуется эта надломленность… поражение в какой-то незримой для меня битве... Наверняка поражение в битве с собой. Глаза тухлой гнили. Ничего не выражающие взгляды… Разве что у детей еще что-то теплиться, но и этот живой огонек обречен тут на медленное и мучительно угасание…Если в этом городе во взгляде может быть что-то живое, то это только боль… Как у Анжелики… А прочие же просто бредут среди своих чудовищ, и их рты и пустые глазницы залеплены тьмой», — Билл невольно вздрогнул от воспоминаний о кошмаре. Нужно было срочно перестать смотреть на местных жителей. Они не проявляли к Твинсу никакого интереса, почему бы, собственно, не отплатить им тем же?
Когда Билл и Капитан Гудбой подходили к воротам, выходящим к бескрайним болотам, раскинувшимся за городом, путь им преградил какой-то бродяга, одетый в мексиканское пончо и широкое сомбреро.
- Ола, ола, Амиго! – услышал Твинс знакомый хриплый пропитый голос и сперва не поверил своим ушам. – Какие люди в городе! Да неужто это сам Билли Твинс, лучший стрелок из всех, которых я знал за свою чертову недолгую жизнь? – бродяга задрал сомбреро и оскалился обнажив гнилые зубы.
Это был Пабло Пекадор по кличке Диабло – один из самых умелых и ловких головорезов шайки Шатерхенда.
Твинс наконец узнал его и поначалу настолько опешил, что даже не знал что делать, обнять как старого друга или безжалостно выпустить мексиканцу в лицо несколько пуль.
- Э! Амиго! Неужели ты не рад видеть меня? Билли, сукин ты сын, это же я, старина Пабло! Или не со мной ты тысячи раз делил добычу да драл шлюх? – Пекадор сделал несколько шагов вперед к Биллу, но внимательно заглянув в его глаза, понял, что с радостными объятиями придется повременить.
Пабло обескураживающе беззащитно поднял руки, так чтобы не дотянуться до верного обреза или мачете висящего на поясе и продолжил свою речь уже куда более осторожным тоном.
- Послушай, Билли! Мне абсолютно все равно, что ты там не поделил со стариной Беном, мне собственно говоря вообще на это плевать. Но прежде чем отправить меня на тот свет выслушай несколько фактов, которые покажутся тебе интересными, - Пабло поднял грязную растопыренную ладонь в воздух и начал зажимать пальцы. – Первое, я больше не в банде Шатерхенда. Меня сперва оставили здесь, чтобы было кому прикрыть тыл или что-то вроде того, а затем не вернулись за мной. Забыли или еще что-то я не знаю. Второе, я абсолютно не хочу лезть в ваши с Беном дела, более того, выбирая между ним и тобой я скорее буду на твоей стороне, ибо – третье. Шатерхенд задолжал мне очень мучо песетос, и я серьезно настроен выбить из него долг, в связи с чем возникает четвертое – я не знаю где сейчас Бен и остатки моей бывшей шайки, но я с удовольствием бы попробовал их отыскать, дабы выбить наконец из любителя губной гармошки все дерьмо и мои деньги в придачу. И наконец пятое. Ты я вижу собрался идти на болота. А два… Хм… точнее три ствола – это всегда лучше чем один, верно? Гляди – я по-прежнему в отличной форме, - сказав это Пабло резким, неуловимо быстрым движением подбросил в небо игральную карту, которую незаметно вытащил из рукава, и выхватив из-за спины длинный гибкий кнут одним щелкающим ударом разорвал ее в воздухе. – Видел, Билли? Оценил? Этот фокус по-прежнему кроме меня не может повторить никто, так что старые привычки и реакции по-прежнему сильны. Ну что скажешь, амиго?
Твинс медленно переваривал полученную информацию. С одной стороны у него не было оснований верить Пекадору, ведь тот был заядлым лгуном и подонком. Но что-то в его словах все-таки убеждало Билла в том, что он говорит правду. Решение Твинс решил возложить на Гудбоя.
- Что скажешь, Капитан? Перед тобой один из самых подлых бандитов, которых я когда либо знал. Истинный бандит, не условный. Самый настоящий подонок, грязный мексиканский гринго. Шулер, головорез, грабитель, алкоголик, сквернослов, развратник и просто сукин сын, прозванный Дьяволом. Можно ли ему верить или стоит лучше послать ко всем чертям?
Гудбой внимательно смотрел на Пекадора несколько минут, а затем неуверенно кивнул.
- Да… Да… капитан Гудбой верит грязному гринго. Ведь Капитан видел множество раз как грязный Гринго истово молиться в церкви. Значит человек он не совсем конченный…
Пабло, терпеливо молчавший все время диалога Твинса и Гудбоя, рассмеялся противным каркающим смехом, не в силах себя больше сдерживать.
- Ох Билли! Ну уморил ты меня, пута ди мерде! Подумать только – бесстрашный Билли Твинс спрашивает совета у умалишенного! Ха! Рассказать кому – не поверят! – Пекадор утер выступившую в уголке глаза слезу. – Так что? Мы теперь снова партнеры, а амиго? Или ты еще у осла спросишь совета, или там у болотной тины, а? Ха!
- Да, Пабло. Ты можешь идти со мной. Благо у нас общие цели. Но сперва расскажи мне все, что произошло, с момента нашего с тобою расставания… И мы снова станем партнерами.
- Да нечего особо рассказывать, Билли. Все очень просто. Мы с Шатерхендом разъезжали по стране, где-то убивали, где-то воровали. Только между нами, но мне казалось, что старина Бен убегает от тебя. Он вообще-то мало чего боялся в этой жизни, но с тех пор как вы повздорили он начал серьезно боятся тебя, Билли. Вот так. Набрели на этот город. Шатерхенд быстро смекнул, кто тут главный и самый платежеспособный, смекнул, что этот чико… э…. Винсент кажется, так? Ну да… Он смекнул что Винсент из тех людей, которым всегда может понадобится помощь людей с оружием. Меня он оставил здесь, в этом чертовом городе. «Прикрывать тылы». Так он и сказал. Хотя по-моему он просто не хотел отдавать мне долг. Оставил значит, а сам с основной шайкой ушел на болота, ничего мне не объяснив. А я был тут, очень долго был. Прозябал. Обыграл всех простаков, которых только можно было, картами, костями и наперстками вытянул из местных идиотов достаточно деньжат, выпил наверное всю текилу в городе и трахнул всех местных шлюх. Кстати худоваты они на мой вкус, я предпочитаю пухленьких… Хе! Но у меня заканчиваются деньги, а больше играть мне не с кем. Потому что больше местные играть со мной не хотят. А вчера я узнал, что в городе объявился ты. Да уже успел натворить делов, как я погляжу. Но умение попадать в передряги всегда за тобой числилось. Кстати перед тем как мы пойдем искать Ресуректора сделай одолжение – вытащи любую карту из колоды, - сказав это Пекадор достал из широкого рукава свою любимую крапленую колоду карт. – Тяни, тяни, я не подсматриваю и ничего не подтасовываю. Мне просто нужно знать…
Твинс пожал плечами и выполнил странную просьбу мексиканца. Ему выпал джокер.
- Везучий ты сукин сын, мать твою за ногу! Это хороший знак перед походом, добрый… А я вот уже три долбанных раза подряд вытягивал пиковый туз, когда гадал сам с собой. Три долбанных раза, Билли! Даже боюсь подумать что бы это значило. Знаешь, я жалею лишь об одном – местный падре не захотел меня исповедовать. Он вообще очень странный и гордый. Заявил, что я бандит с большой дороги и душа моя должна томиться в аду. Хе! Интересно знает ли он историю святого Варравана, который всю жизнь прожил примерно как я, но Иисус Господь наш в великой милости своей сделал его таки под конец жизни святым? – Пабло быстренько перекрестился на католический манер, слегка прикоснулся к своему нательному крестику из черного корала, прошлепал губами пару молитв и добавил, задумчиво глядя в небо. – Я чувствую скорую гибель, Билли. Может мне пора меняться и становится как Варраван?
- Нет Пабло! Скорее небо рухнет на землю, чем такой прожженный подонок как ты измениться! – Твинс весело засмеялся и похлопал Пекадора по плечу, окончательно закрепляя того в статусе вновь обретенного товарища. Но Пабло не стал смеяться в ответ. Только тяжело вздохнул да снова сжал в руке нательный крестик.
- Пойдем уже, Диабло! Хватит пустых разговоров. Нас ждут великие дела, верно? – это было удивительно, но Билл был рад, что с ним снова был один из тех, кто вроде должен был считаться врагом, но слишком уж долго был другом и соратником.
Три человека покидали город.
Уже пред самым выходом из города Билл окинул взглядом Сайлент Хилл еще раз, будто прощаясь, хотя что-то подсказывало ему, что он обязательно вернется. Утренний туман был ничуть не яснее ночного, и, стоя у ворот, едва можно было различить и церковь, и ратушу, и огромное здание тюрьмы. Где-то в том тумане доктор Николай резал трупы и страдал, опутав себя причудливыми путами долга. Где-то у двери сидела Дженнифер, устремив свой холодный взор в пустую даль, страдая оттого, что была неспособна любить, хотя и была окружена любовью. Где-то в тумане преподобный Бернс сгорал от нетерпения стать Мессией, мучился верой и переступал через смертные грехи каждую секунду жизни, отчего она сделалась сырой и фальшивой. Где-то там же Стивен Редлоу не находил себе места оттого, что не мог устранить из этого сумасшедшего дома всех психов и восстановить закон, потому что сами стены города были насквозь пропитаны безумием. Где-то в тумане, в подвале заброшенного здания отсиживался Винсент, скрипевший зубами оттого, что потерял за раз почти все что имел. Он жалел не о деньгах и не о дорогой мебели. Он жалел об утраченной власти. Куда-то спешил Соломон Труман, собирая нехитрые пожитки, Балу Сингх наверное сейчас натачивал верный меч. И где-то там же… в снах жителей? Или в одном из волшебных миров, созданных клаудией?... мучилась Анжелика, заключенная в темнице боли.
Они покидали город. Болотные тропы были опасны, но на них наверняка нельзя было встретить многоногую тварь с голосом матери или железного великана. Здесь водились мелкие волки, лихие люди, индейцы… Но болота не были населены кошмарами. Во всяком случае, Твинсу хотелось в это верить. По мере того, как эта странная троица удалялась от города, от места-где-живут-люди, на душе у Билла становились все спокойней. Он чувствовал умиротворение, словно вырвался, наконец, из бездны, где бессильны законы здравого смысла, и вернулся к обычному миру. Не самому лучшему из миров, но его грязь и несправедливость были привычными и даже в чем-то родными. В этом мире ему предстояло свершить свою Месть и свое главное убийство. Шатерхенд не мог уйти и на этот раз. И эта мысль грела Билла, куда сильней, чем ледяное пламя вчерашних поцелуев Дженнифер.
Он не знал, насколько обманчиво было это умиротворение… Пока не знал… Пока он ловил глазами в тумане яркие ленты, блестящий штык Гудбоя и следовал за ними след в след, как это делалось всегда, когда нужно было пересекать болото. Этот лукавый, предательский покой настроил Твинса на философский лад, и он рассуждал, что каждый из людей в мире идет по своей дороге. По своей тропе. Иногда на ту тропу человек вставал сам... Винсент... иногда его подталкивали к ней другие… Суфий… Его тропой была Месть. Из всех жителей города, с которыми ему довелось пообщаться, загадкой для него оставался лишь путь капитана Гудбоя. «Безумие? А может быть… доброта? Или всего-навсего простота? Не обманывай себя, ты не сумел его прочитать. Надо бы узнать о своем спутнике побольше», — лениво подумал Твинс и принялся задавать вопросы:
— Гудбой…Гудбой, погоди, не можем же мы весь путь прошагать молча, под аккомпанемент твоих штиблет! Расскажи о себе! Как зовут-то тебя, не могу же я всякий раз к тебе обращаться по имени, да еще и по званию! — крикнул Билл капитану в спину. Этот вопрос поразил Гудбоя словно метко пущенная пуля. Он резко остановился. Развернулся. Посмотрел Твинсу в глаза совершенно осмысленным взглядом. Что-то похожее было в его взгляде при их первой встрече, когда Гудбой, а заодно и Твинс, встретились с «Мафусаилом».
— А у меня нет имени, — сказал он без привычной шепелявости и обращения к себе в третьем лице. — Не бойся — это не приступ. Винсент исчез, а тот запас порошка был у меня последний. Просто сейчас я расскажу тебе кое-что, а ты слушай внимательно, чтобы больше никогда не задавать вопросов на эту тему. И я не буду расспрашивать тебя о брате, бандит с Запада. — В утренней тишине ощутимо повеяло холодком, и на секунду Твинсу показалось, что сейчас кошмар вернется. Возможно, он и не уходил далеко. Просто на этот раз на Билла обрушились не орды фантастических демонов, а кошмары этого мира, привычного и понятного. Капитан Гудбой начал свой рассказ, и до последнего слова он не сводил с Билла страшных, злых, немигающих глаз. — Я сын полка. Я не знаю своего настоящего имени. И фамилии своей настоящей не помню. Просто незадолго перед битвой при Конкорде эти жирные свиньи, роялисты, сожгли мой родной городок… Сожгли весь, просто за то, что там было слишком уж много «колоколов свободы». Вы уже стали об этом забывать, сыны свободы, но та война была резней, где целые поселения стирались с лица земли, и вырезалось все их население, кроме тех, кому еще не исполнилось пяти лет. Я был одним из этих счастливчиков. Роялисты отпустили меня на все четыре стороны, перед этим изнасиловав сестер, мать, и заставив жрать дерьмо моего отца. Я не помню даже их имен, но отчетливо, будто сейчас, вижу, как эти твари издевались над ними. Два года я скитался по бродячим шайкам малышей. Да, таких тогда было очень много, мы готовы были на все, лишь бы не попасть в приют и не подохнуть там за месяц от невыносимо тяжелой работы на фабрике. Мы воровали, попрошайничали, изображали в цирках шапито-уродцев, отрезая руки и носы… Но в семь лет мне повезло, и я прибился к отряду капитану Джима Морриса, и этот человек дал мне все! Я начал как мальчик-барабанщик. Это очень важная роль, и в организованной армии ее доверили бы не каждому, но тот отряд скорее напоминал сбившихся в кучу мужиков из деревень с одним обученным тактике офицером во главе. И у них не было барабанщика, потому что каждая пара рук была на счету. А я прекрасно справлялся. Они назвали меня Гудбоем, за веселый нрав и доброту. Но в то же время, когда я не смеялся над грубыми солдатскими шутками, когда не делил со всем отрядом остатки дрянной горькой похлебки, когда я был в бою… Мне доставляло радость видеть, как этих сытых английских солдат поднимают на штыки. — Огонь в глазах Гудбоя был даже страшнее тех взмахов ружьем, которым он непроизвольно рассекал воздух. — Я всегда улыбался при виде вывороченных на землю британских кишок. В десять я уже умел стрелять лучше всех в отряде, и мы часто устраивали диверсии в тылу врага. Благородные надушенные мудозвоны из-за океана не знали ничего о такой «нечестной» войне. Это была война без правил. Наша война. И мне нравилось убивать. Я мстил им всем за то, что у меня отняли дом и имя. К середине кампании я настрелял тридцать семь офицеров и всякой шушеры без числа. И их поселения мы выжигали точно так же, как они наши. И точно также насиловали несовершеннолетних и катались верхом на стариках. Кингз-Маунтин, Каупенс, Килфорд-Корт-Хауз, Йорктаун, — это громкие имена великих побед. Их будут изучать в учебниках истории. Но они не напишут о девочке из городка роялистов, Мишель, с которой я успел подружиться перед штурмом. Через которую потом пропустили весь строй. Весь строй моих друзей вдоволь «наигрался» с ней, перед тем как вздернуть ее на старой ветке. Они не напишут о вдове матушке Адабейл, которая содержала на свои деньги больницы и приюты, и которую я жестоко забил прикладом, не в силах слышать ее тихий голос, спрашивающий меня снова и снова: «За что? За что? За что?» Они не напишут о беременных женщинах, которым вспарывали животы, и не напишут о том, как старикам отрезали ноги и смотрели, кто дальше проползет. Не напишут, как из тел двенадцатилетних безусых парней мы выкладывали на покоренных площадях имя Джорджа Вашингтона. Но когда я убивал людей… мирных, понимаешь, невиновных, а не солдат… мне всегда было плохо. Я не мог сдержаться и блевал прямо на их трупы, но продолжал, продолжал свое зверство. А знаешь почему? Потому что я принял для себя один верный закон, который не позволял мне сойти с ума. Я — карающий меч правосудия, и каждого, слышишь, каждого человека после пяти лет уже можно убить. Потому что он уже бандит. Все бандиты! Ты, я, святые монахини и херовы учителя! Они все знают о своих грехах, даже если всем вокруг кажутся святыми. Я ушел из армии в звании капитана как раз в 1783, а у меня по прежнему не было имени. У меня не было своей судьбы. И даже души. Я только и умел делать, что убивать. И тогда я залез в себя так глубоко, чтобы никогда больше не видеть мира... Мира грешников и бандитов… Я стал капитаном Гудбоем — психом с ружьем, которое никогда не выстрелит… — его слова стали вытеснять бессвязные всхлипывания и рыдания. — И мне плохо, потому что все они… все эти люди… бандиты… они не забыли… они здесь… Спасение только в клаудии… Или в смерти… Мой Бог, я и впрямь живу уже слишком долго… но… я не виноват… Это была всего лишь война! Я родился под грохот пушек! Чертова война… за свободу не стоило платить так дорого… капитан Гудбой любит армию, там его приютили… Но он не любит войну... — И старый сумасшедший тяжело опустился на поросшую мхом землю, отбросив в сторону ружье. Обхватив колени руками, он покачивался из стороны в сторону и тихо-тихо плакал.
Твинс проклинал себя всеми мыслимыми и немыслимыми проклятиями за то, что решил разузнать о бедном старике побольше. Сейчас он понимал, что вовсе не хотел знать так много. Он подошел к Гудбою и положил руку ему на плечо. Тот задрожал и прижался к ладони, как ребенок или щенок. Вышагивающий позади Пабло замедлил движение и грязно выругавшись смачно сплюнул на землю, бормоча себе под нос все что он думает об этой суке под названием война.
Между деревьев мелькнула тень… Только сейчас Билл понял, что за ними кто-то уже давно наблюдал…