[Zommer]

Скрытый текст - Глава 7. Выбор:

Глава 7. Выбор
(Музыкальная тема главы - Feur Frei. Rammstein)

Для спасения человека можно и боль ему причинить

Публий Сир

Винсент словно впал в оцепенение. Так и застыл в одной позе. Улыбка не сошла с его лица, но исказилась в какую-то жуткую гримасу. Правый уголок рта сполз вниз, а левый глаз стал нервно подергиваться. Так мог выглядеть истово верующий человек, который пришел к священнику на исповедь, а тот, вместо того, чтоб отпустить грехи, плюнул ему в лицо. У Твинса же не было времени на подобную роскошь.
Языки пламени уже начинали переползать по паркету к дорогим коврам. Один из факелов попал в чучело кабана, и оно вспыхнуло, как стог сухой травы. Твинс подскочил с кресла и в два прыжка перемахнул расстояние, отделявшее его от плотных синих штор, закрывающих одно из окон. Нисколько не заботясь об их цене, он сорвал их с резного карниза и, нещадно комкая, стал выбирать лучшее положение, чтобы накрыть ими пламя. Гарь и копоть уже начинали резать глаза и нос. Запах какого-то масла наполнил комнату. В воздухе кружил пепел. Пламя продолжало разрастаться, а Винсент все стоял, не в силах пошевелиться или хотя бы сбросить это безумное выражение лица. Он задыхался от того, что не мог восстановить нормальное дыхание. Только его глаза продолжали шевелиться. Они быстро-быстро бегали из стороны в сторону. В них застыл страх и непонимание происходящего. Крики с улицы становились громче, было слышно, как бились оконные стекла в других комнатах. Все так же рокотал протяжный бас. Теперь этот голос кричал об «искуплении и исцелении святым огнем» и читал какие-то молитвы на латыни.
Накрыв самый большой из очагов пожара, Билл сорвал следующую занавесь, на ходу сбив ногой на пол чучело кабана в сторону, противоположную стене. Огонь — самое жадное из всех существ, которое породила Земля. Ему было все равно, чем питаться. Все вещи перед ним были одинаково бессильны, не зависимо от того, за какую цену они были куплены.
Твинс не помнил, когда в последний раз ему приходилось двигаться настолько быстро. Нейтрализовав еще несколько огненных пятен и изведя все занавеси в этой комнате, он тут же кинулся к Винсенту и сильно встряхнул его, взяв за плечи.
— Мы горим! Пожар, мать твою! Сделай хоть что-нибудь, хренов очкарик! Куда бежать? Я не ориентируюсь в лабиринте твоих хором! Куда бежать? Где, черт побери,твой могучий индус, почему он нас не выручает? Эй! Ты вообще слышишь меня?
Никакой реакции. Винсент все также надсадно дышал, только теперь его паралич сменился на легкое дрожание рук и ног. Тело Винсента быстро становилось ватным, он был на грани обморока. Тогда Билл зарядил ему сильнейшую пощечину. Затем еще одну. Из лопнувшей, как шарик с краской, губы потекла тоненькая струйка крови. И, видимо, ощутив ее соленый вкус, в тот самый момент, когда Билл уже решил было взвалить библиотекаря на плечи и вынести из горящего здания, Винсент ожил. Он не закричал и не бросился в панике бежать. Он улыбнулся! Улыбнулся также спокойно, как и раньше, и степенно подошел к одному из шкафов.
Схватившись за голову, Твинс решил предпринять хоть какие-то действия. Сам бросился к ближайшей двери, но за ней его встретила полыхающая Преисподняя. Геенна огненная, в которой тонул этот нелепый остров роскоши посреди бедного шахтерского городка. «Мой кошмар проникает в реальность. Сейчас изо рта поползут черви», — Билл бы совсем не удивился, если бы сейчас случилось что-то подобное. Криков с улицы уже не было слышно, все поглотил звук трескающегося от жара дерева. Горели редкие сорта дуба и ясеня, лак плавился на мебели, оставляя после себя нестерпимый дурманящий смрад, горели картины и стены. Огонь перекинулся во многих залах на потолок, и со страшным грохотом в глубине особняка рухнула лестница, ведущая на второй этаж. Билл метался от двери к двери, как загнанный зверь, уже позабыв про Винсента. Он смахнул капли пота со лба и запер двери, пытаясь хотя бы на несколько секунд сдержать эту сминающую все и вся огненную лавину. Дышать уже было совершенно невозможно, легкие сгорали изнутри, их будто кто-то наполнил расплавленным свинцом, и Твинс из последних сил пытался не потерять сознание от удушья. Но в глазах уже летали черные мухи, становясь с каждым мигом все крупней.
— У вас тут есть эта гребаная пожарная башня?! Долбаные придурки с топориками и в медных касках?! Рукава с водой, хоть что-нибудь?! — Билл перекрикивал рев пламени, пытаясь достучаться до совсем ошалевшего Винсента, и одновременно с опасением поглядывал на потолок, балки которого могли рухнуть в любой момент.
— Нет, — голос Винсента был убийственно спокоен. Кровь, стекавшая с губы, залила весь его опрятный наряд. — Сайлент Хилл — маленький город. Очень маленький и тихий, у нас никогда не случалось пожаров, — сквозь пелену едкого дыма Билл углядел, что погорелец достал из шкафа складную винтовку новейшего образца и все это время неторопливо прикручивал к ней оптическую линзу.
— Что нам делать?! Есть еще выходы из дома?! Мы же зажаримся, слышишь, Винсент, зажаримся, как жирные индейки на День благодарения! Я не хочу, твою мать, чтобы с меня сдирали хрустящую коричневую корочку, забери тебя в Ад три тысячи чертей!!!
— Успокойся. Сегодня не день моей смерти. Я знаю… Мне просто очень жалко свой дом, — Винсент пересек комнату и стал возле узкого (слишком узкого, чтобы через него можно было пролезть наружу) окна и стал методично посылать пули на улицу. Слышались слабые вскрики, и звон оконных стекол поутих. То ли у поджигателей кончились факелы, то ли они все в страхе разбежались, не ожидая от библиотекаря такого жестокого отпора. Твинс не сомневался, что Винсент укладывал людей наповал, он знал, как звучит предсмертный крик человека, которому прострелили голову. Несмотря на точность выстрелов, при каждом новом попадании аристократ лишь досадливо морщился, словно главная цель все время уходила от него. Кровь из губы все не переставала течь. За дымом уже нельзя было разглядеть даже собственных ног, кислорода в воздухе осталось ровно на пару вздохов, но пламя, усмиренное Твинсом, все еще не могло пробиться в зал с чучелами. «Задохнуться или сгореть заживо? Задохнуться или сгореть заживо? Задохнуться или сгореть заживо?» — в удушливом полубреду бормотал Твинс, с каждым новым разом теряя ускользающий смысл повторяемой им фразы. Винсент продолжал стрелять. Когда в обойме кончились патроны, он также неспешно перезарядил ружье и выпустил новую порцию пуль в головы атакующих фанатиков.
Здание библиотеки зашаталось. Должно быть, прогорела одна из несущих стен. Пол стал плыть куда-то вниз, а потолок угрожающе просел. Билл поймал себя на мысли, что даже рад умереть от падения каменного свода, ведь такая перспектива смерти была куда лучше двух других. Стоило еще чуть подождать, и его придавит тяжесть, в глазах на мгновение промелькнет красная пелена, а последним звуком в жизни станет хруст ломающихся костей. «Ты не имеешь права умереть сейчас. И не дашь умереть Винсенту», — как всегда внезапно проснулся в голове голос Уильяма. «Ты не можешь так поступить, когда от главной Цели тебя отделяют всего несколько шагов. Спаси себя и его. Немедленно!» — приказ брата, как удар плети из пятилетнего прошлого. Уильям всегда был в их паре отдающим приказы. И Билл всегда подчинялся. Сейчас его прыти хватило ровно на то, чтобы подскочить с места и оттащить упирающегося Винсента от окна. Тот хрипел и брызгал кровавой слюной, как бесноватый. «Я почти достал его! Я почти достал этого святошу!» — визжал он, но Билл не слушал и не обращал внимания на то, как сильно побледнело лицо «мистера Байрона».
Потолок рухнул. Правильно рассчитав траекторию падения балок и перекрытий, Билл укрылся от них, встав в углу и прижав к себе бьющегося все слабей Винсента. Мужчин только чуть засыпало горячей каменной крошкой, и блаженный свежий воздух наполнил комнату, унося гарь и дым наверх. От свежего кислорода пламя, налегающее на двери, занялось с новой силой, и теперь эта жалкая преграда уже не могла удержать огненный водоворот пожара. Двери буквально сорвало с петель, и огонь ворвался внутрь. Пол под ногами продолжал проседать и уплывать куда-то влево. Твинс вцепился в щуплого очкарика изо всех сил и в следующий миг совершил один из самых безумных поступков в своей жизни. Он побежал по одной из раскаленных балок вверх, на крышу, таща наверх на себе в конец обессилившего от потери крови Винсента. «Твою мать! Ты не должен сдохнуть, сукин сын! Ну, только не сейчас. Мы почти выбрались. Раздери сатана в задницу твою гемофилию!» — орал на него Твинс, не давая терять сознание. Ступням и ладоням Билла было нестерпимо, до крика горячо. Лицо его раскраснелось, волосы слиплись от соленого пота, глаза почти ничего не видели.
Они прорвались на крышу здания. Полыхало все, что только можно, огонь выбивался из всех щелей, все окна изрыгали бушующее пламя. Вечернему туману города не было никакого дела до этой трагедии. Он также безразлично закрывал собою небо и землю, лишь самую малость расступаясь в стороны под напором пламени. «Он не сможет прыгнуть… Расшибется, ублюдок, как пить дать расшибется… Сдохнет от первого же ушиба, гребаный гемофилик. О, срань Господня, что же делать?!»
Крыша здания шаталась еще больше, чем пол на втором этаже. Шансов не было. Со всех сторон подступал огонь, а очкарик все-таки отключился, едва не захлебываясь в собственной крови. И тут произошло чудо. Потом, вспоминая этот момент, Билл пришел к выводу, что тогда не обошлось без участия самого Господа, который не обиделся на упоминание о своих фекалиях, а с чего-то принял это ругательство за молитву. Крыша стала аккуратно и медленно крениться в сторону собора, а не разваливаться окончательно на куски. Она опускала Твинса и Винсента все ближе и ближе к спасительной земле, словно лифтовая платформа. Когда до мостовой оставалось не более пяти футов, Билл взвалил на плечи уже разоренного миллионщика и вместе с ним, без всякого риска для жизни, прыгнул вниз и бросился бежать прочь от каменного особняка. Меньше всего в тот момент ему хотелось быть придавленным очередной рухнувшей стеной. Толпы поджигателей на улице уже не было, но перед одним из окон лежали семь трупов худых, изможденных голодом мужчин. У всех была прострелена голова, и их мозги растекались по камням тошнотворного вида лужами. На каждом из них висел скромненький крестик, что было довольно большой редкостью для Америки тех времен.
«Да уж… будет у доктора Ника сегодня ночью нехилое пополнение. А богатей-то оказался не промах! Совсем не промах! Главное теперь, чтобы на встречу с доктором отправилось именно семь человек, а не восемь». Он опустил Винсента на землю и склонился над ним, осматривая его по-прежнему кровоточащую рану. Вся изысканная одежда была пропитана липкой красной жижей. От ожогов Винсент, в отличие от Билла, каким-то непостижимым образом уберегся, но синюшная бледность губ не оставляла ему никаких шансов. Тут Твинс услышал шаги. К нему приближалось несколько человек, которых он не мог толком рассмотреть из-за тумана и все еще слезившихся от копоти глаз. Наконец из серой мглы вперед вышел мощный, огромный человек в черной рясе. Его череп был гладко выбрит, а широченная окладистая борода придавала сходство скорее с русским православным священником, нежели со святым отцом протестантов. Его глаза были необычайно молоды, несмотря на то, что человеку явно было не меньше сорока с лишним. Ни факелов, ни иного оружия у него в руках не было, только раскрытая Библия и тяжелый стальной крест, которым при желании легко можно было проломить не только стену ереси и язычества, но и череп. Билл повидал на своем веку немало священников, но ни у кого из них не было в глазах и сотой доли той веры, которая светилась во взгляде этого любителя огня. Люди с такими глазами отправляли в шестнадцатом веке на костры шестилетних девочек, уличая тех в сговоре с дьяволом. Люди с такими глазами благословляли крестоносцев на убийства беременных женщин-мусульманок. Люди с такими глазами всегда знали, что делать и кто виноват. Твинс не сомневался ни на секунду, что он видит перед собой преподобного Карла Бернса, главного стража церковной морали в этой позабытой и Богом, и Дьяволом глуши. Позади него боязливо толпилась кучка бедняков. Твинс насчитал человек шесть, не больше. По всей видимости, им совсем не нравилось все то, что они совершили, ведомые своим предводителем. В руках шахтеры и фермеры крепко сжимали свое нехитрое оружие: кирки да вилы.
— Богу угодно, чтобы слуга Сатаны покаялся перед смертью. Иначе бы вы никогда не выбрались из дома, — глухо пробасил Бернс. Конечно, именно его голос перекрывал вой пожара, в тот момент, когда Твинс как затравленный волк бегал по залу. — Если на то воля Господа нашего Иисуса и Пресвятой Девы Марии, то так тому и быть. Отойди, чужак, это не твой бой и не твои заботы. Дай же мне завершить то, что мы начали.
— Не смейте подходить к нему! — крикнул Билл. — У меня есть оружие! Еще шаг и я буду стрелять! — конечно, вряд ли Карл купился бы на блеф, но Твинс не мог позволить этому фанатику Огня и Креста убить Винсента, пока еще оставалась хоть какая-то надежда.
— Если хочешь, стреляй. — Бернс купился, но угроза его совершенно не напугала. — Господь оградит своего верного агнца от пуль. Ты спас жизнь человека. И это хорошо, пускай он даже был самым ничтожным из всех людей, каких только носит земля. Но если ты дерзнешь нарушить заповедь «Не убий», то значит, ты такой же слуга дьявола, как и этот малефик. Тогда ничто не спасет тебя от языков пламени, на земле или чуть позже под землей. Отойди от него, сын мой! — священник приближался все ближе, и его массивное тело закрывало от Твинса небо, и так спрятанное в густых клубах горячего дыма и влажного тумана.
— Никакой я тебе не сын, чертов псих! А твоя сраная Богоматерь сосет у собственного сына! — это произвело должный эффект на Бернса, и тот, сменив выражение лица на яростное, ускорил шаг, недвусмысленно занося крест. Биллу ничего не оставалось, как снова крикнуть: — Отойди, или я выстрелю! Убирайся, не видишь, он и так умирает! Я выстрелю, — в последний раз пригрозил Твинс и потянулся к поясу, за которым, разумеется, не было никакого оружия.
Раздался выстрел. Люди Бернса разом разбежались в разные стороны. Карл обернулся и увидел дымящийся ствол шерифа Редлоу, направленный в его сторону. «Служители закона, как всегда, успевают прийти к самому финалу преступления… Боже, спасибо тебе за второе за сегодняшний вечер чудо. И я вовсе не серьезно все это про твою мать… Никогда бы не подумал, что буду так рад видеть рожу Стивена! Интересно, что стало с бедными слугами богача. Неужели все погорели? И старый еврей, и немая служанка и могучий сикх? Вот так просто и сразу? Раз и все?» — не смотря на грустные мысли о судьбе прислуги, Твинс чуть не плакал от счастья и облегчения.
— Преподобный Бернс, оставайтесь на месте. Еще шаг, и я буду стрелять. Уж я не блефую и стреляю один раз, но точно, вы сами знаете, — Стивен подошел ближе, и Билл поразился тому, насколько же они были с Карлом похожи. Оба рослые, крепкие, мускулистые, как сельские кузнецы, оба с головы до пят завернутые в черное… И оба были искренне противны Твинсу с первой же минуты знакомства.
Вдруг вздрогнул Винсент и, с огромным трудом разомкнув глаза, сипло прошептал Биллу «пу..пус..пусть…ис..целит… Бернс…», затем его веки снова сомкнулись. У Твинса не было времени на раздумья.
— Винсент просит, чтобы преподобный исцелил его, — быстро сказал он представителям власти мирской и духовной. — Пожалуйста! И он говорит, что отрекается от всего, что сделал… — добавил уже от себя Билл.
Шериф Редлоу сосредоточенно жевал соломинку, а Бернс недоверчиво покосился на Твинса.
— Чужак, ты не врешь? Твои уста только что изрыгали богопротивные проклятия, в тебя, верно, вселился бес! Как я могу верить тебе? — бас звучал холодно, но все же с ноткой заинтересованности. — Хотя, конечно, и сказано, что один раскаявшийся грешник дороже ста праведников, но как мне решится на явления чуда Христова для спасения слуги Сатаны?
— Очень просто, — Стивен взвел курок. — Я сейчас сосчитаю до десяти, и если через это время он останется без сознания, я прострелю тебе башку за попытку сопротивления властям. Время пошло! Раз… Два… — очевидно, аргументы шерифа подействовали на преподобного сильнее, чем арифметические выкладки из Святого Писания, и он подошел к Винсенту, отложив крест и книгу и возложив руки на его лицо.
«Даже к чудесам можно привыкнуть. Когда Господь являет свою милость в третий раз за час, это уже не так удивительно», — отстранено рассуждал вымотавшийся Твинс, которого вдруг сильно стала донимать тупая боль обожженных ног, рук и лица. Не было вспышек яркого света. Не было вылетающих из тела злых демонов. Не было ангелов, спустившихся с небес… Просто кровь внезапно перестала вытекать из маленькой, безобидной, но такой опасной для гемофилика ранки. На этом исцеление не закончилось. Лицо Винсента стало на глазах наполняться жизнью, розоветь, и вот он уже открыл глаза, а на его губах вновь заиграла улыбка. Он без посторонней помощи поднялся, огляделся вокруг, размял затекшее тело и, весело подмигнув Биллу, рассмеялся:
— Я же говорил, что сегодня не день моей смерти!
— Зато последний день в этом городе, — прервал его смех шериф. — Мне надоело очень многое. Мне надоела эта чума. Мне надоел твой бизнес. Мне надоел этот балаган, и я нашел верный способ его устранить, — он хрипло выплевывал слова, не собираясь опускать пистолета, и держал под прицелом уже не только священника, но и Винсента. — Нужно устранить все странное, а уж чего-чего, а этого в Сайлент Хилле накопилось предостаточно. Первым город покинешь ты со своим гребаным товаром и со своими людьми, Винсент. Прямо сейчас. Катись к черту, я не желаю больше видеть твою вечно молодую и вечно ухмыляющуюся рожу. Когда ты только приехал в город, я был младше тебя на несколько лет, и не думай, что для всех незаметно твое ну слишком уж медленное старение. Такому молодому и везучему, тебе, наверное, не составит труда пересечь болота и покинуть эти края. Лошадь я не дам, у тебя еще своих с полдюжины в городских конюшнях. Денег, уж извини, тоже, только не начинай заливать, что ты теперь сиротинушка без крыши над головой, я не настолько глуп.
— Ха! Да ты, никак, спятил, друг мой Стивен. Я уйду, но что мне стоит поговорить кое-с-кеми и организовать в этом городке внеочередную ревизию на предмет незаконного оборота кой-чего? — Винсент явно опешил от столь резкой смены настроений шерифа.
— Эта дрянь уйдет вместе с тобой, и тебе это известно. Если ты не уйдешь, я прошибу тебя насквозь прямо сейчас, и никакое хваленое везение тебя не спасет. В конце концов, имею право, передо мной стоит человек, только что застреливший семерых жителей города! Помни, юноша, я дал тебе шанс. — Винсент молчал. Затем перевел взгляд на Билла.
— Что ж… Я так полагаю, можно считать, что мы договорились? Иначе, зачем бы ты меня вытаскивал из пожара, рискуя собственной шкурой? — снова хитрая улыбка. Этого лиса нельзя было пронять ничем.
— Да, я принимаю все условия… — кивнул Твинс.
— Тогда вот тебе вся информация, — не стесняясь пистолета Стивена, Винсент вытащил из внутреннего кармана жилетки перепачканный кровью запечатанный конверт и протянул его Биллу. Тот чуть не взвыл, когда понял, что все это безумство с беготней по крышам было проделано зря, и что можно было всего лишь обыскать в нужный момент одежду богача, да и бросить его в полыхающей библиотеке. Он уже хотел было взять конверт, но Винсент ловко отдернул руку.
— Не так быстро. У меня тоже должны быть некоторые гарантии. Поклянись, что не откроешь его до завтра и что исполнишь свою часть сделки. Не бойся, Шатерхенд никуда не денется, он не сможет убежать. — «Этот гнус еще смеет ставить свои условия! Это после того, как я вытащил его задницу из самого Ада!» Билл нетерпеливо кинулся на Винсента, но его остановил резкий жест шерифа и направленный на его голову ствол.
— Клянись памятью брата, и я буду в тебе уверен. — "Черт возьми, этот лукавый хлюпик знал, чем меня можно пронять", — выругался мысленно Твинс. Не желая затягивать эту и без того нелегкую сцену, Билл тихо процедил сквозь зубы, что "клянется памятью брата Уильяма", и наконец сжал в руках желанный бумажный квадратик, в котором сейчас сосредоточилась вся его никчемная жизнь.
— Отлично! Со сделками покончено. Теперь катись на все четыре стороны, — Стивен не желал больше ждать. Винсент отвесил всем присутствующим шутовской поклон и собирался уже было скрыться в тумане, как вдруг эта идиллическая сцена была прервана появлением Соломона, который кажется сильно обгорел на пожаре, но продолжал сжимать в руках кожаную сумку, где по видимому таились основные документы по делам Винсента.
- Я сохранил это… о мои старые кости… я все-таки выжил и сохранил все… ну пусть не все, но главное… вот.. здесь… - Труман нервно слегка подергивал головой, и речь его была сбивчивой, нервной, испуганной. – Винсент, я передаю все эти документы вам, а сам же собираюсь последовать совету законодержащего и убраться подальше. Я так больше не могу. Я терпел, когда вы заключали сделки с индейцами, я терпел, когда почти все население города ополчилось на меня и стало кидать косые взгляды, грязь и камни мне в спину. Но этот пожар меня добил. Я больше не могу, Винсент. Боюсь вам придется подыскать нового бухгалтера, - с этими словами Соломон передал туго набитую бумагами сумку своему бывшему хозяину и обернулся к Твинсу, явно желая о чем-то того предупредить. Долгое время еврей будто бы не решался, будто бы думал, говорить или нет, но наконец собрался с силами и на едином выдохе выпалил следующее:
- Мистер Твинс, я вижу вы заключили с ним сделку, хотя думаю это станет ключевой ошибкой в вашем деле. Впрочем не мне судить. Знайте только одно – этот человек способен сожрать и переварить любого, но может статься так, что он будет вашим единственным союзником здесь. Я давно уже перестал что-либо понимать, и это не преувеличение. Слушайте только свой внутренний голос. И может быть тогда вам удастся разобраться со всем… - Соломон еще некоторое время помолчал, а затем добавил уже совсем тихо – Я видел Диану. Когда начался пожар, она радовалась как ребенок. Я увидел у нее в глазах нечто такое, что напугало меня едва ли не больше пламени. Радость и предвкушение чего-то нехорошего. Это сложно описать. Потом прямо на моих глазах эта безумная дикарка выпрыгнула из окна со второго этажа и сорвав с себя ненавистные одежды убежала куда-то вдаль… на четвереньках… Как животное… Не знаю предстоит ли вам ее еще встретить, но знайте – эта девушка ненавидит мир и себя в нем так сильно, что вам и не снилось. Будьте осторожны!
Уже собравшийся было уходить Соломон еще какое-то время попереминался с ноги на ногу, в точности оправдывая расхожее выражение о том, что евреи долго прощаются, но неохотно уходят.
- Да. И последнее, мистер Твинс. Теперь уже точно последнее. Незадолго до вас в наших местах объявился странный мусульманин, который ходил вокруг да около и задавал множество странных вопросов. Он оставил мне одну свою запись и сказал, что ее обязательно нужно передать человеку, который явиться после него. Он сказал мне, что это будет человек с целью. Так и сказал. Сказал что я узнаю его и не ошибусь. Думаю он имел ввиду вас, - Соломон вытащил из внутреннего кармана костюма перевязанный грубой веревкой кусок пергамента, весь усеянный ровными и аккуратными записями на нескольких языках и передал этот сверток Биллу. – Мне не нужны никакие обязательства, вы можете прочесть его когда угодно. А теперь мне уж точно пора.
Сказав это Труман кинул еще один взгляд побитой собаки на Винсента, затем на шерифа и сгорбившись медленно поплелся в сторону сгущающегося тумана. Винсент же, с любопытством, хотя и без особой заинтересованности выслушавший всю историю своего бывшего распорядителя уже седлал лошадь, которую ему под уздцы вывел уцелевший Балу.
Твинс с удивлением отметил, что кроме лошади Винсента и самого индуса, спасшийся и позабытый всеми в суматохе сикх вел за собой еще и трех мулов, тяжело груженных мешками с чем-то рассыпчатым.
«Поверить глазам не могу!» - убивался про себя Твинс, вертя в руках странный кусок пергамента. «Пока я спасал гемофилика-снайпера этот темнокожий амбал спасал запас белой клаудии! И кажется Винсент только одобрил его действия. Как так? Они настолько были уверены во мне? Или такие указания Балу получил от хозяина заранее? В любом случае теперь братец Лис не останется без гроша в кармане, запаса Клаудии по видимому хватит еще чтобы накурить целый город. Причем не раз».
— Теперь вы, преподобный… — наконец нарушил затянувшуюся тишину шериф, и его ствол переместился в сторону Карла. Твинс ужаснулся, когда перевел взгляд на священника и понял, что за все время теплого прощания с Винсентом тот тихо хлестал себя по спине непонятно откуда взявшийся плеткой-семихвосткой и сквозь зубы каялся в своих грехах и слабости. Бока его рясы были вся изорваны в клочья, и как это Билл раньше не заметил?
— Священник, лечащий прокаженных аки Иисус, вещь тоже довольно-таки… Да перестаньте же вы, смотреть тошно!… странная. Но вас я прогнать не могу. Когда уйдет Винсент со своим маленьким делом, люди могут испугаться столь резкому изменению вещей, и их нужно будет успокаивать и смирять. Для этого вы мне и нужны. Хотя знайте, что я без труда мог бы отправить вас на виселицу на вполне законных основаниях, прямо сейчас, за совершение поджога. Только не надо мне говорить, что эта молния с небес ударила, символизируя кару Божью. Теперь уходите, мне нужно поговорить с бродягой, — Бернс кивнул и пошел в противоположную Винсенту сторону. Видимо его ждала месса в соборе, где, снявши с себя обязанности воина божьего, он будет мирно гладить детей по головке и утешать сирых и убогих. Билл долго провожал его взглядом, поражаясь, как эти две крайности преспокойно уживались в одной душе.
— Ну и, наконец, мистер Твинс. Вы тоже убирайтесь. Забирайте свой конверт, я даже знать не хочу, что в нем, хотя и догадываюсь, что вы такой же лопух, как и все, собирающийся подсесть на зелье. Удачи вам в этом, но только не засоряйте больше своим присутствием Сайлент Хилл.
— А какая же странность во мне? Каково мое преступление? Я, по-моему, только и делаю, что вытаскиваю разных людей из всяких передряг. Вначале Гудбой, теперь вот Винсент… — Биллу нравилось желание шерифа навести в этом дурдоме порядок, но он, как ни старался, не находил за собой никакой вины.
— Заткнись, щенок! — рявкнул шериф даже слишком громко. — Не стоит умничать. Мне плевать, будь ты хоть самим святым из ангелов, хотя по тебе и видно, что это совсем не так. Так вот, мне не нравятся чужаки в этом городе. Особенно в такое смутное время. Мне не нравится, что ты, как затычка под каждую бочку, встреваешь во всякие дурные дела, пробыв тут меньше суток. И, наконец, мне не нравится, что ты, похоже, уже слишком много знаешь. Я бы пристрелил тебя только за это, но сегодня я необычайно добр и позволю тебе утащить свою задницу отсюда в течение часа.
— Тогда верните мне хотя бы мое оружие и дайте лошадь! Как я пойду через топи? У вас ведь там индейцы, беглые каторжники и еще целая вооруженная банда, не говоря уже о просто болотных тварях.
— Размечтался, сынок! — смеяться шериф не умел, мог разве что гнусно скалиться, обнажая кривые желтые зубы. — Я разве не ясно объяснил, что мне на тебя плевать совершенно? Не уйдешь, я тебя пристрелю, когда досчитаю до десяти. Раз… Два… три…
— Тогда я просто не уйду, — сказал, Билл. Впервые в жизни сказал, а не подумал, голосом Уильяма.
— Четыре…пять… шесть… — глаза Стивена словно говорили: «Парень, не дури! Я правда выстрелю, и рука моя не дрогнет. Уходи, пока цел...» Руки же его просто точнее наводили пистолет.
— Семь… восемь… Девять… — Билл собрал все оставшиеся за этот безумный день, самый долгий день в его жизни силы, чтобы отпрыгнуть в сторону и дать деру, но внутренне он был готов и к тому, что шериф не промажет…
— Ну и дурак же ты! Деся…
— Стой, Стивен! — спокойно произнесла Дженнифер Кэрролл, бесшумно выйдя из тумана и опустив ладонь на пистолет.

Скрытый текст - Глава 8. Колесница:

Глава 8. Колесница
(Музыкальная тема главы - Агония. Линда)

Слезы – спасение некрасивых женщин и гибель красивых.

Оскар Уайлд

— Какого черта? — шериф чуть не захлебывался от негодования. Для него вопрос о смерти чужака был уже решен. Но он почему-то не спешил убрать руку женщины с оружия, хотя вырвать пистолет и привести приговор в исполнение для него не составило бы никакого труда.
— Я выбираю его… — Холодные глаза Дженнифер не выражали никаких эмоций. Она даже не смотрела в сторону Твинса. «Бежать! Пока они тут будут разбираться надо бежать отсюда к черту! А лучше подскочить к Редлоу и вмазать хорошенько ему в челюсть, как я и планировал!» — лихорадочно носились в голове у Билла мятежные мысли. Но он произносил их своим внутренним голосом, а не голосом брата. Поэтому он им не доверял и продолжал стоять, безучастно наблюдая за разворачивающейся на его глазах сценой.
— Что??? Зачем? Он же чужак! Совсем чужой нам, городу, тебе, наконец! Он тут всего сутки, а ты выбираешь его? — шериф уже опустил ствол пистолета и теперь был вовсе не грозным хозяином Закона и Быстрого Суда, а всего лишь запутавшимся подростком, столько было робости и невыразимой обиды в его грубом голосе. Он смотрел на Дженнифер со странной смесью восхищения, ненависти и… мольбы… Как смотрит муж на любимую жену, внезапно узнав о ее измене.
— Ты обещал, — спокойно проговорила она, выдержав этот взгляд. Лед ее глаз стал лишь холодней, жалкий лепет грубого убийцы-законника не был способен его растопить. — Ты обещал мне это, а я знаю, что ты слов на ветер не бросаешь, Стивен. Я выбираю его, — повторив эту фразу, женщина повернулась к шерифу спиной и направилась к Биллу. В ее руках Твинс успел заметить какой-то блеск. Это были два золотых кольца.
«Он все равно застрелит. Сейчас, когда она отвернулась, он возьмет и грохнет нас обоих, этот чертов псих! С него станется! Все в этом городе давно уже спятили и без помощи какой-то там белой клаудии…» — холодная струйка пота начала стекать у Твинса по спине. В который раз за день он приготовился к смерти. На этот раз она воплотилась в человека со звездой шерифа и черной широкополой шляпой, скрывающей от посторонних глаз изрытую шрамами лысину.
Но Редлоу не выстрелил. Он терпеливо ждал, пока Дженнифер надела кольцо на Билла, который в один момент утратил способность что-либо понимать, действовать или задавать вопросы. Его рука не поднялась на призыв женщины «одеть это, да побыстрее». Твинс чувствовал себя тряпичной куклой, которой тешили себя дети, не удосужившись объяснить ей правила игры. Дженнифер надела кольца сама. Одно ему, одно себе. Точно на безымянные пальцы правых рук.
— Полагаю, в сложившейся ситуации можно обойтись без обязательной церемонии, присутствия родителей, поцелуя и прочего дерьма… — слышать столь неблагозвучные слова от прекрасных девушек Биллу доводилось. Но никогда они не резали его слух, так сильно. По-прежнему не обращая ни малейшего внимания на Твинса, Дженнифер подняла его руку и свою и, указав на кольца, обратилась к Стивену. — Теперь делай то, что ты должен. Объявляй. «Властью, данной мне народом этого штата, и бла—бла—бла…» Ну! Это единственная обязательная формальность. Ты обещал, а к помощи преподобного Бернса я обращаться не буду, сам понимаешь. Давай же! Я все еще жду…
— …Объявляю… Не проси меня произнести больше… — после мучительно долгого молчания, наконец, сказал шериф. Можно было заметить, как с каждым вздохом его глаза становились все тускней и тускней, и очень быстро его взор прирожденного хищника заволокла мутная пелена глаз мертвой рыбы. Он переминался с ноги на ногу, словно желая еще что-то изменить, обратить время вспять… Но смирение и покорность все больше охватывало его фигуру. Он разом сник, опустил плечи и голову, трясущимися руками поднял воротник куртки, и на какое-то мгновение Биллу стало даже жалко этого человека, минуту назад собиравшегося его пристрелить, а теперь выглядевшего не лучше побитой бродячей собаки.
— Это еще не все, — наконец позволил себе вставить слово Твинс. «Если уж ситуация стала настолько абсурдной, то почему бы не извлечь из нее выгоду?» — Отдайте мой револьвер. Он мне очень скоро понадобится.
Ничем не разбавленная злость оживила шерифа. Он снова стал грозным, но Дженнифер было достаточно только кивнуть и сказать одно слово, чтобы вновь усмирить его бушующий нрав:
— Да…
Непонятно как свалившаяся на Твинса победа сделала свое дело. Шериф проиграл на всех фронтах, и лишь досадливо поморщился, доставая из-за пазухи кольт и бросая его на мостовую к ногам Билла. Револьвер весело звякнул о камни, и душа Твинса наполнилась светлой радостью ребенка, которому, наконец, вернули любимую игрушку. Наклоняясь за ним, он отчего-то он нисколько не сомневался, что кольт все это время находился там же, где Билл его и оставил: за пазухой у Редлоу.
— Теперь пошли отсюда. Тебе нужно где-то провести эту ночь, — Дженнифер снова даже не удосужилась посмотреть на человека, которого она только что спасла от верной смерти. Даже обращение прозвучало как-то очень обидно, словно Билл был не человеком, а вещью или, того хуже, негром-рабом. Шериф развернулся и быстро исчез в тумане. Никому уже не нужное здание библиотеки продолжало гореть за спиной.
— А как же огонь? Вдруг он перекинется на другие дома? Надо же что-то сделать? — Твинс так поразился всему происходящему, что даже ненадолго забыл о пожаре.
— Ничего делать не надо. Ближе всего к библиотеке только церковь, а уж она не загорится, поверь мне. Там просто нечему гореть. А такого сильного ветра, чтобы огонь перекинулся на другие улицы, в этих местах не бывает. Тут всегда абсолютный штиль… — Дженнифер уже куда-то уходила, оставляя Билла наедине с горящим особняком.
— Но… Но мы же не оставим этот пожар просто так, ведь правда? — он оглянулся и поразился тому, насколько же грандиозно смотрелся укутанный пламенем каменный остов особняка. Съехавшая набок крыша придавала библиотеке сходство с котлом, вместо похлебки в котором готовилось пламя. Уродливые фигурки химер и горгулий на стенах трескались от жара, а огромная входная дверь, больше напоминающая ворота, была гостеприимно распахнута настежь, словно приглашая гостей на экскурсию по преисподней. «Они ничего не будут с этим делать!» — с ужасом понял Твинс. «Все жители забьются в свои тесные комнатушки и будут смотреть на это сошествие небесного пламени на грешный дом со смешанным чувством ликования и горя, как смотрят все рабы на смерть своего хозяина. Они завидовали роскоши Винсента. Они каждый день думали о том, как бы его убить или ограбить. Но они все будут надеяться, что он выжил в этом аду. Что хозяин жив и вернется, когда они устанут от своей свободы и станут молить небо о сладких и дурманящих кандалах. Ни в одном другом, самом паршивом городе в этой самой паршивой на свете стране, не найдется еще таких людей, который бы сидели у окна и смотрели на пожар, попивая дешевое грязное виски и обмениваясь последними слухами». Билл заспешил вслед уходящей Дженнифер Кэрролл. «Снова я бегу за ней, хотя в жизни не бегал за юбками! Что же произошло между ней и шерифом?» — Твинс на ходу рассматривал свою руку с этой новой золотой деталью на безымянном пальце, которая жутко его раздражала, но он пока не решился выкинуть эту безделицу. Вдруг его осенило. «Мы же обменялись кольцами! «Властью данной мне…» «Объявляю…» Да эта госпожа вдовушка никак меня захомутала!» Непонятно как он сразу не догадался, видимо сказалось обилие впечатлений, от которых мозг уже не мог работать в прежнем ритме. Догнав Дженнифер, Билл, отойдя от шока и постоянно оглядываясь на полыхающее, освещающее весь город марево, кинулся расспрашивать ее о произошедшем.
— Миссис Кэрролл, я не понимаю, вы что, с этого момента можете называться миссис Твинс? — глупый вопрос, но не глупее всего происходящего в этих местах.
— Да, но я скорее предпочту оставить фамилию бывшего мужа. В конце концов, мы прожили вместе немало лет, — она отвечала, не сбавляя шаг, и Билла уже начинала раздражать ее манера кидаться ответами, даже не смотря в его сторону.
— Но зачем?
— А вы предпочли бы умереть, мистер Крутой Парень? Не слишком почетная смерть, для такого сорвиголовы как вы… — Она улыбнулась. Так холодно… И так красиво… Твинса вновь начала одолевать похоть, и он всерьез задумался о том, что скоро будет исполнять свой супружеский долг. «Не торопись, Крутой Парень. Вдруг у нее там зубы? А что, в городе, где разгуливает псих с ружьем, где врач живет в морге, шериф стреляет людей на улице, а священник-пироман лечит раны прикосновением, видимо, возможно все», — Билл поморщился от голоса брата где-то в глубине сознания. Иногда он просыпался совершенно не к месту.
— А почему Редлоу отпустил меня?
— Это очень долгая история… Вы чем-то недовольны?
— Вовсе нет… Но я хочу понять!
— В этом городе не так много красивых женщин. И не так много видных мужчин. — Она все также не смотрела на него, а он не мог и на мгновение оторвать от нее взгляд. «До чего же все-таки хороша… Эти глаза, тело, руки. Как мраморная статуя… Эти волосы… Черный водопад… Почему при первой нашей встречи она одела этот дурацкий платок?» — А известно, что бывает, когда в такой город приезжает красивая женщина... Она, если кончено совсем не дура и не пуританка, что, в общем-то, одно и то же, начинает «пробовать» всех видных мужчин на вкус, извлекая из этого максимум выгоды и удовольствия. Когда же все видные мужи уже готовы вцепится друг другу в глотки, как это обычно и делают примитивные самцы, она быстренько выпрыгивает замуж за первого попавшегося простачка. В моем случае им оказался мистер Джон Керол, начальник наших шахт, главный по разработке. Когда же муж умирает самцы снова поднимаются и заявляют о своих правах… Глупые мужчины, неспособные думать, когда у них встает… Ха! Бог дал вам слишком мало крови, поэтому и мозг и член не могут работать одновременно! – ее циничность ранила Твинса. Особенно когда он понимал, что все что она говорит чистая правда. И не нужно было стесняться называть вещи своими именами. Он все понимал, но не мог слышать ТАКОЕ из ее уст. Они шли по таким же пустынным улицам, а полыхающая библиотека была уже едва различима в этом невыносимом, Тумане, разъедающим душу, как слабая кислота. Дженифер продолжала рассказ. – А потом Они снова пробуют Ее. Она выкачивает все что может из Них… И наступает день, когда она уже не может продолжать этот балаган дальше и обещает, что скоро выберет одного из Них и будет ему верной женой, взяв перед этим обещание со всех, что ее выбор не будет оспариваться и ее мужа никто и пальцем не тронет. Самцы ненадолго успокаиваются, и каждый в тайне надеется, что выбор падет именно на него. И Она выбирает. Выбирает чужака, который на следующий же день уйдет, избавив Ее и Город от лишних проблем. Вот такая вот история.
- Но вы же не просто выбрали меня… Вы спасли мне жизнь! Почему? Чем я это заслужил?
- В этом месте и так слишком много смертей. Слишком уж много всего необратимого… - и капельки, маленькие капельки слез, застрявшие у нее где-то между ресниц. Такие как она никогда не будут рыдать или реветь, но в ее самой маленькой слезинке горя и разочарования всегда больше, чем во всех вымоченных соленой водой и соплями безразмерных носовых платках «барышень».
- Я так и не сказал вам спасибо…
- Оставьте его себе. Это очередная сделка, примерно как то, что предложил вам Винсент… Не знаю что у вас в конверте, но думаю, вы все же получили, то зачем пришли, - Билл уже успел позабыть о письме. Теперь же вспомнив о нем. Он клял последними словами этого торгаша Винсента, за дурацкие условия сделки. Несмотря на то, что он не посмел бы открыть его до завтрашнего утра, оно грело его своим присутствием во внутреннем кармане куртки. А был ведь еще подарок от Соломона, загадочная записка на нескольких языках.
Решив более не терять время, Твинс резко рванул стягивающую пергамент веревку и его взору предстал текст, сперва выведенный арабской вязью, затем на на английском, французском и испанском. Человек писавший это послание явно в совершенстве владел всеми четырьмя языками. Быстро пробежавшись глазами по английской части текста Билл вдруг осознал, что запутывается еще больше. Текст послания был следующий:
«Меня зовут Хафиз ибн Хикмет. На языке неверных мое имя означает Страж сын Мудрости. Я послан в эту далекую и дикую страну дабы устранить Зло. Ордену указали звезды, будто бы новый прорыв в этот мир вездесущий Иблис попытается совершить именно здесь, в молодой стране называемой Соединенными Штатами, в стране истерзанной междуусобной войной, в тихом захолустье, которое обозначено на картах как город под названием Тихий Холм. Я веду свои записи без учета дат и времени, поскольку само понятие времени лишь иллюзия, которую непосвященные используют в своих целях. Все что было, есть и будет едино, ведь все происходящее в этом мире есть мимолетный сон Аллаха, и я уже знаю, что успех или неудача моей миссии предрешены, ибо на все воля Его. Я веду свои записи с помощью священной вязи, а также на нескольких языках неверных, я буду оставлять их людям, с которыми мне предстоит столкнуться, за время моего пути. Все это нужно лишь для того, чтобы тот, кто пройдет по моим следам, буде моя миссия не окончиться успехом, знал, какие опасности будут подстерегать его, будь то еще один член Ордена или даже просто глупый, но благородный неверный. В этой молодой, дикой и неряшливой стране со мною в моих скитаниях меня сопровождают пять смелых и отважных хашишинов. Они должны оберегать меня от простых земных напастей, с демонами и шайтанами им встречаться не доводилось и в схватках духа от них будет мало толку. Все они дали обет молчания, а я даже не знаю их имен. Я называю их первый, второй, третий, четвертый и пятый, дабы я не привязывался к ним и мог бы без зазрений совести послать каждого из них на смерть, буде такая необходимость возникнет. Они всего лишь орудие, слепое продолжение моей руки. Меня зовут Хафиз ибн Хикмет и я суфий Ордена. Мне уже трижды доводилось успокаивать Зло. Я бился с Иблисом в Иерусалиме, я очищал от скверны Берег Слоновой Кости, я совершал путешествие в далекий Афганистан и всякий раз Иблис был повержен, поскольку вера и мудрость предков, ведущая меня над Бездной оказывалась сильней. Каждый раз я не был уверен в успехе. Не знаю я чем окончиться мой бой со злом и на этот раз. Только вера должна помочь мне. Меня зовут Хафиз ибн Хикмет и я готов отдать всего себя. Чтобы Иблис снова вернулся в ад и не беспокоил смертных своими происками».
«Бред. Снова бред, только на этот раз с налетом восточной мистики. Я ничего не понимаю, я отказываюсь что-либо понимать в делах этого безумного города!» - так рассуждал Твинс, легкомысленно выкидывая послание суфия из прошлого на холодную мостовую. У Билла все еще оставалось много вопросов, обращенных к своей нежданной спасительнице.
- Как вы узнали, что мне нужна помощь? Вы ведь были не близко от библиотеки, как я понимаю…
- Дело в том, что я одна из немногих жителей этого Города, которым интересно еще хоть что-нибудь помимо Белой Клаудии. А когда возникает пожар, высотою до неба и ты, видя его из окна, понимаешь, что горит либо церковь, либо библиотека, это что-то да значит. Я стояла в тумане, чуть поодаль и застала почти весь ваш милый разговор с преподобным, а затем со Стивеном. Никто меня не заметил… кроме Балу. Он всегда видит все и все контролирует, хотя и не подает виду. Да кроме Бернса… Это ничтожество наверное чувствует меня по запаху. Видели как он достал плетку? Он всегда так делает, когда чует меня. Один из немногих, решающих что-то тут личностей, которому не довелось меня «попробовать». Он протестант, но отчего-то придерживается целибата… У него между ног давно уже защит коростыль! Видели бы вы как он смотрит иногда на детей в церкви… Впрочем он никогда не посмеет ибо его Вера сильнее его похоти. Хотя эта же Вера не мешает ему ненавидеть меня всем сердцем.
- Кстати о нем… А как он… исцеляет? И Винсент! Вы же наверняка были в тесных отношениях с Винсентом, как он остается молодым?
- Бернс верит. Действительно верит. Как написано в ИХ - она с неприязнью выделила это слово - Священном Писании «вера с горчичное зерно, может сдвинуть гору». Так вот у него эта вера есть. А наш Город имеет свойство ПОДЧИНЯТЬСЯ Вере и Искренним Желаниям людей. Только вот люди редко сами понимают, во что верят и чего хотят. Винсент… Ну про него ходили слухи, что он еще в Европе продал душу Дьяволу за вечную молодость. Наверное, чушь. Таким его сделал Город. Он просто боится смерти, больше всех людей на Земле. Даже не смерти, а старости. Он честолюбив, очень самовлюблен и ему есть, что терять в этом мире.
- Раз уж вы мне поведали о Городских чудесах, может скажете, чем вы все-таки занимались с этими мелками? - они подходили к небольшому ничем не примечательному домику, во дворе которого не рос ни один сорняк. «Мертвая земля… Такая же мертвая как и ее сердце» - подумал Билл.
- Расскажу вам об позже… Сейчас вам достаточно знать только одно. Я медиум. То что вашей грубой стране именуется гадалкой, – подумав, добавила она. Ее глаза уже больше не слезились, они высыхали так быстро, что Твинс всерьез сомневался, а не померещилась ли ему в тумане эта случайно пробившаяся сквозь лед капелька воды. – Мы с братом совсем разные. Он увлекался наукой, а я эзотерикой. Он рационалист, практик, а я же вольная исследовательница того, что находится НАД всяким разумом и практикой. Мы всегда ходили в разные кружки. Впрочем, бежали мы из страны, за ЕГО проделки. Вам ведь известно, какого это иметь брата. Он всегда будет отличаться от вас так сильно, что порой задумываешься, а как мы могли выйти из одной утробы – она поднималась по лестнице к двери, и Твинс ожидал, что за ней будет комната такая же холодная, как эта Северная Принцесса. Но когда она отворила дверь, он вздохнул с огромным облегчением – ведь это был ПЕРВЫЙ НОРМАЛЬНЫЙ ДОМ, который он увидел в этом Городе. Не жилище изгоя или дворец короля, а просто уютный американский дом, с типичными стульями, столами, тумбочками, потертыми обоями и дешевыми картинками местных умельцев на стенах.
- Да… - он немного подождал, перед тем как войти. – Я понимаю. Мы тоже были разными. Мой брат всегда принимал решения, а я действовал и общался с людьми. Говорят у близнецов всегда так…
- Какая глупость, - она стояла к нему спиной и задумчиво разглядывала кольцо одетое на безымянный палец. – Решения человек должен принимать за себя только сам, ведь это единственная вещь, которая и делает его Человеком.
А затем она повернулась. Он только успел снять куртку, когда был поражен словно молнией ее восхитительным взглядом, впервые направленным в его сторону. Она словно чего-то ждала. Не просила… Нет. Просто ожидала. А затем подошла и без лишних слов поцеловала Твинса в губы… Лед и Пламень… Сколько Льда и Пламени было в ее поцелуе… Он был счастлив. Они торопливо срывали с себя одежду, и она совсем с неженской силой тащила его к кровати. Словно уносясь от всех этих глупостей, бед и проблем на огромной колеснице, в которую были запряжены две лошадки – холодное Желание и огненная Страсть… Город, Чудеса Шатерхенд, Психи и Наркоманы – все это было так далеко… Лед и Пламень… А потом было хорошо. Так хорошо, как Твинс даже представить себе не мог. Как он не ощущал этого, даже в самых сокровенных мечтах. Но когда они разъединились, он снова заметил эту слезу, которая оставляла шрамы не только на ее сердце, но и на его. Теперь он понимал, что кроме мести, в его душе поселилось еще одно давно забытое чувство. То с которым ему никогда не было по пути…. Любовь.
Он не стал ее спрашивать о слезах. Он знал, что не поможет. Просто уснул, хотя и говорил, что разучится спать. Но сейчас так было надо. Дженифер лежала у него на груди, а он спал.

Когда Твинс открыл глаза, ее уже не было рядом. А, вместо уютных, привычных глазу американца обоев, его окружала черная ржавая бездна, из которой к нему приближалось, что-то страшное и огромное.
И он услышал детский плач.