Глава 1. Дурак
(Музыкальная тема главы - Promise. SH2 OST )
Мне отмщение и аз воздам.
Вторзаконие 32:35
Погода стояла туманная. Было сыро и одновременно душно. В этих местах всегда было так. По мере приближения к городу туман сгущался, становился плотнее, и уже перед самым Озером Толука нельзя было разглядеть дорогу ближе, чем на 20 футов. Многие и такой туман принимали за необычный, но местным жителям было известно, что это далеко не предел, и в самом городе из-за влажной дымки нельзя увидеть даже собственной вытянутой руки. Неизвестно кому пришла в голову мысль заложить город в столь неприглядном и плохо сочетающимся с людьми месте. Видно, этот человек был большим шутником. Или идиотом. Однако, что самое странное, в городе жили люди. И немало людей. И жили они довольно долго, хотя были людьми, а вовсе не рыбами или мокрицами. В городе было все, что так необходимо простой американской провинции: несколько салунов, дешевый отель, ратуша, церковь, даже своя больница, несколько дюжин домиков. И тюрьма. Единственное, что отличало этот город от остальных затерянных в бескрайних американских просторах. «Самый большой военный лагерь на всем Северо-Востоке США», как гордо любил заявлять местный мэр на не столь уж частых городских собраниях.
В таких местах люди, как правило, не приживаются. Во всяком случае, не должны приживаться, уж больно тоскливо и серо тут было жить. Такие города обречены на скорую смерть и забвение, когда вырастают дети тех людей, что заложили город, и уезжают куда подальше из этих богом забытых мест. Но этот поселок почему-то жил долго. Хотя даже бродячие собаки и вездесущее воронье огибало его стороной. Животные всегда чувствуют нечто, чего не дано понять людям. Возможно, несчастный Анжелика сломал ногу намеренно, но кроме него никто уже не мог дать ответ на этот вопрос.
А Билл подобной чувствительностью не обладал. Он был готов идти в самое сердце пустого города. Причина у него была более чем весомая — Месть. Прожить целых двадцать пять лет, пять из которых были целиком и полностью отданы делу одинокой Мести — это считалось на Среднем Западе большой удачей. Но Билл не верил в удачу. Он верил в знаки судьбы, верил в Кольт и пули, а также в то, что ради своей цели он готов спуститься на самое дно Ада.
Бенджамин Ресуректер, более известный под именем Шатерхенд, не был самым опасным или самым злобным из бандитов среднего Запада. Его головорезы вовсе не были хладнокровными профессионалами — так, очередная свора неорганизованных ублюдков из разных мест, промышлявшая в основном угоном скота и нападением на почтовые дилижансы. Такие банды власти обычно не трогают, ибо разбираться нужно с местными проблемами, которых в стране, год назад раздираемой гражданской войной, осталось предостаточно, а Шатерхенд и ему подобные только и делают, что бессистемно слоняются по прериям, где таких как они — ищи свищи. Поэтому и браться за его поимку никто не стал бы. Никто из властей или охотников за головами. Рыбешка для них слишком мелкая. Кого интересуют бандиты, когда повсюду так много недобитых Конфедератов и за живого или мертвого офицера-южанина в любом крупном городе можно было получить до пятидесяти долларов? Но Шатерхенд интересовал Билла. Очень часто, практически каждую неделю с той роковой ночи, Твинс видел во сне его гнусно ухмыляющуюся физиономию, узкую козлиную бородку, слышал ненавистный сиплый голос и протыкал стальным прутом во сне уши, чтобы не слышать звуков этой чертовой губной гармошки — любимой игрушки Шатерхенда. Всякий раз сон обрывался на том моменте, когда Билли уже подходил к выродку вплотную и хватал того за жилетку… О Боже, сколько же раз он просыпался, сжимая пустоту, сколько раз в бессильной злобе разбивал кулаки в кровь о сухую землю. Плевался и поминал все известные ему ругательства, чтобы потом провести за этим занятием остаток ночи. Так было первые полгода. Затем Билли свыкся с этими снами, если можно так сказать о человеке, который хотя бы один раз в неделю, но просыпался в холодном поту, чтобы снова нырнуть в беспокойные глубины Морфея. В последние года два он все чаще стал приходить к мысли, что, возможно, его мести никогда не суждено воплотиться в жизнь, что, возможно, стоит отказаться, и Шатерхенд уже и так болтается на виселице где-нибудь в Техасе или, того лучше, в Калифорнии. Но сны не давали ему обрести покой. Иногда во сне он видел брата, и это было самым худшим их всего возможного. Ведь он был обязан всю ночь выдерживать его укоряющий молчаливый взгляд, который был похуже крика. «Почему ты до сих пор не нашел его, Билли? Почему?» Билли не мог ответить ничего и по привычке днем пытался как можно сильнее заглушить кошмары ночи «тремя Б»: дешевыми бабами, легкими бабками и крепким бурбоном. Помогало редко, но это было лучше, чем ничего.
Билл шагал по кривой дороге по направлению к неразличимым из-за тумана домам. Тропка уводила его вниз к озеру, сквозь чащу жухлого леса. От постоянно влажного воздуха деревья деформировались и стали походить на картонные декорации с коричневатыми кусочками бумаги вместо листьев. В Сайлент Хилле круглый год была поздняя осень. Кажется, его жизнь переставала быть дорогой. Дороге пришел конец. Последняя станция. город с самой большой тюрьмой на Северо-Востоке страны.
Бредя по дороге, Твинс, как охотник, чувствующий дичь, за которой гнался уже столько лет и зим, не мог думать ни о чем ином, кроме скорой расправы над врагом. Несмотря на то, что с Шатерхендом, по расчетам Билла, сейчас должно было быть не меньше восьми человек, дичью в этой игре был именно он. На третьей их встрече, состоявшийся год назад, Твинс окончательно убедился, почувствовал, насколько же мистер Бенджамин Ресуректер боится. Боится его — жалкого сопляка Билли. Возможно, обладай Твинс такой уверенностью ранее, он бы не упустил своего злостного врага в прошлые разы.
«Сколько бы людей рядом с тобой не было, сколько бы выродков ты не набрал в ближайшем вертепе — это только мой и твой бой. Остальные не смогут ни помешать, ни предотвратить. Судьба хочет, чтобы это было только наше сражение. Как пижонская дуэль, в этой доморощенной, насквозь гнилой Европе». Даже сейчас Твинс ощущал на губах привкус страха Шатерхенда, неуязвимого мелкого царька западных подонков. «Ты ведь тоже не можешь уснуть. И не раз в неделю, а значительно чаще… Значительно… Ты знаешь, что у твоей Смерти будет мое лицо, а это очень незавидная участь, выучить каждую родинку и морщинку на лице собственной Смерти». Твинс рассмеялся и прибавил шагу. Думать о брате не хотелось. Уильям заслужил свой покой, зачем лишний раз теребить его душу своими назойливыми воспоминаниями? Пусть бродит в мире призраков свободно, за пять лет он, должно быть, уже неплохо там освоился.
Снова тропа. Заброшенная тропа. Грязная тропа. Заросшая мхом и лишайником. Такую тропу в средние века назвали бы недоброй и оставили во владения злых духов. Люди средних веков всегда четко понимали, где грань между тропой для людей, которую просто нужно прополоть и очистить, и тропой не для людей, которой уже ничего не поможет. И, несмотря на то, что понимание этого часто не давало бюргерам из двенадцатого века спать по ночам, это был полезный навык. Билл был истинным сыном девятнадцатого века, и ни о каких духах он даже думать не хотел. Так же, как не хотел думать о том, что мертвые не должны являться людям во снах.
Однако же одна мысль, скорее все же относящаяся к разряду веселых, а не скорбных, сейчас все-таки не давала Билли покоя. «Нет, ну какая же сволота последняя был наш папаша, чтоб ему в гробу перевернуться. Это нужно было удумать назвать обоих сыновей Биллами! Слава Богу, тот умник Генри вспомнил, что всякую аристократию за океаном иногда именуют Уильямами, что, по сути, и есть Билли. Билли и Билли по фамилии Твинс. Да еще и близнецы… Как хорошо, что с десяти лет я не видел отца! А то бы не удержался и дал бы при встрече в глаз. Как же меня доставали его гребаные рассказы про Билли Кида. Все, что я и помню о своем папаше, так это только: «ну а теперь, мальчики, я расскажу вам еще одну историю о Билли Киде — самом быстром стрелке от Калифорнии до восточного Побережья… » Ух! Как все-таки хорошо, что мы сбежали от этого козла так рано. И какие славные же это были десять лет свободы. И какого черта мы только сошлись на той дороге с Шатерхендом! Ведь обводили вокруг пальца и более ловких щеглов… Черт!» — дальше Билли думать себе запретил, ибо это неизбежно бы потянуло за собой новый шквал воспоминаний и подняло бы со дна волну неуместных сейчас эмоций, ярости и жалости. Воспоминания о брате должны были оставаться чистыми, пока Уильям не будет отмщен, хотя Билли частенько перебирал их, как порою старики перебирают свои детские игрушки или полуистлевшие письма. А что же до эмоций… Охотник должен соблюдать хладнокровие, чтобы вынудить жертву сделать неосторожное движение. «Вряд ли старина Бен объявится где-нибудь в городе. Не его стиль, скорее уж мне придется обыскать все окрестные болота. И что он только забыл со своими обезьянами в этакой не слишком сытной для них глухомани? Прячется от меня? Вполне возможно. В любом случае я должен для начала посетить город, пополнить запасы, разузнать что да как, возможно, даже заручусь поддержкой местных, ведь, как известно, именно в такой глуши еще не вымерли бескорыстные идиоты, готовые помогать пришлому человеку-с-оружием задаром», — жаль, внутренний голос Билла не подсказал ему, насколько же он ошибался в отношении радушия местных.
Наконец из тумана вырос город, прежде всего поразивший Билла восхитительным огромным зданием церкви, почти целого собора, громада которого тяжеловесно возвышалась над жалкими хибарами из плохо срубленных бревен. Даже выступающее из тумана чуть дальше здание ратуши казалось лишь пародией на впечатляющий собор. Билл аж восхищенно присвистнул и по привычке, заходя впервые в ворота нового города, положил руку на рукоять своего револьвера. Надпись на воротах гласила «Сайлент Хилл — самое тихое место на всех Великих Озерах». Буквы были стерты. Какой-то малограмотный шутник выделил яркой белой краской некоторые буквы, и получалось, что в тумане виделась корявая надпись «Сайлент Хилл — са….т…о…на…Великий». Видимо несмотря на внушительный собор, среди жителей города было немало таких, что относились к церкви без должного почтения. Столь заинтересованный надписью на верхней табличке ворот, Билл не заметил, что за словом «население» было выцарапано нечто невразумительное и наскоро закрашенное черной краской. Это были не цифры, означающие количество жителей, а буквы, сложившееся в слово «Обречено». Много шутников таил в себе тихий город.
Улицы туманного города были пусты и безлюдны, несмотря на не столь уж ранний час. Город полностью оправдывал свое прозвище самого тихого места в округе.
— Здравствуй, Сайлент Хилл! Кто-нибудь есть дома? — крикнул Билл в туман. Никто не ответил.
Несколько неуверенных шагов вперед. Напряжение в отучившихся потеть ладонях и такой знакомый липкий страх, предчувствие скорой опасности, не обманувшее никого из тех, кто прожил в одиночку столько лет на Среднем Западе. Туман белел перед глазами, как ниспадающая пелена, в воздухе было тесно от гула болотных комаров и стрекотания других тварей, которых, по идее, не должно было быть слышно в городе.
— Здравствуйте! Отчего вы так кричите? капитан Гудбой не понимает, зачем нужно так шуметь! — раздался голос прямо за спиной у Билла.
Не успев понять, как он умудрился проворонить пусть даже в таком густом тумане целого человека, Твинс, не задумываясь, рефлекторно развернулся на каблуках и пустил несколько пуль в землю.
Они с лязгом отскочили от булыжной мостовой прямо под ногами у старика в какой-то нелепой древней парадной форме. Старик, не удивившись, посмотрел на кольт в руке у Твинса, затем досадливо покачал головой, очень медленно достал из кармана трубку и огниво и, только уже закурив, проговорил беззубым ртом.
— Добро пожаловать!