[Horadrim]

Честно сказать написал много, но, перечитав, выделил лишь два отрывка. Причем второй оставил в черновом варианте, не стал превращать его в художественный текст.

Скрытый текст - Первый отрывок:

Вовка, двухгодовалый, черноволосый, деревенский мальчуган сидел на улице под каштаном, из песчаной почвы строил башенки. И откуда они взялись? Два немца встали возле ребенка. На улице стало пустынно, даже собаки умолкли.
Вера, мать ребенка выглянула в окно. Сердце бешено заколотилось. Она выскочила на улицу и закричала:
-Не трогайте, это мой ребенок! - не добежав до немцев несколько шагов, она упала на колени.
Всю жизнь Вера прожила в маленькой деревне на границе с Польшей. Молодая, красивая, черная коса, темные большие глаза. Жизнь на границе обязывает знать несколько языков, она знала: белорусский, польский, еврейский. Поскольку еврейский язык очень схож с немецким, сейчас, когда немцы стояли возле ее ребенка, она выбрала именно его. Сбивчиво, вперемешку со слезами она тянула руки к ним и умоляла не трогать.
-Юде?- удивился молодой немец, что означало еврейка. –Юде?- ткнул он пальцем в малыша и, схватив его за ногу, понес к ближайшему колодцу. Мать Веры, уже не молодая, но в отличие от дочери русоволосая, с голубыми глазами кинулась на помощь Вере.
-Она русская! Это моя дочь!- Во дворе поднялся жуткий рев от крика двух женщин. Молодой немец был неумолим, опьяненный пропагандой: евреи – самые страшные враги нации, он явно решил исполнить свой долг. Второй немец был намного старше первого, наверное, даже имел детей, почти в самый последний момент, когда молодому немцу оставалось только разжать руку, чтобы уронить ребенка в колодец, он остановил его:
-Не надо, красивый мальчик.

С тех пор прошло семь десятков лет. Я сижу возле могилы этого мальчика. С надгробного памятника на меня смотрит мужчина ушедший в шестьдесят, седые пряди волос, на лице улыбка. Уже и не вспомню, по какому поводу была сделана эта фотография и кому ты на самом деле улыбаешься. Так мало я видел от тебя улыбок, папа.

Скрытый текст - Второй:

До войны Вера встретила офицера пограничника, полюбила, вышла замуж, родила ребенка. Мужа забрали еще в Финскую, Отечественную встретила в своей деревне с мамой и маленьким ребенком на руках. Бежать некуда. Слишком быстро все случилось. Просто однажды утром проехала по их деревни колонна танков, прошлись по домам немцы, забирая скотину и припасы. Так и началась для них война. Вернее тяжелая и голодная жизнь. Ежедневно всю деревню местные полицаи собирали и гнали в поля копать траншеи. Зима ли это была, лето ли. За детьми присматривали старики. Пару раз звали к себе партизаны, но куда с ребенком. Мать Веры в середине войны замучили полицаи. Спасая свою дочь, она сама пошла с ними. Махнула платком, мол, к утру жди. Не вернулась. Так и осталась Вера расти сына одна, в грязном платье, чумазым лицом и отчаянным желанием сберечь ребенка. И до самой смерти она пронесла это желание. Эту безграничную материнскую любовь.
После войны получила похоронку на мужа, но, несмотря на то, что за ней ухаживал молодой летчик, продолжала ждать всю жизнь. В деревни были случаи, когда возвращались после похоронки. Она надеялась и жила одна с сыном.
А муж действительно был жив. Весь израненный, но живой, он не вернулся после войны в семью, выбрал фронтовую подругу. И весточку о себе прислал лишь спустя многие годы.
Частенько отец рассказывал мне, как его дразнили «Бойстрюк», без отца значит, он дрался, кулаками доказывая всем, что его отец герой. Частенько приходил домой в разорванной рубашке и опущенной головой.
-За батю.- оправдывался он перед матерью, а ночью слышал, как она давится слезами в подушку.
Уже после армии, он узнал, что его отец жив, поехал к нему посмотреть в глаза. Посмотрел, простил.

Спасибо тебе папа, за то, что, несмотря на трудности, не ушел, помнил как трудно женщине одной с детьми. Был рядом. Вырастил. Вот уже и я не молод и у меня дети. Сижу возле твоей могилы, вспоминаю какие-то моменты, слова. Только теперь понимаю, как ты был прав.