Остров.
Последний месяц я провёл на острове. Выцветший календарик беспристрастно отображал время. Время несбывшихся надежд, призраков прошлого и череды томительно - однообразных серых дней. Мне нечем гордиться. Конец августа. По ночам меня мучил холод. Засаленное одеяльце уже давно не спасало от речной сырости и озноба.
Я понимал, что, в конце концов, мне придётся перебраться назад в город. Он рядом. И мой остров всегда был его частью. Бесхозной. Заброшенной. Ведь даже в лучшие времена тут лазили только худые коровы и дряхлые рыбаки. Ничего ценного – десятка два рослых стволов, красная корка земли под ногами и разбросанный мусор. Во время паводков его уносило вниз по реке. Очистка диска.
Раньше я не любил город. И со временем мои чувства к нему не изменились. В каком-то смысле, и до перелома я уже жил, будто на острове, в добровольном заточении от остального мира. А вокруг меня колебалась неспокойная пучина. Пучина объектов. Только раньше были люди – другие познающие субъекты, пловцы в грязном море информации. От них я редко был в восторге. Мизантроп? Может быть. Теперь же нет никого. Во всём городе. И только я один.
Мне нравится своё жилище. Моё отражение. Шалаш из прогнивших досок. Постель – груда тряпья. Нехитрый очаг, россыпь разнокалиберных кастрюлек, картонные коробки и десяток книг с жёлтыми отсыревшими листами. По ночам за рекой выли осмелевшие шакалы. Они враждовали с городскими собаками, и звуки от их возни, перемежаемой лаем и обидчивым визгом, могли разбудить даже мёртвого. Пару раз, при свете затухающего костра я даже замечал их рыжие шкуры на берегу. Впалые животы, тощие бока и заострённые морды. Шакалы ждут моей смерти.
Время проходит незаметно. Обычно я, вооружившись черенком лопаты, бесцельно бродил вдоль кромки берега, периодически отдыхая в тени зарослей. Прохлада воды наводила сон, и, на свой страх и риск, я растягивался на упругой траве, и безмятежно дремал. Есть ли смысл в копании в земле, рытье рвов и запасании провизии на зиму? На обломках мира и так достаточно жратвы. Наверное, я шакал. Только в отличие от падальщиков, не цепляюсь за жизнь. Потому что рядом никого нет.
Я боюсь города, его мёртвых зданий, ярких вывесок, ещё помнящих тепло человеческих взглядов, синего стекла и заброшенных скверов. Бесполезной паутины проводов, бетона столбов, напоминающих исполинские виселицы, ржавых антенн. Мне страшна тишина улиц. Но нет ничего хуже разочарований, вызванных видениями. Видениями, что неизбежно порождает память, подкреплённая надеждой. Глаз заметит тени. Чуткое ухо услышит гул шагов. И только сердце радостно встрепенётся от долгожданной встречи, как ледяной разум начинает убеждать, что ничего нет и я просто болен. И мой крик о помощи затихает. Здесь я один. Сам себе господин, сам себе слуга.
Под вечер меня озарила идея. Тайком, минуя рассудок. Ведь нас давно уже двое. Только тело одно. Рассудок не поощряет моих мечтаний. Он требует опустить руки и покориться неизбежности. Поэтому я никогда не смотрю на себя в зеркало. Не хочу повстречаться с ним взглядом, увидеть его ухмыляющеюся тень в нездоровом блеске глаз. Он – мой первый враг. Чужеродный лазутчик в осаждённой крепости. Источник заражённой воды на моём крохотном островке. Он часто издевается надо мной, сухо подсчитывая факты, доказывающие его теорию вымирания человечества. Я не люблю оставаться с ним наедине. Во время моих вылазок он замолкает. Но только на время. Я даже боялся, как следует обдумать идею. И торопливо спрятал её в глубинах сознания, замаскировав необходимость покинуть остров ради поиска еды. Он поверил и, довольный ростом своего влияния на меня, уснул, свернувшись клубочком.
Не стоило задерживаться – в темноте псы становились особенно опасны. Шёл налегке. Босиком, мятый и небритый. Всё равно меня некому видеть. Через засохшую протоку, отделявшую остров от материка, я перебрался одним прыжком, почти не замочив ног. Даже не знаю, откуда у меня взялась такая уверенность в своей безопасности? Что мешает ночным хищникам подобраться ко мне поближе, пока я сплю? Неужели только костёр? Засохший ил под ногами образовал прочную корку, похожую на церемониальную ковровую дорожку. А может быть, сам материк приветствует меня на своей земле?
Город был рядом, прямо за пузатой дамбой, петляющей вдоль левого берега. К дамбе примыкали заброшенные огороды и сады, на которые время от времени я совершал налёты. Но, сегодня мне нужно было пройти несколько дальше, вниз по течению, следуя к самому центру города – призрака. Грунтовая дорога, пролегающая прямо по дамбе, ещё хранила на себе следы жизни, будь то глубокие колеи, росчерки протекторов или вмятины от подошв. Солнце близилось к линии горизонта, отбрасывая косые тени, и я вновь пожалел, что потратил день зазря. Теперь уже точно не успею заглянуть в охотничий магазин за карабином.
Постепенно над приземистыми домиками из самана, окружённые зелёными садами, стали возникать острые шпили магазинов и торговых центров. В последние годы перед переломом у нас, их много понастроили из стали и стекла. Ещё шутили, что ничего не производим, зато торгуем как от Бога. Теперь всё в прошлом, и язвительность, и смутные догадки про отмывание денег. Пойма не поощряла высоток, и город никогда не довлел над жителями. Его можно было ругать сколько угодно за провинциальность и общую скуку, но он никогда не нависал, не выпячивал своё я, ломая судьбы. Удел маленьких городков – быть равным с жителями. Ныне всё сгинуло прочь.
По правую сторону от меня тянулся городской пляж. Грязный песок, мутная вода и разломанные беседки не располагали к приятному отдыху. По левую руку расположился стадион. С дамбы мне было хорошо видно заросшее поле и пустынные ряды лавок. Ещё немного и, свернув по одному из рукавов насыпи, я оказался на набережной, закованной в асфальт и бетон. Изменение не прошло для неё даром. Внешний лоск смылся в мгновение ока. Теперь она только скалилась чёрными столбами и угрюмо зыркала по сторонам паучьими глазками - лампами, раскачивающимися на гонимых ветром гирляндах. Аллея платанов, растущих рядом, казалась зловещей. Я и тут не задержался. Мои шаги вспугнули тощую собачонку. На миг она застыла, отвлёкшись от рытья в рассыпанном мусоре. Что ж, и четвероногие надеются. Встретить своих.
Страх пересилил, и животное рванулась прочь. Вполне возможно за подмогой. Бродячие псы, сбившиеся в стаи, не боялись ни Бога, ни дьявола. Кстати, о Боге. Рассудок давно требует немедленного погружения в религию и экстаз от самобичевания. Я ещё нахожу в себе силы посмеяться над ним и поставить на место. Разве человеку нужны боги, слетающиеся на беды как чёрные вороны на мертвечину? Где они были в радости? Я смеюсь как псих, разбрызгивая слюну.
Цель близка. Два киоска стоят рядом, прислонившись, друг к другу. В одном продукты, в другом техника. Несмотря на спешку, сначала я всё таки заглянул в продуктовый. Йогурты, молоко, кремовые сладости – всё это, конечно, давно сгнило, испортилось или покрылось зелёной плесенью. Но макароны, газировка, алкоголь, разводимые супы – и через десятилетие были бы вполне пригодны. Я никогда не жадничаю, запасаясь едой. Вдруг здесь появится кто-нибудь ещё. Живой. Разумный. Доброжелательный. Человек. Две пачки сухого супа и пластиковая бутылка с пивом – неплохой выбор чтобы скрасить холодный вечер и остаться дееспособным.
Всё это не важно. Техника имела большее значение. На стене под стеклом так и остались лежать нетронутыми ряды броских телефонов, бесполезных за полным отсутствием связи. Плееры, шнуры, разъёмы, кожаные сумочки, диски. Груда пластика и металла.
Со времени перелома, во всяком случае, с того момента, как он начался для меня, прошло три месяца. Я до сих пор не знаю, что произошло. Всегда жил, словно на острове, отгородившись от мира стеной. К тому же, у меня был отпуск. А в город я выходил не чаще раза в неделю за продуктами и газетами. С соседями не общался. Что бы ни случилось, это произошло мгновенно. Первым явлением нового миропорядка была пропажа света, воды и газа. Телефон молчал. Нет связи. Когда села батарея – сдох. И никого нет. Иногда, я находил трупы, но их было слишком мало, чтобы объяснить исчезновение населения. Разве что была стихийная эвакуация? Мне не куда было идти, а водить, даже не смотря на многочисленные брошенные машины, я не умел. И только сейчас до меня дошло, как можно проверить, остался ли кто ещё в этом грустном подлунном мире. Радио.
Разбив стекло, я взял плеер, пару батареек и диск «Арии». Рок навсегда! Пальцы нещадно разрывали упаковку на части. Руки тряслись в надежде на чудо. Плеер заработал. Быстро щёлкнул на режим радио. Торопливо натянул наушники. Стал искать волну. И … ничего, только атмосферные шумы в эфире. Ничего. Скрежет, рёв, краткие периоды затишья. На коротких пусто.
Ещё один довод в защиту системы рассудка. Все умерли и мне тоже пора. Заливистый собачий лай вывел меня из оцепенения. Темнело. Больше не стоило задерживаться из одних только пустых переживаний. Я почти бежал. Назад. Домой. На остров. А призраки, наведённые больным сознанием, мчались за мной по пятам…
Позднее, когда большой костёр, взметнувшийся яркими искрами высоко-высоко к далёким звёздам, разогнал мои страхи, я успокоился. Тёплая пища, пиво и музыка несколько ослабили ледяные тиски, сдавившие сердце. Музыкант пел о свободе. Я засмеялся и скинул наушники прочь. Свобода? Я получил её даром. Захочу – буду голым гулять по центральным улицам. Или обчищу любой банк, магазин, дом. И никто не указ. Только такая свобода мне не нужна. Даже даром.
Я ложился спать. Рассудок опять начал противные рассуждения на тему одиночества. И когда отчаяние уже почти поглотило меня, на ухо словно шепнул спокойный неведомый голос: «Терпение, мой друг, терпение! Вспомни, плееры всегда плохо ловили радиоволны. Просто надо найти антенну побольше. Помнишь, в прошлой жизни у тебя был сосед радиолюбитель? Его установка – то, что надо!»
Я засыпал. Сонный рассудок, не желая уступать новому действующему лицу, устало размышлял об алгоритме действий – идти далеко, там опасно, сначала найди нож и оружие, охотничья лавка в двух километрах от острова, нужны батарейки или аккумулятор.
Вечер был холодным, и я сильнее закутался в одеяло. Последняя неделя августа. Остров становился непригодным для жилья. Но я всегда знал, что мой подлинный остров у меня не может отнять ни сезонные колебания погоды, ни наступивший конец света. Только очень тяжело было продолжать оставаться последним лоскутком суши в наступающем море одиночества.