Свобода и преступление так же неразрывно связаны между собой, как... ну как движение аэро и его скорость: скорость аэро – 0 и он не движется; свобода человека – 0, и он не совершает преступлений. Это ясно. Единственное средство избавить человека от преступлений – это избавить его от свободы
***
Стены – это основа всякого человеческого...
***
Вчерашний день был для меня той самой бумагой, через которую химики фильтруют свои растворы: все взвешенные частицы, все лишнее остается на этой бумаге. И утром я спустился вниз начисто отдистиллированный, прозрачный.
***
Вдруг – рука вокруг моей шеи – губами в губы... нет, куда-то еще глубже, еще страшнее... Клянусь, это было совершенно неожиданно для меня, и, может быть, только потому... Ведь не мог же я – сейчас это понимаю совершенно отчетливо – не мог же я сам хотеть того, что потом случилось. Нестерпимо сладкие губы... ... – и в меня влит глоток жгучего яда – и еще – и еще... Я отстегнулся от земли и самостоятельной планетой, неистово вращаясь, понесся вниз, вниз – по какой-то невычисленной орбите...
***
Вечно влюбленные дважды два, Вечно слитые в страстном четыре, Самые страстные любовники в мире – Неотрывающиеся дважды два...
***
Тяжелая, скрипучая, непрозрачная дверь закрылась, и тотчас же с болью раскрылось сердце широко – еще шире: - настежь. Ее губы – мои, я пил, пил, отрывался, молча глядел в распахнутые мне глаза – и опять...
***
Душа? Это странное, древнее, давно забытое слово. Мы говорили иногда «душа в душу», «равнодушно», «душегуб», но душа –- - Это... очень опасно, - пролепетал я. - Неизлечимо, - отрезали ножницы
***
«А вдруг он, желтоглазый – в своей нелепой, грязной куче листьев, в своей невычисленной жизни – счастливее нас?»
***
И вот – две чашки весов: на одной грамм, на другой тонна; на одной – «я», на другой – «Мы», Единое Государство. Не ясно ли: допускать, что у «я» могут быть какие-то права по отношению к Государству, и допускать, что грамм может уравновесить тонну, - это совершенно одно и то же. ... Единственный путь от ничтожества к величию: забыть, что ты – грамм, и почувствовать себя миллионной долей тонны...
***
Все время вслушиваюсь, как ветер хлопает темными крыльями о стекло стен, все время оглядываюсь, жду. Чего? Не знаю.
***
Мы идем – одно милионноголовое тело, и в каждом из нас – та смиренная радость, какою, вероятно, живут молекулы, атомы, фагоциты. ... ... Смирение – добродетель, а гордыня – порок... «Мы» - от Бога, а «Я» - от диавола.
Вот я – сейчас в ногу со всеми – и все-таки отдельно от всех. Я еще весь дрожу от пережитых волнений, как мост, по которому только что прогрохотал древний железный поезд. Я чувствую себя. Но ведь чувствуют себя, сознают свою индивидуальность – только засоренный глаз, нарывающий палец, больной зуб: здоровый глаз, палец, зуб – их будто и нет. Разве не ясно, что личное сознание – это только болезнь.
***
И так: я – кристалл, и я растворяюсь в ней, в I. Я совершенно ясно чувствую, как тают, тают ограничивающие меня в пространстве шлифованные грани – я исчезаю, растворяюсь в ее коленях, в ней, я становлюсь все меньше – и одновременно все шире, все больше, все необъятней. Потому что она – это не она, а вселенная.
***
Если бы человеческую глупость холили и воспитывали веками, так же, как ум, может быть, из нее получилось бы нечто необычайно драгоценное.
***
Вы больны. Имя этой болезни: фантазия. Это – червь, который выгрызает черные морщины на лбу. Это – лихорадка, которая гонит вас бежать все дальше – хотя бы это «дальше» начиналось там, где кончается счастье. Это – последняя баррикада на пути к счастью.
***
Ведь желания – мучительны, не так ли? И ясно: счастье – когда нет уже никаких желаний, нет ни одного...
***
Смех бывает разного цвета. Это – только далекое эхо взрыва внутри вас: может быть – это праздничные, красные, синие, золотые ракеты, может быть – взлетели вверх клочья человеческого тела..
***
Да, да, говорю вам: бесконечности нет. Если мир бесконечен – то средняя плотность материи в нем должна быть равна нулю. А так как она не нуль – это мы знаем, - то, следовательно, Вселенная – конечна, она – сферической формы и квадрат вселенского радиуса...
***
Я очень люблю детей, и я считаю, что самая трудная и высокая любовь — это жестокость...
***
Дети — единственно смелые философы. И смелые философы — непременно дети. Именно так, как дети, и надо: а что дальше?
***
Я спрашиваю: о чём люди — с самых пелёнок — молились, мечтали, мучились? О том, чтобы кто-нибудь раз навсегда сказал им, что такое счастье — и потом приковал их к этому счастью на цепь.
***
Блаженно-синее небо, крошечные детские солнца в каждой из блях, не омраченные безумием мыслей лица…
***
– А какую же ты хочешь последнюю революцию? Последней – нет, революции – бесконечны. Последняя – это для детей: детей бесконечность пугает, а необходимо – чтобы дети спокойно спали по ночам…
***
Человек — как роман: до самой последней страницы не знаешь, чем кончится. Иначе не стоило бы и читать....
***
– …Нет: бегите наверх! Там вас – вылечат, там вас до отвала накормят сдобным счастьем, и вы, сытые, будете мирно дремать, организованно, в такт, похрапывая, – разве вы не слышите этой великой симфонии храпа? Смешные: вас хотят освободить от извивающихся, как черви, мучительно грызущих, как черви, вопросительных знаков. А вы здесь стоите и слушаете меня. Скорее – наверх – к Великой Операции! Что вам за дело, что я останусь здесь одна? Что вам за дело – если я не хочу, чтобы за меня хотели другие, а хочу хотеть сама, – если я хочу невозможного…
***
... Потому что разум должен победить...