На улице уже давно мело. Все было стерто зимой, нельзя было толком разобрать ни дня, ни ночи.
Наном потерял свои рукавицы, и вот теперь дышал на кулаки, тер и снова дышал.
Казалось, что в доме еще холоднее, чем на улице. В грязной передней свободно гуляла метель, в темноте что-то ухало и перекатывалось.
В отсутствие хозяина никто не жег свечей. Он не скинул шубы с плеч, и прямо так прошел в свои захламленные пыльные покои.
Слуги разбежались. Наном был почти уверен, что они вынесли все ценное, что смогли. Он не мог найти даже свечи, которых ранее закупил на небольшой ящичек, затратив при этом все накопления за целую неделю приема закладов. Нюхом мужчина чувствовал, что ничего не осталось, ни украшений, ни золота в тайнике, вделанном в стенку за конюшнями, ничего. Но особенно жаль было этого ящика со свечками.
Кто бы знал, что за обстоятельство выгнало знатного ростовщика из его теплого гнезда перед сговором. Слуги не знали точно, нет, но, возможно, что ощущали запах грядущего, запах наступающей войны. Она еще не началась, но уже грозила из-за холмов.
Во тьме гудела вьюга. Великий Наном стоял в своей бывшей приемной. Ничего нельзя было разглядеть, но он знал, что там, в углу, когда-то полыхал камин. Он бросал туда ненужные бумажки, когда злился. Сколько раз он бивал горничную Софи за то, что она экономила дрова и не разжигала огня в полную силу.
Здесь он принимал своих посетителей. Все люди были похожи друг на друга, одни и те же причины вели их сюда. Они смотрели на него, как голодные забитые собаки. Наном знал, что они думают о нем, но играл в этот театр, и старался выполнить свою роль хорошо. Здесь, в своем доме он был хозяином и людей, и предметов, хозяином богатства и силы.
Теперь ничего не осталось. Наном взревел в одиночестве, и в своей оттаивающей шубе бросился на обветшалую кровать.
Лошадь сопела во дворе; Наном совсем позабыл о ней, и впервые за долгое время сам пошел распрягать лошадь. По двору метались собаки – они одни остались. Наном не сразу узнал, почему – они загрызли козу, когда-то обитавшую в хозяйстве, потому что им нечего было жрать.
Людей не было на мили и мили вокруг. Раньше по этим дорогам ездили иночью и днем, но теперь зима надежно упрятала их, и вряд ли кто-то способен был отыскать их.
- Чертовы!!! Чертовы люди!!!
Его мощный ор звучал так жалко в сравнении с воем природы, и он сам – огромный, толстошкурый, высоченный и сильный, - был маленьким и ничтожным. Неистовая буря валила с ног, псы бросались в раскрытую дверь и, скуля, заползали под лавку.
- Чертово племя!!!
При свете огня дом стал еще страшнее. Огромная тень самого Нанома, перекатывающаяся по стенам, пугала его самого, так то он сел возле костра, разведенного на каменном кухонном полу, съежился и закрыл глаза. Свистом и криком он выгнал псов на улицу; но мыши все равно скреблись в подполе, и это выводило хозяина из равновесия.
Король ободрал его, как липку… Его женушка, как и прежде, будет заказывать себе наряды на вражеской стороне, и на это пойдут его, его деньги… Потом война, и в водке для солдат будут утоплены его кровные, последние. Это не называлось запуском в дело. Это был так называемый долг, это была плата за свое право на существование.
Ночь прошла страшно. Снег перестал, чуть-чуть просветлело. Кровь бешено Бродила в Наноме. Дома нечего было есть, даже винный погреб был разорен и утоплен в опивках драгоценного напитка, но своим гневом и злобой Наном подпитался еше больше, чем едой. Он вскочил на кобылу, излишне стройную для его мощного тела, и отправился в Прогары.
Псы провожали его брехом и воем; словно бы знали, что хозяин бросает свой старый дом навечно.