Раздался звонок. Первый за осень. Выключив музыкальный центр и отложив книгу, я поднял трубку и глухо произнёс «Да». Разумеется, это была она. Ни один нормальный человек не станет звонить мне в четвёртом часу утра. Впрочем, как и в любое другое время.
- Привет. Чем занимаешься?
- Сублимирую.
- И как?
- В меру увлекательно и не требует присутствия других людей.
- Скучал?
- Да. А что у тебя нового?
- О, вчера в моей жизни произошло поворотное событие. Возвращаясь домой из института, я увидела на стене подъезда надпись маркером: «Счастье есть. Я е..л его».
- И в какую же сторону оно тебя повернуло?
- Ещё не знаю. Но все происходящие с нами события оставляют на жизни свой отпечаток. А из всех событий вчерашнего дня это было самим ярким. Возможно, потому, что надпись была розового цвета.
Я невольно улыбнулся. Катя никогда не просила извинения за свои долгие отсутствия, но ей каждый раз получалось настроить меня на примирительный тон.
- И чем заняты твои мысли холодной сентябрьской ночью?
- Холодной сентябрьской ночью мои мысли заняты старыми стихами. Вот, послушай:
Черные тучи, закат цвета вишни,
Осень уходит, дразня бабьим летом,
Солнечный луч пробирался чуть слышно
В окна мои тем безрадостным светом,
Что разливается в городе сером,
В мутном стекле, в суматохе мгновений…
Уже потом, из-за всех сил стараясь вспомнить всё сказанное и несказанное той ночью именно стих был тем центром тяжести сознания, который говорил о реальности существования не только Кати, но и всей моей жизни. Отчётливо помнились только шесть строк. И этого было вполне достаточно.
- Ищешь удовольствия в сентиментализме?
- В любом предложении главным словом является глагол. Главное здесь: я ищу. Чего и с чьей помощью не играет ни малейшей роли. У тебя одинокий голос. Ты расстался с ней?
- Да. Я расстался с ней.
- Почему?
- Однажды, когда шёл дождь, я обыскал её жизнь и обнаружил своё отсутствие.
- Грустишь?
- Ты слишком плохого обо мне мнения. На грусть не хватает времени.
- Потом может быть хуже.
- И это неплохо. Когда потом может быть.
- Ты оптимист.
- Звучит как упрёк.
- Звучит как признание.
Она вздыхает. Я молчу. Она произносит:
- Помни обо мне.
- Помнить? Ты куда-то уезжаешь?
- Нет, никуда я не уезжаю. Просто потом может не быть.
Не попрощавшись, она кладёт трубку. Я выключаю свет, возвращаю музыку и примерно полчаса смотрю в окно. На улице дует сильный ветер, выметая остатки надежды. В динамиках звучит меланхоличное «The Love Thieves». Наверное, уже тогда я всё знал и поэтому мне было как-то по-особенному печально. Своё прошлое человек помнить ничуть не лучше своего будущего. Отыскание причин случившегося не имеет никакого смысла.
* * *
В октябре я в десятый раз перечитал «Послемрак» Харуки Мураками, в ноябре несколько раз напился, в декабре началась зима. И все эти дни Земля по-прежнему продолжала вращаться вокруг своей оси. Занятия в институте и подработка в музыкальном магазине давали столь роскошную по нынешним временам возможность не думать. А когда за тебя это ещё успешно не делают телевидение, пресса и интернет, то можно без всяких скидок считаться нормальным членом общества.
В музыкальном магазине между сеансами морального мазохизма, заключавшегося в обслуживании ценителей прекрасного, я настолько сблизился с одним коллегой, что даже признался ему в искренней любви к блокбастерам с бюджетом за двести миллионов. Ответный шаг глупости включал в себя подарок на Новый Год и предложение провести первую ночь января в отрыве от коллектива. Отказаться от социальной групповухи я не посмел. Он обиделся. Мне было не всё равно. Со временем мы стали проводить вместе вечера. Пили мартини под «Малхолланд Драйв» и красное вино под «Evanescence». Ему было о чём грустить, но он пока не дошёл до такого состояния, когда для грусти не нужна причина. Мы не говорили о личном. Мы просто приближались к неизбежному.
Когда со времени её последнего звонка прошло четыре месяца мне стало совсем плохо. Некому было выплеснуть накопившуюся злость на справедливое устройство мира. Некому было рассказать мои мечты и то, как я не собираюсь идти им навстречу. Некому было передать радостное осознание моей полной несостоятельности на ниве эффективных менеджеров. Диме я не мог об этом сказать. Не мог причинить ему боль, которую он не заслужил.
Единственное упоминание о Кате у нас промелькнуло в беседе о бренности жизни. О том, как однажды летом во второй половине дня мы с ней гуляли в парке и…
- Выбирай.
- Мне всё равно.
- Но выбрать всё равно надо.
- Выбирай сама, какой бы из путей я не выбрал, он приведёт к одному.
- Это к чему же?
- К смерти.
- Логично.
- Значит всё равно.
- Нет.
- Почему?
- То, что будет до смерти, зависит от твоего выбора.
- Но я не знаю, что именно будет до смерти в результате моего выбора.
- Заело.
- И не говори.
.......
- Ну ладно, бери ванильное.
Его это рассмешило.
* * *
Я начал искать её. Она исчезла. Совсем. Так, словно её никогда и не было.
По телефонам отвечали другие люди, в квартире жила другая семья, в её институте мне заявили, что студентки по фамилии Волгина у них никогда не значилось, на электронные письма никто не отвечал…
Как я мог к этому отнестись? Что мог подумать? Был человек и вот его нет. Да и был ли человек? Может это мои глюки, а я псих, который естественно психом себя не считает? Впрочем, последнее проверить возможным не представлялось. Главное здесь: она исчезла.
Мне было тяжело. Я не понимал. Не хотел понимать. Да и жить мне не хотелось.
Взял больничный, в институте не показывался. Днём спал. Ночами бродил по тихому январскому городу. Немногие фонари, выхватывающие и фиксирующие мягкие снежинки, усиливали темноту за ними. Я просто шёл. Заходил в какое-нибудь кафе, работающее круглые сутки, выпивал чаю, немного сидел над взятой с собой книгой и шёл дальше. До очередного случайного кафе. Страшное слово «очередной». На ранних утренних автобусах возвращался назад и, выпив немного вина или водки, ложился спать. До следующей ночи.
* * *
Он появился в середине февраля. Был вечер, и я только проснулся. Лёжа на диване, мне не сразу удалось его разглядеть.
- А… Это ты. Давно тебя не было. Не думал, что всё уже так плохо.
- Ты как будто мне не рад?
- Не особенно.
- В последний раз ты кидал в меня ножи. Мои котировки явно растут.
Растягивая слова как жевательную резинку, Тень безвольным взглядом разглядывал стену над моей головой. Всегда он так.
- Хочешь добить?
- Ничего я не хочу. Я даже не хочу в энный раз говорить о том, что я хотеть не могу вообще.
- Ага… Как же.
- Дело твоё. Правда, сейчас ты и несколько слов с трудом можешь связать. Ну, пропал человек. Исчез. Прекратил существование окончательно, не оставив следа.
- Но почему?
Этот вопрос его разозлил. Тень встал, взял со стола пачку сигарет и зажигалку. Вышел на балкон. С большой неохотой я потянулся за ним. Закурив и сделав несколько затяжек, он в своей обычной манере протянул:
- Ты знаешь.
- Не знаю.
- Знаешь. Катя перестала хотеть быть.
- Катя что?! Но как это возможно?
- Очень просто. Лишь перестав хотеть быть. Самоубийство здесь не поможет. Для него нужно не хотеть жить. Только не спрашивай, в чём разница. Я не специалист по философским аспектам бытия.
Ответ разозлил уже меня. Судорожно достал сигарету из пачки. Тень помог мне прикурить.
- Как её можно вернуть? Почему я единственный, кто её помнит?
- Не знаю. Может и никак. А что касается второго вопроса…
- Что?
- Ты единственный кто хочет, чтобы Катя была.
Его голос лишён малейших интонаций. Неприятный голос. Красиво падал снег. Снегу всё равно. Что ж, он дал логичное объяснение.
- Как я этого не заметил?
- Вопрос к тебе, милейший. Ты ведь с ней напивался до откровенных признаний.
- Напивался. И не заметил. За пару месяцев до последнего звонка у Кати была депрессуха по старой теме…
- Вадим?
- Да.
- Ты никогда не говорил, что у них там случилось. Что-нибудь особенно трагичное?
- Вадим ушёл. А она его любила.
- Стандартный вариант. Каждый из нас сам выбирает повод для грусти. Не здесь искать причины.
- А где?
- В твоём прошлом. Забавно
Я докурил. Действительно забавно.
* * *
Мои ночные скитания продолжались. К очередным кафе добавились одинокие кинотеатры. Обычно я приходил за полчаса до сеанса и стоял у афиш. Если никто больше не появлялся, заходил внутрь и покупал билет. Не важен был фильм, но отсутствие других – непременно. Мне нравилось сидеть в пустом зале перед большим экраном, купаясь в своих воспоминаниях как в холодной весенней воде.
Та ночь не была особенной. Я как обычно сидел на четырнадцатом месте пятнадцатого ряда. Вокруг стало темно. Это сразу выкинуло меня из омута памяти. Не совсем понимая, что к чему, я медленно встал и направился по ряду направо, держась за спинки кресел. Воздух показался очень густым. Дойдя до прохода, снова повернул направо в сторону дверей. Темнота подарила какое-то странное чувство беспомощности. Я покрылся липким потом.
- Что-то не так, - сказал я непонятно кому.
И ничего не услышал. Стало очень страшно. Шаг. Другой. Выхожу из зала. Фойе – чёрно-белая картинка немого кино. Вокруг пепел. Пепел как снег, только не падает. Никого нет. Медленно, очень медленно иду к выходу. Что-то сильное давит на уши, сковывает ноги, забирается в нос и рот, мешает дышать. Одна секунда – Млечный Путь. Наконец выхожу. Мира за ступеньками кинотеатра не существует. Впереди коричневая стена хаоса. Останавливаюсь перед ней. Сомневаюсь. Делаю шаг. Рождается звук. Яростный и свободный. Закрываю глаза и безвольно соскальзываю вниз.
Раздаются чьи-то всхлипы и тихие стоны. Открываю глаза. Я нахожусь в небольшой комнате. В ней темно и единственный источник света – равнодушная луна. Стоны становятся громче. Ползу по направлению к особенно чёрному пятну напротив. На корточках, закрыв лицо руками, сидит девушка. По её рукам течёт кровь.
- Эй… Что с вами?
Она перестаёт стонать и отнимает руки от лица. Нет, я никогда её не видел. Но внутри у меня пусто. Больше в мире никого нет. За этими стенами нет ничего. Она скоро умрёт и как тогда жить мне, наедине с этой проклятой луной?
Её губы начинают двигаться:
- Нет ничего до и нет ничего после. Привычная тоска. Безысходность утреннего кофе. С неба дождь. Куда мне идти в такой ливень, если некуда идти, когда солнце? Механические учителя вкладывают в головы механические мысли. Русалок уносят волны. Преследователи не видят пустыню. Улицы банального города безлюдны, в его светящихся окнах ёлочные игрушки, игрушки блестят, но не радуют. Облака не выносят…
Пытаюсь её ударить. Удар выходит слабым и скользящим. Этого хватает, она приходит в себя, с любопытством смотрит на текущую из вен кровь, затем на меня.
- Привет.
- Привет. Что с тобой?
- Не знаю. Наверное, я умираю.
- Звучит безумно.
- Хоть как-то звучит. Я в этой комнате уже вечность и в то же время, меня никогда здесь не было. Каждая секунда, как последняя. Я ощущаю эту безысходность.
- И ты не пыталась выйти?
- Нет.
Она тянется ко мне. Неловко обнимет левой рукой за шею. Скользит губами по моему лицу. И снова прислоняется к стене. Проходит минута. Она спрашивает:
- Ты хочешь жить?
- Да, но не знаю зачем.
- А я знаю. И хочу. Но умираю.
- Не везёт тебе.
Она проводит языком по кровоточащим запястьям. Потом снова пытается поцеловать меня. Моё лицо в крови.
Всё исчезает. Я валяюсь на каменных плитах небольшой площади.