Когда время все еще притворялось неспешным,
вечерний воздух слал в уплывающие поля
чреду лиловых видений.
Воздух делался тогда, как стекло, прозрачен
и посвистывали губы ветра,
тарахтевшую по камням тележку
тащил ослик к дому.
В Чотоне, недалеко от Винчестера,
жила ..... ..... в коттедже
с пресловутой скрипучей дверью,
которую она никогда не смазывала нарочно.
Так что она слышала всех входящих
и могла быстро спрятать все, что писала,
ибо заниматься литературой
на заре прошлого века
было негоже для дамы.
И в течение всей ее жизни
ее имя ни разу не появится на ее книгах.
В саду с дерева, с листьев,
упали две кровавые капли солнца.
Наставник быстро исчез в прогале
между повышенной чувствительностью и здравым смыслом.
По утрам она порою играла на фортепиано,
для самой себя, ни у кого не было желания ее слушать.
Потом распахивался дом, как корабль,
и уже после ее смерти
мебель ошеломленно глазела вокруг,
расставленная, как всегда,
созвездием, что готово распасться.
Когда она сидела за своею конторкой,
сухо потрескивала ее тень, и ее перо
плясало в разлетающемся ландшафте,
сцарапывало какие-то слова в ее памяти,
бродило в поисках готической тайны,
скрытой в покоях Н...........ского аббатства.
Затем она бралась за свою рукопись снова,
чтобы внести в нее кое-какие поправки,
но большей частью чтобы переписать все сначала,
в иной форме, с новым орнаментом.
Она не доверяла своему собственному суждению
и должна была от негоотдалиться.
Ее книги должны были отлежаться.
Дом дышал воздухом литературы.
Метафора открывала решетку,
заговор цветов ей откликался.
Растоптанные муравьи чернели на садовых дорожках.
Друг с другом сражались трава и гравий,
и в разбитом окне чья-то рука махала.
Восемь лет проведет она здесь,
без каких-либо приключений, не меняя своих очертаний,
с неизменным отвращеньем ко всякой страсти.
Нечувствительная к великим событиям,
которые зальют это время кровью:
Французской революции, европейским войнам.
Даже Лондон остался для нее неведом.
И зима слепо спала в деревне.
Насекомые приржавели к проволочной ограде вкруг пастбищ.
Снег выпустил луну на свободу,
и она взмыла вверх белым воздушным шаром.
Она любила свое провинциальное житье,
тщательно выписывала свои образы женщин,
тогда как мужчины в кружевных рубашках
с мукой от парика на груди манишек
погружались в тихий туман забвенья.
В квартире близ Винчестерского собора,
18 июля 1817 года,
в 4.30 утра,
от нее отлетело белое дыхание смерти,
и она затихла на руках своей старшей сестры Кассандры.
В северном приделе собора
она стала мраком в объятьях ночи.
Там никто не помешает ей слушать
бессчетныеголоса звезд,
громко рассказывающих друг другу
о гордых кряжах,
между тем как сама она постепенно превращается в черную воду
с написанными на ней
ее последними словами
о парадоксе многоцветия в смерти.