Часть третья.
Глава девятая.
Покинутый замок не светил окнами в город. Холмы купались в долгожданной тени, и тольок луна светила тонким серпиком. Было далеко до полнолуния. Но именно в этот день стоило радоваться – какой смысл грустить, когда всех вокруг искренне и неискренне распирает от счастья.
На главной площади горели фонари, фонари… они горели не только там, а тянулись цепочками болотных огоньков по всему городу. Грохотала музыка, пели интструменты десятков разных оркестов, и все это сливалось в страшный вой и сип. Сердце замирало от этих звуков, отсмеха людей, отмечающих свою победу над городом, природой и судьбой. Это бул юбилей, всего лишь несмколько месяцев. Люди, новые Идийцы, подданые королевства людей, возрождающегося из пепла, сами были рождены на разных концах страны, и относилиь к исторической родине как к старому антикварному шкафу – много всего разного, но из моды вышло. Вот когда опять вошло, тогда уж можно и воспользоваться. Им было все равно, они веселились, они радовались. Шумели и непозволительно долго не давали уставшим улицам покоя – им было все равно. Музыка заглушала лихорадочный стук сердца города. К нему и не прислушивался никто – всего лишь старый дом, гнездо глупых, глупых королей. Даже смешно, право слово.
Коллонада северной стороны замка, единственная незастекленная часть, выходившая на пологие холмы, спускавшиеся в долину, гудела каменными сводами от долетавшей из города музыки. Стекла дрожали, и тяжелые ноты завывали около потолка. Так давно здезь звучали старые вальсы, горели сотни волшебных огней, дирижировали талантливые музыканты своими верными коллегами – и правда, это было очень давно. Слишком давно.
Огромная огненная птица распустила свои крылья над городом – появилась такая традиция. Запускать феникса. Никто в который раз не понял, волшебство это или же пиротехника – но опять послышались восторженые вопли и хлопнули вновь открываемые бутылки шампанского. Феникс махнул шикарным пламенным хвостом, окна дворца зажглись и вновь погасли, оставив все как есть – в темноте и тени. Феникс вспыхнул за горизонтом и рухнул грудой искр на горы.
Зеленые дервья шептались в вышине, оин все были похожи одно на другое и были совсем разными. Они смотрели на меня свысока и не пускали меня в свои разговоры, им было плевать, есть я, нет меня. Они вечные, они были и будут. Вне зависимости от того, буду ли я.
«Какие мысли лезут в голову, с ума сойти!»
Я потерялась. Я заблудилась. Я не знала уже, на каком я свете. Мне хотелось к людям, к флидам, к духам. К плохим, хорошим, к живым или к мертвым, все равно. Но так я больше не могла.
Калитка, навешеная на кованый заборчик как будто бы для красоты была распахнута настежь. Я бросила чемодн и вошла, какая разница – это все общее, деревья там те же самые, им все равно, и они пустят меня в свои владения.
Я бросила чемодан и вошла. Кусты цвели и шелестели на ветру, вульгарно и грубовато, я шла мимо, и ветки дергаил меня за сыроватую юбку. Коротка мокрая трава хлестала по ногам, идти было трудновато, но я шла. Ветки с необычайными узкими листочками сплетались в мраморыные узоры над головой и не пропускали сияния неба. Я шла в прохладной тени и прислушивалась к ветру – шумели листья, но птиц не было. Изредка похрустывали под ногами старые ветки, поломаные ветрами, шуршала старая прошлогодняя трава.
Поляна под стражей высоких деревьев колосилась молодой травой. Серебристая и какая-то совсем не зеленая в легком деновении ветра она напоминала море.
Маленький дом, стояший на поляне, терялся в тени деревьев. Дверь была распахнута, стояла гробовая тишина; никого не было. Старая, рассохшаяся и прогнившая от осадков лавочка задрожала но выдержала мой вес. Конечно же, выдержала! Небо, оказавшееся неожиданно высоким и безумно сияющим, под покровом легких свадебных облаков. Пахло лесом и свежестью, но покалывало горло. Я начинала простужаться, но это было не так, как обычно – я почти не чувствовала себя на фоне величественного мира. Меня не было, или же я была настолько ничтожна, что все мои мысли заглушала одна верховная и главная, которую мне еще долго не удастся понять. Дышалось легко и от преженго страха ничего не было; небо сияло своим природным естественным светом, дневного светила уже не было – вечерело, и солнце давно уплыло за лес.
- Здравствуйте!
Я подскочила, хотя на самом деле рухнула вниз с облаков. Хрупкая, какая-то детская фигурка выделилась на фоне леса.
- Здрасьте! – на всякий случай крикнула я. Мимолетом подумала, что больше криков на сегодня не будет – горло нещадно драло.
- Это ваш там чемодан валяется?
Девочка, очень маленькая и узенькая, подошла поближе и устало поставила корзину на землю.
- Мой. А что?
- Ничего. Вы его принесите, сыро ведь, намокнет.
У нее был хороший голос. Это не было, как в книжках –я не улыбалась внутренне и мне вовсе не хотелось бежать и исполянть любую ее просьбу. Она не просила и тем более не приказывала. И все же мне было очень приятно, что мои мысли звучат в унисон с ее.
Ноги путались в траве, я шла за вещами.
«Только приехала, неизвестно кто, а уже с чемоданом. Могут не так понять.»
Моя дорогой чемоданчик, измученых дорогами, лежал одиноко в траве и посверкивал мокрым боком. Я прижала его к себе и вернулась на поляну.
- Вы платье испачкали, - вскользь заметила незнакомка, но я видела, что она улыбнулась. – Вы не местная, да?
- Да. Я из Идий.
- А они разве не разрушены?
- Их восстановили.
Волосы у девушки были короткие и пегие, а глаза, как будто бы в упрек волосам, черные. Удивительно!
- М…
Она подяналсь с лавочки и я непроизвольно сжала плечи – я была по сравнению с ней просто гигантом. В полтора раза шире и выше примерно на столько же.
- Вы в дом проходите, а то что мы…
Она подняла корзину и вошла. Я прошла следом в дом и попала на террасу. В дождь здесь наверняка было здорово – окна, занавешеные бледными выгоревшими занавесками пропускали весь свет грозы и звон капель.
- Я Брента. Бре.
- Я Эллада. Элла. Эл.
Брента улыбнулась, и сразу снова выровнялась – глаза у нее были какие-то совсем не такие…
- А что это за место?
- Темноречье. У нас здесь река такая… Днем прозрачная, а ночью черная. Зря так назвали, но все равно красиво.
«Так не бывает. Мне слишком везет, так правда не бывает.»
Брента села на стул и стала выкладывать из корзинки пачки сухарей и несколько картошин.
- Я продала свою лошадь. Белую, как в сказке. Я Ришика очень любила., - вдруг сказал Бре.
Река плескалась в свете угасающего дня. Голые мокрые ветки старых ив купались в холодной воде. Волны казались в темени черными, как нефть, шум воды приводил в истеричный восторг. Хотелось кричать и сердце болело, хотлеось кричать просто от того, что теперь я здесь. Весь мир, такой огромный до невозможности сузился до одного единственного воспоминания, от которого должно было быть хорошо и спокойно, но не было почему-то. Река шумела и ветви ивы рассекали потоки воды. Где-то далеко они вливались в воды соленого моря.
Брента оказалась удивительным человеком. Она разрешила мне пожить у нее, не взымая платы, хотя я и пыталась что-то такое ей высказать… Я поселилась в ее доме и поняла, что надолго. Стыдно, стыдно, но я не могла больше скакать с места на место, а тем более когда мучительно сознавала, что это место – мое, и никто меня отсюда не вытянет.
Я шла и смотрела по сторонам – что-то показалось мне странным. Я скоро поняла, что – ели с бледно-зеленой мягкоо хвоей росли слишком идеально, словно бы специально. Их иголки усыпали землю, поэтому ступали мы бесшумно, тихо.
- Странные елки. Растут как-то… театрально.
- Как-как? – улыбнулась Брента. – Но вообще ты права – эти ели сажали специально. Когда-то здесь хотели создать лучший парк мира, и хвойные сажали для того, чтобы была почва и ходить было удобно. В центре должен был быть огромный купол, самая большая оранжерея мира, где круглый год цвели бы удивительные цветы. Был бы построен чудесный город, здесь жили бы и духи, и люди, и флиды. Город стал бы самым большим и современным…
Она запнулась. Что-то заставило ее прерваться, поток слов, идущих от самого сердца, иссяк. Брента нагнулась и погладила маленькую елочку по пущистой зеленой лапке.
«Нет, не нужен ни город, ничего… Все и так прекрасно, без людей, бех всех.»
Вдруг стало все-все понятно. Жило-было королевство людей, и прекрасно жило, только однажды подумал некто, что пора границы и расширить. Только война – больно хлопотно и дорого, можно было все и мирным путем обстряпать. И обстряпали. Флиды стали противиться совсем не сразу, а духов так и не успели оформить.
В душе проснулось что-то, как будто бы спала пелена с глаз. Люди пострадали когда-то, но не за себя, а за что-то другое. Это как болезнь – заразных убивают, чтобы не заражали других, здоровых и не менее достойных жить.
Пахло смолистыми елями, в тени леса мы вышли на вырубку. Полоса поля цвета лиловыми цветами, они не пахли но было красиво. Колея тропки тянулась в траве.
Сосны редкими корабельными мачтами высились вдоль вырубки. Ветер качал их. И казалось что услышишь скоро, как скрипит мачта и хлопает на ветру флаг.
Из высокой травы вынырнула стайка мальчишек на велосипедах и пронеслась мимо. Бре едва успела отпрыгнуть в сторону, и поглядела им в след.
- Уроды… Дачники. Туристы!
Она шипела что-то еще себе под нос, я потянула ее за рукав и мы пошли дальше.
- А кто это такие? На велосипедах…
- Детки скупшиков земли. Отдыхают вот. Они деревья рубят под качели…
Я остановилась и посмотрела вверх – я чуть не врезалась лбом в черный столб. Вверху. Под керамическими пробками болтались обрывки проводов, которые не срезали.
- Сюда проводили электричество.
- Ну и зря. Здесь тишина такая – а провода гудят.
Мы помолчали. Я отмахивалась от назойливой мухи, которая постоянно садилась мне на руку и ползла, как улитка.
- Брента, мы ведь на рынок идем, да? Так у меня немного денег тут есть...
Я выудила мелочевку из кармана и протянула Бренте. Она поглядела на мою руку, похлопала глазами и пошевелила монетки.
- Это что, правда, настоящие деньги?
Она взяла одну медную денежку и посмотрела ее поближе. Она была страла и покрывавшаяся емтным налетом.
- Ты только не думай, что я совсем… того. У нас туту никто деньгами не пользуется, я их никогда не видела…
Она ужасно смутилась и вернула монетку. Она стеснялась своей дремучести. Мне не хотелоьс ничего говорить, принимать снисходительный и простительный вид, так как Бре вела себя нормально – прощать не за что.
Мы долго шли, и поле все тянулось и тянулось, и не было ему конца. Наконец опять потемнело – мы вошли в рощу елей, где и была, по рассказам Бре, торговая плошадь. Старые каменные плиты выворотило из земли, между ними прорывались травинки да и вырасти здесь хоть целое дерево – ему не помешал бы никто. На старой длинной лавке с облупившейся краской сидели жители темноречья – пожилые и старые люди в старой одежде. Они держали рядом с собой тюки и чемоданы, так что были похожи на переезжающих в зале ожидания – но на самом деле это было все то, что они продавали или выменивали.
Брента взяла у меня корзинку и подошла к сморшенной бабушке с чемоданом. Та улыбнулась, сморщилась еще больше, и погладила Бре по голове – благо, та была как раз чуть ниже плеча бабушки. Она достала из чемодана пять больших клубней картофеля и положила Бренте в корзинку. Брента, улыбаясь, вернулась ко мне.
- Что, уже все? – удивилась я.
- Ну да. А что?
Вдруг Бре схватила меня за руку и мы отскочили всторону – запоздало я услышала стук копыт за спиной. Я обернулась и увидела лошадь – с нее спускалась женщина. Поначалу она напомнилам не Хелигу в одну из первых встреч. Те же блеые волосы и неизменно дорогой стиль. Но самое главное – это надменность и самоуверенность. В добавок она была очень красива.
- Вы бы поосторожнее! – Брента обиженно пискнула ей еще что-то, но она ее не очень-то слушала.
Женщина огляделась с отвращением посмотрела на стариков, смотрящих на нее в упор и обратилась ко мне. Из всех мы были самыми юными.
- Вы не знаете, где здесь магазин?
Брента тихо фыркнула.
- Вы что?
- Ничего. Здесь не магазина.
Женщина поморщилась и отошла. Ты бедная лошадь, на которой она приехала, была в дорогой сбруе, но глаза были невозможно грустные. Эта дама, как и большинство горожан (я не была, кстати, исключением), не имела никакого понятия об уходе за лошидьми и за животными. Более всего было жалко игрушек этих наивных людей, считавших, что питомцы – лишь невинное развлечение, и им не нужно ничего, кроме капельки ласки да и то, когда у хозяина есть на эту ласку время. Лошадь покачала серой головой и подошла к одной из бабушек. Видимо, они были знакомы.
По широкой дороге со стороны города подъехала телега с буханками хлеба. Брента подскочила и стала трясти меня, чтобы я доставала деньги. На два бронзовых сниккена мы купили две буханки хлеба. Брента расплылась в улыбке, да и я тоже – мне хотелось есть. По дороге мы сьели почти половину мягкого, царапаюшего десны корочкой, хлеба.
Пока мы не ушли, мы успели заметить, что по узкой тропинке, одной из тех, что лучами расходились от площади, приковылял худой старик – он едва переводил дыхание и отирал со лба пот. Брента остановилась и пристально поглядела на него.
- Дядя Рон, что же это?..
Брента подошла и поздоровалась, я последовала ее примеру. Мы усадили старика на лавку, Брента расспрашивала его о чем-то.
- Это ж мой Марик. Я его вместе с домом и продал… - рассказывал он.
Брента стояла и покусывала губу.
- Ты вот молодая, не поймешь – мне умереть с людьми хочется. Здесь подохнешь, кроме Шварика и никого. А ведь и здоровье уже не то… А у меня теперь деньги хорошие есть, восемьдесят золотом…
Это было ничтожно мало. В гостиницах брали по несколько золотых в месяц, и питание стоило дорого. Этот старик не понимал, на ч то обрекает себя, и сердце сжималось от жалости. Но я молчала. Это малодушие не давало мне обеспокоить их, не позволяло дать им повод для сомнений.
Брента поговорила со стариком, и мы отошли. Пора было идти домой, чтобы успеть к третьей четверти полдня.
- А эта, какова! Сама всадницей, а старого человека пешком по лесу…
Брента закусила губу и оторвала от хлеба кусочек. Пока она ела я шла и прислушивалась – птиц здесь не было ни видно ни слышно. Это было странным, даже мне, когда я последнее время слышала только крики чаек.
Лес молчал. Ветра не было, кряжистые стволы деревьев стояли не шевелясь, в тишине было слышно даже дыхание. Небо бросало яркий свет прямыми лучами, словно дождь.