Toraton
Цитата:
использовав годовщину давнего траура как повод для новой вечеринки.
Больно современно звучит.
Хуже было бы только "пати"! :)
|
Да, ты прав, сам чувствовал, что не то слово, но в тот момент на меня напал приступ кретинизма и я никак не мог подобрать нормальный синоним.
Продолжение 15 главы:
Видит хранительница семейного очага Святая Ламина - Джаб ни разу не воспользовался предложением Молиньяк. Он дозволил себе только прощальную ночь, они любили друг друга неистово, страстно, с надрывом, словно чувствуя, что другой возможности уже не представится. Шелковые простыни повлажнели от пота, спина Джаба покрылась царапинами, стоны перешли в крик… а утром он ушел, чтобы больше никогда сюда не возвращаться, и лишь в ушах еще долго звучал горячечный шепот девушки, которую он старался забыть.
Постепенно безумие любви покинуло его. Помогло чувство долга, честь рыцаря и некоторые слухи, достигшие ушей Нивельхейма. Доброхоты рассказывали, что прелестная Диана нисколько не кручинится, продолжает устраивать приемы и весело проводит время с достойнейшими из дворян. Джаб сначала чернел от таких вестей, а потом понял – хоть баронесса и приблизила его, но она никогда не собиралась связать с ним свою жизнь, вольный дух куртизанки полно властвовал над ней и не позволил бы завести семью, даже если бы она этого и захотела. Клятву верности Луизе Джаб дал со спокойной душой…
- Нам обязательно ехать туда? – спросил он у Ларкина.
- Ну, если ты хочешь поймать убийцу, тогда - да. Что-то мне подсказывает, что он непременно появится на этом приеме.
Оценив непроницаемое лицо друга, Джаб только вздохнул. Генри не скажет большего, хоть пытай его, хоть режь. После гибели отца он стал замкнут, никогда не делится своими планами, как прежде, и скрывает под изысканной речью стоны от душевной боли, терзающей его. Впрочем, Змей ни за что не признал бы этого, он называл такое состояние «скукой» и старался любыми способами избавиться от неё. Сейчас он увлечен поимкой Краснорукого, Джабу остается только благодарить богов за это и выполнять распоряжения друга, а раз так, то придется посетить знакомый особняк, хотя он когда-то и дал себе зарок больше никогда там не появляться.
Перед поездкой Джаб умылся, пригладил влажными ладонями постриженные на армейский манер – по краю шлема - волосы, сменил рубаху на свежую, а сверху надел темно-синий акетон с вышивкой. Доспех остался дома, но меч занял подобающее ему место на левом бедре; парадное облачение завершили шерстяные бриджи, сапоги воловьей кожи с пряжками и плащ с гербом Нивельхеймов – укрытый серебристым щитом красный крест на синем поле. В довершение, Джаб покосился на запертую дверь и быстрым движением мазнул шею ароматной притиркой. Когда он вышел на веранду, Ларкин шумно потянул носом воздух и заявил:
- Чудесно! Пахнет весной и виконтом Нивельхеймом! Дорогой Джаб, я рад твоему возвращению в общество, поспешим же, Диана не любит ждать.
Осталось только стиснуть зубы и сесть в седло. Иногда привычка друга высмеивать всё и вся бесила, но уж такой Ларкин есть, должно произойти что-то невероятное, чтобы Змей изменился. Джаб отдал слуге необходимые распоряжения, Терми поскакал впереди, Чак выехал со двора последним.
Вечерело. Патрулирующие улицы стражники зажгли факелы, у дверей домов засветились маленькими солнышками шарообразные масляные лампы. Кони миновали перекресток и свернули на Питейную улицу. Как ни странно, Джаб и думать забыл про убийцу, а лишь представлял, как его встретит давняя любовница. Вскоре показался знакомый особняк. Перед ним, во дворе, останавливались кареты, толпились оруженосцы, сновали конюхи. Из открытых по теплу окон раздавался чей-то звонкий смех и негромкая мелодия вальса. У Джаба вспотели ладони, он слез с коня и как деревянный двинулся вслед за Ларкиным в раскрытые швейцаром витражные двери.
Хозяйка дома вышла навстречу. Она приветствовала Генри, кивнула представленному Терми и тут увидела Джаба, стоящего в сторонке. Он молча поклонился. Диана всплеснула руками, кружева её пышного платья взлетели крыльями, в глубоком декольте меж полукружиями грудей сверкнуло изумрудное ожерелье.
- Я не верю своим глазам! Милый Джаб, неужели это ты? Граф убеждал меня, что вы придете вместе, но я думала, что это его очередная злая шутка.
- Баронесса, вы меня огорчаете, я никогда не позволял себе шуток в ваш адрес, тем более злых, - сказал Ларкин.
- Полно, Генри, теперь я вижу, что вы человек слова. Виконт Нивельхейм, вы не рады меня видеть?
- Очень рад, - хрипло выговорил Джаб. – Извините, баронесса, что-то в горле запершило.
- Ох, простите меня, что же я держу вас на пороге? Проходите и берите кубки с вином, чуть позже я присоединюсь к вам.
Джаб пошел на негнущихся ногах вперед, успев расслышать, как Диана шепнула Змею: «Барон здесь». Они оказались в просторном зале. На галерее играли музыканты, но пока никто не танцевал. Знать Таггарда собиралась кучками, дворяне переговаривались, негромко звучали тосты. Джаб видел тут многих знакомых, ему кивали: кто с улыбкой, кто с удивленным лицом – лейтенанта Железных Тигров не привыкли видеть на приемах. Джаб чувствовал себя не в своей тарелке, то же самое ощущал, по всей видимости, Терми – он прискакал сразу из казармы, не снимая панциря, и теперь затравленно озирался по сторонам. Генри склонился к нему и что-то сказал, Лар облегченно выдохнул и скрылся в боковом коридоре.
- Куда это он?
- Переодеться, - ответил Ларкин. – Гости еще собираются, не желаешь ли пока сыграть партию в баккара?
- С удовольствием, - ответил Джаб, чувствуя, что ему нужно присесть и желательно выпить.
В просторной комнате стоял стол в форме фасолины. За ним сидели пятеро, обязанности банкомета исполнял барон Ирг Дальг – судя по стопке звезд и нескольких львов перед ним, игра для него складывалась удачно. Вокруг противоположного края стола, наблюдая за игрой, толпились зрители. Ларкин в кои то веки первым поздоровался с присутствующими. Джаб тут же понял причины вежливости Змея – им беспрепятственно дали пройти к столу, уважая и ненавидя капитана Королевской гвардии. Чак вернулся с двумя кубками: красное - для господина, белое – для Нивельхейма. Чувствуя легкое смущение, Джаб устроился напротив друга, поприветствовав остальных игроков. Он знал троих из пяти: графа Редфорда, баронов Кометца и Бижара. Ларкин представил молодого виконта Зальдберга и барона Гроуверка. Если первый поспешил поздороваться, то второй лишь буркнул что-то невнятное и вновь уставился в карты. По словам Генри выходило, что виконт – старший сын городского казначея, а барон – владелец скотобойни и небольшого поместья в окрестностях Таггарда.
Банкомет выиграл, Редфорд перетасовал колоду и отдал её Дальгу. Игроки сделали ставки, выложив перед собой монеты, Ирг быстро подсчитал сумму и удвоил её в своей стопке. Каждый получил по две карты. Джаб давно не играл в баккара, но правила были просты – для победы нужно в идеале набрать девять очков или же сделать верную ставку на результат. Прошли две талии, обе взял Ирг. Джаб не мог сосредоточиться на игре, думая о Диане, но и Ларкину не везло – оба раза он ставил на себя и набирал очков меньше банкомета. Дальг вновь раздал по две карты, по три, и тут барон Гроуверк сказал:
- Баккара!
- Ну наконец-то! – воскликнул Ирг. – А то я уже и не знал, куда девать выигрыш. Еще немного – и я бы просто не унес столько монет!
- Позвал бы оруженосца, - фыркнул Кометц.
- Милейший Дальг, вы собираетесь нас покинуть? – спросил граф Редфорд.
- Да. Прошу простить меня, господа, но моя дражайшая супруга уже несколько раз заглядывала в комнату и делала глаза столь страшные, что, боюсь, еще одного такого взгляда я просто не выдержу!
За столом вежливо посмеялись. Ирг раскланялся и, собрав монеты, освободил место Гроуверку, выигравшему право стать банкометом. Когда он грузно поднялся и двинулся к началу стола, Джаб заметил, что барон прихрамывает. Тасовать колоду настала очередь Нивельхейма. Все вновь сделали ставки, никто не набрал больше шести очков, и Гроуверк раздал еще по карте. Джаб поставил на банкомета и выиграл, Ларкин вновь остался ни с чем. Теперь уже он мешал карты. Протянув колоду барону, Змей задумчиво произнес:
- Удача сегодня не идет ко мне в руки, видимо, настала пора поднять ставки.
- Согласен с вами, граф, - сказал Редфорд и достал золотой.
Джаб ограничился серебряной звездочкой, он уже и думать забыл про цель визита в этот особняк и всё чаще поглядывал на дверь, ожидая появления хозяйки. Сердце билось учащенно, Нивельхейм вынужденно признался себе, что его в большей степени волнует Диана, а никак не баккара, но и он удивленно вскрикнул, когда Ларкин выложил на стол один за другим пять полновесных львов.
- Ого! Игра пошла по-крупному! – воскликнул виконт Зальдберг. – Сильно, граф! На что вы поставите?
Возбужденные зрители замерли в ожидании ответа, Джаб удивленно смотрел на друга. Генри сейчас выставил на кон стоимость приличной деревни, её окрестных лугов и пастбищ, а также всех крестьян, проживающих в ней. Барон Гроуверк с кривой ухмылкой достал из похудевшего мешочка требуемые по правилам десять львов и несколько раз передвинул колоду. Его лицо словно говорило: даже если Ларкин смошенничал при тасовке, то уж сейчас этот фокус не пройдет. Остальные игроки переводили взгляд с банкомета на пять золотых и их нынешнего хозяина – ни у кого не оставалось сомнений, что своенравный капитан Королевской гвардии проиграется в пух и прах, а они будут этому свидетелями. Смакуя эту мысль никто не удивился, почему барон-мясник свободно выложил залогом в два раза большую сумму. Когда напряжение в комнате стало ощущаться чуть ли не физически, Змей сказал:
- Ставлю на ничью!
Зрители вздохнули все, как один. Джаб посмотрел на Гроуберка – тот нахмурился, но справился с замешательством и начал сдавать. Привлеченные возгласами, в комнату заходили люди из зала, вернулся заинтригованный Дальг уже вместе с женой. Многие шепотом обсуждали шансы Ларкина, все ждали открытия карт. Как ни странно, образ Дианы поблек перед глазами Джаба, он смотрел через стол на друга и спрашивал себя: что же задумал Генри и зачем рисковать такой суммой? При ставке на игрока и банкомета выигрыш составлял один к одному, но если выпадала ничья, то Гроуберк обязан был выплатить Ларкину аж сорок львов, а это жалование Джаба за год исправной службы!
Первым вскрылся Редфорд: семерка жезлов и король лев. За ним перевернул карты Кометц: двойка пентаклей и четверка мечей; барон поджал губы. Молодой Зальдберг набрал пять очков и замер в ожидании третьей карты; Бижар вытащил даму козерог и тройку жезлов, закурил трубку и последовал примеру виконта. Джаб набрал шесть – проигрыш. Ларкин ждал следующей взятки с двумя очками, все смотрели на карты Гроуверка. Он перевернул их по одной: рыцарь рыбы и тройка пентаклей - впереди еще один круг.
По условиям баккара Гроуверк сдал по карте себе, Зальдбергу, Бижару и Ларкину. Затаив дыхание, уже проигравший Джаб следил за ходом игры. Если никто не наберет больше семи очков, выиграет граф Редфорд - он поставил на себя и сейчас ждал развязки, барабаня пальцами по столу. В горле пересохло, Нивельхейм попросил Чака принести вина, Генри тоже заказал себе красного валезийского.
- Вскрываемся! – сказал Гроуверк.
- Десятка пентаклей, - упавшим голосом произнес Зальдберг.
- Туз кубков, - тем же тоном сказал Бижар.
Гроуверк, как и все в комнате, посмотрел на Змея. Тот уже взглянул на пришедшую карту и теперь загадочно улыбался, не торопясь показать её остальным. Не выдержав напряжения, барон резко вскрыл свою взятку – шестерка кубков! Всего – девять очков! Гроуверк расплылся в улыбке и вытер платком взмокший лоб. Зрители уставились на Ларкина: кто-то злорадно кривил губы, кто-то разочарованно хмыкал – равнодушных не было. Джаб замер, глядя на друга - сейчас, как никогда, он желал ему победы. В раскрытую дверь впорхнула Диана Молиньяк, ей на ухо что-то шептал напыщенный юнец. Нивельхейм нахмурился. Девушка остановилась у стола и положила руку на плечо Ларкина.
- Граф, не томите. Нельзя же всегда выигрывать.
- Конечно нельзя, милая Диана. До этого я несколько раз проиграл.
- А теперь?
Генри медленно потянулся к лежащей рубашкой вверх карте, Гроуверк впился в неё взглядом. Сейчас, как много раз до этого и неизмеримо больше в последующие времена, простой прямоугольник белой бумаги выступал самым настоящим вершителем судеб, кто-то даже называл его божественным промыслом, кто-то с точностью до наоборот. Зрители подались к столу, чтобы сразу увидеть, как его величество Случай распорядится на этот раз: кого он возвысит, а кого повергнет в отчаяние? Ларкин медленно перевернул карту под перекрестьем многих взглядов.
- Семерка мечей, барон, - сказал Змей и, зевнув, добавил: - Ничья.
Конец 15 главы.