[Statosphere_Magic]

Глава 10.
Вдохнув и выдохнув, Зимин отошел от телефона и направился в свою комнату собрать портфель - уложил все то же самое, что было и вчера. Плюс к этому взял газету, выдернув ее из стопки со старыми, что были в коридоре. Сегодня он твердо решил обойтись без так ушатавшего вчера пива, но необходимости постелить что-то на рельсы или пенек это не отменяло. Подумав немного, вспомнив гопников, он решил взять чего-нибудь и для них.
Он точно помнил, что был старый, перекочевавший из прошлого десятилетия, восьмидесятых, ящик с инструментами. Он был тяжелый, большой, как советский чемодан, и был обшит каким-то черным материалом вроде клеенки. Ничего не подходило, да и не могло подойти - молотки и отвертки со стамесками. Это было не столько опасно сколько глупо.
Зимин закрыл ящик, убрал его обратно в облупленный фанерный шкаф, оставшийся от прежних хозяев.
От гопников лучше всего подошел бы уменьшенный вариант полицейской дубинки - резиновый пруток толщиной сантиметра два и длиной в двадцать-тридцать. От собак простая палка, которую нужно было вовремя подобрать. Мысль о резиновом прутке была навеяна куском пористого каучука, торчавшего в подъезде ни один год. Но пористая резина конечно не подходила.
Самым разумным вариантом был перцовый баллон, но его надо было еще купить или забрать оттуда, где он был. А он был. В начале девяностых папа покупал пару баллонов, но один из них, оставшийся и не потерянный, был у бабушки. Не у БТР, а у другой, по материнской линии. Как он туда попал, Зимин не помнил, а может и не знал, но видел его в одном из шкафов - он стоял там среди книг, коробок с какими-то открытками и прочей семейной мелочи. Видел он его там в студенческие годы и после, и в девяносто восьмом и в две тысячи третьем и вроде бы даже в девятом или около того.
Еще с этими баллонами был связан тот забавный факт, что когда их купили, то взрослые, не то что Зимин, думали, ну или говорили, что от этого газа теряют сознание. Папа, наверно, знал как оно на самом деле, но то ли Зимин не обсуждал это с ним, то ли он в шутку сказал, что баллон вырубает. Как бы то ни было, Зимин был уверен что именно этот баллон нервнопаралитический, то есть работающий как усыпляющий газ. Все это при том, что перцовые баллоны и принцип их действия были прекрасно известны как ему, так и одноклассникам. Так классе в седьмом один остолоп брызнул аэрозолем в школьном коридоре, в широком пространстве, куда выводила центральная лестница. Зимин тогда не мог взять в толк чего щиплет глаза, а остальные, одноклассники и прочие, бегают через это пространство и матерятся. Бегали не потому, что нужно было пересечь, а потому что интересно.
В результате училка, начавшая урок, вроде бы немного поругалась, хотя, скорее всего, этот «террорист» был совсем из другого класса. Может из старших. У Зимина не было никаких сомнений, что случись подобное в каких-нибудь десятых годах или позже, происшествие вполне могло бы удостоиться вызова полиции и разбирательства. Девяностые были легкомысленнее.
Сейчас в голову Зимину пришла озорная мысль, что за неимением перцовки сгодился бы дихлорэтан, но это была именно что неуместная черная шутка. Вообще он был, был у деда по материнской линии. Тот демонстрировал Зимину, как эта штука здорово клеит оргстекло. Это было суровое советское умельчество. Хотя не вполне советское - «коммуняк» дед не любил.
Еще Зимин подумал про деревянную скалку-толкушку, по размерам сопоставимую с небольшой бутылкой, но в итоге решил не заниматься глупостями и ничего такого не брать, а позже разыскать тот баллон. - все-таки девяностые, а он теперь не будет выбирать дорогу и все такое, а будет лазить везде просто потому, что по-другому никак.
Оставалось чуть-чуть перекусить. Вообще в те годы он запросто мог пойти в школу просто так, лишь умывшись спросонья, а еду оставить до обеда. И ничего не напрягало, не то что в годы будущего.
На одной из полок холодильника лежал белый пакет, в котором просматривалась здоровенная двухлитровая бутыль.
- А это что такое, - с интересом подумал Зимин, вытягивая пакет.
И тут же до него дошло - «химерная» составляющая памяти, местная и свежая память помогла.
Пакет, не имевший никаких логотипов торговых сетей, которых не было, был загружен основательно - и упаковка с чипсами и несколько батончиков, коробка с соком и непосредственно баллон с «кока-колой». Нет, это была «пепси-кола», но тоже оригинальная.
Зимин выставил пакет на стол и с пол-минуты задумчиво глядел внутрь. Это было неспроста. Так папа заглаживал эту свою вину. И опять Зимина покоробило. Все это опять же было в русле того, что главным ребенком в семье был папа. Ну стал бы нормальный мужик... Нормальный мужик просто бы в пятницу объявил бы, что он пошел в гаражи, ну или поехал на рыбалку. Потом пришел бы и лег спать. Ну или выспался на рыбалке, это уж как у них, у рыбаков. Никакого скандала, не за что извиняться.
Папа был не таков. Уйти в свой загул он мог выйдя за хлебом, после чего «большая мамочка» вызванивала его по моргам, звонила матери, а мать просто психовала. Папа же твердо знал, что должно пройти три дня и весь негатив развеется. БТР просто простит своего «пупочку» или как там, матери понадобится ехать на грядки, если это лето, ну или просто она не могла долго демонстрировать злобу.
Тогдашний Зимин тоже приходил в свою норму и все становилось как до этого. Что касалось Зимина, то папа ускорял эту свою реабилитацию такими вот подношениями. И только потом Зимин понял, насколько это было по-идиотски. Это было не все, что папа исполнял - бывало, он мог просто молча, с побитым видом подойти и поставить такой пакет рядом со столом, за которым Зимин делал уроки. Или к дивану. Ну нашкодивший подросток, никак иначе.
Сейчас в плане порицания Зимин мог демонстрировать что угодно и сколь угодно. Нужно было лишь выбрать что и сколько. Никаких эмоций, даже просто от своеобразного экскурсионного возвращения к перипетиям прошлого у него сейчас не было. Дело было даже не в каком-то вымышленном коммутаторе, вырубавшем все эти трогательные ностальгические переживания и помогавшим воспринимать все с позиций местного. Тут дело было в другом. Похоже было, что папа для него, Зимина, так и не ожил.
- Вправить ему мозги было бы труднее, чем заработать то состояние на биткоинах без самого биткоина, - сформулировал про себя Зимин и потащил пакет обратно к холодильнику.
Он именно сказал в этой формулировке «было бы», а не «будет», так как верил в человеческую природу, в ее силу и несломимость, «незламнисть». Стоит ли уподобляться БТР и пытаться перевоспитать взрослого человека?
Еще в холодильнике было с пол-десятка вареных вкрутую яиц, и это было то, что надо. Молодой Зимин начал бы заваривать чай или кофе, делать бутерброды с сыром, который тоже был.
Теперь же он просто съел одно яйцо, потом второе. Съел тут же, не отходя от холодильника. И вдруг почувствовал что больше не хочет.
- Обмен веществ что ли другой? - подумал он, - По идее наоборот надо наворачивать...
Размышлять он не стал, а просто взял еще два и понес их в свою комнату, чтобы положить в сумку.
Погода, как и в прошлое утро, была на удивление теплая. Тот год, девяносто седьмой, вообще был теплым - это Зимин помнил.
Снова был автобус, маршрут которого в будущем давно отменили. Снова он вышел на нужной остановке и зашагал некогда ежедневной дорогой, мимо разрисованной трансформаторной будки и далее. По пути он еще подумал о том, что нужно будет зайти в тот двор, где они жили раньше - для этого нужно было пройти в другом направлении от остановки, и это дело он решил отложить на другой день. Сейчас следовало предупредить одноклассников, чтобы не разыскивали его, чтобы не вызванивали вечером.
Он придумал логичный план - поошиваться у спортивной площадки, примыкавшей к стадиону. Устроившись, например, на изогнутой ферме, служившей опорой под баскетбольные ворота, можно было пронаблюдать за крыльцом запасного выхода, что были по обе стороны. Так можно было дождаться перемены, когда туда потянутся курильщики, и подойти.
Так он и сделал. Расчет оправдался, но оправдался лишь отчасти - среди десятка действительно вышедших покурить, он никого не узнал. Кто-то еще поглазел в его сторону, явно желая спросить, что это за хрен тут расположился. Нет, это звучало бы так: «что за пацан тут пришел». Пацанские пацаны пацана по-пацански видят издалека.
Вскоре толпа потянулась обратно, идя один за одним по тому узкому тротуару, что был вдоль стены. Зимин вроде бы даже услышал звонок. Еще помимо прочего он отметил, что за этот тротуар кого-то надо было подвесить за его хозяйство на этой мачте - зимой над тропинкой нависали здоровенные сосульки. Даже советские инженеры-строители научились проектировать и строить панельные многоэтажки и здания всевозможных поликлиник, на которых не было никаких сосулек. Школа была построена раньше всех этих нововведений и еще месяц-другой назад сосульки на ней были. Как и в любой другой год - это Зимин хорошо помнил. Вернее было сказать, вспомнил.
Спустя несколько минут он увидел, как из входа в заборе, одного из тех многих, появилась какая-то унылого вида тетка с каким-то шарфом на голове.
- Ходили же в таком, - усмехнулся про себя Зимин, разглядывая издали чудаковатый головной убор, вспоминая легендарный «кандибобер на голове».
«Кандибоберша» тем временем как-то неспроста начала смотреть в сторону Зимина.
Тут до него дошло, что так выглядела завуч. Долбаная химерная память, реагировавшая на разные мелочи вроде надписей на стенах, или отвлеченных на данный момент вещей вроде сосулек и тротуара, тут совершенно не сработала.
- Иди, не смотри, - чуть занервничав процедил про себя Зимин, соображая, что он может сказать если она сменит направление и притащится сюда. Хотя нет, она сюда не притащится. Просто окликнет издали.
Завуч тем временем проследовала своей дорогой.
- Вот же... - с некоторым облегчением подумал Зимин.
Еще пока он все это время сидел на этой крашенной вылинялой краской раме-ферме, его не оставляла другая назойливая мысль. Назойливая и, учитывая теперешнее положение дел, несуразная.
Отчего-то он сейчас чувствовал себя тем старым хреном из сорок шестого. А старый хрен с какого-то бодуна словно почувствовал себя ну лет на двадцать моложе, такое бывало. Разумеется, не в плане физического состояния, а в плане своего мироощущение и того, каким он видится в глазах остальных. Звучало несколько бредово, но понять было можно.
И вот взрослый мужик уселся на школьном дворе. Не как чей-то папа, ожидавший в вестибюле или на скамейке у входа, а на спортплощадке. Какого хрена ему тут делать? Деду-то как раз было можно, причем не где-то там, у крыльца, будто бы ожидая внучка, а вообще хоть где. Хоть без всякого внучка, а просто пьяному, случайно забредшему. Взрослому же мужику тут вот так сидеть было совсем незачем.
Именно так бы подумал сам Зимин, проходи он мимо. Так, наверно, рассуждали и те, кто заваривал лишние входы-выходы в заборе, вынуждая случайных прохожих обходить территорию вместо того, чтобы пройти насквозь. Вообще это было результатом ничего иного, как истерии соответствующего характера. В эти же, девяностые годы, да и немного позже все было как-то здоровее что ли. Вечером на стадионе запросто могли побегать какие-нибудь любители спорта. Мужички ли деды ли. Еще в какой-нибудь совсем поздний час, ближе к полуночи, когда все это становилось просто территорией, здесь, прямо на этой площадке, запросто могли забухать какие-нибудь не то алкаши, не то просто мужики. Да хотя бы студенты - вот и сейчас в кустах у забора валялось несколько отчетливо просматривавшихся бутылок.
Но как бы оно ни было, днем взрослому мужику здесь, на площадке, делать было не чего. Погулять с срущей собакой там, на стадионе - да, а тут нет. Еще он вспомнил, что будучи учеником, проходя мимо площадки, он никого здесь не видел, а увидев бы решил, что это... рэкетир...
Нет, это совсем не сейчас, а раньше. Да и сейчас тоже косился бы. Как и все. И тогда в их глазах это мог бы быть просто наркоман. Или наркоторговец, пусть и странный, неосторожный.
Спрыгнув в рывке с фермы, словно вытряхнув всю эту бредятину, он усмехнулся, сплюнул на асфальт, поднял сумку и двинулся в сторону стадиона, решив пройти круг пешком.
Дойдя до беговой дорожки и затем ступив на нее, он вдруг почувствовал очередной сигнал от потаенной памяти, в мелочах вспомнив то, как задыхаясь до боли в горле бегал тут. Это было сравнительно недавно, пару лет назад, хотя для школьника это тоже было нимало.
Если тогда он всю эту физкультуру просто не любил, то вспоминая впоследствии, он накрутил себя до полнейшей ненависти и презрения. Он и спорт-то как таковой не любил. Тот, что был по телевизору и что давал некоторым повод покричать, попить пиво или просто сдержанно поболеть.
Арсенал ядовитых доводов был впечатляющим - спорт провинился тем, что был любимой игрушкой нацистов и лично Адольфа. Спорт был полигоном для фармацевтики, ставившей опыты на спортсменах. Спорт тоталитарен в своей основе, когда дети изымались из нормальной жизни и калечились в лучшем случае ментально. Заманчивой перспективой для педофила было стать физруком, ну в более сложном варианте тренером. Подавляющее большинство рядовых бандитов постсоветской России вышли из спортсменов. Продолжать можно было долго.
- Какая нехорошая дорожка, - с некоторой издевкой, веселой издевкой, мысленно произнес Зимин.
После он сплюнул на асфальт, развернулся и зашагал обратно.
План был скорректирован, и теперь он направлялся к центральному крыльцу. В самое логово образовательной системы.