|
Глава 59.
Выход из атмосферы.
- Сейчас полет будет более плавным, - объявила Ландскрихт. - Мы вышли из атмосферы.
Вместо ответа Завирдяев снова сосредоточил взгляд на видеокамере и произнес.
- Ну как вам понравилось? Моя задница пронеслась над континентом и наделала, как я посмотрю, нимало шума. Почему-то кто-то из вас упорно пытается подбить мою тачку. Знаете что я вам скажу? Развлекайтесь без меня, я думаю, вы найдете чем себя занять.
Тут он запел "starman waiting from the skies".
- Я теперь "starman", всем понятно? Ну просто потому что, я очень крутой. Я болтался в Суперфедеранте с пятнадцатого года и был очень удручен тем, что там видел. Теперь я понял, что вы, все остальные точно такие же. Я же планирую все же попасть на Луну. Счастливо оставаться!
- Все, свою речь вы произнесли, - объявила Ландскрихт.
Она высвободила его запястье, которое все время, с самого входа в атмосферу, продолжала удерживать своей неожиданно железной хваткой, и вдруг умильно захлопала в ладоши.
Завирдяев вдруг почувствовал, что с него спали какие-то неведомые оковы.
Видимо, так ощущалось воздействие Ландскрихт.
- У вас теперь впереди праздники сплошные. И отдых. Ничего больше с вами я проделывать не буду. Если сами не попросите. Желтые огни, которые вам так не понравились, могут и хорошие вещи делать, от судороги избавить, например. Сердце запустить. Это не орудие террора.
Завирдяев молча начал отстегиваться. Голова шла кругом, да это и не удивляло.
- Ну вот, прежняя история человечества подошла к концу. Дальше будет новая, - не умолкала Ландскрихт.
Завирдяев повернул голову то в одну то в другую сторону, словно желал оглядеть кабину. Голова двигалась с трудом и казалось определенных усилий стоило просто перевести взгляд с одного предмета на другой.
- На вас лица нет, - послышался голос Ландскрихт.
Да-а? - проскрипел Завирдяев с вопросительной интонацией и одновременно некоторым укором т в голосе.
- Вы не подумайте, это не из-за меня.
Вместо ответа Завирдяев лишь с шипением выдохнул сквозь не до конца сжатые зубы.
- Хотите спать? Засыпайте прямо так.
- Да с чего вы взяли, что я… - начал лепетать Завирдяев и не договорил. Все окуталось мраком.
Эта новая вводная, если это можно было так вычурно назвать, эта, говоря проще, внезапная усталость, вырубавшая словно какой-то препарат, особо и не удивила, за время этого безумного полета случалось и не такое. Да, во мраке он еще какое-то время вроде бы был способен соображать, хотя следующей его мыслью было удивление от того, чего он только что не находил себе места, сидя в старом и таком знакомом с детства, точнее сказать по детским воспоминаниям кресле. Кресло находилось в зале. Давно умершие дед с бабкой были здесь же. Такое иногда случалось. Вообще в таких случаях какой-то уголок подсознания давал понять что это в который раз лишь сновидение и он, Завирдяев просто, если так можно выразиться, плыл по течению. В окна бил солнечный свет. Все напоминало весенний, именно весенний день. В такие весенние дни тогда, в детстве, вся родня приходила в состояние своеобразного оживление - первые выезды на дачу, на природу, на шашлыки. У отца как и у его брата дяди Сережи часто была своя программа. Иногда плюсом ко всему ругань, пьянка, баттхерт. У всех такое нет-нет да было, и это было без шуток приятно вспомнить несмотря ни на что.
Дядя Сережа сидел здесь же и что-то наворачивал прямо из кастрюли, упершейся в пузо. Еще он болтал про работу. В центре зала стояла панель телевизора с какой-то картинкой из тех времен. Завирдяев глянул в экран, пригляделся и тут зазвучал голос из новостного выпуска. Во весь экран белела станция "Восход" - каркас из десятков цилиндров с традиционными сине-зелеными панелями и отличительной деталью именно той станции - огроменной параболической антенной из-за игры света и теней напоминавшей неестественно большой белый полумесяц, повисший рядом.
Этих монструозных орбитальных лабораторий Второй Союз построил несколько. Международные западные все до одной были заметно меньше. Свою программу-минимум каждая из советских вроде бы отработала, но по общему мнению неравнодушных обывателей и согласно заверениям некоторых экспертов каждая такая была способна летать в разы если не в десятки раз дольше. Как любую такую крупную станцию их нужно было время от времени подталкивать - атмосфера проявляла себя и на удалениях в сотни километров, особенно когда речь шла о системах с такой впечатляющей парусностью.
Были планы поднять орбиты монстров до трех тысяч километров, дополнив их рядом защищенных модулей. Удаленность новых орбит делала доставку грузов и экипажа в разы более затратным делом. Другим решением было применение модуля-буксира с ядерным двигателем, включавшимся на исчезающее малые от общего времени полета периоды. Крах Второго Союза повлек за собой ожидаемую финансовую беспомощность, если не сказать общую индустриально-технологическую немощь, и буксир не был создан. Подъем орбит и все что было с этим связано виделось теперь совсем фантастическим по технической сложности предприятием. С другой стороны, свои эксплуатационные сроки все станции, как уже было сказано, выработали. Так одна за одной они рухнули, предварительно расстыковав свои модули. Каким баттхертом в среде причастных это сопровождалось, оставалось только догадываться. Бесславный конец, вроде бы повторивший судьбу станции "Мир", построенной Первым Союзом и сведенной с орбиты уже межсоветской Россией. Говоря "Вроде бы" подразумевали то, что та первая станция по-настоящему драматично выработала свой ресурс, пережив ряд серьезных аварий вроде пожара, мягкого, но все же столкновения с намеривавшимся пристыковаться модулем и вдобавок ко всему растянутый во времени инцидент с разгерметизацией. Прямо как в плохом фильме. В двадцать первом веке на борту станций было несравненно безопаснее. Впрочем, в какой-то мере им, станциям Второго Союза посчастливилось и в другом смысле - они не застали Войну и не стали до неприличия легкими мишенями. Западные стали. Как и Азиатские.
Все что касалось судьбы этих станций со звучными названиями "Заря", "Восход", "Гранит", Завирдяев сейчас помнил и вроде бы помнил довольно отчетливо и логически целостно, что для сновидения было довольно нетипичным. С некоторыми вещами такое случалось и раньше. Тем не менее сейчас его личность, его сознание было окутано привычным для сна мороком. Доведись ему, увидеть своих по-прежнему живыми, пусть и в видении но при этом будучи сохранившем сознание бодрствующего человека, он вряд ли продолжил так вот беззаботно сидеть в кресле и пялиться в телек. А он продолжил.
- Фуфыгин, гад такой, как только объявили, что без виз выпускают, так сразу заграницу рванул, - проговорил дядя Сережа, - Мнение коллектива ему по боку.
- А при чем тут мнение коллектива, - чуть удивился Завирдяев, слушавший уже какую-то ответную болтовню от деда.
Картинка на ТВ вдруг сменилась черно-желтым транспарантом на английском и русском.
- А это уже не ваше, - отметил про себя Завирдяев, - Это наше время.
Было удивительно, но телевизор явил собой подобие слайд-шоу, начав с советских станций. Вторым слайдом было это, явно из сто тринадцатого года. Со станциями было не все так просто - для Завирдяева они отчего-то являлись своеобразным крюком, за который не во сне, а в жизни, цеплялись целые массивы атмосферных воспоминаний. В безоблачные советские годы, ну вроде как безоблачные, сводки со станций были неотъемлемой частью каких-либо новостей. Как фронтовые сводки потом… Отчего-то станции так запомнились.
- Это наше время, - снова пробормотал Завирдяев, глядя на экран, - У нас по-взрослому все.
В начале Войны заставки-транспаранты появлялись если не каждый день, то через день.
Сейчас чернота неба со станцией сменилась совсем другой чернотой, хотя в этом случае небо и черным-то не было. Камеры обычно сами регулировали яркость вот и вышло так. В общем над силуэтом города, над горизонтом, утыканным зубцами небоскребов разгоралось рукотворное солнце по виду чуть ли не мегатонного класса. Такого не было ни в первые дни Войны, ни в тем более последующие годы - мегатонный удар по городу неизбежно привел бы если не к эскалационному коллапсу, то к непоправимому и необратимому… Так представляли Войну в сумасшедшем двадцатом веке.
Впрочем, ракурс съемки многое определял и пятидесятикилотонный, тоже крупный, подрыв, да еще показанный в замедленной съемке мог выглядеть, как срабатывание мегатонного устройства с его солнцеподобным шаровым образованием. Зубцы зданий тем не менее окутались туманной вуалью и начали деформироваться.
Тут Завирдяев почувствовал, что голова его буквально закипает от того, сколько она сейчас в себя вмещает. Сколько всего, что так нужно рассказать этим наивным оставшимся в своем примитивном, хотя таком уютном прошлом… Еще охватило чувство превосходства. Снисходительного превосходства.
- Это документальная съемка? - начал он. Может быть так, или нет?
Он предполагал что родня, лица которых как-то ушли из его внимания, что все они сейчас уставились в экран с ужасом. Он хотел как мог, как говорили, демпфировать эту эмоцию. Наверняка они сейчас должны ужаснуться. Пригляделся, но нет. Они по-прежнему болтали о своем. Фуфыгин, мерзавец, сын обувного цеховика-спекулянта, поехал заграницу при первой возможности чтобы разузнать что да как, хотя там его никто не ждет. Дядя Сережа пусть не вздумает снова запить, и все в таком духе. Телевизор сейчас показывал что-то про фронтовые штурмовики.
- А что же ты сидишь, в телевизор смотришь до сих пор! - спохватилась бабушка, - Тебе же в школу пора.
- В школу так в школу, - решил Завирдяев и невозмутимо, невзирая на абсурд, очевидный даже во сне, поднялся.
Вот он уже выходил со школьной сумкой из подъезда, оставив позади лестницу с площадками, заставленными цветочными горшками. Да, тогда было так - внутри домов, в подъездах люди старались поддерживать такой вот уют, а уже во дворах могло царить полнейшее безобразие, свинарник, почти как в каком-нибудь депрессивном квартале Суперфедеранта… Суперфедерант… Знакомое слово вроде бы заставило что-то щелкнуть в голове. Тут же он отбросил школьную сумку куда-то в строну и зашагал по родному городу, в котором не был столько лет.
Вообще у него и раньше бывало такое, что ему снилось, будто он оказался в шкуре себя же, только более молодого. Как правило он снова становился работником министерства внешней торговли. По крайней мере, дальше чем в студенческие годы он не уходил а тут… В школу! По улице ехал чадивший дизельным выхлопом автобус. Старый автобус.
Он полез к кобуре своего "Пустынного Орла", который таскал в Суперфедеранте. Оружие было на месте. Он снова был СБСЕ-шником. Он глянул куда-то вдаль, где над весенним горизонтом висело утреннее солнце. Там же высилась голубоватая, словно полупрозрачная на фоне чистого ясного неба громадина так называемого общественного центра констеллейшна AEX.
- Не думал, что он тут, - пробормотал уже было отвернувшийся Завирдяев, тут же пожелавший рассмотреть величественную картину получше. Этого не удалось.
- Если вас раздражает свет, то можем его и приглушить, - прозвучал знакомый голос.
Завирдяев не без труда открыл глаза. Перед ним была Ландскрихт, схватившая его за плечи.
- Вы умеете удивить, - произнесла она и исчезла куда-то в темноту.
|