[PippiTheLongstocking]

Старая первая глава

Скрытый текст - глава 1 - старая редакция:

420й год по летоисчислению Марса, 15-тое 2-сентября[сноска 1.1], вечер, Астра


Стою в шлюзовой камере, жду, пока автоматика откачает из неё воздух в баллон и заполнит марсианской атмосферой, так и оставшейся непригодной для дыхания, несмотря на предпринятую несколько веков назад попытку терраформирования. Прорезиненные стенки камеры дрожат от работы мотора, но его звук, первоначально громкий, становится тише из-за более низкого давления.
В моей руке подзорная труба кустарного изготовления. Её изготовила я сама, по заданию руководства Сектора, давно утерявшего почти все оптические технологии, и жадно скупающего подобные устройства в приезжающих, раз в несколько лет, караванах Торговой Лиги. Ничего особенного, по сравнению с покупными устройствами, в ней нет, кроме стабилизации изображения.
Примечательно другое: только благодаря этой трубе, а точнее, тому, что я увлеклась оптикой и читала про неё довольно много, решала задачки из ещё Земных учебников, написанных до Сингулярной Катастрофы[сноска 1.2], я всё ещё жива.
И, благодаря этому же, я теперь в рабстве. Или, как говорят местные жители Сектора, я ногфлерка. Вот, дверь шлюза открыта.
Я выхожу на улицу, оглядываюсь на свой дом, отбрасывающий длинные тени в свете вечернего солнца, состоящий из двух ржавых железных бочек, с пристыкованным к ним надувным шлюзом, установленных на ржавых же распорках, сделанных из чего-то напоминающего куски рельсов. Вероятно, я должна радоваться, что живу в отдельном доме, а не на нарах в одном из бараков, как обычные ногфлеры Сектора, которые не являются специалистами.
Должна, но не могу. Не могу, потому, что мне мне очень тяжело. Я устала, мне одиноко, ведь у меня не осталось никого, кроме тётки, отношения с которой далеки от благополучия. Вчерашний скандал с ней, которая в очередной раз пыталась выдать меня замуж за шахтёра Дупера, довёл до слёз, и я рыдала просто навзрыд, пока имплантированный в мою руку компьютер-пипбой[сноска 1.3 пипбой], получив информацию с нейрочипа о происходящем с моей психикой, не принял решение прекратить истерику, впрыснув мне в кровь коктейль веществ, помогающих против такого состояния. Однако, мне кажется, от вмешательства бездушной программы стало только хуже: когда я плакала в прошлом, после слёз наступал катарсис. После же попадания к фунджанинам, слёзы и другие внешние проявления истерики мне запретили, как и другим ногфлерам. Внешние, но не внутренние. Внутреннее ощущение черной безнадёжности никак не отпускало, и до сих пор мешало думать о чём-то ещё.
Я забрала трубу с работы домой, потому, что должна была протестировать систему стабилизации изображения в ночных условиях.
Задание можно было бы выполнить, проверяя работу трубы по объектам ландшафта посёлка, в котором я живу, но мне просто необходимы свежие впечатления, чтобы отвлечься от вчерашнего, какое-то приключение, что-то принципиально новое! Я решила использовать собственную трубу, чтобы посмотреть на Землю, таинственную прародину человечества, и место появления постлюдей — могущественных представителей сверхразума, который сменил человечество в качестве доминантной расы по всей Солнечной системе, кроме Марса.
Насколько я поняла из досингулярного видео и текстового контента, Люди не слишком-то приспособлены жить где-то кроме Земли, и мы должны были вымереть и на Марсе. Человечеству повезло не только успеть основать марсианскую колонию до появления искусственного интеллекта, но и поднять давление атмосферы в ходе незаконченного терраформирования до уровня заметно выше предела Армстронга[сноска 1.4].
Не знаю, выжили ли бы мои предки на Марсе, если бы были вынуждены одевать скафандр всякий раз, чтобы выйти наружу, но знаю, что мне бы сейчас было бы ещё более грустно, если бы на мне вместо моего фиолетового с полосками комбинизона и лёгкой кислородной маски был громозкий скафандр!
Я иду по улочке мимо других ржавых бочек, которые жители посёлка используют в качестве жилищ. На встречу мне с работы движутся усталые ногфлеры в полосатых комбинезонах разного цвета — на этой улице, где живут специалисты, в основном красного, мужского и, как у меня, фиолетового, женского цвета.
Полоски, брр! Только я о них подумала, и меня передёрнуло: полоски на комбинезоне должны были напоминать нам о том, что сделает с кожей нерадивого ногфлера хлыст, если фунджанин останется недоволен его работой. Да, меня тоже били хлыстом. Но нет, не хочу об этом вспоминать!
Каждый ногфлер в поле моего зрения подписан его именем, и, если задержать на нём взгляд, во всплывающем полупрозрачном окошке, номером. То же верно и для бочек-жилищ. Это старается мой нейрочип, а точнее, нейрочип и пипбой[сноска 1.3]— имплантированный в мою руку компьютер нашего, марсианского, а поэтому примитивного изготовления, который связывается с серверами Социальной Сети Сектора.
Только я подумала о нейрочипе и пипбое, как мне стало ещё более грустно — до того, как меня захватили в рабство, у меня был старый, досингулярный нейрочип, изготовленный на Земле до Катастрофы. Я подняла к глазам руку, и посмотрела на пипбой, который, на мой взгляд, портил то, как она выглядит, совсем не сочетаясь с моими тонкими пальцами своим брутальным видом с его монохромным зеленоватым экраном, сделанном с помощью кинескопа, а не LCD панели, изготавливать которые мы на Марсе разучились больше века назад до моего рождения. Мой старый нейрочип, который вырезали и отдали какому-то фунджанину, был достаточно мощным компьютером сам по себе, и не требовал внешней вычислительной поддержки. За что мне это всё? Мне кажется, люди на Земле были куда более счастливы, чем мы на Марсе. Возможно, это касается и фунджанинов. В каждом втором фильме у девушки на Земле был свой парень, который о ней заботился. Она просто сидела дома и ничего не делала, кроме как растила детей, и при этом говорила, что это очень скучно, и что она хочет на работу! С ума сойти.
Я завернула за угол, и вышла на площадь на краю посёлка. Поравнялась с недавно установленной, а поэтому ещё не ржавой бочкой с водой, используемой как главный резервуар посёлка.
В мутноватом металлическом отражении я увидела себя, и подумала, что, пожалуй, не всё так плохо в моей жизни: я по-настоящему красива. Это видно даже несмотря на одетую на меня фиолетово-полосатую кислородную маску, скрывающую всё лицо, кроме глаз. Повертевшись перед отражением, рассмотрела свою фигуру — у меня узкая талия, широкие бёдра, круглая, упругая задница и высокая грудь. Надеюсь, это поможет мне найти любимого человека, ведь, в отличие от знатной фунджанинки, у меня нет возможности спрятать и тем более исправить недостатки своей внешности. И я должна сделать всё, чтобы это был кто угодно, но только не Дупер!
Пожалуй, за свои внешние данные я должна благодарить своих угнетателей — у меня новое, искусственно выращенное тело, куда роботизированный хирург Торговой Лиги, оставшийся с досингулярных времён, пересадил мой мозг, с такими нужными для Фунджанинов знаниями в оптике. К сожалению, моё новое тело, из-за технологического регресса, должно будет стареть в несколько раз быстрее обычного. Но это не то, за что я должна ненавидеть фунджанинов: ведь если бы не это тело, я бы уже была мертва.
Тем не менее, у меня не так много времени. Мне кажется, его совсем мало, чтобы успеть пожить. Я считаю, моя жизнь должна гореть ярко и быстро, как подожжённая в атмосфере Марса струя фтора[сноска 1.5], вырывающаяся из реактивного двигателя.
Именно поэтому, преодолевая страх наказания, я иду на холм, который закрывает вид на Запад и Землю, мимо станции канатной дороги, на которую сейчас прибывает кабинка.
На всякий случай, я ускоряюсь, надеясь, что успею уйти прочь, до того, как люди из кабинки подойдут к программному барьеру, окружающему посёлок. Я бегу, и мой пипбой автоматически начинает подавать больше кислорода из заплечного баллона. Моё дыхание, такое шумное в этой дешёвой маске ногфлера, теперь шумит ещё больше. Успеваю подбежать к барьеру до того, как на тропинке к посёлку появится кто-то из прибывших. Перед глазами появляется красная, полупрозрачная стена. Я пытаюсь сделать шаг, но мои мышцы меня больше не слушаются, а перед глазами появляется надпись:
≫ сторожевой демон[сноска 1.6] посёлка N42. Внимание! Распознанна и заблокирована подозрительная активность. Ногфлер 116.114.97.112[сноска 1.7] по кличке Астра, Назовите цель покидания посёлка?
Кажется, я должна была подумать об этой проблеме заранее, ведь теперь я теряюсь, и не знаю что ответить цифровому вахтёру. Кликаю взглядом по клавиатуре, и пишу первое пришедшее в голову: «поддержание физической формы. Бег вверх и вниз по холму», но потом вспоминаю, что биочип в Секторе настроен у ногфлеров так, что периодически напрягает неиспользуемые мышцы, как бы это ни было для нас неприятно, что позволяет поддерживать физическую форму, даже если ногфлер не будет вставать с кровати месяцами, если бы такое кому-то из нас разрешили.
Сторожевой демон задумывается на несколько секунд, и предсказуемо пишет красной надписью перед глазами:
≫ В доступе отказано.
Тем временем, из башни, к которой причалила кабинка, выходит толпа неестественно бодрых, нервно переговаривающихся с друг другом людей. Это шахтёры в их оранжево-полосатых комбезах. Они под наркотиками, которые Сектор принудительно колет через пипбои всем, задействованным на тяжелых работах ногфлерам.
Ну и конечно же, среди них Дупер! Не очень понимая, что делаю, я, нервно оглядываясь, пытаюсь продавить программный барьер. Конечно же, это у меня не получается, зато Дупер легко преодолевает барьер с другой стороны, и сперва лапает за задницу, а потом вообще хватает в охапку, и шумно целует в ухо.
У него бешенные глаза с огромными чёрными зрачками — несмотря на то, что все люди на Марсе несут в своих генах устойчивость к ультрафиолету, задействованные на тяжелых работах долго не живут, потому, что слепнут от солнечного ультрафиолета, а бесполезные рабы Сектору не нужны. По какой-то причине, ногфлерам запрещены тёмные очки. Я думаю, фунджанины сделали это из соображений безопасности, для работы системы распознавания лиц, если идентификация по чипу почему-то засбоит.
Я чувствую омерзение, и пытаюсь вырваться из охапки обдолбанного, почти забыв о трубе, которую чуть не выронила. Последнее обдало меня волной ужаса, и я подумала, что должна использовать вместо силы, в которой преимущество у Дупера, разум, с которым у шахтёра проблемы даже когда он трезв.
Пытаясь игнорировать сильные, покрытые морщинами и химическими ожогами руки, похотливо ощупывающие меня, я подключаюсь к демону, лихорадочно накликиваю и отправляю: «доклад о нарушении закона о Праве Первой Ночи. Ногфлер личный номер 99.97.105.115.101.114 пытается получить то, что принадлежит только фунджанинам и до того, как заявитель доклада вошла в возраст». Перед глазами появляется красная надпись:
≫заявление о нарушении принято. Наложены обеспечительные меры в виде коллапса мышечной активности ногфлера 99.97.105.115.101.114, по кличке Дупер
Цепкие руки ослабевают, и мы валимся с утоптанной ногами ногфлеров тропинки на красно-чёрный, в свете заходящего солнца, песок. Я падаю сверху Дупера, мне не больно, но сама вышибаю из него дух, он начинает кашлять. Труба ударяется о его голову в шахтёрском шлеме, отскакивает, и катится в сторону. Я в панике вскакиваю, подбегаю к ней, но с облегчением вижу, что она цела. Тут же отправляю новую команду: «заявление о срочной работе по проекту зоркий глаз. Для отлова возможных редких багов в прошивке трубы необходим доступ на холм и наблюдение за посёлком сверху ночью после захода солнца». Компьютер что-то вычисляет несколько мгновений в своих электронных потрохах, удалённых от меня на несколько десятков километров и расположенных в датацентре в Столичном городке, а потом выдаёт:
≫заявка одобрена. Информация о заявке и предоставленном доступе отправлена начальнику проекта — фунджанину Деду.
Тут же понимаю, что завтра меня ждут большие проблемы. Но это будет завтра, а сейчас я свободна как птица, летающее животное на старой Земле, и я бегу, лечу вверх по склону холма, и даже не слишком досадую, когда перед глазами загорается сообщение:
≫заявление о нарушении не подтвердилось. Ногфлер 99.97.105.115.101.114, по кличке Дупер не нарушал половую неприкосновенность заявителя, и, по его утверждению, и не планировал нарушать. Если заявитель полагает этот вывод сторожевого демона ошибочным, заявителю рекомендуется эскалировать проблему до дежурного условного фунджанина. В случае, если вывод останется тем же, заявитель будет наказана.
Через мгновение я так же получаю входящую мыслеграмму от Дупера: «я просто хотел тепла, добра и понимания. Ты такая красивая и мягкая. И у нас с тобой осталось так мало времени. Ты точно хочешь умереть в одиночестве?», к которой приложена эмоция одиночества, хотя я уверена, что в реальности Дупер не чувствовал ничего, кроме похоти.
Я конечно же игнорирую сообщение, и бодро скачу вверх по камням холма, потому, что обувь комбеза не предназначена для таких путешествий, и утонет в песке. Вокруг постепенно темнеет. Я вижу дорогу всё хуже и хуже. Один раз, я недопрыгиваю до камня, и падаю.
В медленном, в пониженном тяготении Марса, падении я как всегда успеваю выставить свободную руку, больше переживая за трубу. Моя рука хватается за мягкое - это камень, который облеплен мхом. Мох постепенно распространяется по Марсу. Конечно же, я не получаю никаких ссадин благодаря всё той же сниженной гравитации, и плотному комбезу — я читала, что люди на Земле получали, при падении, травмы довольно часто.
Встаю, отряхиваю колени комбинезона от пыли, и включаю силой мысли фонарик на пипбое, вытягивая руку с трубой и имплантированным компьютером вперёд. Переключаю разные цвета, попробовав красный, зелёный, и останавливаюсь на синем, который, как мне кажется, лучше соответствует атмосфере момента.
Синий луч света узким конусом выхватывает крутой, восходящий склон холма из стремительно проваливающихся в бездну тьмы окрестностей. Я продолжаю прыгать наверх, но теперь более медленно и осторожно. Показывается вершина холма, и вот, я на вершине.
Отключаю фонарь, чтобы не портить вид. Впереди меня синяя заря [сноска 1.8], сзади огни посёлка.
Я чувствую небывалый душевный подъем и наслаждаюсь моментом, оглядываясь, фиксируя в памяти этот вид. Пусть я и видела закаты уже множество раз, особенно до захвата в рабство, но всё ещё не разучилась отмечать красоту момента.
Когда надоедает, решаю заработать себе хоть какое-то оправдание перед начальством — я отлаживаю программу прошивки трубы по посёлку, водя трубу между уличными огнями и подсвечиваемыми ими бочками зданий. Изображение не всегда стабильно, поэтому я держу перед глазами и полупрозрачное окошко с исходным кодом скрипта[сноска 1.9], управляющем стабилизацией.
Тем не менее я удовлетворяюсь, наконец, как программа работает, и придумываю «отмазку» зачем я стала смотреть на Землю — «очевидно», чтобы отловить возможные редкие баги. Чувствую, что начинаю замерзать, и что одета я слишком легко, тем более, что на высоте холма меньше концентрация суперпарникового газа SF6[сноска 1.10], который отцы-основатели использовали для нагрева нашей планеты, поэтому Собираюсь с духом, и навожу трубу на вечернюю и утреннюю звезду[сноска 1.10] - на Землю]
Сноски
1.1 Марсианский год примерно вдвое длиннее земного, поэтому в одном из известных вариантов марсианского календаря месяцы дублируются — первый и второй апрель, например
1.2 Речь о технологической сингулярности — концепции, когда человечество создаёт искусственный интеллект, который умнее человека, тот создаёт ещё более умный искусственный интеллект, и процесс многократно повторяется, навсегда изменяя облик цивилизации, а так же место человека в ней.
1.3 если читатель хочет себе представить пипбой из романа, как его видит автор, я рекомендую посмотреть на youtube как он выглядит в мире Fallout 4
1.4 предел Армстронга — это линия в атмосфере Земли (19км), выше которой человек не может выжить без скафандра, так как вода, в том числе содержащаяся в крови, закипает при температуре человеческого тела. В современности, выход в открытый космос, который так же называют внекорабельной деятельностью, требует скафандра и нескольких часов на подготовку. На Марсе даже в самой нижней точке давление ниже предела Армстронга. Выживание изолированной от Земли человеческой колонии на Марсе на взгляд автора, очень затруднено во многом из-за того, что ты не можешь просто так взять и выйти на улицу как на Земле
1.5 Строго говоря, это Марсианская атмосфера, а точнее её основной компонент — углекислый газ — будет гореть во фторе.
1.6 В информатике демоном называют программу, которая постоянно висит в оперативной памяти компьютера. Ещё такую программу называют сервисом. Сторожевой демон - программа, которая следит за посёлком и соблюдением в нём правил. Читатель может себе представить ChatGPT, или Сири, Алису либо Кортану, но только такой софт, который не является дружелюбным, или, точнее, не являющийся дружелюбным для ногфлеров, потому, что служит фунджанинам
1.7 Во всех номерах в этой работе спрятаны пасхалки. Если ты, читатель, разработчик программного обеспечения, и любишь загадки, можешь попробовать отгадать, автору будет приятно.
1.8 из-за разреженной атмосферы, которая осталась таковой даже после терраформирования, на Марсе рассветы и закаты не красные, как на Земле, а синие.
1.9 скрипт — разновидность программы, которая не требует подготовки (компиляции) для своего запуска. В данном случае, можно исправить скрипт, и сразу увидеть результаты
1.10 Гексафторид серы - тяжелый, суперпарниковый газ, который по сюжету романа использовали для терраформирования Марса. Склонен собираться в низинах, откуда может выдуваться ветрами. Парниковые газы блокируют тепловое инфракрасное излучение. Поэтому, выйдя из плотной "шапки" SF6, накрывающей низину, где находится Сектор, да ещё и ночью, Астра оказывается в довольно некомфортных условиях
1.11 внутренние планеты, которыми на Земле являются венера и меркурий, видны утром и вечером. На Марсе к утренним планетам прибавляется и Земля, которая ярче обеих других внутренних планет.

Новая вторая

Скрытый текст - глава 2 - новая редакция:

Примечание автора: глава полностью переписана 21го апреля 2025го

Алекс. 420й год по летоисчислению Марса, 15-тое 2-сентября, 06:00 (раннее утро). Столица, казарма второго отряда бастардов. За двенадцать часов до встречи Астры с тёткой в сорок втором посёлке.

Внутренние часы Алекса никогда его не подводили. Он проснулся в то же время, с точностью до секунд, что и всегда. Каждое утро солдата отличалось только воспоминаниями о прошедшей ночи. Сегодня он вернулся из мира снов, плохо помня что именно он в них видел. Кажется, что-то сентиментальное. Вроде бы это была опять мама, и она что-то ему говорила. Но так ли это важно, что именно она говорила во сне? Важно было совсем другое, то, что ненависть к нему всегда приходила по утрам. И помогала держаться, не забывать о своей цели весь следующий день.

«Никогда не теряй себя», Алекс повторил слова мамы, опуская ноги на тёплый, керамический пол каюты, подогреваемый скрытыми под ним трубами с горячей водой, тянущимися аж от самого термоядерного реактора, расположенного в другом дистрикте Столицы.

Алекс методично проверял системы защиты своей каюты. Как условный аристократ, он имел в Секторе право на приватность. Однако, меры предосторожности никогда не бывали лишними. Датчики движения, микрофоны, камеры — всё должно быть отключено.

Алекс сел за столик, на котором стояла простая, металлическая рамка. Кончики пальцев касались холодного металла, и шершавой бумажки в её центре. Но в дополненной реальности, нарисованной нейрочипом, не было ни бумажки, ни напечатанного на ней QR-кода. В рамке циклически проигрывался голографический видеоархив с его мамой. Но иногда цикл проигрывания нарушался. Внутренние часы никогда не подводили условного фунджанина, поэтому он и просыпался каждый день именно в это время, чтобы не пропустить самые важные кадры, которые он не мог позволить себе забыть. Только в эти часы защищённое хранилище, которое Алекс сделал в секрете от фунджанинов сектора, отдавало рамке ссылку на зашифрованные файлы. Файлы могли проигрываться только в этой рамке, каюте, и именно в это время — всё это наш герой использовал в качестве ключа для расшифровки.

На первой голограмме молодая женщина держала на коленях маленького Алекса. Она демонстративно отвергала привилегии наложницы. Вместо оказанной ей чести носить одежду фунджанинок, белый либо синий комбинезон с красивым принтом-голографической фотографией и узорами, на ней была одежда женщин-врачей из древних земных сериалов XX-го и XXI-го веков: белый халат поверх чёрного платья-футляра. Её тёмные волосы уложены в сложную вечернюю прическу, бессмысленную роскошь в мире кислородных масок. Такое можно увидеть, разве что, в Торговой Лиге, в чудом сохранившемся до сегодняшних дней Люмосе - многокилометровом городе, состоящем из множества соединённых с друг другом куполов под прозрачными крышами. Уже в первый раз, когда мама ему рассказала о столице Торговой Лиги, он решил, что однажды станет в Секторе главным, купит у Торговой Лиги специалистов, и построит тут такой же.

Карие глаза мамы смотрели в камеру с вызовом, а на её губах играла лёгкая улыбка. Одной рукой, с импланированным ПИКом, она придерживала Алекса. Другой же, на которой был заметен шрам от неудачной попытки суицида, перелистывала гербарий лекарственных растений, из тех, что выращивали в госпитале для лекарств. Только спустя годы после её смерти Алекс понял, что она начала собирать коллекцию ядов уже в этот момент. Разумеется, мама знала, что голограмму увидят фунджанины, и, особенно, отец Алекса и… Её регулярный насильник. Знала, и её это совсем, в этот момент не тревожило, как бы это не взбесило потом отца Алекса.

Она нашла ещё один способ сопротивляться — отложив гербарий, рабыня-врач из Торговой Лиги запела колыбельную на древнем земном языке — он так и не смог узнать, на каком именно, как ни пытался потом выяснить.

На голограмме маленький Алекс тянулся к её лицу, завороженный мелодией. А она целовала его пальчики, не прерывая песни. Её голос был особенным — глубокий, с какой-то бархатной хрипотцой. Такой голос, которым хорошо петь не только колыбельные, но и… Отдавать приказы в операционной.

Однажды, мама рассказала Алексу, что до Сингулярной катастрофы, люди говорили на сотнях других языков. И о том, что колонисты Сектора Хриса иммигрировали на Марс из Восточной Европы, а их языки оказали влиение на формирование официального языка Сектора — англокитайского пинджина — стихийно возникшего языка из двух других, английского и китайского. Языках захватчиков. Это было запретное знание. Мама говорила, что такой информации у Алекса теперь слишком много, что это опасно, так что она унесла тайну языка колыбельной с собой в могилу. Всё, что у Алекса осталось, только эта мелодия. И образ непокорной, гордой мамы на голограмме.

Вторая голограмма была записана мамой в день её смерти. На её лице красовался плохо закрашенный мейкапом синяк, который, видимо, оставил его отец. А сама она сидела в ординаторской в больнице Сектора, на этот раз одетая по стандартам, положенным в Секторе для аристократок, к которым маму условно причислили, когда она случайно забеременела Алексом после её ритуального изнасилования отцом Алекса в День Первой Ночи. Она должна была быть рада изменению своего статуса в Секторе — стала из ногфлерки наложницей фунджанина. Другого социального лифта для таких, как она, в Секторе не предусматривалось. Ногфлерки Сектора слишком привыкли к идее постоянного физического насилия, поэтому некоторые из них вполне были бы довольны таким способом стать из рабыни условной аристократкой, и могли смириться с разовым сексуальным насилием. Наверняка, большинство из них потом нашло бы общий язык с его отцом. Но не мама Алекса.

— Когда ты увидешь эту запись, твой отец будет уже мёртв, — говорила печальным, но твёрдым голосом она, -. И я тоже — не хочу давать им возможность устроить показательное судилище. Прости, что оставляю тебя. Но я больше не могу. Они заставляют меня выбирать из ногфлеров будущих кандидатов для опускания, кто менее ценен, и кто больше проживёт как шахтёр или на вредном промышленном производстве. А из опущенных выбирать тех, у кого пора, пока они ещё не умерли, забирать сохранившиеся органы для пересадки фунджанинам или продажи Лиге. Я ухожу, отравив твоего отца, себя, и разморозив криохранилище с изъятыми органами. Они не получат ничего. Пожалуйста, запомни: самое главное, не сломаться, не потерять себя. Меня Сектор так и не сломал. Верю, сын, что он не сломает и тебя!

В этот момент она встала, и Алекс заметил принт, на который сперва, когда ему позволили попрощаться с мамой, не обратил внимание: рисунок синего марсианского рассвета над горами.

У Алекса ушёл не один год на то, чтобы догадаться, что в этом изображении может быть что-то скрыто. Он часто пересматривал свои воспоминания её похорон — нейрочип записал видеопоток с глаз убитого горем мальчишки. И будущий революционер сохранил эту запись, часто пересматривая и тогда ещё не понимая, почему он остался и без отца, которого ненавидел за то, что он делает с мамой, и без матери.

Мама, заметив способности Алекса к математике, приносила ему учебники по ней, которые в секторе были разрешены, но ими уже не одно столетие почти никто не интересовался, кроме, разве что, покупных ногфлеров-специалистов.

Однажды, Алекс догадался поискать закономерности в линиях гор, лучах солнца и цветовых кодах синего градиента рассвета. И нашёл ссылку на тщательно спрятанный архив с учебным курсом по хакингу и шифрованию информации. Это была ещё одна тайна его мамы — было совершенно не понятно, где она сумела найти такие файлы. При этом, очевидно, будучи врачом, не разбираясь в этой теме.

Последняя голограмма была старым снимком в Социальной Сети Сектора, который увидели все его жители, прежде чем фунджанины её удалили: ещё бы, скандал, фотография отравившей себя, мёртвой наложницы, убившей собственного господина-фунджанина. Родители Алекса были найдены в купальне, воду которой его мама и отравила. На вешалке, на стене аккуратно висели красно-чёрный камуфляж отца, и тот самый комбинезон мамы с зашифрованным принтом.

Мама казалась не мертвой, а спящей, будто её сморила горячая вода. Она была погружена в воду с пеной по шею. Отец же, которого Алексу было совершенно не жалко, плавал в воде спиной к верху. На спине виднелись шрамы от ранений, которые он получил за свои более чем триста марсианских лет жизни. Алекс подумал, что, возможно, далеко не все эти шрамы изначально были настолько заметными. Он знал, что его отец при своей жизни, как и все другие фунджанины, не гнушался пластических операций, которые условным аристократам были запрещены. Как и лекарства от старения.

Алекс сжал кулаки. Его ногти привычно вдавились в ладони, оставляя следы от боли, ненависти, и, наконец, невыносимого одиночества — ощущения, что он не может никому доверять. Что было необычно сегодня, так это то, что, кажется, он вспомнил — ему снилась вовсе не мама. Во сне он видел девушку, которая была совсем не похожа на местных женщин в секторе. И… Она была его соратницей, поддерживала во всех его планах и начинаниях. Ощущение от воспоминания было очень необычным. Алекс озадачился. Однако, демон казармы не дал Алексу задуматься на эту тему, выведя перед глазами сообщение:

≫ Внимание, бастард Алекс, к вам посетители: ногфлер и ногфлерка из клининг-команды.

«Хм, а вдруг я видел во сне именно эту ногфлерку?», подумал Алекс, и, с затаённой надеждой, дал мысленную команду двери каюты на открытие.

Когда дверь каюты открылась, снаружи оказались два человека: чуть впереди и слева был худощавый мальчик в коричнево-полосатом костюме неквалифицированного ногфлера. За его плечами находился массивный пылесос, труба которого была прицеплена на липучке к костюму паренька, как и кислородная маска. В руках он держал большой мусорный мешок из чёрного пластика, скрывавший своим открытым раструбом его ПИК. Уборщик явно нервничал, его руки слегка дрожали, и он прикусывал губу, словно пытаясь подавить страх. За тщедушной фигуркой паренька неудачно пыталась спрятаться желто-полосатая фигурка довольно миловидной ногфлерки.

Алекс сосредоточил на ней взгляд. ПИК Алекса связался с серверами Социальной Сети Сектора, и вывел всплывающую информацию в дополненной реальности, созданной нейрочипом: кличкой ногфлерки оказалась Машка. Алекс лениво пробежался взглядом по страничке девушки, и не нашёл там ничего интересного, одни банальности. Однако, ему стало жалко явно испугавшихся ногфлеров, так что он сделал приглашающий жест рукой.

Ребята шагнули внутрь, и остановились в нерешительности. Машка, когда Алекс бросал на неё взгляд, прятала свой, уставившись в пол, а её пальцы судорожно перехватывали щетку и баллончик с чистящим средством, словно она пыталась успокоить себя. Но стоило ему перевести взгляд на её напарника, тут же принялась с любопыством осматриваться в каюте. Её внимание привлекла застывшая голографическая фотография в рамке — со сценой с мёртвой мамой Алекса и мертвым же отцом. Она аж открыла рот от удивления, казалось, забыв где находится. Алекс продолжал смотреть на паренька. Возникла неловкая пауза, и последний вынужденно подал голос, не дождавшись Машки. Он сильно заикался:

— Г-г-г-гос…г-ггоспод-дин б-бастард Алекс, м-м-мы п-п-п-ришли у-у-у-ббб-рр-р-рр, — мальчик силился выговорить слово. На его лице вздулись синие жилы, а дрожь рук стала ещё заметнее. Алексу хотелось помочь, но он не знал как, так что молчал. Наконец, паренёк решил использовать другое слово, — . п-почистить В-в-вашу каюту.

Паренёк-заика залился краской, и спрятал лицо за своим мешком.

Алекс едва заметно кивнул, не обратив внимание на недостатки речи уборщика. Машка острожно шагнула вперёд. Она держала в руках щётку и баллончик с чистящим средством. Алекс решил не мешать уборке, и сказал:

— Я в душ, не буду вам мешать. Как помоюсь, освобожу для вас и санузел.

Через минуту, Алекс уже стоял под плотными струями тёплой воды. Она отдавала ржавчиной и тиной от некачественной очистки, что раздражало, и заставляло в очередной раз задуматься, есть ли та же проблема у верхушки сектора и полноценных фунджанинов, или последние моются той же водой, что и условные аристократы — бастарды и наложницы.

«Однажды, я свергну Деда, и узнаю это», замечтался Алекс.

Машка металась между душевными стремлениями: с одной стороны, ей хотелось рассмотреть скандальную голограмму на столе, которая уже демонстрировала следующий кадр с той же самой женщиной. С другой, мощная, уверенная в себе фигура Алекса, проступающая через полупрозрачную перегородку, буквально притягивала взгляд, заставляя её сердце трепетать, а мозг забыть о деле. Она не удержалась, и открыла профиль условного аристократа в Социальной Сети Сектора.

Сплетница отметила, что Алекс холост, что у него нет даже наложницы. При том, что система отметила, что он предпочитает женщин. Внезапно, уборщица ощутила острую зависть к той, которая однажды поселится в этой каюте и в сердце солдата. И… Будет принимать тёплый душ, ведь Сектор заставлял уборщиков мыться каждый день, и холодной водой. Чтобы как-то унять чувства, Машка решила задуматься о приятном — о том, что ей обязательно нужно встретиться сегодня вечером с этой выскочкой, Астрой, которую по какой-то непонятной причине перевели в касту ногфлеров-специалистов. Хотя сектантка даже держаться как положено представителю своей касты не могла, позволяя Машке указывать её настоящее место в касте опущенных, куда она обязательно скоро будет определена, как это уже случилось с её сумасшедшей, фанатичной тёткой, доставшей своими проповедями весь посёлок.

Напарник Машки с тревогой смотрел на застывшую девушку. Нужно было что-то делать: время, отведённое на уборку каюты, таяло.

— Ммм, — попытался он выговорить её имя, но та не слышала, продолжая то пожирать глазами силуэт хозяина каюты, то с интересом наблюдать за калейдоскопом голограмм в рамке на столе.

Вода пока ещё шумела. Паренёк переминался с ноги на ногу, чувствуя, как по спине градом течёт холодный пот. Но Машка очнулась только тогда, когда он дернул её за рукав желто-полосатого комбинезона.

— Ты ччч-ег-г-го медлишь? — прошептал уборщик

«А? Что?» — Машка вздрогнула, и посмотрела на на него так, будто бы видела его впервые в жизни. Но потом до неё дошло: они теряют последние минуты, отведённые на работу.

«Проклятая краснопыль!», выругалась Машка. Её напарник вздрогнул и покачал головой осуждающе, но не стал ничего говорить — он уже устал напоминать, что девушкам ругаться неприлично.

Ногфлеры заметались по каюте, стараясь успеть сделать хоть что-то. Машка торопливо брызгала чистящим средством, а её напарник неловко возил воющим на максимальной мощности пылесосом, совсем заглушившим звук воды, то и дело спотыкаясь о шланг. Время от времени он отключал свой профессиональный инструмент, проверяя, что бастард всё ещё моется.

Внезапно, щетка в руках девушки задела металлическую рамку. Душа Машки ушла в пятки, когда та, словно в замедленном кино, накренилась, и медленно полетела, в сниженном тяготении Марса, вниз, прямо на всё ещё мокрый пол. Каким-то чудом Машке удалось подхватить рамку. Её пальцы дрожали, когда она ставила её на место.

«В-в-вода…» — её напарник замер с выключенным пылесосом. Шум душа в санузле действительно стих. Машка в панике оглядела каюту. Пол был едва помыт, пыль протерта кое-как. Хорошо хоть весь мусор собрали.

— Ч-ччто будем делать? — голос парня выдавал страх наказания. Как ни к стати, он вспомнил, что символизируют продольные полоски на его костюме.

— Не дрейфи. Прорвёмся, — заявила вдруг Машка без тени прошлого смущенния и неуверенности, и продолжила, — я уверена, он даже о нас и не вспомнит, если мы сбежим

— А с-с-с-анузел? — выступил в качестве голоса совести парень

— А краснопыль с ним! Побежали, пока он не вышел! , — уговаривала на нарушение Машка, подкрепив предложение отправкой мыслеграммы напарнику с чувством уверенности в собственной правоте.

Как главная сплетница сорок второго посёлка и ожидала, условный фунджанин едва ли помнил о визите ногфлеров. Вытирая свой ёжик волос полотенцем, он думал о судьбах Сектора, мечтая о революции, которая навсегда изменит этот несправедливый мир, в котором никакого права первой ночи не должно быть, как и других беспричинных зверств над ногфлерами. Алекс знал, что он будет справедлив и милостен к рабам сектора. Думая об этом, он было вспомнил о визите уборщицы, и на мгновение задумался, что ведь и её изнасиловали в день её совершеннолетия. Наверное, поэтому она так при его виде и оробела.

«Бедная девочка», заключил наш герой, и продолжил внутренний диалог пафосным риторическим вопросом: «Настанет ли день, когда я смогу не просыпаться от ненависти?», и ответил сам себе: «Обязательно настанет! И раньше, чем кажется!»

Мечты Алекса были грубо прерваны входящей мыслеграммой от Цзиньлуна, — его единокровного брата по отцу, полноценного фунджанина, то есть рождённого от одной из знатных жен отца, ныне вдовы. Брат был командиром второго отряда бастардов, в котором служил Алекс.

Когда Алекс открыл мыслеграмму, его обдало лёгким презрением, а в черепе зазвучал голос: «Ублюдок, слушай приказ: Немедленно отправляйся в Арсенал, получить церемониальное оружие. Времени у тебя не так много, так что возьми дирижабль. От туда — к административному комплексу, встречать делегацию послов Арабики. На время мероприятия, поступаешь во временное распоряжение фунджанина Зэна, взамен его бастарда, убитого вчера в пограничной стычке с Восточным Маринером. Доложи, как выполнишь задачу. Хочу тебя поставить в патрулирование сегодня вечером»

На самом деле, Брат не относится к Алексу плохо, он, наоборот, его патронировал. Но сословные традиции Сектора заставляли его себя вести именно таким образом. Поэтому, Алекс привычно не обратил внимания на форму сообщения брата, зато задумался о его смысле:

«Послы Арабики… Это ли не шанс, которого я ждал так долго? Нужно наладить с ними контакт»

Тем временем, Машка, пробежав с напарником на буксире пол-коридора, мгновенно остановилась, словно наткнувшись на стену, получив автоматическую мыслеграмму от демона казармы:

≫Ногфлерка номер <вставить номер> по кличке Машка, автоматический анализ выявил, что уборка каюты 1001 выполнена с грубыми нарушениями регламента. Степень тяжести: средняя. Назначено дисциплинарное взыскание — лишение кислородной пайки на два дня. Результат автоматического анализа может быть обжалован у твоего менеджера, фунджанинки Сюй Цзин. В случае, если твоя жалоба окажется не оправданной, продолжительность взыскания будет удвоена.

— Ты тоже это получил? — спросила упавшим голосом Машка. Её напарник явно выглядел упавшим духом. Он силился что-то сказать, но от волнения не мог произнести не звука. Через мгновение Машке пришла от него мыслеграмма, от которой пахло солёными слезами, которые на самом деле появились на лице паренька:

«Да. Я же говорил тебе! Я говорил!»

Машка залезла в баланс, и увидела перед глазами: «Баланс: 5 трудосолов. Внимание: наложено взыскание, лишена кислородного рациона. Осталось дней: два. Стоимость нового баллона: 10 трудосолов»

Она лихорадочно задумалась, что же делать. Можно попробовать попросить у кого-нибудь из знакомых в 42м посёлке кислород. Или… Продать полученную информацию одному из фунджанинов? Главное, не продешевить. Нет, наверное, лучший способ выбраться из западни - шантаж одного из опущенных ногфлеров. Всё равно он скоро умрёт, а вместе с ним исчезнет и ценность компромата на него.

Паренёк же, словно забыв о существовании Машки, уже строчил собственную мыслеграмму знакомой, работавшей кухаркой в дворне главного Медика:

«Вера, привет. Выручишь? Нужен кислород на два дня»